Глава 4

Расследование обстоятельств гибели колонны вела группа офицеров военной контрразведки, прокуратуры и особого отдела.

В силу специфики профессии эти люди никому не доверяли. На каждого, кто попадал к ним в руки, они смотрели как на затаившегося врага, которого надо непременно разоблачить или уличить в преступных замыслах. Тяжелая наследственность сталинских времен крепко въелась в мозги контрразведчиков.

Конечно, среди них были глубоко порядочные, честные офицеры, но Верещагин с такими не сталкивался. Он вообще по жизни мало общался с людьми из этих сфер. Боевой офицер не то что брезговал водить дружбу с мастерами заплечных дел, но инстинктивно опасался прокурорских работников – раскормленных типов, заседающих в военном трибунале, особистов, плетущих свои сети в тиши кабинетов, и тому подобной братии. Верещагин понимал, что они делают необходимую работу. Кто-то должен разгребать грязь, ловить предателей и выявлять оборотней, продающих боевикам оружие. Но слишком часто эти ребята рубили головы, что называется, сплеча. Слишком часто с их подачи шли под трибунал понюхавшие пороху солдаты и офицеры. А этого капитан Верещагин служителям закона и хранителям государственных тайн простить не мог.

Поэтому вошедшего в комнату следователя он встретил не слишком приветливо.

Сухощавый следователь, похожий на некормленую борзую, брякнулся на раздолбанный табурет. Следак выглядел неважно. Его изрытое оспой лицо выражало высшую степень усталости и отвращения к окружающей действительности. Форма без знаков различия висела на служителе закона точно разукрашенный разводами мешок. Вообще он производил впечатление давно и жестоко пьющего человека.

Разложив на столе бумаги, следователь Морозов достал пачку сигарет.

– Кури, капитан, – предложил он.

Верещагин, севший с противоположной стороны стола, негромко заметил:

– Может, для начала поздороваемся?

Замечание утомленный по жизни следак воспринял вяло.

– Здравствуй, Верещагин. Не думал, что «десы» такие воспитанные, – скрипучим голосом пробормотал Морозов. – Не любишь ты меня.

– Я йогурт люблю. С удочкой на берегу реки обожаю посидеть. Вот хамства действительно не переношу. Кроме того, вы ведь не дама приятной наружности, чтобы вам симпатию высказывать, – парировал капитан.

Следак, расстегнув верхние пуговицы, помассировал горло с выступающим кадыком. Закончив процедуру, он откашлялся, как обычно делают заядлые курильщики, сплюнул в стоявшую рядом со столом пластиковую урну и вновь заскрипел:

– Сколько уже беседуем, а контакта не получается. Я же разобраться пытаюсь. Дело ведь серьезное. Колонна уничтожена. Обстоятельства проводки колонны туманны. Из команды уцелели только двое. Ты и сержант Васильев.

Последнее замечание резануло капитана по сердцу. Он даже привстал со стула.

– Виноваты, извините. В следующий раз обязательно лоб под пули подставим. К «грузу 200» вопросов не будет?

Слова капитана задели следователя. Он привстал, опрокинув ногой мусорку. Опираясь руками на жалобно скрипнувший стол, Морозов произнес:

– Сядь, капитан! Никто тебя под пули не гонит. Сейчас не сорок первый год. И я не командир заградительных отрядов. Уцелели, и слава богу. Но в произошедшем разобраться надо. Слишком много неувязок в этом деле. – Смягчив тон, следователь, уже не впервой беседовавший с Верещагиным, попросил. – Ты не гоношись. Мы ведь не в тюремной камере разговариваем…

Опускаясь, десантник буркнул:

– Утешили.

– Но расклад хреновый, – продолжал следак. – На нас «сверху» давят, требуют найти крайнего. Ты же в армии не первый год. Понимаешь, что главное – найти крайнего. Отчитаться перед начальством о выявленных недостатках и наказании виновных.

Верещагин, раздраженный философствованием собеседника, сыпанул пригоршней вопросов:

– Вот «сверху» и начинайте. Кто колонну в экстренном порядке по непроверенному маршруту отправил? Кто без разведки и без прикрытия с воздуха идти приказал? Кто, наконец, нарушил все писаные и неписаные инструкции? Почему в машинах вместо всякой хренотени оказались испытательные образцы самого современного оружия?

Пока капитан задавал вопросы, Морозов загибал на руке пальцы. Сжав ладонь в кулак, он задумчиво посмотрел на образовавшуюся конфигурацию.

– Ты, капитан, предлагаешь решить мне задачку со многими неизвестными. Значит, советуешь пройтись по «верхам»? – с кривой ухмылкой произнес служитель закона.

Верещагин отрубил:

– В самую точку попали.

– Пустой номер! «Наверху» свои расклады. Я уже посылал запросы в штаб. Там концов не найти. Каждый друг на друга кивает, а все вместе списывают на общую нескоординированность действий. Любят у нас мудреными словами суть замутить. Любой бардак оправдать могут. Ты, капитан, пойми меня правильно. Я козла отпущения делать из тебя не собираюсь. Я даже готов поверить, что ты настоящий герой. Но вот «наверху» кто-то хочет по-другому.

Верещагину стало жарко. Он протянул руку к пустому графину, стоявшему на столе. Повертев сосуд перед глазами, десантник поставил его обратно. Заметив это, следователь позвал дежурившего в коридоре прокуратуры солдата.

– Боец, бля, совсем службу забыл! Хочешь из теплого места на блокпост отправиться?! Там тебя мигом жизни научат! Срать без бронежилета не сядешь. Если такая борзота повторится, я позабочусь о твоем переводе, – отчитал нерадивого дневального желчный следак.

Бойцу на передовую не хотелось. В тихих коридорах военной прокуратуры, размещенной за шлагбаумами, бетонными заборами, контрольно-пропускными пунктами и прочими укрепсооружениями, служилось сытно и спокойно. Солдатик со скоростью молнии исчез и через секунду вернулся с графином, наполненным водой.

Верещагин наполнил стакан, осушил его одним глотком и тихо спросил:

– Кто же меня за труса держит?

Следак оглянулся на дверь.

– Подполковник Кривонравов в больших претензиях к тебе, – понизив голос, произнес он.

– Кривонравов? Тот, что колонну в наш район привел! – Удивлению десантника не было предела.

Перейдя на заговорщицкий шепот, следователь продолжил:

– Он самый. Я, Верещагин, честно тебе признаюсь. Этот Кривонравов – еще тот фрукт. Пока ты в санчасти плечо врачевал, он полковничьи погоны получил. Подвязки у него в Москве серьезные. Карьеру быстро делает. Но не об этом речь. – Следователь взял тайм-аут, чтобы промочить горло и закурить очередную сигарету. – Этот новоиспеченный «полкан» утверждает, что в машинах никаких образцов нового вооружения не было. Что машины везли обычные «калаши» и амуницию для солдат районного гарнизона. Плюс еще кое-какую мелочовку для чеченских ментов. А ты утверждаешь, что в машинах выставку секретного вооружения видел. Нестыковка получается…

Капитан сжал ладонями виски. Услышанное не укладывалось в голове.

– Но я же видел, – словно в забытьи, пробормотал он. – И сержант Васильев может подтвердить.

– «Видел» к делу не пришьешь, – важно заметил Морозов.

Нервно потирая раненое плечо, капитан воскликнул:

– А осмотр места, где расстреляли колонну, ничего не дал? Могли ведь остаться фрагменты, детали, маркировка на ящиках… Неужели никаких вещественных доказательств?

– Ты детективов на больничной койке перечитался. Какие вещдоки? Так все сгорело к е…ной матери. А что не сгорело, то «чехи» уничтожили. Вместо дороги одни воронки от взрывов, и стреляных гильз вокруг немерено, – разводя руками, зачастил следователь. – Нет. Эксперты с кое-каким материалом работают. Но это скорее для соблюдения формальностей делается. Ничего конкретного пока не вырисовывается.

Следователь встал, обошел вокруг стола и, остановившись возле капитана, заглянул тому в глаза.

– Знаешь, Верещагин, я тебе верю. На этого свеженького «полкана» контрразведчики давненько косо поглядывают. Кривонравов материально-техническим обеспечением занимается в штабе. Так в его ведомстве то склады с амуницией загорятся, то еще какая-нибудь хренотень приключится. Другого давно с должности турнули бы. Или отправили в какой-нибудь Мухосранск военным комиссаром с допризывников бабки снимать. А он звезды на погоны ловит. По штабу, выкатив пузо вперед, рассекает. – Следователь с таинственным видом человека, сказавшего больше, чем надо, замолчал.

Верещагин поднял глаза. Тень сомнения пробежала по лицу десантника. Следователь явно что-то не договаривал, предлагая ему самому сделать выводы. Но капитан не торопился. В этом прокуренном помещении, где сама атмосфера была пропитана подозрениями и недомолвками, каждое слово могло вызвать непредсказуемые последствия.

Верещагина уже неоднократно допрашивали. У каждого, кто с ним разговаривал, был свой подход, своя манера вести разговор. Морозов старался выглядеть предельно откровенным. После его слов капитан впервые взглянул на трагедию, происшедшую в ущелье, по-другому.

После недолгого раздумья Верещагин сказал:

– Проверьте склады. Проведите ревизию. Неужели с вашими возможностями это так сложно? Новые образцы вооружения – это ведь не дрова.

– Проверили. По официальным данным, новые образцы оружия дошли до адресата. А по неофициальным… – Следак многозначительно покачал головой.

Информация о наличии у боевиков новых типов вооружения давно перестала быть сенсацией. Каналы поставок были многочисленны и хорошо отлажены. При нищенском существовании оборонки опытные образцы могли уходить прямиком с испытательных стендов, закрытых лабораторий, заводских цехов. Бойцы Верещагина и сами не раз попадали под обстрел новейших снайперских винтовок, невесть как оказавшихся у боевиков. Однажды они обнаружили схрон с парой суперсовременных автоматов «абакан». Ни на одном из них не было серийного номера. Оружие десантники сдали представителю ФСБ, хотя с превеликим удовольствием оставили бы «стволы» себе.

– Зачем вы мне про Кривонравова рассказываете? – оставив осторожность, спросил Верещагин.

– Хочу, чтобы ты знал, кто на тебя бочки катит, – с наигранной искренностью ответил следак.

– Значит, в трусости меня обвиняет?

– Хуже. Предполагает, что это ты колонну боевикам сдал. – Заметив реакцию десантника, Морозов поспешил уточнить: – Эту болтовню никто всерьез не воспринимает. Но Кривонравов такую версию выдвинул.

Кулак капитана опустился на поверхность стола.

– Сволочь!

– Дрянь порядочная, – охотно согласился следак.

– Я его достану. – Гнев и обида переполняли капитана.

Морозов рассудительно заметил:

– Ты горячки не пори! Я эту информацию конфиденциально сообщил. Так что, будь добр, не подставляй меня. И не забывай про столичные связи «полкана».

– Положил я на его связи с прибором! – рявкнул Верещагин.

Испуганный солдатик заглянул в кабинет. Следователь сделал страшные глаза, и солдатик исчез.

Морозов возобновил беседу:

– Ты, капитан, отправляйся в полк. Выздоравливай. Но о разговоре нашем помни. Ты сейчас по лезвию бритвы идешь. Можешь крест на грудь за героизм получить, а можешь с армией распрощаться.

– Пугаешь? – усмехнулся капитан, перейдя на «ты». – Но чем?!

Следователь не придал этому никакого значения. Он сосредоточенно вышагивал по кабинету, двигаясь по диагонали из угла в угол.

– Предостерегаю. Я гадов немало на свете повидал. Но Кривонравов, по-моему, экземпляр особенный. Из-за таких, как он и его московские покровители, мы уж который год «чехов» додолбать не можем, – с холодной яростью произнес следак, возвращаясь за стол.

– Вот и дави гадов! Блюди чистоту наших рядов, – не без иронии вставил десантник.

Морозов, перегнувшись через стол, выдохнул:

– Давил и давить буду.

Неосторожным движением он задел стопку бумаг, лежащих на столе. Из стопки выпало несколько глянцевых прямоугольников. На фотографиях, составляющих часть материалов расследования, были запечатлены ущелье, трупы солдат, сгоревшие автомобили и другие малоприятные виды с места побоища.

Верещагин взял в руки одну из фотографий.

– Что это? – спросил он.

На фотографии был запечатлен предмет, который он уже видел.

Морозов, взглянув мимоходом, равнодушно протянул:

– Зажигалка. Нашли в лесу возле обочины. Кто-то из главарей потерял. Дорогая вещица, сработана из восемнадцатикаратного золота. И гравировка нехилая. Мне на такую хренотень несколько месяцев пахать надо.

Зажигалка, снятая в разных ракурсах, была точной копией прибора для добывания огня, хозяином которого был полковник Кривонравов. Такая же мечеть со стрелой минарета над огромным куполом. Та же арабская вязь с буквами, похожими на разбежавшихся по золотой поверхности насекомых.

– Знакомая вещица? – заметив неподдельный интерес десантника, спросил следователь.

Верещагин на мгновение задумался, чтобы затем решительно ответить:

– Нет.

На этом беседа со следователем закончилась. Капитан отправился в полк, а следователь еще долго расхаживал по кабинету и непрерывно курил.

Морозов не в первый раз сталкивался с Кривонравовым. Но столкновения эти произошли, так сказать, на личной почве. Дело в том, что оба уже не очень молодых, но по-прежнему падких на особ прекрасного пола мужика положили глаз на одну и ту же особу.

Знойная женщина, откомандированная на время из Москвы заниматься проблемой возвращения и обустройства беженцев, околдовала и полковника, и следователя. Морозов, бывший уже три года в разводе и успевший истосковаться по женской ласке, влюбился, как пацан. Узнав, что дама тоже разведенка, он стал строить далеко идущие планы.

С пылкостью молодого влюбленного Морозов ухаживал за объектом своих воздыханий. Столичная дама, слегка потрепанная временем и многочисленными романами, сохранила тем не менее привлекательные формы, сводившие следователя с ума. А когда Морозову удалось затащить ее в постель, он и вовсе обалдел. Дама показала ему такие чудеса любви, которым могли бы позавидовать самые искушенные режиссеры немецких порнофильмов.

Но военно-полевой роман длился недолго. Морозов проморгал серьезного соперника, внезапно возникшего на горизонте. Дама стала избегать общество занудливого следака. Зато, по слухам, она все больше времени проводила в обществе подполковника Кривонравова.

Следователь сох от страсти, но ничего поделать не мог. Данные, которые он собрал, были неутешительными. Он даже под каким-то благовидным предлогом вызвал к себе сотрудницу учреждения, где работала его пассия.

Разбитная бабенка сначала испугалась вызова к следователю. Вникнув в ситуацию, она проникновенно сказала:

– Пользуетесь служебным положением.

Сообразив, что с подругой объекта его воздыханий лучше играть открытыми картами, Морозов признался:

– Я ведь люблю Эмму Михайловну.

Женское сердце дрогнуло. Собеседница раскрыла сумочку, достала пудреницу, посмотрела в зеркальце и, убедившись, что густая штукатурка макияжа надежно скрывает морщины, звенящим от ненависти голосом безапелляционно заявила:

– Стерва она! Бабе скоро полтинник стукнет, а она ведет себя, как малолетняя проститутка. Трахается с каждым встречным-поперечным.

Смущенный резкостью высказываний, Морозов промямлил:

– Ну зачем же так?

Невнятное замечание покинутого возлюбленного вызвало новый взрыв эмоций. Отбросив все условности и решив называть вещи своими именами, дама затараторила:

– А как?! Она мне все уши прожужжала о своих любовных похождениях. Приперлась сюда из Москвы точно на курорт. Конечно, тут мужики голодные до баб. С чеченками не забалуешь. В постель затащишь, а она – шахидка. Смертница. Мигом в трусах граната окажется. Или ночью боевиков приведет и… – дама сделала выразительный жест, чиркнув ладонью по горлу, – секир башка!

Чтобы придать разговору более непринужденный характер, Морозов достал из сейфа бутылку «Гжелки» и плитку шоколада.

Наполнив стаканы на четверть, он пододвинул водку собеседнице.

– Выпьем, – почти просительно произнес он.

– Выпьем, – с готовностью согласилась дама.

Проглотив допинг, в полном молчании принялись за закуску. Морозов жевал, не чувствуя вкуса тающих во рту кусков с налипшими лоскутами фольги. Дама, напротив, жевала с аппетитом, облизывая накрашенные губы острым язычком. Заглушив горечь водки сладостью шоколада, она решила окончательно добить следователя. Забросив ногу за ногу и демонстрируя округлые колени, она застрекотала, точно сорока, усевшаяся на заборе:

– Чего ты сохнешь?! Эта сучка из постели подполковника Кривонравова сутками не выползает. Ты это знаешь?

– Догадываюсь, – раздавленный собственным ничтожеством, промямлил следак.

– Он же пялит ее во все дыры, – не выбирая выражений, тараторила дама. – А ты с цветами к ней бегаешь, подарки покупаешь. Наши все над тобой смеются!

От этих слов Морозова передернуло. Он налил водки, увеличивая дозу до критических размеров, выпил залпом почти полный стакан, крякнул и уставился осоловевшими глазами на собеседницу. Та, сочтя, что подходящий момент настал, перешла в решительную атаку. Томно закатив глаза, она пустила в ход все свои женские чары.

– Я бы такого мужика, как ты, никогда не предала, – промурлыкала лучшая подруга Эммы Михайловны.

– Неужели? – проурчал следак, которому в данный момент все женщины были отвратительны.

– Не сомневайтесь, – навалившись увядшей грудью на стол, прошептала дама.

Все попытки соблазнить осоловевшего от горя и водки следователя оказались бесполезными. С трудом выпроводив даму, Морозов допил «Гжелку» прямо из горлышка и, стараясь не попасться на глаза начальству, отправился спать. Очутившись в комнате офицерского общежития, Морозов полез под кровать, достал картонный ящик, в котором хранился запас спиртного, и стал его методично уничтожать.

Наутро он проснулся с тяжелой головой. Страдая от похмельного синдрома, Морозов отправился разгребать оставленные вчера дела. Дел у сотрудника военной прокуратуры хватало.

Морозов брел по пустому коридору, в конце которого нарисовалась до боли знакомая фигура. Подполковник Кривонравов собственной персоной двигался навстречу следователю с широченной улыбкой на сытой физиономии.

– Здорово, Шерлок Холмс, – весело пробасил подполковник.

Морозова чуть не стошнило.

– Здравия желаю, – сдавленным от ненависти голосом просипел следак.

– Что так официально? Мы ведь не первый день знакомы, – Кривонравов буквально светился самодовольством и уверенностью.

Морозову хотелось вцепиться в эту сытую, пахнущую хорошим одеколоном физиономию. Но такой роскоши работник прокуратуры позволить себе не мог. Он вымученно улыбался, старательно отворачиваясь в сторону.

Уловив густой сивушный запах, Кривонравов приобнял следователя за плечи:

– Керосинишь? Ты бы притормозил, Морозов! В твоем возрасте печень надо беречь. И начальство за бухалово по голове не погладит. У нас теперь в моде здоровый образ жизни. Бери пример с президента. Владимир Владимирович и не пьет, и не курит, и на иностранных языках разговаривает. Теперь на таких мужиков бабы западают, а пьянтосы не в моде.

Вдруг физиономия следака с впавшими щеками стала багровой. Он учащенно заморгал, закашлялся, сплевывая себе под ноги коричневые сгустки настоянной на никотине слюны. Глаза Морозова стали красными, как у кролика. Последнюю фразу, слетевшую с губ подполковника, он воспринял как прямое оскорбление, как недвусмысленный намек на его неудачу на любовном фронте. Расшатанные служебной деятельностью нервы следака не выдержали. Он отступил на шаг, окинул полную фигуру Кривонравова презрительным взглядом, после чего прошипел:

– Я тебе Эмму Михайловну никогда не прощу.

Смущенный таким напором, Кривонравов остолбенел, но через секунду оправился, понял, о чем идет речь, и дал отпор:

– Надо было не щелкать клювом. Эмма Михайловна – женщина шикарная. Ей соответствующий кавалер нужен. А ты, следак, извини, на Дон Жуана не тянешь. Найди себе куколку попроще.

Морозов, в голове которого витали не выветрившиеся за ночь алкогольные пары, шаг за шагом теснил подполковника по коридору. Он двигался с упрямством танка и уже не контролировал эмоции.

– Оставь ее, – брызгая слюной, мычал следак. – По-хорошему…

На шум из кабинетов стали выглядывать любопытные лица. Таким Морозова никогда не видели. Напротив, начальство всегда ставило его в пример как сотрудника с железной выдержкой, крепкими нервами и уравновешенным характером. Кто знал, что в душе этого неприметного, серого человечка, истосковавшегося от одиночества, скопилась такая взрывоопасная смесь, состоящая из страсти и злобы.

Кривонравов этого не понял и совершил большую ошибку. Но об ошибках мы узнаем гораздо позднее, когда судьба уже предъявляет счет к оплате.

Вместо того чтобы погасить конфликт, Кривонравов решил окончательно растоптать следователя. Остановившись, он ухмыльнулся и выдохнул в лицо Морозову:

– Слушай, Отелло, не тебе указывать, кого мне драть!

– Скотина, – задыхаясь, просипел Морозов.

Чем больше следователь выходил из себя, тем самоувереннее становился подполковник. Эта ругань в полутемном коридоре даже забавляла Кривонравова. К даме с аппетитными формами он больших чувств не питал. Дома подполковника ждала жена, которая его вполне устраивала. Но порой самолюбие заставляет совершать опрометчивые шаги даже самых расчетливых людей. Именно это и происходило с подполковником.

Схватив за шиворот тщедушного следака, Кривонравов гаркнул:

– Выбирай слова! За оскорбление офицера, старшего по званию, знаешь что полагается… Я тебя, клопа, в пыль сотру! Отправлю служить туда, куда Макар телят не гонял. Понял, Шерлок Холмс долбаный? Жопой трубку курить будешь. Отчитывать меня вздумал!.. – Что-что, а орать подполковник умел. Его голосовые связки напряглись до предела. – …Если невмоготу, то закройся в кабинете и займись онанизмом. В Российской армии это дело устав не запрещает.

В дверных проемах с торчащими лицами любопытствующих раздались смешки. Опозоренный Морозов втянул голову в плечи. Вырвавшись из рук подполковника, он повернулся и побрел в свой кабинет. Вслед ему несся унизительный хохот сослуживцев, солдат комендантской роты, сочный басовитый смех Кривонравова.

Как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Морозов знал, что не бывает людей безгрешных. Когда-то он обожал почитывать историческую литературу. Причем штудировал он не дешевые романчики, а серьезные исследования и мемуары. Это занятие не пропало даром. В голове следака то и дело всплывали толковые мысли умных людей. Топая по коридору, опозоренный Морозов произносил про себя высказывание великого кардинала, первого министра Франции и большого мастера интриг, монсеньора Ришелье: «Покажите мне человека, а я найду грехи, за которые его следует повесить».

Позднее подполковник попытался загладить инцидент. Кривонравову были нужны свои люди в прокуратуре. Он пришел к Морозову с соблазнительно позвякивающими в пакете бутылками. Следак пил отборный коньяк, ел закуску и клялся Кривонравову, что все плохое забыл.

Уходя, захмелевший подполковник остановился возле двери.

– А бабу я тебе все равно не отдам. – Улыбка блуждала на лице Кривонравова.

– Оставь ее себе, – ответил Морозов со зловещим блеском в глазах.

С той поры следак не выпускал обидчика из зоны своего внимания. Он не мог отслеживать каждый шаг Кривонравова. Это было невозможно и по техническим причинам, и по соображениям безопасности – Кривонравов был не самой последней фигурой в региональном оперативном штабе по управлению контртеррористической операцией. Излишняя внимательность к персоне без пяти минут полковника могла обернуться для Морозова крупными неприятностями. Ведь разработку подполковника он вел на свой страх и риск.

Следак рыл землю носом, чтобы накопать хоть что-нибудь на обидчика. Информаторы Морозова, а по-простому стукачи, доставляли обрывочные сведения о темных делишках Кривонравова. Но сведения эти больше походили на домыслы или сочиненные на ходу сказки. Да и что могли рассказать о старшем офицере попавшие на крючок следака проштрафившиеся контрактники или зеленые лейтенанты? Ничего конкретного.

Отрывочные факты о махинациях Кривонравова следак аккуратно фиксировал в отдельном досье. Папку он хранил на нижней полке служебного сейфа, под стопкой бумаг. Иногда он забирал эту папку с собой. Уединившись, Морозов пересматривал записки и кряхтел от досады. Позиции подполковника были неуязвимы. Все прегрешения Кривонравов мог спихнуть на нерадивых подчиненных или списать на обычный армейский бардак. В войсках умели красть, не оставляя следов.

Расстрел колонны, сформированной при участии подполковника Кривонравова, пробудил в следователе азарт охотника. Он нутром чувствовал, что этот жирный боров причастен к трагедии, произошедшей в ущелье. Оставалось только найти неопровержимые доказательства и, если таковые обнаружатся, довести дело до трибунала. Это была заветная мечта следователя Морозова, не умевшего прощать обид. Ради этой мечты он был готов рисковать по-крупному.

Кроме того, Морозов считал себя незаслуженно обойденным чинами, наградами и похвалой начальства. Некоторые сопляки на громких делах сделали карьеру, стремительно взлетели по служебной лестнице, получили большие звезды на погоны. Морозов до боли в животе завидовал таким счастливчикам…

После ухода капитана Верещагина прошло несколько часов. Кабинет следователя тонул в табачном дыму. Среди сизой пелены Морозов двигался почти на ощупь. В зарешеченное окно вползали густые сумерки, но следователь не включал свет. Ему нравилась темнота и этот кабинет, похожий на паучью нору.

– Верещагин. – Бормоча под нос, Морозов ходил из угла в угол. – Ты, капитан, скорее всего, должен был умереть. Это факт. А вместо этого ты сжег груз и выжил. Простят ли тебе это… Не знаю. Но в любом случае я о тебе не забуду.

Морозов подошел к сейфу, вставил ключ в скважину, повернул ручку и открыл тихо скрипнувшую стальную дверцу. Нагнувшись, он изъял с нижней полки заветную папку, сунул ее под мышку и вышел из кабинета.

Командира полка, в котором служил Верещагин, десантники за глаза любовно звали «папой». Комполка вполне соответствовал данному прозвищу. Невысокий кряжистый мужик с ранней сединой на висках даже внешне походил на почтенного отца большого семейства.

В годы недоброй памяти первой чеченской войны майор Дронов командовал батальоном. Его подразделение, брошенное в круговерть уличных боев, отвлекало на себя огонь противника, удерживая плацдарм за рекой Сунджей.

В феврале девяносто пятого, когда Грозный был полностью окружен и сопротивление боевиков ослабло, комбата ранили.

Это произошло на окраине в ходе одной из многочисленных стычек. Группа боевиков блокировала отряд федералов в полуразрушенном здании склада. Дронов, идущий на соединение с основными силами, заметил оранжевый дым, поднимающийся над развалинами. Комбат тут же развернул колонну бронемашин, хотя мог этого не делать. Атаковав с ходу, десантники разорвали кольцо окружения и пробились к зданию. Отступавшие чеченцы огрызались плотным огнем. На прощание по десантникам и засевшим в развалинах федералам дали залп из не менее чем трех станковых противотанковых гранатометов. Майор Дронов попал под этот прощальный салют боевиков.

Нашпигованного осколками комбата доставили в госпиталь, а потом перевезли вместе с другими тяжелоранеными в Москву. Пройдя через несколько операций, Дронов встал на ноги и продолжил службу. После успешного окончания академии Дронову доверили командовать полком.

В отличие от многих старших офицеров, Дронов знал цену солдатской крови. Своих людей понапрасну не подставлял. Надеялся, что позор первой чеченской войны не повторится и искренне желал, чтобы эта перемалывающая жизни мясорубка, раскрученная в непокорной республике, поскорее остановилась. Войну он воспринимал как тяжелую грязную работу, отнимающую силы, здоровье и нервы.

– Разрешите. – Капитан Верещагин приоткрыл дверь.

Комполка сидел в кабинете, напоминающем монашескую келью. Кабинет, странной идеально квадратной формы размером четыре на четыре метра, был тесноват для такого крепкого мужчины, как Дронов. Но в раздолбанной войной Чечне каждое помещение могло считаться роскошью.

– Входи, капитан, – приветливо махнул рукой комполка.

Офицеры поздоровались за руку. Дронов никогда понапрасну не показывал своего превосходства перед подчиненными. Его предок в третьем колене служил в лейб-гвардейском императорском полку. Прадед Дронова сгинул в болотах Восточной Пруссии, когда выходил из немецкого окружения. Больше в семье офицеров не было, пока комполка не возобновил традицию служить Родине. Гены гвардейца передались по наследству правнуку.

– Как плечо? – участливо спросил комполка.

– Нормально, – усаживаясь в конце Т-образного стола, ответил Верещагин.

Комполка озабоченно произнес:

– Ты не хорохорься! Это место особенное. Плечевые кости – тонкая конструкция. Надо хорошенько обследоваться. Пролечиться как следует.

«Откуда у «папы» такие глубокие познания в медицине? Сейчас еще атлас анатомический достанет, чтобы наглядно продемонстрировать особенности сухожилий и связок предплечья», – улыбнулся про себя капитан.

Заметив тень улыбки на лице Верещагина, комполка тут же отреагировал:

– Напрасно ухмыляешься.

– Извините, товарищ полковник, – с серьезной миной произнес Верещагин.

– И физия у тебя бледная. Ой, не нравится мне твоя кондиция, капитан. Рано тебя из медсанбата отпустили.

– Да здоров я! – воскликнул Верещагин.

Нахмурившись, комполка отрубил:

– Это не тебе решать.

– То есть… – не понимая, куда клонит «папа», произнес капитан.

Комполка зашуршал разложенными на столе бумагами. Выдернув из папки лист, он потряс им перед глазами Верещагина.

– Представление на правительственные награды для твоих парней я подписал. Сегодня отправим наверх, – резко сменив тему, сказал Дронов.

– Спасибо.

С неожиданной ожесточенностью комполка произнес:

– Мертвых у нас любят награждать. С оставшимися в живых – хуже.

Сообразив, что речь пойдет о главном, Верещагин внутренне напрягся.

– Тебе, капитан, тоже орден полагается, – продолжал командир. – Но пока разбор полетов идет, придется подождать.

Верещагин, которому надоели допросы, полунамеки следователей и вообще вся эта катавасия, глухо пробормотал:

– Обойдусь.

Комполка встал из-за стола. В тесном пространстве кабинета его фигура выглядела еще внушительнее. Капитан тоже вскочил.

Необычайно серьезным голосом Дронов сказал:

– Орденами, брат, не разбрасываются.

– Так точно, – исправляя оплошность, отчеканил капитан.

– Да ты садись! Это я нужные слова к месту из хорошего фильма вспомнил, – невесело улыбнулся «папа».

Верещагин подчинился просьбе командира.

Тот, как о давно решенном деле, произнес:

– В общем, так, капитан. Поедешь в краткосрочный отпуск. Проведаешь златоглавую, погуляешь по Арбату. Дома давно не был?

– Давно.

– Вот и проведаешь родные места. Заодно дам тебе адресок друга. Он хирургом в главном военном госпитале работает. Классный специалист, между прочим. Посмотрит твое плечо.

– Не надо, – попробовал возразить капитан.

Дронов фальшиво возмутился:

– Опять за свое?!

– Но ведь расследование не закончено. Меня в любой момент вызвать могут.

– Вызовут – приедешь. Ты подписку о невыезде давал?

– Нет, – пожал плечами капитан.

– Вот видишь, не давал. А я, как командир полка, имею право наградить отличившегося офицера краткосрочным отпуском. – Смягчив тон, Дронов добавил: – Начмед тоже бумагу выправит. Мол, тебе необходима консультация ведущих хирургов.

Десантник, не искушенный в интригах, рубанул сплеча:

– Зачем все это, Александр Иванович?

Комполка, понурив голову, молчал. В кабинете повисла звенящая тишина. Что-то грызло комполка изнутри.

Прервав затянувшуюся паузу, Дронов сказал:

– Не нравится мне вся эта возня вокруг тебя.

– Что именно? – спросил капитан.

– Разные тыловые крысы домыслы строят, – уклонился от прямого ответа Дронов.

Желая помочь командиру, Верещагин назвал фамилию, которую комполка не отваживался произнести вслух:

– Кривонравов воду мутит?

Глаза комполка округлились от удивления.

– А ты откуда знаешь?

– Следователь проинформировал, – усмехнулся Верещагин.

– Болтливые нынче следаки стали. – Карандаш в пальцах комполка хрустнул и переломился пополам. – Но это хорошо, что ты расклад знаешь. Я из тебя крайнего сделать не дам. Компетентные органы разберутся. Тогда и эта тыловая крыса фитилек прикрутит. А пока тебе лучше на время уехать.

Поняв, что с «папой» лучше не спорить, капитан Верещагин кивнул. В душе он не был уверен в правильности решения командира. Краткосрочный отпуск ничего не решал, но он оценил заботу Дронова.

Не удержавшись, капитан спросил:

– Думаете, все утрясется?

– Я тебя отсылаю, чтобы ты глупостей не наделал, – с подкупающим откровением признался Дронов. – Тут атмосфера такая, что рука сама собой к пистолету потянется. А после того, что ты пережил, болтовня этой паскуды Кривонравова любого довести сможет. Так что поезжай, Паша.

С сумрачным видом Верещагин согласился:

– Хорошо, Александр Иванович. Я сделаю, как вы приказываете.

– Я прошу, – с несвойственной военному человеку деликатностью уточнил Дронов.

Капитан встал. Слегка подрагивающим от волнения голосом Верещагин спросил:

– Вы-то хоть мне верите?

Полковник Дронов без колебания ответил:

– Верю, Таможенник.

Получив необходимые документы в строевой части, Верещагин с первым попутным бортом улетел в Моздок.