Глава 3

Младший сержант воздушно-десантных войск Георгий Плескачев ехал домой. Счастливый дембель то и дело одергивал рукав, чтобы посмотреть на часы, которые были предметом гордости младшего сержанта. Их он снял с убитого под Итум-Кале боевика. Именно там штурмовая группа десантуры встретила бандформирование, собиравшееся через Дагестан уйти за кордон.

До солнечной Грузии чечены не дотянули. Отряд капитана Верещагина, в котором служил младший сержант, встал у них на пути.

Тот бой Жора Плескачев будет помнить до конца жизни.

Несколько десятков осатаневших, загнанных в угол бородачей, по пятам которых шли федералы, предприняли отчаянную попытку прорваться на юго-восток. Напоровшись на десантников, боевики поднялись в полный рост и, уже не скрываясь, пошли в атаку. Десантники, которых высадили на господствующую высотку с вертолета, еще не успели как следует окопаться. Но местность там гористая, и укрытий, созданных природой, хватает.

Младший сержант выбрал замшелый валун, из-за которого и вел огонь. Однако, как любил говаривать старшина, в любом положительном деле имеются и свои отрицательные моменты.

Часть боевиков, используя сложный рельеф местности, сумела зайти десантникам в тыл. Чечены уже начали карабкаться по склону холма, когда их заметил младший сержант Плескачев. Захватив с собой еще троих солдат из своего отделения, младший сержант всыпал боевикам по первое число. Чечены скатились по склону вниз, словно капли дождя по наклоненному куполу зонта. Несколько осталось лежать у самой подошвы холма.

В том бою Плескачев и раздобыл знатный трофей. Он снял часы с волосатой руки здоровяка явно не чеченской наружности. Может, это был наемник, а может, полукровка, чьей матерью была русская женщина. Плескачева антропологические нюансы волновали мало. Он просто снял понравившийся предмет с руки убитого.

Когда младший сержант рассматривал диковинный циферблат прибора, призванного отмерять быстротечный ход времени, к нему подошел капитан Верещагин.

– Что там у тебя? – спросил командир.

Немного смущенный, Плескачев показал лежащий на ладони трофей:

– Вот, товарищ капитан, «котлы» прикольные у мудака откинувшегося позаимствовал.

Посмотрев на труп боевика, капитан нахмурился:

– Попридержи язык, сержант. Оскорбляя мертвых, ты сам себя унижаешь. Он свое получил. – Осмотрев трофей, он добавил: – А часы действительно знатные.

Стараясь загладить неприятное впечатление, Плескачев поспешно предложил:

– Может, себе, товарищ капитан, «котлы» возьмете?

Командир штурмовой группы, не успевший еще остыть от боя, тогда ответил:

– Нет, Плескачев. Не надо. У меня свои, именные…

И за такой ответ младший сержант, и так беспредельно уважающий своего командира, зауважал Верещагина еще больше. Уж очень хотелось младшему сержанту вернуться домой с классными часами на запястье. Конечно, в приграничном и портовом Калининграде, откуда призывался младший сержант, можно было раздобыть любую нужную вещицу. Советские времена тотального дефицита давно миновали, да и не помнил их Жора Плескачев. Но теперь за все требовалось платить.

Семья Плескачевых жила небогато. Мать работала научным сотрудником в некогда прославленном Кёнигсбергском зоопарке, отец, отпахавший свое механиком по судовым дизельным моторам, был подчистую списан на берег по состоянию здоровья. На берегу он долго не задержался. Начал крепко пить, никак не мог смириться с навалившейся нищетой.

До этого Плескачев-старший, побывавший в трех океанах и десятках морей, зарабатывал на полную катушку. Из загранки он привозил не только подарки семье, но и контрабандный товар, который охотно скупала местная фарца и заезжие торгаши из Литвы. Один из старых знакомых подбил списанного моряка заняться охотой за антиквариатом.

Места вокруг Калининграда (местные называли его не иначе как Кёниг) сохранили память о рыцарях Ливонского ордена, немецких баронах и прусских бюргерах. Бывшее население Восточной Пруссии оставило после себя не только руины замков и усадеб, но кое-что из припрятанного в годы лихолетья на черный день. Фарфоровая посуда, столовое серебро или кубышки с монетами были желанной добычей «черных археологов». Но из бывшего моряка охотник за древностями получился никудышный. Вместо раритетов Плескачев-старший нашел проблемы с милицией.

Его посадили по редкой двести четырнадцатой статье «За вандализм». Он вместе с таким же непутевым искателем сокровищ раздолбал стену заброшенной протестантской кирхи в поисках спрятанных сокровищ. Жориному отцу вкатили максимальный срок, предусмотренный по статье.

На зоне Плескачев-старший слетел с катушек от несправедливости, творившейся вокруг. Заматерелые преступники из числа уголовных авторитетов моментально просекли душевный кризис солагерника. Подпоив, они дали ему заточку и указали на зэка, заподозренного в стукачестве. Жорин отец выполнил приказ лагерных авторитетов и схлопотал новый, гораздо более длительный срок за покушение на убийство.

Через несколько лет семья получила извещение, в котором говорилось, что осужденный Плескачев скончался в тюремной больнице в результате сердечного приступа.

Взрослеть Жоре пришлось без отца.

Город, отрезанный от России не очень дружелюбными республиками и волнами Балтийского моря, жил своей особенной жизнью. Работы на территории янтарного края не было. Зато в достатке было самой разнообразной наркоты. На выбор местной молодежи предлагалось от таблеток экстази, завозимых из соседней Польши и Литвы, до дешевой маковой соломки, из которой готовили жуткую «дурь», разбавленную для забористости ацетоном. Вдобавок ко всем несчастьям портовые проститутки, многие из которых сами сидели на игле, пустили гулять по бывшей вотчине рыцарей и баронов эпидемию СПИДа. Организованные преступные группировки гоняли через границу украденные в Западной Европе автомобили. По вечерам братки отдыхали в лучших кабаках Кёнига и иногда постреливали друг в друга. В общем, молодому человеку на этой территории жизнь предлагала тысячу соблазнов, которые оборачивались могилой или тюремными нарами.

Перед армией Жора Плескачев вляпался в нехорошую историю.

Страдая от хронического безденежья, он предложил двум приятелям провернуть аферу. План был прост и, как казалось, стопроцентно надежен. Жора иногда мотался в соседнюю Польшу, чтобы подзаработать немного «зеленых». Возил он сигареты и спиртное, перепродавая товар за границей втридорога. Потом один ушлый мужик по кличке Крот предложил переправить за кордон несколько килограммов янтаря, украденного на государственном карьере.

Смышленый парень не преминул поинтересоваться:

– Крот, если меня на таможне с камнями заметут – это же кранты! Пришьют статью за контрабанду. Тут штрафом и конфискацией не отделаешься.

На что тот важно ответил:

– Не мандражируй. У меня все схвачено. Тебя оформит инспектор, которому не только я отстегиваю. Мужик давно в доле работает.

– Еще не нахапался? – невинно поинтересовался Жора.

– Нет. У него жена на «герыче» зависла, – ответил Крот.

– Наркотой балуется?

– Не то слово. Ширяется по полной программе. А он никак эту сучку обломать не может. Башляет за ее художества и от ментовки отмазывает. – Крот сплюнул себе под ноги. – Я бы эту наркошу мигом за порог выставил. Но он не может.

– Видно, любит крепко, – заключил Жора, задумавшись о своем.

Партию янтаря он перевез.

Солнечный камень ушел в мастерские польских ювелиров, а потом, уже в виде изделий, разлетелся по всему свету. Затем последовало очередное предложение от контрабандиста. И вновь Плескачев согласился. Работа курьера оплачивалась не слишком хорошо, но на карманные расходы хватало. Он даже подбрасывал кое-какие деньжата матери.

Источник дохода иссяк вместе со смертью Крота. Труп контрабандиста, слегка присыпанный песком балтийских дюн, нашли, когда начался сезон осенних штормов. В янтарном бизнесе конкуренция очень серьезная. По краю гуляли слухи, что контролируют незаконный вывоз янтаря бывшие офицеры морской пехоты и частей спецназа ВМФ. А эти люди шутить не любят и убивать умеют вполне профессионально.

Жора попробовал действовать самостоятельно.

Первый же рейс с партией товара закончился полным провалом. На таможне до сих пор покладистый и спокойный инспектор в мгновение ока превратился в настоящего зверя. Когда Жора разболтанной походкой уверенного в себе человека подошел к инспектору, тот сделал вид, что не узнает курьера.

– Что везете? – с каменным лицом спросил инспектор, навалившись грудью на стойку.

– Немного янтаря, – с детской непосредственностью и юношеской наглостью заявил Жора.

– В изделиях? – голос инспектора налился свинцом.

– Нет. Необработанный камень, – стирая улыбку с лица, признался Плескачев.

– Его нельзя вывозить, – багровея, процедил таможенник.

Чувствуя, что ситуация накаляется, Жора перегнулся через стойку и заговорщицки прошептал:

– Я откат сделаю, как положено. Отмусолю не меньше, чем Крот. Ну что, инспектор, договорились?

Услышав реплику, таможенник оглянулся, проверяя, кто стоит у него за спиной. Схватив Плескачева за грудки, он просипел с неожиданной яростью:

– Ты что несешь, сучонок? Какой откат? Взятку должностному лицу предлагаешь? Вали отсюда, а то на нарах у меня кататься будешь.

Жора предпринял последнюю попытку:

– Я же как лучше хотел.

Но таможенник его не слушал. Совладав с собой, он выпрямился, стал похожим на шлагбаум, еще раз зыркнул осторожным взглядом по сторонам и заявил уже совершенно нейтральным тоном:

– Янтарь мы ваш конфискуем. Заплатите штраф за нарушение правил Таможенного кодекса. А если не согласны, можете оспорить мое решение в суде.

Заграничный вояж неудачливому контрабандисту пришлось отменить. Жоре было ясно, что инспектор не захотел вести дела с простым курьером. Но не это до глубины души оскорбило смышленого пацана из Кёнига. Жору задела наглость зажравшегося таможенника, отнявшего камни, купленные за деньги, собранные с таким трудом.

Добираясь до дома, он угрюмо бормотал себе под нос:

– Развел меня, шнырь в фуражке. Как последнего лоха развел. Заработал галочку у начальства. Но ничего… Я в долгу не останусь. Ты еще у меня попляшешь…

Отомстить Плескачев решил весьма изощренно и с пользой для собственного кармана. Задуманное провернуть в одиночку он не мог, поэтому пригласил двух подельников. Подельники были на несколько лет старше Жоры и считались тертыми парнями.

Один, Петя Корнев, провел в армии три с хвостиком года. Довесок в виде года он отбарабанил в дисциплинарном батальоне, куда угодил за кражу магнитол из машин добропорядочных граждан. Второй, вечно смурной малый с претенциозным именем Альберт, был прирожденным авантюристом. Он-то и раздобыл поддельные удостоверения сотрудников отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

Если бы жена таможенного инспектора была повнимательнее, то без труда заметила бы нездоровый интерес к своей персоне. Жора с товарищами отслеживал каждый шаг нервной брюнетки, которая обожала кроваво-красную помаду и одежду из кожи. Затянутая в кожу увядающая красотка не покупала «дурь» у уличных наркоторговцев. У нее был личный поставщик, что очень осложняло планы заговорщиков. Зато жена инспектора обожала посещать одно и то же кафе с видом на уродливое недостроенное здание, возводимое на месте взорванного при советской власти королевского замка.

Там, в кафе, дама пила коньяк или заказывала себе кофе с черным рижским бальзамом. Потом она долго курила, говорила по мобильнику и с явной неохотой отправлялась домой.

Однажды за столик скучающей дамы подсел молодой человек приятной наружности.

Жора мило улыбнулся, пытался завести невинный светский разговор и даже предложил собеседнице закурить.

– Пацан, ты в жиголо играешь? – уставившись на парня немигающим взглядом, спросила дама.

– Чего? – не понял Жора.

– Говорю, ты баб вдвое старше себя за деньги трахаешь?

– Нет, – пожал плечами Жора.

– Тогда чего ты передо мной хвост распушил? Грузишь, словно малолетку. Ты, мальчик, Ричарда Гира из себя не изображай. Да и я не такая дура, чтобы поверить, что такой сосунок на меня запал. – При этом дама сняла с носа солнцезащитные очки, под которыми скрывались больные глаза с набрякшими, словно у совы, мешками.

Жора поднялся, согнул голову в полупоклоне:

– Простите.

– Да ладно, – махнула рукой дама.

Обходя столик, он случайно зацепился за стул, на спинке которого висела раскрытая дамская сумочка. Нервная красотка заерзала так, что кожаные штаны, обтягивающие ее зад, угрожающе заскрипели, но при этом она не стала оборачиваться.

А зря…

Рука Жоры проникла в раскрытую щель сумки. Там его пальцы разжались, и из потной ладони выпал пакетик с белым порошком. Исполнив необходимую часть работы, Жора поспешно удалился. Оказавшись на улице, он перебежал через дорогу, заглянул в припаркованную у обочины белую иномарку, бросив на ходу Альберту:

– Можно курочку брать за вымя.

На что Альберт покрутил пальцем у виска:

– Идиот. У курицы нет вымени. Она же яйца несет.

– Без разницы, – хохотнул Жора, скрываясь за углом дома, откуда намеревался обозревать кульминационный момент операции.

При выходе из кафе жену таможенника взяли под руки двое мужчин, представившиеся сотрудниками отдела по незаконному обороту наркотических средств. Альберт помахал перед носом задержанной липовым удостоверением. Даму провели в машину, где с ней приключилась короткая, но бурная истерика. По просьбе мнимых милиционеров она выложила на сиденье содержимое сумочки.

Когда ее тонкие дрожащие пальцы извлекли на свет божий пакетик с порошком, дама переполошилась не на шутку:

– Вы не имеете права. Я требую присутствия адвоката!

Запаковывая пакетик с подброшенным героином в другую пластиковую емкость, Альберт, словно усталый следователь, вышедший на след серийного убийцы, веско произнес:

– Будет тебе, коза, и адвокат, будет и прокурор.

– Как вы со мной разговариваете? – завизжала жена продажного инспектора.

С убийственным холодом в голосе Альберт, который мог стать артистом, веско процедил:

– На пакетике с «герычем» отпечатки твоих пальчиков имеются. Поняла, ласточка? А доза там такая, что…

Откинувшись назад, дамочка, с которой всю ее стервозность смыло без следа, жалобно проблеяла:

– Это не мое.

Вошедший в роль непреклонного оперативника, Альберт ехидно усмехнулся:

– Понятно. Эта «дурь» Папе Римскому принадлежит. Он тебе просто поносить «герыч» дал. Так, для прикола…

Во время спектакля Петя Корнев молчал, не проронив ни слова. Но его молчание было страшнее, чем словесный поток, лившийся изо рта напарника. Петя просто пожирал глазами истеричную дамочку. Вот этот плотоядный взгляд окончательно добил жертву мистификации.

Она затряслась, как в лихорадке, неожиданно выпалив:

– Может, договоримся?

Ожидавший именно этой фразы, Альберт быстро согласился, решив на прощание исполнить роль добрячка:

– Жаль вам жизнь ломать. Дело можно замять, но… – Альберт сделал многозначительную паузу, предоставляя дамочке прочувствовать всю значительность момента и безграничную доброту его души. – …За определенную сумму. Мы, менты, живем небогато. И на лекарства бабки требуются. Знаете, нервы в борьбе с преступностью совсем поистрепались. Опять же, семью кормить надо.

Жертва обмана, шмыгая носом, с готовностью поддакивала:

– Да, я все прекрасно понимаю.

– Вот и чудненько. Мы вещдоки оставим у себя. Протокольчик для формальности составим. Вы ждите нашего звонка. Договоримся о сумме и месте, куда следует бабульки принести, – распахивая дверь, произнес Альберт.

В этот же день окрыленные мошенники позвонили мужу незадачливой наркоманки. Муж пообещал выполнить все требования вымогателей, то есть доставить указанную сумму в назначенное место в назначенный час. Голос в трубке был на удивление спокойным и даже каким-то безмятежным. Но Жорика это спокойствие не насторожило. Он был слишком опьянен удачной раскруткой дела, которое должно было возместить моральный и материальный ущерб.

Встреча состоялась на заброшенном причале, сооруженном еще при немцах.

На каменной кладке развалившегося пакгауза, стоявшего возле причала, сохранились полустертые готические буквы, призывавшие немецких солдат защищать столицу Восточной Пруссии от большевистских орд до последней капли крови. Моросил мелкий противный дождь, а море казалось сплошной ртутной массой, стремящейся выйти из берегов. Машина таможенника появилась точно в назначенный срок. Он подрулил прямиком к причалу, помахал мошенникам рукой, словно приветствовал старых друзей, и, спрятавшись под зонт, вышел из машины.

Жора затаился в руинах пакгауза.

Он не участвовал в передаче денег. Таможеннику слишком хорошо была знакома его физиономия. Поэтому всю заключительную часть аферы должны были провернуть напарники.

Передав объемистый пакет, муж красотки стремительно ретировался в машину. Через секунду его серая «Тойота» исчезла в пелене дождя. А друзья, усевшись в дребезжащую «копейку», принадлежавшую Пете Корневу, принялись распаковывать перетянутый скотчем сверток. Когда под прорванной бумагой показались зеленые купюры с портретом сурового старика, Альберт взвизгнул от радости:

– Получилось.

Но продолжавший изучать наличность Петя вдруг смачно выругался:

– Тварь. Он «куклу» нам подсунул.

Под несколькими сотенными купюрами лежал слой замусоленных однодолларовых банкнот, а за ними и вовсе аккуратно нарезанная бумага. Разочарованные, они таращились на пакет, пока из транса их не вывел рев двигателя. Черный джип несся прямо на них, а следом летела в фейерверке брызг серая «Тойота».

– Менты! – ахнул Альберт.

Он ошибся. Иномарки перекрыли путь к отступлению. Из них, как горох из раскрытого стручка, высыпали крепкие, коротко стриженные парни. Без лишних предисловий он вытащили мошенников из «копейки». Заартачившемуся Альберту саданули между ног. Опытный Петя Корнев сам плюхнулся лицом в грязь, приняв позу эмбриона. Только Жора остался стоять, озираясь вокруг себя.

Подошедший инспектор, узнав его, кисло усмехнулся:

– А, старый знакомый. Так это ты обуть меня решил. Обиделся?

– Я, – с мальчишечьим вызовом ответил Жорик.

– Зря, – равнодушно констатировал инспектор, – моя жена на кокаине сидит. А вы ей про какой-то «герыч» талдычили. И в ОБНОНе у меня свои люди имеются. Так что пролетели вы, парни. Вот только где приземлитесь, я не знаю.

Из-за спины инспектора вынырнул приземистый крепыш. Без замаха он саданул Жору ребром ладони по шее и тут же впечатал кулаком по солнечному сплетению. Свет в глазах парня померк. Прежде чем потерять сознание, Жора услышал, как дуэтом закричали его друзья.

Мошенников не убили, но бока намяли крепко. Перед армией Жоре пришлось полежать в больнице. Он даже подумывал, не использовать ли этот случай, чтобы отмазаться от службы. Справки судмедэкспертизы и из травматологического отделения у него имелись. Но тут взбунтовалась мать:

– Иди в армию. Может, хоть там из тебя человека сделают. А тут, в этом проклятом городе, тебе и твоим дружкам точно голову отвинтят. Или в тюрьме загнешься, как папаша твой непутевый.

Крепыша Жора встретил на сборном пункте.

Офицеры, прозванные в народе «покупателями», отбирали призывников для своих частей. Они обходили ряды стриженых пацанов, сверяли что-то в бумагах и забирали понравившихся. Несмотря на форму морского пехотинца, Жора узнал своего мучителя. Но теперь крепыш был официальным лицом, производящим отбор новобранцев для частей бригады, расквартированной в крае. Остановившись возле Плескачева, крепыш загадочно усмехнулся, пошелестел бумагами и с садистским удовлетворением процедил:

– Опять наши дорожки пересеклись. – Обернувшись, он бросил сотруднику военкомата. – Я забираю этого салажонка.

Военкоматовский прихрамывающий офицер с орденской колодкой на груди отрицательно покачал седой головой:

– Не получится. Он в десантуру идет.

Морпех недобро ухмыльнулся:

– Ну и черт с ним. Пусть послужит Отечеству в славных воздушно-десантных войсках…

Вспоминая прошлое, Жора думал, что жизнь на гражданке прожил какой-то другой человек. Теперь он уже не был шебутным пацаном из Кёнига, готовым ввязаться в любую авантюру. Пройдя через Чечню, он внутренне изменился, хотя на словах, пожалуй, не смог бы объяснить суть этого преображения.

Так бывает с людьми, побывавшими на войне.