Глава 6
Госпиталь встретил Верещагина горьким запахом карболки, вонью медикаментов и букетом неприятных ароматов с пищеблока. На контрольно-пропускном пункте капитан узнал дорогу в отделение, где лежал сержант Васильев. Улететь, не повидав сержанта, Верещагин не мог.
В коридорах миловидные сестрички оборачивались, заглядываясь на бравого капитана. Но сегодня Верещагину не хотелось флиртовать с представительницами прекрасного пола в белых халатах. Он с содроганием представлял, как откроет дверь палаты, как увидит покалеченного сержанта, в глазах которого светится только одно желание – умереть.
Ожидания не оправдались. Открыв дверь, Верещагин был встречен довольно бодрым восклицанием:
– Командир, какими судьбами?!
Приподняв голову, сержант приветливо махнул рукой, опутанной трубкой капельницы и проводами, подключенными к прибору, стоявшему на передвижном столике.
Присев на край кровати, Верещагин нагнулся, чтобы обнять сержанта.
– Здорово, Василий, – прошептал он, отворачиваясь, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Нижняя четверть кровати – там, где должны были находиться ноги десантника, – была пуста.
Опустив голову на подушку, сержант тихо сказал:
– Укоротили меня костоправы.
– Бывает, – не найдя нужных слов, невпопад ляпнул Верещагин.
– До колен ноги оттяпали, – с обреченной покорностью продолжал сержант.
– Теперь протезы хорошие делают.
Васильев слегка улыбнулся:
– Знаю. Не хотелось бы быть калекой. Лежать остаток жизни на спине и смотреть, как по потолку мухи ползают.
– Не дрейфь, Василий, деньги мы найдем, – старался, как мог, Верещагин.
– Много бабла на искусственные ходики надо.
– Деньги найдем, – с жесткой решительностью повторил капитан.
Васильев, поправив подушку, сказал:
– Да тут «айболиты» талдычат, что дальше резать надо. Не заживают мои культяпки.
Капитан старался не смотреть на пустоту под одеялом.
– Может, в Москву переправить? В госпиталь Бурденко – там спецы классные, асы в хирургии.
Сержант отрицательно покачал головой:
– Тут тоже ништяк. Профессор меня оперировал. Прикольный мужик. Одному «гансу» из краснодарского полка голыми руками неразорвавшуюся гранату вытаскивал. Гранату «чехи» из «станчака» шуганули, так она, падла, не разорвалась, а между ребрами у «ганса» застряла, – Васильев перевел дух, хватая губами воздух.
Воспользовавшись заминкой, капитан достал из пакета двухлитровую бутылку «Фанты».
– Может, пить хочешь?
– Не-а, – отказался сержант, чтобы через секунду продолжить: – Ну так вот. Профессор всех баб из операционной на хрен выгнал. На парня, что наркозом заведует, ворох «бронников» напялил и пошел орудовать. Гранату голыми руками доставал, а под окном операционной саперы от страха об…сь.
Верещагин рассмеялся:
– Боевой мужик!
С гордостью, будто он сам ассистировал на сложной операции, сержант сказал:
– Это точно. Об этом случае даже в газете писали.
– Ну а с пехотинцем что?
– Ребра вправили, дырку зашили и отправили на дембель.
Разговор прервала шустрая сестричка, похожая в своем накрахмаленном халате на белую подопытную мышь. Она осторожно приоткрыла дверь, просунула в образовавшуюся щель остренький носик и негромко пискнула:
– Скоро обход, заканчивайте беседу.
Верещагин просительно произнес:
– Я же только что пришел.
– Больного нельзя утомлять, – пропищала сестричка.
Сержант добавил:
– Брось, Света. Я и так тут, как в могиле.
– А вы, больной, молчите, – оборвала сержанта «мышка».
Тот довольно грубо рявкнул:
– Закрой дверь, зануда.
«Мышка» обиженно всхлипнула, но продолжала стоять на своем:
– Васильев, не хамите! А вы, товарищ капитан, вообще не должны здесь находиться. Зря я пошла вам навстречу. Зря пропустила. Теперь мне влетит от старшей сестры. А если завотделением увидит… – Глаза «мышки» с выступившими слезинками стали размером с чайные блюдца.
Верещагин пожалел девушку. Покопавшись в пакете, он достал оранжевый апельсин, прибавил к нему плитку горького пористого шоколада «Нестле» и, соорудив подарок, подошел к сестричке.
– Это вам, – протягивая лакомства, произнес он.
– Взятка? – пискнула «мышка».
По-джентльменски предупредительно капитан возразил:
– Дань уважения.
В коридоре раздались голоса. Это легендарный профессор начал обход раньше времени. Похожий на Дон Кихота, но без знаменитой бородки, сухопарый хирург шел по коридору в окружении свиты. Увидав начальника, «мышка» испуганно вздрогнула, прижала к груди подарок и прошмыгнула в палату. Прижавшись спиной к стенке, она простонала:
– Ну, все – сейчас Иваныч мне вставит.
Светило военной хирургии – специалист по огнестрельным ранениям – ворвался в палату со скоростью торнадо. Казалось, врач не умел стоять на месте. Он все время должен был двигаться.
На Верещагина хирург вначале не обратил внимания. Посмотрев на показания приборов, он констатировал:
– Положение стабильное.
За его спиной раздалось:
– Совсем как в официальных сводках про Чечню. Стабилизация продолжается, а изменений к лучшему не наблюдается.
Хирург оглянулся. Его пытливые глаза уставились на капитана:
– Это что за умник? Почему пропустили в палату без халата?
Прятавшаяся за спинами «мышка» только шмыгала носом в ожидании неминуемой взбучки. Строгая дама, сопровождавшая профессора на обходе и бывшая, по-видимому, той самой пресловутой старшей сестрой, скрипучим голосом возвестила:
– Товарищ капитан, немедленно покиньте палату. – Следующие слова она адресовала всхлипывающей девушке: – А с тобой будет отдельный разговор.
Верещагин собирался вступиться за сестричку, но его опередил похожий на литературного героя хирург. Поправив на носу очки, он внушительно пробасил, обращаясь к старшей сестре:
– Не нагнетайте, голубушка! Это я разрешил общение с пациентом. Так что Светлана тут ни при чем. Мы пообщаемся с капитаном минут пять наедине.
Деликатно подхватив десантника под локоть, хирург вывел его в коридор. Устроившись в темном закутке, профессор присел на край кадушки, в которой, по идее, должна была расти пальма. Он отогнул полу халата и из кармана брюк достал пачку сигарет.
Ловким движением выбив сигарету из пачки, профессор предложил:
– Курите.
Капитан, пребывавший в легком недоумении, потому что никакого разрешения от хирурга не получал, отказался:
– Я думал, что в госпиталях запрещено курить.
– Верно. Но мы живем в России, где запреты для того и существуют, чтобы их нарушать, – заявил хирург.
Глаза профессора при этом оставались грустными. Слишком часто они видели, как тает призрачная граница между жизнью и смертью.
– Вы капитан Верещагин? – попыхивая едким дымком недорогих сигарет, спросил профессор.
Этот вопрос заставил десантника еще больше удивиться.
– Так точно.
Профессор похлопал его по плечу:
– Ах, голубчик, оставьте эту казенщину. Я хоть и ношу погоны с большими звездами, военный врач все-таки, но излишнего формализма не переношу. Не радуют, понимаете ли, батенька, чины в наше время. Теперь если в чинах, то или вор, или прощелыга. Так, по крайней мере, общество думает.
«А он ведь прав. О военных сейчас мало кто хорошо отзывается. Солдатиков жалеют, а вот офицеров не жалуют. Писаки всякую ерунду в газетах пишут. Из-за ссучившихся сволочей пятно на всю армию легло», – подумал Верещагин, вслух спросив:
– Вы откуда мою фамилию знаете?
Хирург глубоко затянулся, докурил сигарету до фильтра и, затушив ее в кадке, ответил:
– Сержант твое имя в бреду часто повторял. Вот я и запомнил. Наверное, крепко уважает тебя сержант.
Проглотив комок, застрявший в горле, капитан отозвался:
– Наверное.
– Крепкий он парень, – задумчиво произнес хирург.
Верещагин невесело вздохнул:
– Как ему теперь жить?
Его собеседник недовольно поморщился:
– Ты не спеши сержанта списывать. Другие и при руках и при ногах не живут, а только небо коптят. От рождения немощью страдают и на судьбу жалуются. Все ноют, что не в той стране родились, не так родители воспитали или слишком маленькое наследство оставили. А Васильев – молодец. Не скулит. Он свое место в жизни и без ног найдет. Только помогать ему надо. Улавливаешь мысль, капитан?
– Улавливаю, – отозвался Верещагин.
– Хуже всего, когда друзья отворачиваются.
Десантник утвердительно качнул головой:
– Согласен.
– А ты сержанта от смерти спас. Ну и мы, как можем, стараемся. Так что, капитан, мы с тобой вроде как компаньоны, – рассмеялся хирург. Он порывисто встал, пожал капитану руку и на прощание добавил: – Ладно, ты еще немного с Васильевым поговори и отчаливай. Ему волноваться вредно.
– В Москву скоро переправите? – вспомнив слова сержанта, спросил Верещагин.
– Пока он не транспортабельный, – удаляясь со скоростью курьерского поезда, проинформировал хирург.
Уже в спину медицинскому начальнику Верещагин крикнул:
– Вы сестричку-то не наказывайте!
Медик остановился, обернулся и с грустью произнес:
– Да ладно, адвокат, успокойся. Девчонкам и так тут хватает. Вроде должны уже ко всему привыкнуть. А как насмотрятся на парней вроде Васильева, так и ходят с глазами на мокром месте.
Через секунду доктор исчез в лабиринте коридоров.
Капитан еще долго смотрел в темноту коридора, размышляя о том, через какие испытания еще придется пройти сержанту. В душе поднималась волна ярости по отношению к тем, кто превратил здорового парня в калеку, к тем, кто убивает за деньги, при этом прикрываясь громкими словами, и особенно к тем, кто помогает убийцам, предает своих ради своих шкурных интересов.
Вернувшись в палату, Верещагин увидел, что сержант лежит с закрытыми глазами.
– Спит? – спросил капитан у примостившейся на краю постели «мышки».
– Разволновали вы его, – шепотом ответила сестричка.
Верещагин заметил, что девушка по-особенному смотрит на сержанта – с заботой и нежностью, непредусмотренными служебными обязанностями.
Положив ладонь на дверную ручку, капитан тихо произнес:
– Светлана, позаботься о парне. Такого мужика еще поискать надо.
Девушка робко улыбнулась.
«А она красивая», – отметил про себя Верещагин.
– Не волнуйтесь. Я Василия не оставлю, – с твердостью, присущей только влюбленным женщинам, произнесла сестричка.
Капитан вышел из хирургического корпуса с удивительным спокойствием в душе. Такого он давно не испытывал.
Верещагин двинулся неспешным шагом по тенистой аллее. Кое-где на скамейках сидели пациенты госпиталя, наслаждавшиеся тишиной, солнечным светом и общением друг с другом. Они заплатили за эту роскошь ранами и болезнями.
Сидевший на последней скамейке худой паренек в нелепом синем халате с перебинтованными руками окликнул Верещагина:
– Товарищ капитан, угостите сигареткой?!
Десантник, порывшись в карманах, достал пачку и протянул ее солдату:
– Держи, воин!
Солдатик виновато улыбнулся, показывая глазами на руки:
– Прикурите, пожалуйста!
Только сейчас десантник увидел, что у парня начисто отсутствуют кисти рук. Вместо них из рукавов халата выглядывают перепеленатые бинтами культяпки.
– Врачи говорят, что скоро научусь культями все делать, – продолжая застенчиво улыбаться, произнес паренек.
Верещагин прикурил сигарету и осторожно поднес ее к губам пацана.
Тот, жадно затянувшись, выдохнул:
– Я после армии в художественное училище поступать хотел. Теперь кранты. Разве этим рисовать можно?
Подняв культяпки, солдатик посмотрел на то, что еще недавно было ладонями с пальцами, способными переносить на холст человеческие лица, пейзажи или лунный свет.
Верещагин не стал утешать калеку. Вместо слов он снял с плеча брезентовую сумку, раскрыл молнию и, покопавшись внутри, достал блок сигарет.
– Это мне? – недоверчиво спросил безрукий.
– Тебе, – положив блок на скамейку, ответил капитан.
– Может, распечатаете? Мне целлофан будет трудно снять, – попросил растроганный щедростью незнакомца солдат.
Верещагин отреагировал жестко:
– Тебе, парень, надо учиться заново жить. Жалости ни от кого не жди. Рассчитывай только на себя. Для тебя, солдат, война еще не скоро закончится. Вот с этого целлофана и начинай.
Не оглядываясь, капитан направился к КПП. Он прошел через пост с дежурным за стеклянной перегородкой.
Выйдя за пределы госпиталя, Верещагин чуть не угодил под колеса затормозившей легковушки.
– Куда летишь, чертяка?! – в сердцах выругался капитан.
Двери машины распахнулись, и из нее, словно выброшенный стальной пружиной, выскочил темноволосый мужчина в штатской одежде. Не давая опомниться, он заключил Верещагина в объятия:
– Здоров, Пашка!
– Илья… Бойцов… Ты откуда? – не веря, что видит друга, как заведенный вопрошал Верещагин.
– Оттуда, откуда и ты – Рука спецназовца указала на юг, где находилась Чечня.
– Как меня нашел? – продолжая стискивать друга в объятиях, спросил Верещагин.
– Работа у нас такая, – рассмеялся командир спецназовцев.
* * *
Бойцов и Верещагин познакомились в сержантской учебке. Перед отправкой в полк учебку посетил «купец». Бравый полковник с орденской колодкой на полгруди сразу положил глаз на друзей.
– Орлы, а не попробовать ли вам стать курсантами славного Рязанского училища ВДВ? Физические данные у вас отличные. Аттестаты тоже вроде ничего, – после обстоятельного собеседования предложил «купец».
Вместо полка Верещагин и Бойцов оказались за столами с экзаменационными билетами. Оба, несмотря на серьезный конкурс, были зачислены в училище. Летние лагеря, марш-броски, прыжки с парашютом и многое другое заполнили их жизнь. Многие не выдерживали нагрузок. На стол начальника училища ложились рапорта об отчислении. Но друзья, стоически выносившие все испытания, уже не представляли своей жизни без армии. Так бывает, что призвание само находит тебя.
А потом судьба повела каждого по своей дороге.
Однажды в училище прибыла представительная делегация военных из ближневосточной страны. Смуглолицые арабы в форме, блистающей золотым шитьем, осматривали учебные классы, знакомились с бытом курсантов. Ознакомившись с показухой, арабы изъявили желание посетить полигон и побывать на стрельбах.
Взвод курсантов показал отличные результаты.
Арабы восхищенно цокали языками, начальство довольно улыбалось, представители Министерства обороны поглядывали на часы. Их утомили высокие гости, не бравшие в рот ни капли спиртного.
И тут одному из арабов захотелось уточнить технические характеристики станкового гранатомета. Как на грех, переводчик отлучился по нужде в отдаленный от наблюдательного пункта туалет.
Высокий чин с красными лампасами на брюках побагровел. Генерал-лейтенант заревел, как раненный в причинное место медведь:
– Где этот гребаный толмач?! Позорит, паскуда, перед гостями.
И тут произошло неожиданное. Из строя вышел курсант и, соблюдая правила устава, обратился к взводному:
– Разрешите, товарищ старший лейтенант, я попробую.
Брови взводного поползли вверх. Он опасливо покосился на багрового генерал-лейтенанта и прошипел:
– Бойцов, ты что, с дуба грохнулся? А если эти черножопые по-английски не понимают?!
Настырный курсант гнул свое:
– Я по-арабски попробую объясниться.
Взводный совсем очумел:
– Ты… на арабском? Ты, Бойцов, понимаешь, что говоришь?
Курсант пожал плечами:
– Понимаю.
Лейтенант испуганно завертел головой, подозревая, что с курсантом происходит что-то неладное. Он успел повертеть пальцем у виска, прежде чем за его спиной раздался генеральский рев.
– Лейтенант, ты что телишься? Давай курсанта к арабам!
Бойцов парадным шагом вышел из строя. Вытянувшись по струнке перед генералом, он отрапортовал:
– Курсант Бойцов по вашему приказанию прибыл.
Генерал испытывающе взглянул на него:
– Ты, сынок, серьезно язык знаешь?
– Самоучка, товарищ генерал-лейтенант, – признался Илья.
– Смотри, сынок, если облажаешься, из нарядов у меня не вылезешь, – по-отечески пообещал генерал.
Когда переводчик вернулся из отхожего места, то увидел следующую картину: ближневосточные гости оживленно болтали на родном языке, а их гидом был простой курсант.
Секрет Бойцова объяснялся просто. Его отец, инженер по профессии, строил гидротехнические сооружения в Сирии и Ираке. Там Бойцов-старший увлекся культурой незнакомой цивилизации. Приезжая домой, он привозил книги, которые читать следовало справа налево. В их доме появилось множество диковинных вещей, связанных с Востоком.
Командировки и нездоровый климат дельты рек Тигра и Евфрата подточили здоровье Бойцова-старшего. На комиссии ему дали группу инвалидности. О заграничных командировках он мог позабыть навсегда. Но увлечение Востоком осталось. Каким-то неведомым путем Бойцов-старший вычислил, что в их провинциальном городке живет еще один человек, знающий арабский мир как свои пять пальцев.
Дед со старорежимным именем Порфирий в сорок первом году попал в плен к немцам. Они отправили Порфирия Макаровича вкалывать на военный завод, расположенный на оккупированной французской территории. Солдат горбатиться на немцев не стал и, убив конвоира, бежал вместе с группой французов. Те по своим каналам установили связь с партизанами, сумевшими переправить беглецов в Алжир. Туда, к генералу де Голлю, стекались французы, которые собирались бороться против фашизма с оружием в руках.
Повоевать Порфирию Макаровичу довелось недолго. На колонну, везшую воду, боеприпасы и продукты в отдаленный форт, напал отряд кочевников. Этим парням было наплевать на мировую войну, антигитлеровскую коалицию и прочие выкрутасы большой политики. Они, как и их предки, столетиями промышляли разбойным ремеслом и работорговлей.
Переход через пустыню выдержали немногие пленники. Среди них оказался и Порфирий Макарович. Его продали шейху, управлявшему жизнью в оазисе, расположенном в самом сердце Сахары. Шейх, в свою очередь, подарил пленника старцу, считавшемуся в общине непревзойденным знатоком племенных традиций и религиозного права.
Караванные пути проходили далеко от оазиса. Вокруг зеленого островка простирались лишь раскаленные пески пустыни. Шансы на успешный побег были минимальными, а точнее – нулевыми. Порфирий Макарович на время смирился со своей участью.
Старец относился к нему хорошо. Он научил пленника арабской грамоте, чтобы читать Коран, и уговаривал принять ислам.
На закате дней старец решил совершить последнее путешествие к мусульманским святыням, расположенным на далеком Аравийском полуострове. Порфирий Макарович понял, что судьба предоставляет ему шанс. Он уговорил старца взять его с собой.
Когда караван пересек пустыню и добрался до Порт-Саида, пленник бежал. Египтяне передали иностранца колониальным властям. В свою очередь, английские чиновники застращали Порфирия Макаровича ужасами сталинских лагерей, перспективой расстрела, как только он пересечет границу Советской России, и прочими напастями.
На долгие годы Порфирий Макарович бросил якорь в Порт-Саиде. Он полюбил этот город, но не женился, не обзавелся детьми. Порфирий Макарович не хотел пускать корни в гостеприимной, но по-прежнему чужой земле.
Летом шестьдесят седьмого года на Ближнем Востоке вспыхнула очередная война. Мощнейшие египетские укрепления одно за другим падали под ударами израильтян. По городу наносились ракетно-бомбовые удары. Глядя на пылающие улицы и разрушенные дома, Порфирий Макарович вспоминал сорок первый год.
Но однажды все прекратилось. К Порфирию Макаровичу прибежал сосед и, ни слова не говоря, потащил в порт.
Когда они прибежали на пирс, араб показал на серые громадины кораблей, вставшие на рейд Порт-Саида.
– Русские пришли, – восторженно выдохнул араб, у которого под бомбами погиб сын.
Советская эскадра, в составе которой были ракетные крейсеры, эсминцы и десантные корабли, взяла город и побережье под свою защиту. Налеты авиации немедленно прекратились, а танковые колонны израильтян повернули обратно. Арабы молились на советских морских пехотинцев, когда те с развернутыми знаменами торжественным маршем прошли по центральной улице Порт-Саида.
Порфирий Макарович стоял в толпе и плакал от гордости, глядя на бравых парней в черных беретах.
Когда были потушены последние пожарища, он отправился в Каир, чтобы встретиться с сотрудниками советского посольства.
Пожилого человека встретили настороженно. Его рассказ выслушали с недоверием, но пообещали помочь вернуться на родину.
Однако дорога домой для старого солдата оказалась длиннее, чем он предполагал. С ним пожелал встретиться резидент советской разведки.
Человек, которого трудно было отличить от араба, встретился с Порфирием Макаровичем в неприметной забегаловке на окраине города. За чашкой крепчайшего кофе резидент повел неспешную беседу:
– Вы знаете, что Ближний Восток становится ареной противостояния между многими странами?
Порфирий Макарович с вежливой ехидцей уточнил:
– Эти земли уже второе тысячелетие являются таковыми. Кто здесь только не сражался: египтяне, хетты, греки, римляне, арабы, крестоносцы, турки, англичане…
Резидент поднял руки в шутливом жесте. Разведчик обязан знать человеческую психологию, иначе он обречен на быстрый провал. Седьмым чувством резидент понял, что с сидящим напротив человеком надо играть открытыми картами. Отказавшись от кальяна, резидент проводил официанта взглядом и, придвинувшись поближе, сказал весьма серьезным тоном:
– Порфирий Макарович, нам нужны в Египте свои глаза и уши.
– Кому это – нам? – собеседник задал вопрос, на который уже предполагал возможный ответ.
Резидент стал предельно внимательным. Он буквально буравил собеседника взглядом потеменевших глаз.
– Главному разведывательному управлению Генштаба, – внушительно произнес он.
Неискушенный в системе разведслужб Советского Союза, Порфирий Макарович разочарованно протянул:
– Значит, вы не из КГБ?!
– Мы делаем одно общее дело. Только каждая организация своими методами и на разных направлениях. – Достав из портсигара тонкую сигарету, резидент закурил, распространяя вокруг себя клубы ароматного дыма. – Впрочем, не будем забегать вперед. У меня, надеюсь, будет возможность поближе познакомить вас с организацией, которую я представляю…
Так началась вторая жизнь Порфирия Макаровича.
Под благовидным предлогом он переселился в зону Суэцкого канала. Резидент снабдил нового агента солидной денежной суммой. На эти деньги Порфирий Макарович открыл собственное дело и занялся коммерцией. Он много путешествовал по всему Ближнему Востоку, особенно часто бывая в Иерусалиме и Бейруте.
Информация, которую поставлял Порфирий Макарович, может, и не была из разряда совершенно секретных, но для оценки общего положения дел во взрывоопасном регионе имела важное значение.
В середине семидесятых годов случилось долгожданное: Центр разрешил своему агенту вернуться на родину.
Поселился Порфирий Макарович в провинции. На накопленные деньги купил деревянный дом с палисадником и маленьким огородиком. Туда-то и приходил инженер Бойцов с сыном, чтобы поупражняться в разговорном арабском языке.
Илья, открыв рот, слушал воспоминания старика, смотрел пожелтевшие фотографии, схватывал на лету незнакомые слова и фразы. Впрочем, фотографий у Порфирия Макаровича было немного, о своих мытарствах рассказывал он неохотно, о работе в разведке до поры до времени молчал вообще, но языку смышленого пацана учил с видимым удовольствием.
Он часто повторял:
– Родину, пацан, как и здоровье, ни за какие деньги не купишь.
Уроки, которые он преподал, Бойцов-младший запомнил.
После случая на полигоне курсанта Бойцова вызвал для собеседования представитель спецфакультета, готовившего кадры для Главного разведывательного управления Генштаба вооруженных сил. Без лишних предисловий майор со шрамом на лице спросил:
– Курсант, почему в анкете не указал, что владеешь арабским?
Бойцов четко отрапортовал:
– Счел свои познания весьма скромными.
– Ишь ты, – смягчившись, улыбнулся майор, – какие мы самокритичные. Как же ты, такой скромняга, в десантуру подался?
Илья улыбнулся в ответ:
– Рисковать люблю.
– Мы можем предоставить для этого неограниченные возможности, – с непроницаемым лицом предложил майор.
Бойцов не мог и не должен был знать, что люди из здания Главного разведуправления, расположенного на Хорошевском шоссе, более известного как «Аквариум», активно изучают его досье, отрабатывают окружение курсанта, скрупулезно изучают наклонности и характеристики потенциального кандидата.
ГРУ всегда отличалось тщательным подбором кадров. Поэтому за все смутные годы перестройки эта спецслужба не утратила своей мощи и значимости.
Илья не мог знать, что через несколько дней майор посетит отставного агента ГРУ по Ближнему Востоку и что за чаем с домашним вареньем Порфирий Макарович одобрит выбор своих коллег. Веское слово старика сыграло свою роль. Но Бойцову еще предстояло через многое пройти, прежде чем стать курсантом спецфакультета.
Несомненными плюсами Ильи были отличная физическая подготовка и склонность к языкам. В училище ему помимо арабского пришлось штудировать фарси – персидский язык, составленный на основе арабской графики. На этом языке говорит половина Афганистана и еще значительная доля населения некоторых беспокойных стран, расположенных за южными рубежами России.
Хотя руководство ГРУ клятвенно заверяло журналистов, что «Аквариум» не проводит активных мероприятий на территории сопредельных государств, знание языков Илья проверил на практике в ходе тайных операций.
Однако центр тревожных событий, происходящих в мире, с пугающей неизбежностью перемещался в Россию, а конкретнее – в определенную ее часть под названием Чечня. Сюда, в тень кавказских хребтов, текли деньги, оружие, наемники, религиозные фанатики и прочие составляющие компоненты джихада – священной войны мусульман против неверных.
Илья в священные войны не верил, зная, что за красивыми словами и цитатами из Корана скрываются шкурные интересы главарей, геополитические расчеты радикалов, желающих перекроить карту мира на свой лад, и обреченное упрямство убийц, осатаневших от пролитой крови. Таких людей майор Бойцов уничтожал без колебания. Это была его работа. Работа ликвидатора, призванного убивать для того, чтобы нормальные люди могли жить в мире.
Но еще больше Бойцов ненавидел предательство. Это чувство было растворено в крови спецназовца. С фанатиками, радикалами, наемниками все было ясно как божий день. Они воюют в открытую, с оружием в руках. Предатели действуют изнутри. Они, как раковая опухоль, разъедают организм государства, заражают ядом стяжательства и вседозволенности неустойчивые умы. Оплачивают свой комфорт жизнями тех, для кого присяга и верность Родине – не пустые слова. А потом самые умные из них сидят в уютных апартаментах и строчат мемуары, где представляют себя ангелами в белых одеждах.
* * *
Кафе с открытой террасой посетители своим вниманием не баловали. Людей в зале было мало, а на террасе с видом на Терек и того меньше. Такой расклад вполне устраивал товарищей, искавших уединенное место.
Слабый ветер от реки колыхал цветастый тент, под которыми прятались столы из красного пластика. Друзья сидели за крайним, расположенным у ограждения террасы.
Пока готовился заказанный шашлык, Верещагин успел в общих чертах изложить все обстоятельства расстрела колонны.
Бойцов слушал друга молча, не перебивая, стараясь вычленить из рассказа важные моменты.
Дьявол кроется в деталях. Вот эти самые детали и пытался не пропустить Бойцов.
Еще до встречи с другом он по своим каналам собрал информацию о происшедшей трагедии и фигурантах этого дела. Теперь он мысленно сопоставлял данные, смутные предположения и догадки, услышанные от Верещагина, с оперативными сведениями своего учреждения.
Когда от мангала потянуло ароматом жареного мяса, Бойцов предложил:
– Давай, Паша, накатим по сто граммов.
Верещагин угрюмо покачал головой:
– Не хочется. И так на душе тошно, да и самолет у меня скоро.
– За ребят! – настаивал спецназовец. Он щелкнул пальцами, подзывая официантку.
Через секунду на столе стояла бутылка водки местного разлива, на этикетке которой красовался герб Моздока.
Не чокаясь, друзья выпили и немного помолчали.
Первым нарушил молчание Бойцов. Видя живого, но подавленного друга, он попытался приободрить его:
– Ты, Паша, не терзайся. Твоей вины в происшедшем нет.
Десантник скрипнул зубами:
– Я уверен, Илья, что нас подставили! Колонну ждали, точно!
– Это факт, – согласился с очевидным Илья.
– Но кто? Кривонравов? Слишком явно он светился. Сам подогнал груз. Не может человек так глупо голову под топор подкладывать. Если Кривонравов связан с боевиками, то не мог он действовать так тупо. Может, зря я наговариваю на полковника, – рассуждал Верещагин, не притрагиваясь к дымящемуся шашлыку – Ну, видел я зажигалку, найденную на обочине. И такую же у полковника.
– Это почти ничего не доказывает, – опережая друга, сказал Илья.
Плеснув водки в стаканы, Верещагин произнес:
– Других доказательств у меня нет.
– Пусть следователи доказательства ищут.
Десантник сердито дернул плечом и нахмурился:
– У нас следаки за крайними охотятся. Главное – найти, на кого можно всех собак повесить или в грязи вывалять. А виноватые… – Он обреченно махнул рукой.
Пока Бойцов с аппетитом поглощал шашлык, Верещагин задумчиво смотрел на речной поток. Под солнцем река казалась живым существом, покрытым чешуей из серебристого металла, на котором играют солнечные блики.
Покончив с шашлыком, спецназовец вытер губы салфеткой и, тщательно подбирая слова, продолжил:
– Тут, Пашка, расклад такой намечается. Через несколько дней мою команду в ваши места перебрасывают. Будем на крупного зверя охотиться.
Десантник привстал со стула.
– Да ты сиди, – остановил его друг.
– Сулеймана обложить хотите? – выдохнул Верещагин.
Понизив голос, Илья подтвердил:
– Его, голубчика. За этой сволочью еще в первую чеченскую гонялись наши ребята. Думали, что положили гада. А он всплыл.
– Но вы же… – Не докончив, Верещагин осекся.
Он знал, что команда Бойцова занимается ликвидацией. Но вслух такие вещи не произносились. Решение о внесудебной ликвидации наиболее опасных террористов и главарей непримиримых боевиков было не совсем безупречным с точки зрения законности. Но каждый здравомыслящий человек понимал, что на данном этапе чеченской кампании это решение было меньшим злом из всех возможных.
– Ликвидаторы, – докончил слова друга Бойцов, – Ты забыл, что в придачу к этому я еще и офицер разведки. А нам проявлять инициативу не запрещено. Это в войсках лишняя инициатива наказуема. Мы же не мясники по забою скота. Иногда и головой должны работать. Но о главной моей специализации, Пашка, старайся даже не вспоминать. Я когда-то сболтнул лишнего.
О тайной миссии подразделения друга Верещагин догадался сам. Полгода тому назад десантники принимали участие в операции в приграничных с Грузией районах. Они держали оборону на горном перевале. Командование передало сообщение, что с сопредельной стороны к границе идет крупный отряд боевиков. Перед ними уходит от преследования группа своих. Десантникам следовало отсечь банду и не перестрелять своих. Своими как раз и оказалась команда Бойцова.
Уничтожение полевого командира, окопавшегося на территории сопредельного государства, прошло не совсем гладко. Кто-то из бдительных и продажных грузинских пограничников сообщил боевикам о передвижении отряда. Поднятые по команде отряды объединились в одну стаю и начали преследование спецназовцев, повинных в смерти их главаря.
Все закончилось благополучно. Напоровшись на кинжальный огонь десантников, чечены скатились с перевала, как тающий снег под лучами весеннего солнца. В бою приняла участие и группа спецназовцев Ильи Бойцова.
Буквально на следующий день все информационные агентства сообщили о гибели крупной фигуры из окружения непризнанного российскими властями президента Масхадова. Очередной эмир закончил свой путь с расколотым пулей черепом. Официальный Тбилиси поднял крик по поводу незаконного вторжения российских военных на территорию суверенного государства. Но российское Министерство обороны и представители МИДа активно отрицали подобное вмешательство.
Всю эту словесную перепалку Илья и Павел слышали в сводках новостей, передаваемых по радио. Десантники вернулись на место постоянной дислокации, куда и заглянул командир спецназовцев.
Офицеры уже успели выпить за встречу и добавить еще по одной. Тогда-то Верещагин и спросил у друга:
– Твоя работа?
– Моя, – без ложной скромности ответил Бойцов.
Слегка захмелевший капитан сказал:
– Лихо.
На что Бойцов, тоже бывший навеселе, спохватился и предупредил:
– Но это строго секретная информация!
– Понятно, – качнул головой десантник.
Удивительно быстро протрезвевший спецназовец пытался исправить оплошность:
– Нет, ты не понял. Это сверхсекретная информация.
Тогда Верещагин успокоил товарища. Внимательно посмотрев другу в глаза, он сказал:
– Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Но в этом мире все должно быть уравновешено. Журналисты и историки вытаскивают тайны на обозрение широкой публики. Спецхраны оберегают их как зеницу ока. А мы, солдаты, защищаем и тех, и других. Ну а вы, спецслужбы, делаете эти тайны. Так что, Илья, у каждого своя работа, и я выполнять чужую не собираюсь. Журналюги к нам не приезжают. Интервью у пахарей войны не берут, а больше мне делиться не с кем. Так что, – он прикрыл рот ладонью, – могила.
Беседу Верещагин постарался стереть из памяти, но это оказалось невозможным…
Ветер с Терека принес прохладу.
Бойцов подставил под легкие порывы ветра лицо.
Верещагин смотрел на друга и вспоминал, как во время прыжков с парашютом в училище, когда Илья еще не перешел на спецфакультет, тоже дул легкий ветер…
Кто-то из московского начальства, наплевав на предупреждения метеорологов, решил блеснуть перед комиссией из Министерства обороны выучкой курсантов. Метеорологи предупреждали о сгущавшемся тумане. Высокий начальник заявил, что туман десантуре не помеха и что ветер разгонит эту муть.
По вине высокопоставленного идиота десантирование началось в условиях нулевой видимости. И все было бы ничего, но со всех сторон полигон окружали озера. Спасательная служба на озерах была. Однако в тумане спасатели оказались бесполезными. Звук на воде разносится далеко.
Ветер усилился. Он не смог разогнать туман, который, точно косматый зверь, прижался к земле, распластался по поверхности озер, уполз в леса.
Верещагин, десантировавшийся за другом, видел, как Илью уносит к озеру. Тот пытался маневрировать, но ничего не получалось. Купол его парашюта завис над линзой озера, чтобы затем стремительно опуститься вниз.
Верещагин приземлился более удачно. Он быстро погасил купол, сбросил лямки и тяжелую амуницию. С разгона нырнув в стылую воду, Верещагин задохнулся от холода. Он торопился, потому что знал – в полной амуниции, оказавшись в холодной воде озера, десантник камнем идет ко дну.
Верещагин плыл вразмашку, ориентируясь на белое пятно парашюта, распластавшегося на воде. Добравшись до места неудачного приземления друга, он сделал глубокий вдох. Нырял Верещагин с открытыми глазами. В озерной мути увидеть человека не так-то просто.
Стараясь не запутаться в стропах парашюта, Павел добрался до друга, уже успевшего нахлебаться воды. Рывком отстегнув лямки, он подтолкнул обмякшее тело Ильи к поверхности. Бойцов инстинктивно глотнул воздух, ошалело замотал головой. Не ожидавшему такой прыти Верещагину пришлось садануть друга по челюсти. Тот пытался вцепиться в своего спасителя и потянуть на дно.
Подоспевшие спасатели втащили обоих курсантов в лодку. Отплевываясь пропахшей тиной озерной водой, Павел костерил дуболома, приказавшего совершить десантирование.
Илья, медленно приходивший в себя, улыбался посиневшими губами, ни на секунду не отпуская ладонь спасшего его друга…
* * *
Одернув рукав куртки, Верещагин посмотрел на часы. Стрелки неумолимо отсчитывали быстротечное время.
– Скоро самолет, надо двигаться на «взлетку», – произнес он.
Бойцов не понял:
– Куда?
– В аэропорт, – засмеялся Верещагин.
– Совсем мы с этой войной замудохались. Даже нормально говорить разучились. Шпарим специфическими словечками. Скоро жестами объясняться начнем, – расплачиваясь с официанткой, посетовал Илья.
Поднимаясь, приятель пожал плечами:
– Ничего особенного. У людей определенных профессий свой жаргон. Мы и на пенсии парки будем называть «зеленкой».
Илья, перехватывая у друга сумку, хмыкнул:
– Если доживем до пенсии. – И добавил словами известного романса: – Кавалергарда век недолог.
У выхода из кафе друзья поймали такси. Сторговавшись с шустрым таксистом, похожим на крысу в кепке, офицеры направились в аэропорт. Они сидели на заднем сиденье, продолжая приглушенными голосами разговор. Таксист вертел головой, пытаясь вникнуть в суть беседы клиентов. Он то и дело поглядывал в зеркало, которое отражало лица пассажиров.
Бойцову такое любопытство крайне не понравилось. Он нагнулся к водителю, натянул ему кепку на уши, после чего предупредил:
– Смотри на дорогу, джигит!
– Ты чего, дорогой? – заныл таксист.
Спецназовец добавил металла в голосе:
– Дорогими жена да мама с папой бывают. А я в тебе родственных черт не нахожу. Так что кончай базарить и гони побыстрее на «взлетку».
Больше водила офицеров не беспокоил.
В буфете аэропорта друзья выпили на посошок по порции местной, не слишком хорошей водки.
Женский, но механический голос объявил о начале регистрации рейса на Москву. К стойке потянулись люди с паспортами, билетами и багажом в руках.
Бойцов заключил друга в объятия.
– Ладно, Пашка, езжай в Белокаменную и ни о чем не думай! А мы тут пошустрим маленько. Предъявим счета за ребят и за тебя кому следует.
Слегка отстранившись, Верещагин заглянул другу в глаза.
– Не получится не думать. Я и сейчас не понимаю, на хрена я в Москву лечу. Мое место здесь.
Людской поток обтекал друзей, стоявших в центре зала.
В глазах спецназовца Верещагин прочел недоговоренность.
– Ты еще что-то хочешь сказать? – спросил он.
После минутного замешательства Бойцов ответил:
– Знаешь, Пашка, у Кривонравова сын в Москве есть. Крутой фирмач, по моим данным. Занимается всем понемногу, но очень быстро поднялся. Ты бы присмотрелся к полковничьему отпрыску на досуге. Может, оттуда ниточка потянется. – Помолчав, он добавил: – Только дров не наломай.
На лице десантника появилась жесткая улыбка.
– Заметано. Найду, с какой стороны подкатить. И консультант у меня в Первопрестольной имеется. Хороший консультант…
Крепкое рукопожатие, которым обменялись друзья, завершило процедуру прощания. Верещагин направился к регистрационной стойке, а Бойцов вышел на улицу.
Он сидел на лавке, пока не услышал рев двигателей самолета. Спецназовец поднял глаза, провожая взглядом друга, уносящегося вместе с лайнером в поднебесье.
