Глава восьмая
Российская Федерация, архипелаг Земля Франца-Иосифа, остров Солсбери. Шахта. Некоторое время спустя, день тридцать первый
– Евгений Арнольдович! – врывается в палату радостно-возбужденный Чубаров.
– Да, – приподнимаюсь на локтях.
– У меня потрясающая новость!
Я ожидал услышать как минимум весть о полном исцелении Даниэля. Но нет. Бывший врач брякнулся на пустующую соседнюю койку и выпалил:
– Местный хирург будет ходатайствовать перед исполнительным директором о моем переводе из разнорабочих в его ассистенты. Представляете?!
Упав на подушки, делаю над собой усилие и улыбаюсь:
– Поздравляю.
В процессе выздоровления у меня было достаточно времени, чтобы вспомнить проведенные на шахте дни, аккуратно разложить по полочкам имеющиеся факты, хорошенько поразмыслить и кое-что проанализировать. К тридцать первым суткам исполнения моего контракта в голове сложилось довольно четкое представление о происходящем. Однако делиться своими выводами я ни с кем не торопился. В том числе и с Чубаровым. Почему? Все просто.
Во-первых, некоторые выводы строились на предположениях и требовали серьезной проверки. Во-вторых, даже если мои умозаключения и ужасные догадки подтвердятся, то потребуется какое-то решение, дабы спастись самому и спасти друзей.
Увы, решения пока не было.
* * *
Рана подживала, левая рука работала; на плече оставалась легкая повязка, под которой багровел сросшийся шов.
Отоспавшись вволю, отдохнув и набравшись сил, я чувствовал себя отлично – хоть сегодня выписывай из медблока и направляй в забой. Однако курировавший мое выздоровление Чубаров не торопился.
– Потерпите, Евгений Арнольдович, – уговаривал он. – Рана глубокая и требует времени, чтобы мышечная ткань нормально срослась и обрела былую эластичность.
Приходится верить, ведь он по образованию врач.
В первые дни Чубаров практически не отходил от моей постели: обрабатывал рану, делал перевязки, колол антибиотики, таскал из столовой еду и бдительно следил за моим состоянием. Признаюсь: мне нечасто доводилось встречать медиков, столь хорошо и скрупулезно выполнявших свои обязанности.
У Степаныча дела были плохи. Он по-прежнему лежал в реанимации без сознания, а врачи на вопросы о его шансах разводили руками.
Помимо меня, Чубаров занимался и Даниэлем, каждый божий день докладывал о его состоянии.
Даниэль пришел в сознание через сутки после турнира на пятнадцатом уровне. Три дня он пролежал в реанимации под капельницами и неусыпным наблюдением медицинского персонала.
Потом постепенно приходил в норму. Провалов в памяти не обнаружилось, мозг и центральная нервная системе не пострадали, и он был переведен в обычную палату.
Вот тогда-то, улучив момент, я его и навестил.
Он чрезвычайно обрадовался встрече и даже пожал руку. Я присел рядом с его кроватью на стул…
Глядя на его лицо, трудно было судить о бледности, в оттенках темно-коричневого цвета я не разбирался. Остальные параметры вселяли надежду. Язык не заплетался, губы постоянно растягивались в улыбке, руки не тряслись, ноги двигались.
– Извини, я без гостинцев – дежурный врач из медблока не выпускает.
– Брось, меня и так хорошо кормят, – засмеялся он.
– Ну, ты как?
– Нормально. Доктор прописал трое суток постельного режима. Потом назначил обследование.
– А что дальше?
– Разрешит встать.
Внезапно он меняется в лице и восторженно шепчет:
– Женя, мы побили банду Крапивина!
– Я вообще-то в курсе.
– Женя, ты что, забыл?!
– О чем?
– Мы выиграли турнир в камерно-столбовой разработке! Второй по сложности турнир, и теперь получим по двести тысяч!!
Я не спешу разделить его радость.
– Тебе сказали о Боулинге?
– Да, – потускнело его лицо. – Боулинг был хорошим парнем. Настоящим бойцом. И моим другом. Жаль, что так получилось.
– Ладно, не грусти, – легонько пожал я его руку.
Даниэль кивнул на мое забинтованное плечо:
– Чья работа?
– Крапивин воткнул калбик.
– Глубоко?
– Не очень. Врачи зашили; говорят, иду на поправку…
* * *
Чубаров расхаживает по палате и рассуждает об особенностях местной медицины. Я доедаю ужин, сидя на кровати. Если бы не жратва, то скучная тема, выбранная приятелем, давно вогнала бы меня в крепкий сон.
И тут в палату вваливается комендант.
– Привет, Евгений! – оглушает он басом. – Говорят, выздоравливаешь?
– Вроде того, – отвечаю на крепкое рукопожатие.
Андрей Викторович забирает поднос с пустыми тарелками и робко присаживается на стоящий в сторонке стул.
Оглядев убогий интерьер, комендант роется в кармане и достает большое спелое яблоко.
– Держи.
– Спасибо, – принимаю редкий для здешних мест гостинец.
– Рассиживаться, Женя, не буду, я на минутку…
Осипа Архиповича я знал уже достаточно хорошо и позволил себе усомниться в искренности его визита. «Не иначе опять потребовался подготовленный человек для подводных заплывов», – подумалось мне. И я не ошибся.
– Врач сказал, будто завтра к обеду тебя выписывают, – сразу переходит он к делу.
Мы с Чубаровым переглядываемся. Никто нам о предстоящей выписке не говорил ни слова.
– Тем лучше, – пожимаю плечами. – Надоело тут валяться.
– Вот и я о том же! – оживляется комендант. – Хватит тебе уже отдыхать!
– Вам нужна моя помощь?
Помявшись, он признается:
– Вода в подстволке прибывает. Беда с этой протокой, ей-богу!..
– Неужели снова засорилась?
– Строители промахнулись с углом наклона, вот она и засоряется породой. Намучился я с этой водой…
– И много ее набралось?
– Метра четыре. Но если недельку не почистить, то опять кранты.
Я на секунду задумываюсь. Удача сама плывет мне в руки, и упустить ее было бы глупейшей ошибкой. Однако сразу соглашаться нельзя.
– У меня две просьбы, – решительно заявляю коменданту.
– Какие?
– Во-первых, нужны два надежных помощника.
– Один у тебя есть. А зачем второй? – теряется Осип Архипович.
– На загрузку корзины породой уходит минут десять-пятнадцать, и все это время пловец торчит в ледяной воде, вместо того, чтобы заниматься прочисткой.
– Согласен. И что предлагаешь?
– Пока один пловец находится под водой, второй греется и отдыхает. Третий на небольшом плавсредстве болтается на поверхности и сразу принимает куски породы, которые потом переправляет корзиной на размывочную площадку. В результате получаем почти непрерывную работу. Что-то наподобие конвейера.
Комендант чешет заросший щетиной подбородок.
– Придумано неплохо. Но где ж я тебе раздобуду плавсредство?
– В бытовке валяется округлая надувная резинка. В шкафчике под гидрокостюмами. Правда, вся в заплатках, но заклеить, я думаю, можно.
– Округлая резинка, – пытается он вспомнить. И вдруг восклицает: – Так в нее ж изначально складывали породу!
– Надо вернуть ее к жизни, приспособить, посадить человека. И дело сразу пойдет.
– Ладно, сделаем. Давай вторую просьбу.
– Работа в подстволке сложная, тяжелая и опасная. Прошу перевести меня и помощников из разнорабочих в проходчики или горнорабочие.
– Это мне по силам. Попробую, – снова скребет он щеку. – А когда выпишут твоего чернокожего напарника? Он же вроде схлопотал по голове…
– Выпишут, никуда он не денется. С аквалангом пока поработаю один.
– А кого на резинку?
– Вот его, – киваю на Чубарова.
Андрей Викторович от неожиданности теряет дар речи, меняется в лице и мямлит:
? Я?.. Евгений Арнольдович, я не могу… Мне никак туда нельзя…
– Это почему? – хмурит брови комендант.
? Я… меня берут в медблок ассистентом. Хирург намерен обратиться к исполнительному директору с просьбой о переводе…
Махнув рукой, прерываю лепет:
– Не слушайте, Осип Архипович. Я его уговорю.
Тот довольно жмет мою руку и выходит в коридор. А я остаюсь наедине с бывшим доктором, который глядит на меня ненавидящим взглядом.
– Зачем вы это сделали?!
– Что?
– Зачем вы предложили мою кандидатуру на эту… резинку?!
Поднимаюсь с постели, подхожу к нему, кладу руку на плечо и впервые называю по имени:
– Андрей, ты мне доверяешь?
Не знаю, чему больше удивлен Чубаров: обращением или сутью вопроса. Хлопая длинными ресницами, он кивает.
– Да, Евгений Арнольдович. Доверяю.
– В таком случае откажись от места ассистента. Мы втроем должны получить работу на тридцатом уровне. Почему – объясню позже.
Секунду подумав, он кивает.
– Хорошо. Откажусь…
Я понимаю, насколько тяжело дается ему это решение. В должности ассистента он видел возможность полноценно работать, видел свое спасение. И вдруг ему предлагают опять спускаться по стволу на самое дно шахты и заниматься тяжелейшим физическим трудом, к которому он совершенно неприспособлен, от которого под вечер он еле переставляет ноги.
Мне понятны его растерянность, досада и отчасти обида. Но я вынужден так поступить. Для его же блага.
Пора проведать Даниэля. Направляясь к двери, бросаю:
– Кстати, пора перейти на «ты». Можешь называть меня просто Женя…
* * *
Несмотря на забинтованную голову, мой африканский приятель чувствует себя нормально. Глядя на его улыбающуюся физиономию, я иной раз забываю, что под повязками заживает пробитый череп. Он сыплет шутками, смеется, говорит о скорой выписке. В общем, чертовски доволен жизнью, преподнесшей возможность отоспаться и отдохнуть от утомительного шахтерского труда. И к тому же подарившей баснословный, по его меркам, выигрыш в двести тысяч баксов.
Наведавшись к нему в палату, я уселся рядом и, покосившись на спящего соседа, негромко сообщил о предложении коменданта.
Мои слова не произвели на Даниэля впечатления. Передернув плечами, он сказал:
– Скоро истекает срок моего контракта. Честно говоря, мне наплевать, где придется проработать несколько оставшихся недель.
– Тем лучше. Значит, передам коменданту, что ты согласен…
В моей голове давно созрел план действий, в который я должен посвятить Даниэля и Чубарова. Но для этого нужен подходящий момент. А еще необходимо попасть на тридцатый уровень – именно там я припрятал неоспоримое доказательство величайшего обмана.
