Глава 9

Торопиться с поисками милиционеров, прихвативших сержанта, Верещагин не стал.

Конечно, можно было сразу отправиться в управление внутренних дел, пробиться в кабинет к высокому начальнику и изложить скупые факты, услышанные от конопатой болтушки. Можно было даже посетить отдел собственной безопасности с просьбой проверить некоего Гаглоева, повязавшего ветерана чеченской войны на пути к дому.

Но, во-первых, в расследовании могли отказать или отнестись к просьбе формально. Во-вторых, мент мог все отрицать или в срочном порядке позабыть уволившегося в запас сержанта. Так что, прежде чем действовать в официальном порядке, Верещагин решил взять короткий тайм-аут и хорошенько подумать. Прежде всего его смущал страх, которым буквально была окутана фамилия Гаглоева.

Тетя Вера, как оказалось, тоже хорошо знала вышеупомянутого мента. Но на расспросы она отвечала неохотно, через силу выдавливая из себя скупые сведения. Было заметно, что женщине неприятно говорить о соседе в милицейской форме.

– Крученый мужик этот Гаглоев. Люди его боятся. А где это видано? Милицию люди уважать должны. А он настоящий бандит, только в форме. Соседка моя гутарила, что у Ибрагиши в кажному углу огорода по ведру с золотом зарыто. Брешет, конечно, соседка. У нее язык без костей. Но дыма без огня не бывает. Видал, какую домину отгрохал. – Подойдя к окну, тетя Вера вздохнула. – С трудов праведных не выстроишь палат каменных. А Ибрагиша быстро отстроился.

Местные легенды Верещагина не интересовали. Про продажных служителей закона в наши времена кричат на каждом углу. Но с Гаглоевым случай особый. По сути, мент был единственной зацепкой в непонятной истории с сержантом. По крайней мере, именно он, похоже, был последним человеком, видевшим Жору Плескачева.

«Может, Жору в комендатуру передали? Он хоть и демобилизованный, но все-таки пока форму не снял. Стоит проверить этот вариант. Тогда с ментом напрягаться не придется. Как мне сразу в голову идея с комендатурой не пришла», – вернувшись к ремонтным работам по реставрации бортика бассейна, не переставал размышлять капитан. Ему не давали покоя часы, которые Анжела видела у мента. Просто так от дорогого трофея сержант не отказался бы.

Звонок в комендатуру ничего не дал. Дежурный офицер проверил все записи, связался с начальником гауптвахты и, не найдя никаких упоминаний о младшем сержанте, бодро отрапортовал о результатах поиска.

Наступал вечер. Прогретый солнцем воздух насыщался прохладой подступающей ночи. Капитан сидел на ступенях крыльца, а рядом с ним примостилась хозяйка дома. Расстелив на коленях фартук, тетя Вера ощипывала умерщвленную курицу. Рубить голову птице пришлось Верещагину, так как тетя Вера смертоубийством брезговала, но тушеную с пряностями курятину любила. На ужин, стараясь угодить гостю, она решила приготовить свое коронное блюдо и заодно полакомиться самой. Верещагин выполнил грязную часть работы, а хозяйка дома занялась первичной обработкой продукта, который еще недавно с кудахтаньем ходил по подворью. Перья она складывала в ситцевый мешочек, оптимистично рассуждая:

– Надо Юленьке подушку сделать. Какое же приданое без новой подушки?

Тихий голос женщины действовал убаюкивающе.

Капитану казалось, что он вернулся в детство и теперь сидит рядом с бабушкой, прожившей всю жизнь в маленькой деревушке, за околицей которой раскинулись пойменные луга, а сразу за ними серебрилась лента Оки. На берегах этой спокойной неторопливой реки он проводил каждое лето своего детства. Зарплата отца, служившего офицером в погранвойсках, позволяла отправиться к морю или отдохнуть в иных экзотических местах страны, раскинувшейся от Тихого океана до Балтийского моря. Но с ночной рыбалкой, походами в лес и иными прелестями деревенской жизни не мог соревноваться ни один курорт. Такой осталась малая родина в воспоминаниях и снах капитана Верещагина. После смерти бабушки он никогда не навещал деревню и не хотел этого делать, чтобы не разрушать воспоминания.

Но сейчас голову Верещагина занимали не идиллические пейзажи с сельскими жителями, шагающими на покос. Все мысли капитана занимал сосед тети Веры, о котором он пока не услышал ни единого доброго слова. Похоже, что этот человек обладал уникальным даром вызывать по отношению к себе одновременно и страх, и отвращение. А такие типы способны проворачивать самые темные делишки, в одно из которых мог быть вовлечен пропавший сержант.

«Нет, определенно с этим типом следует встретиться и потолковать. Но просто так его за жабры не возьмешь. Он же, мать его, представитель закона. Значит, с его персоной надо обращаться деликатно, без грубых наездов. Если пристанешь с расспросами, этот Гаглоев пошлет тебя куда подальше, а может и какую-нибудь провокацию подстроить. Сунет в карман пакетик с наркотой и напишет в рапорте начальству, что, мол, боевой офицер, орденоносец маленько сдвинулся на войне. Кумарит травку почем зря, а когда словит глюк, обвиняет кристально честных работников закона непонятно в чем». – Сидя на ступенях, над которыми витали подхваченные ветерком перья, Верещагин пытался посмотреть на возможное развитие ситуации со стороны.

Отремонтированная калитка, висевшая на хорошо смазанных петлях, отворилась бесшумно. Но гостю не удалось приблизиться незамеченным. Уж слишком фактурным был мужчина, шагавший по замощенной дорожке, заканчивающейся у крыльца.

Отложив работу, тетя Вера негромко проворчала:

– Легок на помине. Вот тебе Ибрагиша собственной персоной. Теперь его можешь порасспрашивать, а не мучить меня, старуху.

Верещагин сразу определил, где видел этого мужчину раньше. Мент имел запоминающуюся внешность. А его глазки и тонкую ниточку усов капитан успел хорошо рассмотреть в полутемном коридоре служебного крыла железнодорожного вокзала.

«На ловца и зверь бежит», – как заклинание произнес про себя Верещагин.

При виде незнакомого человека мент инстинктивно дернулся, остановился и даже подался назад. Но потом, сделав усилие над собой, растянул толстые губы в подобии улыбки, подошел к крыльцу.

– Опять баба Вэра гостей принимаешь. Может, рэшила на старости лэт жениха подыскать…

Верещагин смотрел ему прямо в глаза, стараясь поймать взгляд Гаглоева. По выражению его лица он понял, что тот узнал его. Даже в первые минуты знакомства было заметно, что мент испугался. Вероятно, он пребывал в состоянии страха и до того, как пришел сюда. Так ведут себя преступники, которых тянет на место совершения преступления.

– Капитан Верещагин, – четко и сухо представился десантник.

Мент протянул пухлую, украшенную золотой печаткой, впившейся в указательный палец, ладонь:

– Ибрагим… Надолго в наши края, капитан?

Мент тщетно старался казаться спокойным. Его выдавали суетливые движения и бегающие глазки.

«Что же ты дерганый такой? Чего испугался? Ведь никаких претензий тебе пока не предъявили», – фиксируя странное поведение толстяка, повторял про себя Верещагин.

Он сел на ступени, закурил с абсолютно отстраненным видом. Правда, для этого капитану пришлось сделать над собой значительное усилие: на волосатом запястье мента красовались часы, принадлежавшие Георгию Плескачеву.

Часы эти Верещагин мог опознать безошибочно.

Помимо точного времени на экране жидкокристаллического дисплея была информация о давлении, температуре, сторонах света и отдельная шкала, на которую выводились данные о высоте при прыжке с парашютом. Электронное чудо техники, предназначенное для любителей экстремальных видов спорта и солдат частей специального назначения, Плескачев снял с руки убитого наемника. Но у часов была одна особенность, отличавшая этот экземпляр от собратьев.

Наемник, носивший их, вероятно, был законченным фанатиком. Он затер логотип фирмы, расположенный в нижней части циферблата, и вместо него процарапал надпись, прославляющую Аллаха. Жора, ни черта не понимавший в арабской вязи, попросил капитана перевести надпись, что Верещагин и сделал. После чего сержант, хотевший сменить стекло в трофейных часах, передумал, решив, оставить все как есть.

Теперь Верещагину хотелось наверняка убедиться, кому действительно принадлежат часы, украшающие волосатое запястье мента.

Глубоко затянувшись сигаретой, он, выдохнув струю сизого дыма, с ехидцей спросил:

– Парашютными прыжками увлекаетесь?

Физиономия толстяка побагровела от натуги:

– Не понял.

Верещагин охотно пояснил:

– Часы у вас знатные. Высоту показывают. Мы такие часики только у иорданских наемников видели. Тех, которые, прежде чем в чеченские банды податься, в спецназе короля служили. Лихие ребята, я вам должен доложить. У нас за честь считалось такой трофей раздобыть.

Толстяку мини-лекция не понравилась.

Он встревоженно оглянулся вокруг, смахнул капельки пота, выступившие на висках, и тяжело засопел, славно кабан, готовящийся перейти в атаку.

Не теряя момента, Верещагин ловко перехватил запястье Ибрагима, потянул его руку на себя. Теперь часы оказались перед глазами капитана. Процарапанная арабская вязь, за которой проглядывались буквы логотипа компании, были на месте. Часы принадлежали Плескачеву. Теперь Верещагин не сомневался. А значит, стоявший перед ним толстяк с бегающими глазками имел прямое отношение к его исчезновению.

– Чего ты? – Мент поспешил отдернуть руку.

Верещагин примиряюще улыбнулся. В его голове моментально созрел план, пока еще нечеткий, неоформившийся, но уже вполне определенный. И, подчиняясь логике этого плана, он многозначительно добавил:

– Кажется, я такие часы уже видел.

Но и толстяку нельзя было отказать в самообладании. Растянув губы в кривой ухмылке, Гаглоев пробормотал:

– Я это барахло на толкучке купил. У барыги одного. Ему на поддачу не хватало. Вот я и пожалел человечка.

Верещагин, сложив губы трубкой, выпустил тонкую струйку дыма. Пожав плечами, он равнодушно произнес:

– Повезло. Поздравляю с удачной покупкой.

Больше притворяться он не мог. Ему нестерпимо хотелось двинуть толстяку в пах, опрокинуть на землю и, наступив ногой на глотку мента, заставить выложить все, что он знал о Плескачеве. А то, что знал он многое, капитан был уверен. Стараясь не выдать себя раньше времени, Верещагин встал.

Уже в дверях его остановил оклик Гаглоева:

– Э… военный, курицу не дощипал. Можно пером подавиться.

Эта фраза прозвучала как недвусмысленная угроза. Верещагин обернулся и внимательно посмотрел на толстяка. В его холодных глазах помимо страха сверкала ненависть. А значит, игра началась.

Скрываясь в доме, капитан бросил через плечо:

– У меня зубы, как у волкодава. Все перемелют…

Когда мент убрался, Верещагина нашла хозяйка дома. Тетя Вера слышала разговор двух мужчин. Не скрывая тревоги, она спросила сидевшего за столом офицера:

– Я Ибрагишке проболталась, что ты Жорика ищешь. Прости неразумную бабу. Надо было с тобой посоветоваться. Может, зря с ним балакала?

Капитан откинулся назад, раскачиваясь на задних ножках стула. Его лицо излучало абсолютное спокойствие. Теперь он управлял ситуацией, направляя ее в нужное русло. А это означало, что Верещагин был готов к любому ходу событий, развитие которых следовало ускорить.

Усмехнувшись, он тихо произнес:

– Нормально, тетя Вера. Ты все правильно сделала. – И добавил просительным голосом: – Ты, хозяюшка, пару ночей у надежных людей переночуй. Но только так, чтобы никто не догадался. А я за твоей усадьбой присмотрю…

Хозяйка молча всплеснула руками и тихо опустилась на стул.

– Ибрагишка руку приложил, – прошептала она.

Верещагин поднес палец к губам, предписывая этим жестом хранить тайну:

– Тихо, тетя Вера. Пусть все идет своим чередом. Я с этим делом разберусь…

На следующее утро капитан посетил «комок» в конце улицы. Анжела была на месте. Она проверяла накладные на полученный товар. Увидав Верещагина, девушка отложила бумаги и, открыв дверь, позвала посетителя внутрь.

– Идите сюда.

Оказавшись внутри тесного помещения, заставленного коробками и стеллажами с бакалеей, капитан не стал тянуть резину. Чрезвычайно серьезным голосом, не оставлявшим места для шуток, Верещагин сказал:

– Послушай, синеглазка, у меня к тебе огромная просьба.

Польщенная доверием и немного испуганная серьезностью тона, продавщица напряглась. На побледневшем личике веснушки Анжелы стали еще ярче. Она откликнулась с наигранной бодростью:

– Валяйте.

Подумав, с какого бока лучше изложить свою необычную просьбу, Верещагин спросил:

– Ты скоро Гаглоева увидишь?

– Да он каждый день за данью припиливает. Сегодня обязательно нагрянет, – ответила девушка.

– Вот и отлично. Когда придет, ты ему между делом сообщи, что, мол, вертится тут какой-то военный. Ищет солдатика…

Девушка послушно кивала, стараясь не пропустить ни единого слова. Казалось, что вот-вот она возьмет лист бумаги и начнет записывать указания офицера.

Тот между тем спокойным ровным голосом продолжал:

– …и что военный этот заприметил часы, которые вроде бы принадлежали пропавшему солдатику. А увидел он их на руке милиционера по фамилии Гаглоев, о чем и собирается сообщить в отдел собственной безопасности местной милиции.

Давая время освоиться с выданной информацией, капитан умолк, наблюдая за реакцией киоскерши. Анжела была девушкой смышленой и действительно не глупой. Она не стала грузить капитана лишними вопросами. Он втягивал ее в слишком серьезное и опасное дело, хоть и в роли статистки.

– Ты все поняла? – после минутного молчания спросил Верещагин.

Мотнув головой, да так, что собранные в пучок волосы взметнулись чуть ли не под крышу «комка», девушка отозвалась:

– Мне два раза повторять не надо.

Поглаживая в задумчивости гладко выбритую щеку, Верещагин на всякий случай предложил:

– Можешь отказаться.

Анжела с нескрываемым злорадством хмыкнула:

– Этого гада давно прищучить надо. А я что… мое дело маленькое. Слить информацию и отвалить в сторонку. – И с непоколебимой решимостью добавила: – Ты сам только зря не подставляйся. Этот хряк на все способен.

Стараясь хоть как-то наградить добровольную помощницу, Верещагин осторожно привлек Анжелу к себе, улыбнулся и крепко поцеловал в губы. Затем, не произнося более ни единого слова, вышел на залитую солнцем улицу. Остановившись, он посмотрел вверх, провожая глазами редкие облака, бегущие на юго-восток, к границе с Чечней.

«Возможно, мне предстоит провести парочку бессонных ночей. Если я, конечно, не ошибаюсь. Волки любят темное время суток», – подумал Верещагин, беря курс к дому.

Вернувшись, он тщательно изучил расположение комнат и расставленных там вещей. Рекогносцировку на местности он проводил с тщательностью разведчика, потому что от каждой мелочи зависело многое. Заглянув в допотопный шкаф, пахнущий средством от моли, он выбрал несколько заношенных вещей, которые хозяйка хранила скорее по стариковской скупости, чем из-за необходимости – старые демисезонные пальто мужского покроя…

Извинившись про себя перед тетей Верой, капитан скрутил из тряпья куклу, напоминающую по размерам туловище мужчины. Аккуратно уложив на кровать, прикрыл ее одеялом. Посмотрев на манекен, Верещагин остался доволен. Манекен выглядел вполне натурально, а при лунном свете его можно было принять за спящего человека, накрывшегося с головой одеялом.

Затем, расстелив на кухонном столе старую газету, капитан разобрал и тщательно проверил все части пистолета. В командировку он должен был ехать без табельного оружия. Так предписывал устав. Но уставы для того и существуют, что бы их иногда нарушать. Снаряжая магазин, Верещагин кончиками пальцев ощущал холодное прикосновение металла. Патроны послушно скользили по желобку, укладываясь рядком в предназначенное для них место. Вставив магазин в рукоять пистолета, Верещагин решительным жестом загнал его внутрь. Оружие давало приятное ощущение надежности, но тревога не оставляла.

Он хотел разобраться с этим делом самостоятельно. Но что-то подсказывало капитану, что дело может оказаться гораздо серьезней, чем кажется на первый взгляд. Он не мог объяснить себе, откуда пришло это чувство и почему с каждой минутой оно становится все сильнее.

– Нервы шалят, – повторял вполголоса Верещагин, перемещаясь из комнаты в комнату.

Неожиданно для себя он остановился возле трюмо, на котором громоздился нелепый, чуть ли не послевоенного года выпуска, черный эбонитовый телефон. Постояв возле него, капитан снял трубку, набрал номер и, услышав голос друга, быстро выпалил:

– Илья, как здорово, что ты на месте. У меня, кажется, намечаются проблемы…

Было два часа ночи, когда три тени пересекли двор дома тети Веры. Хозяйка собак не держала. Не любила четвероногих брехунов. А зря. Но соседские собаки сигнал подали. Бесшумно поднявшись со стула, Верещагин переместился к шкафу. Встав в нише между шкафом и стеной, он ждал визитеров. Отсюда просматривалась часть комнаты, где стояла кровать с заботливо уложенной куклой. Сколько гостей пробралось в дом, капитан не знал. Прислушиваясь к шагам, он пытался определить количество непрошеных визитеров. Ладонь капитана грела рифленую рукоятку пистолета. Он стоял неподвижно, словно каменное изваяние.

Залитая лунным светом комната была хорошо освещена. Сначала у ног Верещагина легли две тени, а затем он увидел фигуры людей. Оба держали в руках оружие. Один, высокий и худой, похожий на вставшую на задние лапы борзую, медленно поводил пистолетом с удлиненным глушителем стволом. Худой сразу направился к кровати, намереваясь одним махом закончить дело. Он резко протянул руку, направляя ствол к голове куклы.

Резкий хлопок и затем еще три хлопка прозвучали отчетливо. Порванная ткань хлопьями отлетала в стороны. А поджарый, словно сойдя с ума, жал и жал на спусковой крючок. Наблюдавший за расстрелом напарник скалился, не скрывая удовольствия. Золотые коронки его челюстей блестели в белесом свете луны.

– Хорош, Мамед. Надо бабу найти, – шепотом произнес он.

Стрелявший опустил оружие.

– Ее Ибрагим кончит. – Повернувшись, он тихо позвал: – Ибрагим, ты где вошкаешься? Мы клиента уже сняли.

Густая вонь отработанных пороховых газов поползла по комнате. От нее нестерпимо хотелось чихнуть. Но Верещагин ждал появления в комнате третьего участника нападения. Собранные в одном месте, они представляли легкую цель, а рассредоточенные могли быть опасными. Но тут произошло непредвиденное. Золотозубый, оказавшись наблюдательным парнем, одним прыжком добрался до кровати. Он сдернул дымящееся простреленное одеяло и взвыл:

– Бля, что за хрень…

Пуля, выпущенная из пистолета Верещагина, вошла ему прямиком в золотозубую пасть. Он отпрянул назад, хватая раскуроченным ртом воздух. Придерживая раздробленную челюсть рукой, золотозубый, захлебываясь собственной кровью, скатился на пол и, дико суча ногами, начал свой путь по переходу в мир иной.

Но ничего этого Верещагин не видел. Поджарый, успевший засечь пламя выстрела, бросился к укрытию. На ходу он выдернул спрятанный в нарукавном кармане выкидной нож. Пистолет с глушителем и опустевшей обоймой он швырнул наугад, стараясь поразить невидимого противника.

Верещагин выстрелил, но промахнулся. Поджарый обладал почти акробатической верткостью. Но еще раньше, чем он успел достигнуть проема между шкафом и стеной, Верещагин сумел покинуть свое убежище. Рванув навстречу, он саданул нападавшего рукояткой пистолета прямо в переносицу. Свободной рукой он перехватил запястье руки непрошеного гостя, провернул его до хруста в суставах. Выплевывая вместе с кровью ругательства, поджарый пытался вывернуться. Пуля, выпущенная ему в затылок, припечатала поджарого к стене. Вцепившись ногтями в пестрые обои, он медленно сполз вниз под треск разрываемой бумаги, на поверхности которой оставались параллельно бегущие бороздки.

Расправившись с поджарым, Верещагин поднял его нож и осторожно двинулся вперед. Прекрасно ориентируясь в темных комнатах, капитан преследовал третьего, чьи шаги грохотали уже в коридоре. Внезапно шаги стихли, а потом слоновий топот оповестил, что человек повернул назад.

– Не уйдешь, – выдохнул Верещагин.

Теперь он оказался преследователем. Выскочив во двор, капитан увидел неуклюжую фигуру толстяка, мчавшегося к калитке. Гаглоев бежал, вихляя, словно заяц, и поворачиваясь, стрелял наугад.

Опустившись на левое колено, капитан тщательно прицелился. Первым же выстрелом он прострелил ногу толстяка. Взмахнув руками, тот пошатнулся, но устоял. Вторая пуля, разорвавшая мышцы ягодицы, заставила Гаглоева шлепнуться на задницу. Он дико завыл, и его вою вторили осатаневшие от стрельбы соседские собаки.

В три прыжка добравшись до раненого, Верещагин выбил оружие из руки обезумевшего от боли мента. Схватив за шею, капитан поволок Гаглоева в глубь двора. Он и сам не знал, что делает. Толстяк упирался ногами в землю, мыча от ярости и боли.

– Теперь ты все мне расскажешь, – рычал Верещагин. И упрямо волок его по дорожке сквозь кустарник к краю пруда, отражавшего луну. Саданув несколько раз по мясистому загривку, Верещагин подтащил раненого к воде. Голова толстяка окунулась в казавшуюся свинцовой от лунного света воду.

Выдергивая ее на поверхность, капитан продолжал рычать:

– Говори! Я тебя, тварь, по частям рыбам скормлю.

Перед глазами мента сверкнуло лезвие ножа.

– Этой штуковиной обработаю тебя, как курицу. Пущу в ощип до самых костей.

Отплевываясь и трясясь, словно выложенный на блюдо студень, Гаглоев просипел:

– Прекрати… Я все скажу. Только не убивай… не убивай, – по-бабьи взвыл он, а потом зачастил, точно скорострельное оружие, выкладывая все и о Фейсале, и о долине Волчья пасть, и о пленниках, рубящих проход к хранилищу с ракетным топливом.

Животный инстинкт самосохранения и боль от ран заставляли Гаглоева торопиться, потому что человек, державший его за глотку, не знал пощады…

Когда Гаглоев закончил признательную речь, его голова бессильно упала вниз. Отшвырнув обмякшего толстяка, Верещагин опустил в воду ладони, испачканные кровью и слюной, сочившейся из разбитого рта мента. Смывая их, он услышал гул машины, остановившейся возле дома. Подняв глаза, он увидел людей, преодолевающих забор. Капитан вскинул оружие и тут же опустил его. В человеке, первым делом направившемся в дом, он узнал Илью Бойцова, прибывшего со своими людьми позже, чем следовало бы. Несколько секунд Верещагин оставался незамеченным, а потом обступившие его и корчащегося толстяка спецназовцы расступились, пропуская командира.

Присев на корточки, Илья Бойцов хлопнул друга по плечу:

– Красиво сработано, Таможенник!

– Нет, Илья, работа еще не закончена, – сквозь стиснутые зубы процедил капитан.

Под сводами пещер витал вечный мрак. Галерея подземных пустот разбегалась от центрального зала в разных направлениях. Большинство из них никогда не посещалось людьми. Но в центральном зале были отчетливо видны следы человеческого вмешательства.

Просторная, с высоким потолком пещера, размером с треть футбольного поля, должна была стать главным узлом хранилища газа. Но сейчас вместо голубого топлива в подземелье хранились гигантские металлические сигары, наполненные ядовитой жидкостью. Их стены из алюминиево-магниевого сплава с двойным упрочнением пузырились кусками вздувшейся эмали. По замыслу людей, спрятавших это добро в толще карстовых пещер, коррозия не должна была разъесть стенки этих огромных бочек. В пещерах сухо, и люди, производившие закладку, надеялись быстро вернуться за опасным грузом.

Пришли же за грузом совсем другие…

Вот уже несколько дней по воронкообразному проходу, проделанному в толще бетона, внутрь пещеры спускались пленники и их конвоиры. Контроль за проведением работ осуществлял тщедушный Рашид. Фанатик прямо-таки трясся от восторга, поглаживая бока топливных баков ракет, похожих на покрытых пылью огромных личинок ядовитого насекомого. Он бормотал молитвы, сердито покрикивал на пленников и воздевал к мрачным сводам пещеры безумные глаза.

– Скоро гнев Аллаха прольется на отступников и неверных, – зудел Рашид, похожий в свете фонарей на поднявшуюся из древней могилы мумию.

Над лазом пленники соорудили арку с системой блоков. Через блоки были переброшены стропы, к которым привязывали людей. Человека, которому предстояло спуститься в преисподнюю, обвязывали стропами, поднимали и направляли прямо в центр лаза, а затем боевик, стоявший у поворотного механизма, медленно проворачивал рычаг в обратном направлении – и человек медленно опускался вниз. Операция по спуску и подъему занимала много времени, потому что механизмы были довольно допотопными, но безотказными. Первым опускался Рашид. За ним следовали трое добровольцев из числа боевиков. Они-то и встречали пленных в подземной галерее. А дальше начиналась опасная и непредсказуемая работа.

Где вручную, где при помощи газовых резаков, в корпусах топливных баков проделывались небольшие отверстия. Буравить баки приходилось с максимальной осторожностью, чтобы ядовитая жидкость не вырвалась наружу. Затем к пробоинам при помощи пневматических присосок присоединялись шланги, место стыковки быстро замазывалось герметизирующим веществом и подавался сигнал наверх. Неслышный на глубине насос, работавший от электрогенератора, с чавканьем гнал красно-бурую жидкость в цистерны, поставленные на четырехосные «Уралы».

Когда нужное для совершения террористического акта количество кислотного меланжа было закачано в цистерны, пленным дали передохнуть. В тот день после сытной кормежки, состоявшей из котелка с лапшой быстрого приготовления и банки говяжьей тушенки, Плескачев сказал:

– Завтра гептил начнем поднимать. Эта мудистика долго не протянется. Фейсал получит все, что желает, а потом с нами, как с овечками… – Он выразительно чиркнул себя ладонью по горлу. – И это в лучшем случае…

Массировавший лодыжку, стертую ножными кандалами, Вовка Курасов, в котором уже было трудно узнать демобилизованного ефрейтора, мечтавшего заняться фермерством, с недоумением поинтересовался:

– А в худшем?

Ему ответил почерневший от рабского труда и грязи, но по-прежнему не утративший чувства юмора Петренко. Правда, юмор его теперь приобрел кладбищенский оттенок.

– А в худшем, земледелец ты наш, законопатят нас в этих гребаных пещерах, и станем мы пещерными жителями. Кожа наша от химического дерьма позеленеет, глаза на лоб вылезут, а между пальцами вырастут перепонки. Будем хавать химию. От нее и передохнем, – Петренко завершил нарисованную перспективу смачным плевком.

В земляной тюрьме повисло тягостное молчание, которое нарушил Плескачев. Он давно принял для себя решение, и теперь настал момент поделиться им с товарищами по несчастью. Стараясь понапрасну не греметь цепью, он пробрался в центр, сел на колесо и, поманив друзей, подождал, пока они приблизятся.

– Так, мужики, – глухо пробормотал Плескачев, – Пора у «чехов» зарплату за работу потребовать. Не знаю, как вам, а мне в падлу на этих сук задарма пахать. И умирать просто так не хочется. Может, пошумим напоследок? Устроим кипеж, чтобы Фейсал и его псы надолго запомнили. А заодно и Рашида, козла кривоногого, на тот свет с собой прихватим. Пропадать, так с музыкой!

Друзья еще долго переговаривались между собой, распределяя роли на завтрашний день.

Утром все пошло, как обычно. Спустившись в пещеру, они приступили к работе. Надев на руки прорезиненные перчатки от комплекта химической защиты, Вовка Курасов зачищал от взбугрившейся эмали фрагмент топливного бака. Куски эмали он бросал под ноги. Рядом распутывал шланг насвистывающий что-то под нос Петренко. Подошедший к нему Рашид отвесил пленнику увесистую затрещину.

– Весело? – прошипел кривоногий.

На всякий случай через плечо узбека был переброшен ремень подсумка с противогазом. Такие средства защиты были и у остальных охранников, контролирующих ход работ. Двое из них опекали Плескачева, готовившегося принять с поверхности баллон для газового резака. В руках Жора держал конец стропы, которым регулировал спуск. Внезапно он выпустил его из рук. Потерявший противовес баллон полетел вниз. Сначала раздался грохот бьющегося от стены штольни баллона, а вслед за ним донеслись крики людей, остававшихся на поверхности.

Используя замешательство, Плескачев упал, перекатился через спину и оказался возле металлического поддона, на котором покоилось сигарообразное тело ракеты. Запустив руку поглубже, он выхватил обломок кронштейна с острым, как штык, навершием. Этот обломок он нашел накануне и предусмотрительно спрятал в укромное место. Теперь Плескачев был вооружен. Подавая условленный сигнал, он ударил металлом о металл. Резкий звук тысячекратным эхом отразился под сводами пещеры.

– Получи. – Курасов, подобравший с земли куски эмали с острыми, как бритва, краями, швырнул их в глаза остолбеневшего Рашида.

Узбек завизжал, пытаясь вытащить из кобуры пистолет. Левой ладонью он ожесточенно тер глаза, загоняя острые осколки еще глубже. В это же время один из боевиков, напоровшись на подставленный Плескачевым обломок, опустился на колени, сгребая руками выползающие из распоротой брюшины внутренности. Стараясь не упустить момента, Жора сорвал с его шеи автомат. Заполучив «АКСУ», он снял предохранитель, передернул затвор и, охнув, согнулся от боли в правом боку.

Напарник боевика оказался проворнее. Кряжистый чечен с фонариком, укрепленным на голове, как у шахтера или профессионального диггера, выстрелил первым. Упав, Плескачев оттолкнулся от земли, перекатился через бок и, упершись локтями, принял положение для стрельбы лежа. Фонарик на башке чечена был отличным ориентиром. Прицелившись в эту светящуюся точку, сержант выпустил короткую очередь. Пули разнесли череп боевика. Он треснул, как глиняный горшок, разлетаясь во все стороны вместе с серыми капельками мозга.

Превозмогая боль, Плескачев поднялся и бросился к друзьям. У Петренко все прошло не так гладко. Раненый, он барахтался в пыли, пытаясь подмять под себя охранника. Обеими руками Леха держался за автоматный ствол, пытаясь вырвать оружие. Курасов же мутузил ослепшего Рашида. Схватив узбека за голову, он бил его о бок топливного бака. Тот мычал, размахивал руками и, по-волчьи лязгая зубами, пытался вцепиться в глотку солдата. Плескачев заметил нож, висевший на боку узбека. Подойдя, он вырвал клинок из ножен, одним движением отшвырнул Курасова в сторону.

– Угомонись, – процедил Плескачев.

Резко выбросив руку вперед, он всадил нож в глотку Рашида. Тот захрипел, а из его искривленного предсмертной судорогой рта фонтаном ударила кровь. Конвульсивно ударяясь головой о бок топливного бака, узбек сполз вниз. А пещеру озарил сполох одиночного выстрела. Это Плескачев, подойдя к боровшимся в пыли людям, помог Лехе справиться с охранником.

Зажимая ладонью рану, тяжело дыша, десантник оглянулся вокруг. Подняв валявшийся на земле фонарь, он осветил лица друзей.

– Теперь, братухи, это наша территория. Будем держаться до конца, – с отчаянной решимостью произнес Плескачев.

За час до бунта, происшедшего в подземелье, километрах в трех к юго-востоку от долины Волчья пасть приземлился вертолет «Ми-8». Еще не успела задняя аппарель коснуться земли, как из «вертушки», точно черти из табакерки, вылетели спецназовцы майора Бойцова. Полная информация, полученная от продажного мента, заставляла торопиться.

Ответственность за операцию взял на себя полковник Бородавник. Он не стал тратить время на долгое согласование, утрясание деталей и прочую волокиту. Эти времена давно миновали. С тех пор как на самом верху было принято решение о тактике индивидуального антитеррора, все вопросы решались проще. Однако, учитывая масштабы и, главное, особенности возможного террористического акта, следовало блокировать долину тройным кордоном войск, подтянуть в район батальон химической защиты, машины МЧС со специальными распылителями, заряженными нейтрализующим реагентом. Все это требовало времени.

В состав группы спецназовцев капитана Верещагина включили по его же просьбе. Прибывший в Моздок Бородавник молча выслушал рапорт майора Бойцова, матерно выругался, поминая лихим словом военачальников, чью память сожрала амнезия:

– …Идиоты, думали только о своих дачах на Рублевском шоссе. Нагадили, а нам до сих пор расхлебывать приходится.

Уточнив на карте место расположения долины и недостроенного газового хранилища, полковник связался со штабом, лаконично обрисовал ситуацию и возможные последствия, а потом поднял глаза на Верещагина:

– Ты, капитан, боевой мужик и большой молодец. Но посылать тебя со своими ребятами я не имею права. Это специальное подразделение, а ты из другой епархии. Если поймаешь пулю, с меня погоны снимут.

Верещагин понимал, что полковник формально прав и что не страх за звезды на погонах заставил Бородавника произнести эти слова. В спецназовцах полковник был уверен. А от их работы сейчас очень многое зависело. Они выдвигались на передний рубеж. Любая оплошность могла превратить долину в центр грандиозной катастрофы.

Сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, Верещагин сказал:

– Там мой боец, понимаете?!

Полковник поднял покрасневшие от напряжения глаза. Он нахмурился, намереваясь пресечь нарушающего субординацию офицера. Он даже приготовил короткую речь, объясняющую, что на войне нет места личному, и нечего тут разводить сентиментальщину. Но полковника опередил Бойцов.

Выйдя вперед, майор твердо произнес:

– У меня к Фейсалу тоже личный счет имеется. Еще с Афгана за Печникова не поквитался. Может, и меня от операции отстраните? – Сообразив, что перегибает палку, Бойцов уже мягче добавил: – Я за Верещагина ручаюсь. Он не подведет.

Вернувшийся к изучению карты полковник с деланой раздраженностью буркнул:

– Никакой дисциплины! Как был бардак в войсках, так и остался. Партизанщина какая-то. – Приняв решение, он выпрямился. – Будь по-вашему. Некогда морали читать. Капитан Верещагин, по особому распоряжению на время проведения операции вы включены в состав спецподразделения ГРУ.

В «вертушке» Верещагину выдали форму с нашитыми полосками черно-зеленого цвета и предложили на выбор арсенал оружия. Десантник взял безотказный «калашников» калибра 7,62 и несколько снаряженных магазинов к нему. Вооружение остальных спецназовцев было более разнообразным. Меланхоличный Шваб, к примеру, вдобавок к снайперской винтовке Драгунова, снабженной лазерным целеуказателем, присовокупил набор метательных ножей, американский револьвер системы «Смит энд Вессон», не утрачивающий способности стрелять даже в воде, и еще какое-то вооружение явно из ряда опытных образцов.

– Кудряво живете, – отметил Верещагин, удивленный обилием самого современного оружия.

Спецназовец, устраивающий в ушной раковине наушник рации, хитро улыбнулся:

– Теперь на железо грех жаловаться. А раньше, до Путина, жили, как все. Собирали с миру по нитке. Можно сказать, бедствовали…

Преодолев путь от места высадки стремительным марш-броском, спецназовцы заняли выбранные позиции по обе стороны долины. К командиру начала стекаться информация. Поток донесений плыл через наушники к Бойцову. Даже не видя всей местности, майор уже мог представить географию Волчьей пасти. Впрочем, спецназовцев интересовали вагончики и дощатый барак в конце долины. Именно вокруг этих зданий вились боевики.

Когда в наушниках раздался голос Верещагина, майор решил сменить позицию.

– Вепрь, там что-то происходит, – сообщил капитан, находившийся ближе всего к длинному бараку, возле которого стояли два «Урала» с цистернами на борту.

От цистерн змеились шланги, уходящие в черный провал двери дощатого сооружения. Оставаясь незамеченным в своем камуфлированном одеянии, Бойцов переместился на сотню метров севернее, стараясь обнаружить месторасположение друга. Но Верещагин тоже умел хорошо маскироваться. Найдя его, Бойцов лег рядом с десантником. Тот передал майору бинокль и молча указал на группу людей.

Усиленная оптикой картина с четко прорисованными фигурами удивила Бойцова. Из сарая боевики бережно вынесли труп человека. По тому, как они обращаются с покойником, было несложно догадаться, что это один из бандитов.

А произошло следующее. По условленному сигналу дежуривший у подъемника боевик начал подъем. Прибежавший на эхо выстрелов Фейсал поторапливал подручного. Он понял, что там, на глубине, произошел мятеж, но кто оказался победителем, неизвестно. Эта неизвестность выжигала внутренности главарю. Ведь вся сложная операция могла оказаться на грани провала. Мало того, химическая свалка хоть и находилась под землей, но в ее чреве уже было проделано отверстие. И что вырвется из него, непонятно. А Фейсалу хотелось жить. Он был готов заставить других умереть от удушья или ядовитых испарений, но сам умирать не собирался.

Увиденное повергло Фейсала в шок. Сначала из колодца выглянула макушка головы с клоком слипшихся от крови волос, а затем на главаря банды взглянули остекленевшие глаза Рашида. Казалось, узбек ухмыляется, передавая привет от обитателей подземелья. Но это был страшный оскал. От этой улыбки Фейсала начала бить нервная дрожь. Люди, которых он считал покорными, забитыми существами, не способными оказывать сопротивление, захватили хранилище. Попытки проникнуть внутрь бесполезны. В руках у них оружие, могут расстрелять любого, кто сунется в проход. Теперь они контролировали ситуацию в подземных галереях. Взять их можно было только измором. Но времени у Фейсала не было. Да и шумиха, поднятая в долине, могла привлечь внимание федералов.

Мало того, на листке, выдранном из ваххабитской брошюры, которые Рашид всегда таскал с собой, было написано: «Забери свою падаль».

– Унесите Рашида, – комкая записку в потных ладонях, приказал Фейсал.

Ненависть стучала у него в висках. Трое доходяг посмели разрушить его планы. Посмели насмехаться над ним.

«Но ничего. Я выкурю вас, как крыс. Вы будете проклинать день, когда появились на свет», – зажимая виски ладонями, повторял про себя Фейсал.

Стараясь вернуть утраченное самообладание, он впился в ладонь ногтями. Боль отрезвила главаря. Он подошел к зияющему чернотой колодцу, заглянул внутрь и, хищно усмехнувшись, приказал:

– Переливайте кислоту в канистры. Бросайте канистры вниз. Пусть неверные выблюют свои внутренности через рот. Мы отрепетируем газовую атаку на наших рабах…

Пластиковые емкости, падая с большой высоты, лопались с оглушительным звуком. Земля не успевала впитывать дымящуюся красно-бурую жидкость, вытекающую из них. Ядовитые испарения поднимались над лужицами. Пока они не могли угрожать бывшим пленникам. Надев противогазы, те бессильно наблюдали, как количество лужиц увеличивается. Смерть заглядывала в глаза солдатам ядовитым туманом, оседающим на стеклах противогазных масок рубиновыми каплями испарений.

Сигнал к атаке прозвучал, как только завершилась блокировка района. Вынырнувший из-за гребня холмов вертолет выпустил ракету, снаряженную боеголовкой, вызывающей при разрыве оглушающий эффект. Волна звука, заставляющая зажимать ладонями ушные раковины, чтобы спасти барабанные перепонки, прокатилась по долине. Оглушенные боевики еще не успели прийти в себя, как спецназовцы начали атаку.

Методично расстреливая выбранные цели, люди Бойцова наступали со всех сторон. Засевший на склоне холма Гном мастерскими выстрелами из гранатомета разворотил строительные бытовки. Положив еще дымящуюся трубу на траву, Гном сорвал с плеча автомат и огнем с господствующей высотки поддержал наступление.

Он видел, как Верещагин и прикрывающий его тыл Шваб прорываются к серому бараку в конце долины. Именно там был главный очаг сопротивления. Отсекая метавшихся возле раскуроченных бытовок боевиков длинной очередью, Гном переставил автомат на одиночный огонь, скорректировал планку прицела и теперь уже одиночными выстрелами принялся отстреливать бандитов.

Бой длился недолго. Зависшие над долиной «вертушки» поддерживали спецназовцев огнем пулеметов. Верещагин успел снять попавшегося на пути бородача короткой очередью в упор. Следовавший за ним бандит вскинул руку с зажатой в ладони гранатой. Шваб успел всадить в грудь бандита две пули. Верещагин, отпрянув назад, опрокинул в прыжке своего спасителя на спину.

– Шваб, берегись! Сейчас рванет! – в падении крикнул капитан.

На счастье, так и не брошенная граната оказалась накрытой телом убитого боевика. Взрыв поднял труп над землей и швырнул уже расколошмаченный обрубок человеческого тела обратно. Оглушенный взрывом, Верещагин поднялся на ноги через секунду. Перед ним, отчаянно жестикулируя, стоял Бойцов. Он что-то кричал, но капитан не сразу услышал обращенные к нему слова.

– …Фейсал уходит. Я не должен дать ему уйти!

Слова словно сквозь вату проникали в сознание капитана. Встряхнув головой, Верещагин постарался вернуть себе слух. После этой процедуры ему действительно стало лучше. Взрыв не контузил, а лишь слегка оглушил десантника.

– Оставайся здесь и найди ребят! – меняя в автомате магазин, прокричал Бойцов.

По окраине долины, прижимаясь к холмам, мчался «Урал» с укрепленной в кузове цистерной. Металлическая емкость зловеще сверкала в лучах полуденного солнца. Верещагин приводил глазами друга, направлявшегося к стоящей возле барака машине. Он видел, как Бойцов запрыгнул в кабину, но не пытался поучаствовать в погоне. Эта часть задания принадлежала исключительно Илье.

Ворвавшись в барак, Верещагин вместе со спецназовцами обнаружил там людей, стоявших с поднятыми руками.

– Наши где?! – прокричал капитан таким голосом, что у боевиков не осталось сомнения, что если этот разъяренный офицер не получит немедленного и честного ответа, то они будут распяты на досках этого барака.

Один из них указал на зев штрека, пробитого в бетонной заглушке:

– Оны там сыдят. Только они очэнь злые…

Бойцов гнал грузовик по бездорожью. Он стремился перехватить «Урал», за рулем которого сидел Фейсал. Вдавливая педаль газа до упора, спецназовец заставлял работать двигатель на полную мощь. Из долины вела одна дорога. Через километров пять она выходила на оживленную трассу. А там грузовик с ядовитой гадостью на борту мог наделать большую беду.

Бойцов повернул руль. Он решил пойти на риск. Зная, что грунтовая дорога в этом месте закладывает петлю, огибая большой холм, майор направил машину к его вершине. Теперь от него ничего не зависело. Упираясь в педаль, он жал на газ. Натужно ревя, машина карабкалась вверх, подминая колесами кустарник и низкорослые деревца. Оказавшись на вершине, Бойцов притормозил. Сквозь муть лобового стекла он увидел мчавшийся внизу тягач, в кузове которого покачивалась укрепленная на растяжках цистерна.

Резко вывернув руль, Бойцов направил «Урал» вниз по склону холма. Он точно рассчитал параболу тарана. Когда до машины оставалось несколько десятков метров и столкновение было неизбежно, Бойцов распахнул дверь и резким толчком выбросил свое тело из машины. Теряя на секунду сознание от болезненного соприкосновения с землей, Бойцов услышал дикий скрежет металла. Протараненный грузовик летел в кювет вместе с начиненной кислотой цистерной…

Очнулся Бойцов от резкого запаха, шибанувшего в нос, точно заботливый доктор поднес ему ватку, смоченную нашатырем. Прикрывая лицо отворотом куртки, майор приблизился к месту катастрофы. Из разбитой цистерны хлестала дымящаяся жидкость, а на окраине этой зловонной лужи, растекавшейся по дну кювета, лежал человек. Его нижняя часть, изъязвленная кислотой, с останками тлеющей одежды и слезающей лоскутами кожи, постепенно таяла. Лицо Фейсала, так хорошо знакомое спецназовцу по оперативным съемкам, было искажено гримасой, вызванной нечеловеческой болью. Он сдавленно мычал, словно пытался выпросить прощение у своего бога за содеянные грехи…

Место аварии обрабатывали специальные установки, из распылителей ставилась водяная завеса. За ее покровом скрывались и искореженные машины, и красно-бурая жидкость, и труп Фейсала. Туман осаждал ядовитые пары, не давая им отравить воздух. За всей этой процедурой, сидя в почтительном отдалении, наблюдал Бойцов. Врач уже успел вкатить ему в вену изрядную дозу антидота, заверив, что с легкими все будет в порядке.

Когда возле майора остановился белый микроавтобус, Бойцов поднялся. Он подошел, распахнул дверь. В салоне его встретил радостный голос капитана Верещагина:

– Полюбуйся, Илья! Нашел я своего сержанта. И остальные пацаны живы.

Увидав лежащего на носилках парня, над которым колдовал врач, майор спецназа улыбнулся:

– Ну что, герой, дембель неизбежен? Теперь на свадьбу приглашай!

Исхудавшее лицо Жоры Плескачева озарила мальчишечья, озорная улыбка:

– Так точно, приглашу. Только… невесту не отбивайте!

Офицеры не видели, как на покрывале водяной завесы вспыхнула и заиграла семицветная радуга.