11

Археологов брали старым казачьим способом, используя тактику пластунов, отработанную в команде Кутасова. Не снимая постов, просочились в деревню с двух сторон и начали «вязать снопы», передвигаясь группами от дома к дому навстречу друг другу. Строго засекреченный «Арвох», должно быть, много и нещадно натаскивали и инструктировали по поводу сохранения тайн, соблюдения особого режима работы в Боснии и обеспечения личной безопасности. Все двери оказались снабженными замками с системой сигнализации, выведенной на пульт, установленный в штабном домике с электростанцией. Было не совсем ясно, чего больше опасается служба безопасности: проникновения посторонних лиц в жилища к археологам или их самих. По крайней мере в определенный час, вернувшись с работы, они, по сути, лишались свободы и не имели права выходить из помещений. Замки отпирались и запирались с пульта. После короткой и тщательной разведки, когда выяснилось это обстоятельство, пришлось начинать со штаба, где дежурили два оператора.

Дверь у них оказалась закрытой изнутри. Когда люди всецело полагались на технику, сложную электронику, у них вырабатывался соответствующий стереотип мышления, они напрочь лишались способности воспринимать адекватно простейшие и грубые явления, привыкнув следить за сигналами, за миганием лампочек, высвечиванием цифровых табло, где передавалась многообразная и тонкая информация. Арчеладзе встал у двери с обрубком толстой яблони в руках, а Воробьев врезал камнем в светящееся окно, зашторенное жалюзи. Через несколько секунд на пороге показался возмущенный оператор и тут же лег на бетонном пятачке у двери. Полковник оттащил его в сторону, оставляя обмолоченный «сноп» на товарища, сам же прокрался в дом и остановился возле отворенной внутренней двери: второй дежурный сидел за пультом, выжидательно и недоуменно глядя вслед ушедшему первому. В руках его оружия не было – охрана оказалась еще не пуганой. Арчеладзе выступил в дверной проем и, наставив автомат, пошел к оператору. Тот начал медленно вставать, поворачиваясь и одновременно сунув руку за пазуху. И получил стволом в живот, прежде чем успел достать пистолет. От второго удара прикладом по затылку осел на пол, однако оставался в сознании. Полковник завернул ему руки, спутал их сдернутым с плеч пиджаком. Остальное уже доделывал подоспевший Воробьев.

Арчеладзе передал условный сигнал Кутасову по радиостанции – без слов, кнопкой вызова, – сел за пульт. Разобраться и найти нужные тумблеры снятия с охраны сразу не удалось, но вдвоем с Воробьевым кое-как осилили непростую систему блокировки, открыли замки и тут же ушли на улицу. «Грибник» присоединил к автомату ночной прицел и забрался на крышу, засел возле каминной трубы, а полковник остался на связи.

Операция длилась девять минут. Разбитая на группы команда Кутасова входила в заранее распределенные дома и вязала археологов сонными, вынимая из постелей. Чтобы особенно не травмировать психику ученых мужей, не сеять страха и паники, говорили только на английском. «Снопы» вязали наручниками: по два-три человека – всех, кто оказывался в доме, – сковывали спина к спине, переплетая руки и пристегивая к любому «якорю» – спинке кровати, каминной решетке, а то и просто к ручке двери. Уборка «снопов» началась после того, как прошли всю деревню. За малейшее сопротивление тут же коротко и крепко «обмолачивали». Урожай оказался богатым и тяжелым, так просто не перетащить через голландскую зону на сербскую территорию: четырнадцать человек. Пленных сосредоточили на выходе из деревни, но, чтобы перейти речку по взорванной плотине, требовалось теперь снять ближайший пост охраны, месторасположение которого было установлено еще вечером. На это дело Кутасов пошел сам, а его команда готовила тем временем археологов к переходу, вернее, марш-броску. «Снопы» вязались по парам: переднему сковывали руки за спиной, а заднего цепляли за его наручники. Поскольку ученые пришли в себя и начали понимать, что это не произвол службы безопасности «Арвоха», а обыкновенное похищение, пришлось заткнуть им рты, тоже способом, который использовали казаки-пластуны – каждому в рот вставлялся камень, едва пролезающий сквозь зубы, и между ними пропускалась веревка, завязанная на затылке. Пленные надежно хранили молчание и дышали как йоги, медленно и только носом.

«Каскадер» вернулся ни с чем – негласного дозора, контролирующего подходы к плотине, на месте не оказалось, наверное, часть охраны сняли и увезли на потасовку с русскими.

От деревни до начала зоны, контролируемой голубыми касками из Голландии, было километра четыре, и это расстояние следовало одолеть в один марш-бросок, поскольку оставшиеся постовые могли в любой момент обнаружить исчезновение археологов и поднять тревогу. Они бы не смогли организовать преследования или оцепления района, так как охрана уехала в «гости», однако подняли бы на ноги службу безопасности «Арвоха» – организацию, потенциал которой пока не раскрыт и не ясна тактика действий. Ученых мужей приходилось подгонять всеми мыслимыми способами, от кнута до пряника. И все-таки миновать зону до объявления тревоги не удалось. По разделительной территории, охраняемой голландцами, где никогда и ничего не случалось, патрулировали бронетранспортеры и рыскали гигантские лучи тяжелых пограничных прожекторов. Можно было представить, что сейчас происходит в зоне, где несут службу морские пехотинцы.

Втайне Арчеладзе надеялся, что где-нибудь возле колючей проволоки их поджидает эта женщина – Дара, обещавшая встретить на обратном пути, потому, когда вышли к зоне, он сам прошел вдоль нее, но никого не обнаружил. Так что рассчитывать приходилось только на свои силы. Проскочить через нейтралку без пленных не составляло труда, но археологов не заставишь ползать, прыгать и, если надо, не дышать, обратившись в камень под лучом прожектора. А отчужденная ООН полоса в этом месте была довольно широка, более полукилометра, и представляла собой долину с лоскутьями давно запущенной пашни.

Долго торчать возле проволоки становилось опасно, в любой момент могли выслать разведывательный патруль вдоль зоны, и тогда остается прорываться с боем, что вообще было неприемлемо. Археологи должны исчезнуть бесследно; всякое неосторожное движение в районе зоны, в том числе отвлекающий маневр, который позволил бы под шумок перебраться на сербскую территорию, могло указать направление поиска.

Кутасов с одним бойцом ушел в разведку, остальные спешно делали проходы в заграждении и минном поле, чтобы без промедления уйти в зону. С минами было проще: их обезвреживали, затем снимали и уносили с собой как трофеи. Никому в голову не придет проверять их количество. Больше хлопот со спиралями колючей проволоки, уложенной на земле ровными рядами. Ее следовало осторожно нанизать на телескопическое удилище, после чего бережно, чтобы не перепутались и не перехлестнулись кольца, поднять над землей на полметра и так же потом опустить на место. Ювелирная эта работа требовала крепких мышц и много времени, к тому же одно дело – пропустить под проволокой пару бойцов и совсем другое – двадцать человек, которые животами, локтями и коленями набьют целую дорогу. Поэтому делалось сразу несколько проходов. На сей раз успели подготовить только два, как заметили приближающийся белый бронетранспортер. Арчеладзе приказал прекратить работы, но тут заработала радиостанция.

– Гриф, я подхожу к вам на французском БТРе, – сообщил Кутасов. – Могу взять всех на борт и покатать.

Полковник не любил, когда «каскадер» начинал выдрючиваться и кичиться своей ловкостью, но тут готов был расцеловать.

– Машину чисто взял? – сдерживаясь, спросил он.

– Да, вместе с командой из четырех человек. Ребята послушные, не шалят, только по-русски не говорят. Но мы друг друга хорошо понимаем. Входите в зону, а я немного еще покатаюсь. Все-таки служба в усиленном режиме.

БТР проурчал вдоль минного поля и пропал за складкой местности. Это был, конечно, риск: контролировать команду бронетранспортера невозможно из-за простого незнания голландского языка. Захваченные в плен «миротворцы» могли сообщить о своем положении по радио и «каскадер» завалился бы в один миг. Но иного выхода сейчас не было. Чтобы войти в зону вместе с археологами, потребовалось около двадцати минут. БТР за это время выписал большой круг и остановился в условленном месте. Грузились через заднюю дверь, набились плотно, рассадив пленных на колени друг к другу. «Каскадер» торчал из командирского люка в голубой каске и с трофейным прибором ночного видения. Оказалось, что он захватил антиснайперскую группу – команду в общем-то самостоятельную, находящуюся в свободном поиске. Теперь предстояло незаметно уйти из зоны на сербскую территорию. Увидев ооновский бронетранспортер, а потом, очутившись в его чреве, археологи окончательно были сбиты с толку. Трем из них пришлось развязать рты – у двоих началась рвота, у одного астматический приступ одышки. Освободившись от камней и веревок, они поделились между собой впечатлениями, и Арчеладзе сделал вывод, что ученые мужи находятся в полном замешательстве и склонны думать, будто захвачены некой группировкой противоборствующих сил в системе ООН. Это было на руку сейчас, пусть как можно дольше остаются в заблуждении – легче будет на допросах вытащить истинные намерения «Арвоха» в Боснии.

Полковник полностью положился на Кутасова, а тот, освободившись от воли начальства, начал каскадерить в зоне в буквальном смысле. В его команде оказался боец, отлично владеющий немецким, и потому командир антиснайперской группы теперь был под языковым контролем. Подъехав к командному пункту голландцев, Кутасов выставил его из люка и, держа под пистолетом, приказал, чтобы командир потребовал немедленно сделать проход в минном поле и ограждении для выезда БТРа на сербскую территорию – якобы для ликвидации снайпера. Сержант-голландец было заупрямился, и ему тут же надели на гениталии прибор, напоминающий конскую носовертку, после чего он стал послушным и сообразительным. Пока саперы снимали мины и резали проволоку, «каскадер» дефилировал по зоне и через пленного сержанта просил, чтобы прожектористы высветили вершину горы на территории сербов, где будто бы засел снайпер. И на удивление, исполнительные голландцы навели луч прожектора на гору, после чего боец Кутасова демонстративно сделал один выстрел из захваченной в БТРе крупнокалиберной снайперской винтовки фирмы «Макмиллан». «Каскадер» хорошо изучил тактику действий «миротворцев» в разделительной зоне и их повседневную жизнь. В том, что он делал, не было ничего, что бы вызвало тревогу или подозрения. Это было нормально, штатное поведение антиснайперской команды.

В проделанный проход он поехал не сразу, а около получаса ползал на бронетранспортере по раскисшей пашне, мозоля глаза механизированному патрулю, и только после этого выскочил из зоны на большой скорости, устремляясь вдоль подножия горы. «Пассажиров» высадил в километре от ограждения, хотя вполне можно было сделать это раньше. И сразу же связался с прожектористами, требуя еще раз посветить на гору. Арчеладзе с бойцами Кутасова уводил пленных стремительным марш-броском подальше от зоны, а «каскадер» все еще продолжал бой с тенью: палил по горе из винтовки, потом из пулемета и, наигравшись, не спеша снова въехал в зону, попросив через сержанта-голландца заделать проход в ограждении. И потом еще часа два разъезжал по нейтральной земле, совался в самые неожиданные места и прощупывал таким образом систему ночной охраны. Ближе к утру, когда «миротворцы» притомились и пешие патрули мало-помалу стянулись к КПП или забрались под броню БТРов, Кутасов отыскал каменистый участок, чтобы не оставлять следов, снял мины, поднял проволочное ограждение на двухметровую высоту и благополучно покинул голландскую зону вместе с захваченным бронетранспортером. За зоной бронетранспортер вымазали грязью, чтобы не бросался в глаза, и пока Арчеладзе вел пленных на обсерваторию, «каскадер», опередив его, успел подготовить камеру в бетонированном подвале сгоревшего коттеджа.

Полковник к концу пути валился с ног и держался только за счет таблеток сиднокарба – допинга, который опробовал еще в Чернобыле. Он рассчитывал посадить пленных под замок и, несмотря ни на что, завалиться спать, однако домочадцы – оставшиеся на базе бойцы Кутасова – приготовили ему сюрприз: в штабе под охраной сидел офицер морской пехоты ВМС США. Объяснения домочадцев были маловразумительными: этот офицер был обнаружен в комнате Арчеладзе, причем сидел в кресле, и, когда его застукали, не оказал никакого сопротивления, добровольно сдал личное оружие и сообщил, что полковник с археологами «Арвоха» сейчас движется в сторону обсерватории и с минуты на минуту будет здесь и что он подождет его в комнате. Как он проник на территорию поселка, а тем более в штаб, оставалось загадкой, офицер пояснить что-либо отказался.

Самое удивительное, что этот янки отлично говорил по-русски.

Арчеладзе вошел в свою комнату, повесил на стену автомат и начал сдирать с себя грязную одежду, краем глаза наблюдая за странным гостем. На вид ему было лет тридцать – эдакий голливудский накачанный красавчик в ладно сидящей форме морского пехотинца.

Смотрел спокойно, с достоинством, и пока полковник раздевался, не обронил ни слова.

– Принеси мне сухую одежду, – попросил Арчеладзе кутасовского бойца, охраняющего офицера. – И что-нибудь выпить.

Едва тот скрылся за дверью, как гость встал, сдернул с головы пилотку, сказал негромко:

– Здравствуй, Гриф.

Это прозвучало как пароль. Полковник содрал с себя мокрую от пота тельняшку, швырнул в угол.

– С кем имею честь?..

– Я Страга Земли Сияющей Власти, – представился офицер. – Карна благодарит тебя за службу, Гриф.

– Как я должен ответить? – со скрытой иронией спросил Арчеладзе. – Рад стараться? Или служу Будущему?

Тот понял его по-своему, и ответ был неожиданный:

– Если ты хочешь получать деньги – нет проблем. Я готов выкупить каждого пленника по пятнадцать тысяч долларов. Получается хорошая сумма…

– Выкупить? – усмехнулся полковник – Это любопытно…

– Ну, заплатить за каждую голову, – поправился офицер. – Назови свою цену, Гриф.

– Скажи-ка мне, милейший, Страга – это что? Должность, звание? Я не разбираюсь в вашей иерархии.

– Считай, должность наместника, если можно так выразиться.

– Так вот, наместник Земли Сияющей Власти, – четко выговаривая слова, произнес Арчеладзе. – Я не служу за деньги и прошу не путать меня и моих людей с наемниками.

– Я в этом не сомневался, – уверенно сказал он. – Все, кто служит Будущему, служат ему за честь и совесть.

Полковник приблизился к нему вплотную, полуголый, руки в карманах.

– Как тебя зовут? Имя есть? Скажем так, мирское?

– Называй меня – Страга.

Это горделивое спокойствие пришельца покоробило Арчеладзе. Бессонница и усталость лишили его привычного равновесия и выдержки.

– Так вот… Страга, – мрачновато проговорил он. – Почему ты решил, что я служу вам? Насколько помню, ни присяги, ни клятвы я не давал, никаких контрактов не подписывал. И слова тоже не давал. Да будет тебе известно, я объявил личную войну Интернационалу и – все. Личную войну, понимаешь? Другое дело, совпадают наши интересы. Но это может служить лишь для союзнических отношений. Тот человек, что указал мне на Балканы, не требовал никаких обязательств. Впрочем, как и подчинения. Я – вольный. Не просто свободный, прошу заметить, а именно вольный, и поступаю так, как считаю нужным. Но с благодарностью приму всякие ваши советы и рекомендации. И то лишь потому, что пока… не выработал собственной тактики борьбы. А у вас есть определенный опыт.

– По поводу тебя, Гриф, я получил особые инструкции, – вдруг признался Страга. – Мне нравится твоя позиция. Но как ты знаешь, нельзя войти в воду, не замочившись.

Боец принес сухую одежду и фляжку. Пока длилась вынужденная пауза, Арчеладзе заметил, как гость начал волноваться, вероятно, спешил, присутствие постороннего раздражало его. Выпить водки он отказался.

– Мы проверили тебя в деле, – проводив бойца взглядом, продолжил он. – Ты достоин первой степени посвящения.

– Не пойму, это много или мало? – прикинулся дураком полковник.

– Для вчерашнего изгоя – много, – жестковато определил Страга. – Но ты заслужил право называться теперь гоем. Да, это начальная степень. Однако самая главная.

– Теперь она обязывает быть в полном твоем подчинении?

– Совершенно верно, Гриф. И всякие твои действия отныне под моим полным контролем.

Арчеладзе вылил водку в горячий чай, обжигаясь, отхлебнул и стал одеваться.

– В таком случае… Страга, я вынужден отказаться от почетной степени, – заявил он между делом. – Не нужно меня посвящать ни во что. Мне больше нравится мое сегодняшнее состояние. Гой, изгой – это все слова, условности, игра, а я – просто солдат.

– Ты уже посвящен. Отказаться невозможно.

– Почему? Мне дали звание генерала, например, но я его не принял. И степени твоей не принимаю.

– Гриф, ты же разумный человек…

– Вольный!.. Вольный я человек.

– Хорошо, давай отложим этот разговор, – предложил гость и посмотрел на часы. – Очень мало времени… Ну, показывай свой улов!

– Мой помощник покажет, – сказал полковник, намереваясь завалиться спать.

– В таком случае, прикажи ему…

– У нас не принято приказывать, – отмахнулся он. – Скажи Воробьеву, пусть сводит в камеру.

Проводив гостя, Арчеладзе рухнул на кровать, вялой рукой натянул на ноги солдатское одеяло – на большее не хватило сил. Последним всплеском реальности было воспоминание о незначительном эпизоде: один из археологов оказался совсем уж пожилым, лет под семьдесят, человеком, страдающим малоподвижностью суставов. И на марш-броске от деревни до голландской зоны начал отставать, а потом и вовсе падать. Положение складывалось критическое – либо пристрелить его, чтобы не сдерживал темп и скорость движения, либо нести на руках. Судя по возрасту, он был одним из ведущих специалистов «Арвоха», должно быть, многое знал, и потому Арчеладзе сначала загрузил его на плечи одному из пленных, здоровому и молодому малому. Через полкилометра и этот малый стал сдавать – старик оказался довольно тяжелым, скорость заметно падала, и погоня могла настигнуть в любую минуту. Стрелять Арчеладзе не решился – ни одного ствола с глушителем. Вот бы когда пригодилась «беретта» пойманного и отпущенного полицейского Мартина Кинга!..

Он достал нож, склонился над стариком, и в этот миг вспомнил старика Молодцова. Точнее, увидел его, лежащего в подъезде с перерезанным горлом. И остановилась рука.

– Давай я, – предложил Воробьев, заметив нерешительность полковника. – Иначе не уйдем.

Арчеладзе видел во тьме только белки глаз жертвы и белеющие зубы в оскале: то ли страшился и понимал близость смерти, то ли улыбался…

И тогда он взял лезвие ножа пальцами, оставив острый его конец на два сантиметра, и ткнул старика в задницу. Тот подпрыгнул, как ужаленный, замотал головой – не убивайте! И еще полкилометра шел наравне с остальными. Но как только начинал ослабевать, Арчеладзе снова колол его и мгновенно придавал группе ускорение.

И вот теперь, засыпая, полковник видел, как он колет старика ножом, бьет раз за разом, но археолог не встает. Навязчивая эта картина стала как бы прелюдией сна, когда ему пригрезилось, будто старик вскочил, выхватил нож и ударил Арчеладзе в плечо, потом – в сердце.

Он вскинул голову и увидел Воробьева.

– Ты зарезал старика? – одурманенный сном, спросил полковник.

– Проснись, Никанорыч! – с нетерпеливым раздражением сказал «грибник». – Ты что за кадра ко мне послал?

– Какого «кадра»?

– Это я спрашиваю – какого!

Полковник потряс головой, отдышался, будто вынырнув из глубины.

– Что, не понравился тебе?

– Кто он такой?

– Кто?.. Человек из будущего.

– Ну и будущее нас ожидает…

– Что-нибудь произошло? – насторожился Арчеладзе.

– Хочет забрать пленных! – возмутился Воробьев. – Что, для него старались? Для него по горам ползали и рисковали? На хитрую задницу есть… ножик с винтом.

Полковник сел на кровати, достал кружку и отхлебнул остывшего чая с водкой.

– Есть хочу…

– Он пленных хочет взять и увести! – напомнил «грибник». – Ничего себе деятель…

– А что с ними делать? – помедлив, спросил Арчеладзе. – Мы с ними не сможем работать, Володя. Мы многого не знаем. Ясно, что это секретная структура «Арвоха», занимается какими-то тайными… или нет, сакральными делами. А мы в этом – профаны, даже толком не поставим вопросов на допросе. О чем их пытать?.. Глупо, нелепо… Покажем свою полную неосведомленность. А они связаны с вещами тонкими…

– У нас стрел к арбалету хватит, – заверил Воробьев.

– Стрел много – ума мало, брат…

– Так что, взять вот так и отдать?

– Другого выхода нет, Владимир Васильевич. Мы свое дело сделали. Пусть теперь они работают.

– Я ему не верю! – вдруг заявил «грибник». – Когда увидел эту женщину… ну, там, на нейтралке… Поверил. А этому… Знаешь, Никанорыч, когда я стал показывать пленных, этот дед с исколотой задницей с ним переглянулся. Как будто знакомы.

– Так, так! – оживился Арчеладзе. – Что еще заметил?

– Да больше ничего, но интуиция…

– Плевать на твою интуицию, что заметил?!

– Со стариком переглянулись. Быстро так и не случайно… Старик будто бы ожил.

– Этого мало!

– Лиха беда – начало…

– Что ты предлагаешь?

– Пленных пока ни в коем случае не передавать! – отрезал Воробьев. – А этого парня… посадить под замок где-нибудь в закутке и подержать день-другой, посмотреть на реакцию и поведение. Может, еще кого принесет нелегкая, если посланец из будущего не вернется вовремя. Очень уж он торопится.

– Ты понимаешь, что держать эту ораву из «Арвоха» опасно? – спросил Арчеладзе, внутренне соглашаясь с доводами товарища. – Если еще схватить посланца… не дай Бог, он окажется тоже из этой команды, – обсерваторию начнут шерстить в первую очередь. Нам с таким объемным грузом не уйти. Не дадут они нам посидеть спокойно день-другой.

Воробьев сел рядом на кровать, взглянул сбоку, как на чужого.

– Давно хочу поговорить с тобой, Никанорыч… Что-то я перестал тебя понимать. Конечно, ты старый темнила. Но это ладно, если для дела требуется… У меня такое ощущение, что ты и сам не знаешь, что происходит вокруг, что предпринимать. Ты стал какой-то зависимый, хуже, чем во времена существования спецотдела. Над тобой и здесь сидит «папа»?

– Здесь надо мной «мама» сидит, – грустно сострил полковник.

– Где же она?

– Жду.

– Странная шутка, Никанорыч… Ждал «маму» – пришел «папа». Ты сам-то вообще что-нибудь понимаешь? Тебе не кажется, что нас втравили в какую-то темную игру на Балканах?

– Да, игра в самом деле темная, – согласился он. – Но оттого, что сами мы темные и почти ничего не понимаем. Два года гонялись за золотом, которое не исчезало, теперь за неким «духом мертвых», за «Арвохом». Получается, как в сказке: пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что. Но Карна обещала, что придет Авега и принесет соль Знаний.

– Карна, надо полагать, это и есть «мама»? Это она затащила нас в Боснию?

– Нет, совсем другой человек… – Арчеладзе неожиданно вскочил. – Вспомнил! Вспомнил, где видел!

Воробьев отпрянул, посмотрел, как на блаженного.

– Что с тобой, Никанорыч? Кого ты вспомнил?

– Точно, и зовут его – Сергей Антонович! Тогда просто не мог сопоставить. Чувствовал – знакомое лицо, а где и при каких обстоятельствах… Вообще ничего не понимаю! Почему же его имя стояло в списках людей, которых следует охранять после совершения государственного переворота? С чего это «папа» вздумал поберечь его? Не понимаю!

– Я тоже, – проговорил Воробьев. – Может, ты поспишь, Эдуард Никанорыч?

– Помнишь пакеты на час «Ч»? Которые ты притащил из моего сейфа?

– Как же не помнить…

– Сергей Антонович был в списке людей, подлежащих строжайшей охране. Хотя по логике вещей ему самое место в другом списке…

– Так это он нас сюда закинул?

– Его привела в «Душегрейку» Капитолина…

Второе его «я», живущее только рассудком, подталкивало Арчеладзе продолжить размышления вслух, и лишь присутствие Воробьева удержало от этого. А получалось вот что: бывшая жена «папы», любовница Комиссара, доставшаяся по наследству полковнику, приводит к нему непосредственного начальника Зямщица-старшего, по сути второе лицо в Министерстве иностранных дел. Он-то и представился Сергеем Антоновичем. Все это напоминало тщательно продуманную операцию, а не клубок событий и случайных совпадений…

Если сказать об этом Воробьеву…

Неужели его отправили на Балканы, чтобы избавить кое-кого в Москве от арбалетных стрел? И здесь впутали в авантюру с похищением археологов и борьбу с «миротворцами»…

– Никанорыч, тебе приходило в голову, что нас попросту… ликвидируют? – словно читал мысли «грибник». – Естественно, когда мы отыграем свою роль? Я чувствую постоянное напряжение. Это признак, что работаем под чьим-то контролем…

– Страгу запри, – вместо ответа распорядился Арчеладзе. – Приставь охрану.

– Надо полагать, Страга – этот посланец? – уточнил Воробьев. – Ты правильно решил…

– В случае опасности – пленных в расход, – продолжал полковник, не прерываясь, – за исключением старика… И этого. Трупы спрятать… Я и впрямь должен выспаться, голова не соображает.

Однако сколько ни ворочался, ни мял подушку, стараясь угнездить гудящую от мыслей голову, уснуть не смог. Почти физически он ощущал вокруг себя плотную стену мрака, хотя на улице светало и в восточной части неба, освободившейся от туч, проступала яркая и чистая заря. В который раз он мысленно протягивал, «прощупывал» всю цепочку событий и своих действий от памятного момента, когда «папа» захватил Капитолину в заложники, и до того, как она явилась в нижний мир столицы с человеком, исполняющим роль «серого кардинала» в МИДе. Сергей Антонович обслуживал практически все прямые интересы существующего режима в России, вел самые острые и сложные международные переговоры, однако при этом почти не мелькал на экране, не давал интервью и обычно упоминался в блоке с другими известными фамилиями. Его скрывали за другими фигурами, зачастую полными дилетантами в дипломатии, и он как бы спокойно и безропотно довольствовался участью состоять в чьей-нибудь свите. Арчеладзе подозревал, и небезосновательно, что Сергей Антонович – сотрудник Главного разведуправления, эдакий разъездной резидент, решающий многие горящие международные дела, но ни на миг не мог представить, что в первую очередь он – человек из будущего.

Как, впрочем, не мог и узнать его, когда Сергей Антонович явился в московскую «Душегрейку»… Если бы тогда разглядеть его, вспомнить! Сейчас бы отпали десятки вопросов и сомнений… Арчеладзе оставил попытки уснуть, оделся потеплее и вышел на улицу, тая надежду, что вернется и застанет у себя в комнате Карну, как в прошлый раз. Восток напоминал отсвет далекого большого пожара, вершины гор, казалось, плавились в этом огне и стекали со склонов лавовыми потоками, и тучи, поджимающие зарю с запада, напоминали гигантские протуберанцы дыма и пепла. Феерическое это зрелище на какой-то момент отвлекло Арчеладзе от размышлений. Внутренне содрогаясь от внезапно прихлынувшей чувствительности, он поднялся под разрушенный купол обсерватории, где сидел наблюдатель, и сразу же увидел край восходящего солнца.

Это была действительно Земля Сияющей Власти! Но не земной, не мирской, со всей ее суетностью и головной болью, а власти природы – света, солнца, бесконечности пространства Вселенной. Что-то ворохнулось в душе, на миг высветилось, но разум уловил лишь далекий затухающий сигнал, похожий на мимолетное воспоминание – это уже было! Когда-то он стоял вот так и смотрел на восход солнца.

Именно здесь, на этой горе, в это же время года… Нет! Это был сон! Тот самый странный сон, что приснился у горящего камина в охотничьем домике. Все виделось именно так! Восход, огонь солнца и бесконечная вереница людей – кони, повозки, скрип колес. «Железный поток» вьется между гор, ползет по долинам и склонам, исчезая на горизонте. Только это не великое переселение народов, а скорее боевой поход войск: видны стволы орудий, зарядные ящики, ружья за спинами, высокие меховые шапки… И он, Арчеладзе, стоит на этой горе и смотрит, а рядом с ним какие-то люди…

Цепенея от умозрительной картины, он неожиданно ощутил прилив колющего, знобкого страха, словно коснулся сокровенного, недосягаемого – того, что с ним никогда не могло быть, но было! И теперь вывернулось из сознания, как ком слежалой земли. На миг заложило уши, будто от близкого разрыва…

Предок полковника, молодой грузинский князь Арчеладзе, только что поступивший на русскую службу, ходил в освободительный поход на Балканы. Об этом он знал из семейных преданий. А сейчас он стоял под куполом обсерватории и видел этот «железный поток» глазами своего предка…

Видение длилось мгновение, однако отпечаталось в сознании как бесспорный факт, и сидящий внутри рассудочный человек, все подвергающий сомнению, заткнулся и не смел подать голоса.

– Товарищ полковник, – наблюдатель дернул его за локоть. – Посмотрите. Нет, сюда, в стереотрубу… К нам кто-то идет.

Арчеладзе стряхнул оцепенение и почувствовал неприятную, похмельную пустоту – вплоть до головной боли и сухости во рту.

– Кто идет? – невпопад спросил он.

– Не знаю… человек. Посмотрите. Примерно в километре отсюда… – Он освободил место возле стереотрубы. Полковник сел на ящик, настроил окуляры под свой глаз. В секторе обзора не было ни души, только потоки раскаленной солнечной лавы, бегущей по проселку.

– Никого нет, – констатировал он, отрываясь от прибора: наблюдатель уже держал в руке радиостанцию, готовый передать информацию для поста на дороге.

– Как же нет, товарищ полковник? – с веселым возмущением сказал боец. – Идет прямо к нам, по дороге… Впрочем, бывает иногда.

Арчеладзе еще раз пробежал взглядом весь сектор – пусто…

Наблюдатель не поверил, сел сам за стереотрубу и через несколько секунд разочарованно поднял глаза.

– Исчез!.. Только что был! И свернуть некуда, все как на ладони…

– И часто так бывает? – спросил полковник.

– Да нет, не часто… Куда он делся? – Боец довернул прибор. – Но бывает… И всегда на заре. Появляются какие-то люди. То на вершинах гор, то на проселке… И пропадают.

– Почему слышу об этом в первый раз? – проворчал Арчеладзе.

– Да что докладывать, товарищ полковник… Они же исчезают. А нет человека – нет вопроса.

– Ну, правильно, – неопределенно бросил Арчеладзе и стал спускаться вниз. – Какие могут быть вопросы?

– К утру глаза устают – что только не привидится, – попробовал оправдаться боец. – На Сатву лучи опускаются. Так не видно, а если долго смотреть – кажется…

Запах последнего авианалета еще не выветрился, от разбитого ракетами коттеджа тянуло отвратительным духом войны – стылой, размоченной дождем гарью. Если бы вертолеты не рухнули на склон горы, от городка астрофизиков ничего бы не осталось. Первый залп поразил лишь казарму группы Кутасова – благо, что успели уйти по сигналу воздушной тревоги, – и кладбище. Фугасным зарядом разнесло несколько могил – старых, партизанских, и совсем свежих, смело надгробные плиты и кресты. По краям воронок валялись обломки гробов, тряпье, мумифицированные части человеческих тел…

И мертвым на этой земле не было покоя.

Арчеладзе свернул к сгоревшему коттеджу и сквозь вонь пожарища неожиданно уловил другой неприятный запах – аммиачный, так что защекотало в носу. Еще не разобравшись, откуда несет, он спустился в подвал, на ощупь прошел тамбур и толкнул дверь. Беспечность охраны была потрясающей, на улице Кутасов выставлял пост, однако часового нигде не видно, входи, забирай пленных и уводи. Двухсуточный бесконечный труд и риск – все даром…

За дверью неожиданно полыхнул яркий свет, которого тут и быть не могло! Полковник инстинктивно прикрыл рукой глаза…

Первое, что он увидел, были пленные. Они стояли вдоль стены, совершенно голые, со сложенными на груди руками, словно собирались подойти под причастие. На лицах – ничего, кроме вины и покорности. А перед ними были двое мужчин в знакомых суконных плащах синего цвета, с одинаковыми бородами и, возможно, потому похожие друг на друга. Чуть поодаль, за их спинами, на возвышении восседала Карна в причудливом рогатом головном уборе, из-под которого стекали по плечам и лиловому плащу белые волнистые волосы.

В последнюю очередь Арчеладзе заметил охранников – двух кутасовских бойцов, стоящих у двери в неподвижных позах и с лицами, то ли обалдевшими, то ли очарованными.

И еще на головах пяти крайних археологов он разглядел блестящие металлические обручи…

Происходил некий ритуал, действо, напоминающее суд.

Мужчины в плащах будто бы не увидели полковника, однако Карна медленно повернула к нему голову и встретилась взглядом. Лед ее глаз на секунду сковал всякое движение, заготовленная и естественная фраза – спросить, что здесь происходит, – застряла в горле.

Карна встала и царственно приблизилась к Арчеладзе, легким движением рук сняла головной убор, оказавшийся обыкновенной женской кичкой.

– Здравствуй, Гриф, – проговорила она, и взгляд ее потеплел. – Ничего не спрашивай, так надо. Ты выполнил свой урок, остальное – моя забота. А тебе лучше уйти. Ступай и ложись спать. Сейчас к тебе придет сон.

– Хочу посмотреть, – ощущая незнакомую внутреннюю робость, сказал Арчеладзе. – Хочу понять…

– Добро, – перебила она. – Оставайся. Но предупреждаю: не задавай вопросов и ничем не отвлекай меня от урока.

Карна вернулась на свое место и водрузила кичку на голову, как царица корону. Ее мужчины-помощники подвели очередного археолога, поставили на одно колено.

– Как твое имя? – спросила Карна по-английски.

– Фил Робертс, – не поднимая глаз, проронил пленный.

– Ты покушался на покой сокровищ Сфинкса?

– Нет, Дева! – клятвенно вымолвил он. – Я работаю в «Арвохе» по контракту, от университета штата Мичиган.

– Сам подписал контракт?

– Да, Дева…

– Ты подписал его кровью?

– Да, Дева… Это случилось в Президио, недалеко от Сан-Франциско.

– А знал ли ты, Фил Робертс, что подписывают кровью? – Кажется, голос Карны слегка подобрел.

– Знал, Дева! Только… не верил, считал это игрой, предрассудком. – Пленный на мгновение вскинул умоляющий взгляд. – Решался вопрос с моей научной работой! И если бы…

– Это меня не интересует! – отрезала Карна. – У тебя, Фил, твердый мозг. А ты воспользовался даром природы во зло Сущности Мира.

– Признаю, Дева.

Она взяла обруч, посмотрела сквозь него на подсудимого.

– Склони голову, изгой!

– Дева! Прости меня! – взмолился он, и от глубокой тоски в его тоне полковник ощутил пустоту в области солнечного сплетения.

– Прощаю, – произнесла Карна, натягивая обруч на склоненную голову. – Теперь ты просто безумец.

И ударила его в лоб суставом согнутого среднего пальца.

Пленный осторожно встал на ноги, улыбнулся счастливо и, уводимый строгими помощниками назад, к стене, потянулся к Карне благодарными руками.

А мужчины тут же взяли следующего археолога, человека лет пятидесяти с темным взором и блестящей от пота лысиной. Глядел он вызывающе, исподлобья, однако при этом не сопротивлялся, будто находясь в полусонном, расслабленном состоянии. Никак не мог встать на одно колено, все время получалось на оба, пока один из спутников Карны сам не утвердил его ногу.

– Я знаю тебя, – сказала она. – Ты нарушал покой на острове Пасхи и избежал наказания. Твое имя – Освальд, не так ли?

– Мое имя – Освальд, – не без гордости произнес пленный. – А фамилия – Курфюрст.

– И это мне известно. – Карна сразу же взяла обруч. – Но теперь заслуги твоих предков не спасут от наказания, Освальд. Склони голову.

– Пощади, Карна! – потребовал он. – Ты знаешь, меня обманули. И контракт я подписал в невменяемом состоянии и полной темноте. Не видел, что в чернильнице – кровь!

– Лжешь, Освальд! – посуровела она. – Ты подписал своей кровью, и взял ее сам из левого запястья.

Помощники тут же завернули ему левую руку, показали Карне, вероятно, шрам от пореза.

– Это я разрезал стеклом! На раскопках! – поклялся археолог.

– Возможно, – невозмутимо сказала Карна. – Но это теперь не имеет значения. У тебя окончательно разжижился мозг, изгой. Лишаю тебя пути.

Мужчины нагнули его голову, Дева водрузила ему обруч, стукнула по лбу, а помощники тут же облили его какой-то жидкостью, воняющей аммиаком, и принялись втирать ее в тело. Археолог тотчас же утратил дар речи и, силясь что-то произнести, тянулся к Карне руками и тоскливо мычал.

Закончив с ним, к царственной судье подвели старика, того самого, что Арчеладзе гнал на маршруте уколами ножа. Этот сам встал на колено, опустил голову, но взглядом искал взгляд Карны.

– Ты опять оказался в союзе с духом мертвых, Иммануил? – как у старого знакомого спросила Дева по-русски.

– Дева! Меня взяли насильно! Агенты «Арвоха» выкрали из дома! – быстро заговорил старик. – После Египта я дал зарок, Господь свидетель!

– Неужто ты обрел веру? – Показалось, будто Карна зло усмехнулась.

– Я принял католичество, Дева! И стал добропорядочным прихожанином. Если бы не агенты… Они выследили меня на Крите!

– Что ты делал на Крите, Иммануил?

– Скрывался! И усердно молился!

– Как же ты очутился в Президио?

– Привезли против моей воли! – божился археолог. – Под конвоем! И там насильно приобщили к Всемирной Церкви Антихриста!

– Ты говорил, что помимо твоей воли тебя обратили сначала в иудаизм, потом в мусульманство…

– Я не говорил! – прервал Деву старик.

– Не смей перебивать! – одернула его Карна. – Ты это говорил моей матери. Помнишь? И тогда на семнадцать лет стал безумцем. Наказание не пошло впрок, Иммануил. Поэтому я вынуждена лишить тебя света, пути и разума.

– Это жестоко! – воспротивился он. – Твоя мать лишала меня только рассудка!..

– Тогда ты покусился на святыни трех Тариг на реке Ура, – спокойно заметила она. – А сейчас – на гору Сатву и Сущность Мира.

И ему был надет обруч. После чего подручные Карны натерли его жидкостью и поднесли к лицу серебряное зеркало. Иммануил зажмурился.

– Открой глаза! – потребовал один из мужчин. – Иначе придется ослепить тебя иным способом.

Осужденный съежился, затряс головой. Спутник Карны взял нож, висящий на шее. Второй все еще держал зеркало. Старик словно видел с закрытыми глазами, ибо заметил нож или почувствовал его лезвие у лица. Он тотчас же вскинул веки, ужаснулся, глянув на свое отражение, и мгновенно ослеп. В глазах остались одни белки: зеницы были стерты, как стирают ластиком ненужный знак или рисунок…