Глава первая
Российская Федерация, архипелаг Земля Франца-Иосифа, остров Солсбери. Шахта. День второй
Слишком поздно заметив опасное сужение подводной пещеры, я прочно застрял в узкой кишке, созданной то ли человеком, то ли природой в шершавом темно-коричневом песчанике.
Я дергался, изворачивался, молотил ластами и шевелил плечами, но… оставался неподвижен относительно пленившей меня западни. И положение с каждой секундой усугублялось.
«Только не поддаваться панике! Паника – это предвестник дайверской смерти, – твердил я сам себе. – Нужно отдышаться, успокоить нервы и хорошенько подумать».
Расходуя последний газ в единственном баллоне, я привел дыхание в норму, ощупал стены вытянутыми вперед руками и, отталкиваясь ладонями от стен, попытался сдвинуться назад.
Бесполезно. Затея закончилась тем, что неопреновый костюм порвался, и образовавшиеся складки окончательно похоронили мои надежды спастись. Я дергался то вперед, то назад, то старался повернуться вокруг продольной оси, но… оставался на прежнем месте.
Под потолком пещеры собрался выдыхаемый воздух. На границе воздуха и воды плавал манометр и, словно издеваясь, поддразнивал положением черной стрелки, зависшей посередине красного сектора. Это положение говорило о том, что газа в баллоне оставалось на несколько минут.
Однако сдаваться я не намерен. «Лучше разодрать плечи до костей и умереть от потери крови, чем прекратить сопротивление и задохнуться в проклятой кишке», – решил я и принялся за дело с новой силой.
Исполнив серию неистовых телодвижений, я окончательно порвал верхнюю часть костюма, обхватывающую плечи. Как ни странно, но это «несчастье» подкинуло ценную идею.
Согнув правую руку, я дотянулся до левого плеча, уцепил кусок протертого о песчаник неопрена и хорошенько дернул. Первая попытка не увенчалась успехом, зато после второй послышался треск рвущегося материала. Неопрен был чертовски крепок, но я не отступал…
Боже, как в эти секунды не хватало ножа! Он был прицеплен ремешками к правому бедру, и я физически не мог до него добраться. А посему, сбивая в кровь пальцы и ногти, тянул и рвал чертов неопрен. Тянул и рвал. Тянул и рвал…
Счет времени потерялся. Единственное, на что я обращал внимание, – шкала манометра и медленно ползшая по красному сектору стрелка. Полагаю, в неистовой борьбе прошло несколько драгоценных минут, и когда я вырвал последний лоскут материала с правого плеча, то почувствовал относительную свободу. Относительную, потому что полсантиметра слева и столько же справа – не слишком-то большой повод для радости.
И все же эта незначительная величина, на которую я резко «похудел», позволила немного продвинуться назад. Как же я был счастлив, когда, отталкиваясь ладонями, почувствовал нестерпимую боль в плечах, раздираемых о шершавый песчаник!
После первой попытки «горлышко» западни отодвинулось от меня сантиметров на пять.
Вторая попытка прибавила еще десять. Наконец, третья подарила полную свободу.
Глянув на черную стрелку, приближавшуюся к нулю, я рванул обратно. Однако ликовать было рано. До того как застрять в проклятой западне, я успел размотать с катушки стометровую нейлоновую нить, а затем прошел по кишке еще с полсотни метров. Значит, до спасительного выхода далеко. Чертовски далеко, учитывая, что газа в баллоне практически не осталось…
Просыпаюсь от ощущения удушья. Открываю глаза, поднимаю голову и жадно глотаю холодный воздух, не понимая, где я и почему сижу на корточках.
Секунд пять уходит на осмысление действительности.
Ах да, меня же посадили в карцер! А жуткий сон из прошлой жизни привиделся, потому что я уткнул голову в колени и начал задыхаться.
С трудом распрямляю затекшую спину и с еще большим трудом встаю на ноги. Колени нестерпимо болят. Опираясь о стену, делаю первый шаг, второй, третий… Постепенно кровообращение в суставах восстанавливается. Становится легче.
Однако скоро о себе напоминает голод. Пытаюсь припомнить, когда в последний раз ел… Если сейчас утро, то ровно сутки назад, когда завтракал перед поездкой в аэропорт.
Не смертельно, но мой желудок возмущен.
* * *
Дабы скоротать время и согреться, я опять вышагиваю по периметру темницы. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, пытаюсь смоделировать расположение уровней на шахте…
По словам коменданта, карцер находился на восьмом уровне и был последним из так называемых «непроизводственных». Ниже начинались рабочие штреки.
Основного предназначения уровня, по которому меня вели от лифта до дверей карцера, я не понял. Он был таким же унылым и плохо освещенным. Таким же вонючим и сырым. С похожими дверями по обе стороны коридора. Кажется, Осип Архипович что-то говорил на вводном инструктаже о каких-то мастерских, о прачечной… Увы, из-за хренового самочувствия после знакомства с электрошокером я плохо воспринимал действительность.
– Ниже начинаются уровни рабочей шахты, – шептал я, почесывая затылок. – Как они там называются?.. Штреки или горизонты…
В эти ранние утренние часы я не очень хорошо соображал и, как ни старался, не мог представить размеров и расположения составляющих частей подземного сооружения. А главное, не имел ни малейшего понятия, что можно добывать в недрах островов забытого богом архипелага, расположенного на самом краю земли.
Очнувшись, я понял, что стою у двери и разглядываю муху, сидевшую на решетке маленького вентиляционного оконца. Меня всегда бесило, когда мухи сидят и потирают передние лапки. Словно у них имеется коварный план, и они всем видом показывают: «Тебе, человечишко, скоро конец…»
За созерцанием насекомого, невесть каким образом попавшего в шахту, я услышал шаги по коридору, стук открывшегося окошка в двери. Скоро открылось и мое окошко, на крышку которого неведомый кормилец поставил кружку теплого чая и положил кусок серого хлеба.
– Ну, наконец-то! – сгреб я скудную пищу и принялся завтракать.
Чай был несладкий, а хлеб черствый, но это не мешало мне насладиться вкусом пищи…
Спустя пару минут по телу разлилось долгожданное тепло.
* * *
За мной пришли вечером.
Дверь открылась, и я увидел тот же состав охранников, что конвоировали меня в карцер сутки назад.
– Отдохнул? – съязвил сержант.
– Вполне. Только кормят здесь слабовато.
– Ну, тогда пошли, герой. А то опоздаешь на ужин…
Я вышел из камеры и оказался в отгороженном закутке, похожем на «обезьянник» в зачуханном районном отделении милиции. Всего в закутке было семь или восемь камер, закрытых металлическими дверями, стол и топчан для дежурного. Звякнув ключами, дежурный открыл тяжелую дверь и выпустил нас в длинный коридор. Мы двинулись в сторону лифтового холла…
Несмотря на жуткий голод и усталость, чувствовал я себя лучше, чем вечером прошлого дня, и кое-что рассмотрел.
Некоторые двери помещений были приоткрыты, внутри горел свет. По левую сторону коридора действительно находились мастерские; какие-то люди работали у станков, другие с метлами прибирались и носили металлическую стружку. По правую сторону размещался целый прачечный комбинат: ряды промышленных стиральных машин, сушилки, гладильные приспособления, около которых хлопотали женщины. В холле напротив лифтов висел аншлаг «Уровень № 8. Бытовой».
Меня сопроводили до жилого уровня и пообещали напоследок наказывать электрошоком и карцером за каждый необдуманный поступок.
– У вас тут образец правового нигилизма, – проворчал я, прощаясь с сержантом.
Моему появлению в жилой «конуре» обрадовался только бывший врач. Остальные соседи одарили меня, мягко говоря, не совсем дружелюбными взглядами.
– Вы ужинали, Евгений Арнольдович? – подскочил Чубаров.
– Нет, только собирался наведаться в местную столовку. Ни разу еще там не был.
– Предлагаю пойти вместе – я ждал, когда вас приведут.
– Что ж, веди, показывай…
Покинув комнату, идем по коридору в сторону лифтового холла.
Тихо интересуюсь:
– Соседи не обижали?
– Что вы! – улыбается Андрей Викторович. – После вашей воспитательной беседы и визита охранников они присмирели. Правда, и я вел себя предусмотрительно: предложил медицинскую помощь и двум наложил на рассечения повязки. А вы?
– Что я?
– Как вы провели время в карцере?
– Ты так спрашиваешь, словно карцер – это разновидность ночного клуба. Нормально провел время – с пользой. Мерил шагами периметр, спал на корточках, запивал черствый хлеб несладким чаем. А в перерывах разговаривал с насекомыми.
Врач трагически покачал головой и распахнул передо мной дверь столовой.
– Вот тут питается весь шахтерский люд.
В местной столовой я оказался впервые. Это было самое большое по площади помещение, увиденное мной на шахте. Правда, высота потолка оставалась стандартной, вызывая ощущение придавленности и тесноты. Справа от входа блестели стеклом витрины небольшого магазина, дальше находилась длинная раздача. Всю остальную площадь занимали обыкновенные столы и простенькие стулья из времен социализма. Стены, потолок, пол не отличались изысканностью отделки и были выполнены в стиле дешевого и сердитого минимализма.
Уловив ароматы съедобной пищи, я повеселел и прямиком направился к раздаче…
* * *
– Теперь твоя очередь. Рассказывай, – уминаю я за обе щеки макароны по-флотски.
– О чем? – без аппетита ковыряет салат Чубаров.
– Как о чем?! Ты же целый день провел на шахте! Рассказывай, где и что делал.
Он усталым голосом перечисляет:
– После завтрака комендант заставил подметать полы и мыть стены в коридоре и холлах всех трех жилых уровней. Этим мы занимались до обеда. Потом чистили картошку на кухне, а закончили мытьем пола в туалетах.
– На всех трех уровнях живут шахтеры?
– Нет, простые шахтеры живут только на нашем. На двух других обитают летчики, техники, горные мастера, охранники, повара, прачки, руководители среднего звена. Там более комфортабельные комнаты на два-три человека.
– Сколько же здесь всего работяг?
– Точно не знаю. На нашем уровне человек двести, а может быть, и больше. Кстати, Евгений Арнольдович, я кое в чем разобрался.
Моя вилка повисает в воздухе.
– В чем же?
– Во-первых, на шахте строгий ранжир по цвету комбинезонов, – тихо сообщает Чубаров. – В белых ходят управленцы и топ-менеджеры шахты. В черных мундирах – охрана; это своего рода местная полиция, их работяги между собой так и называют – «менты». В темно-зеленых – руководители среднего звена, наподобие знакомого нам коменданта. Синие комбинезоны носят пилоты, техники и все те, кто имеет допуск к выходу на поверхность. Медики пользуются светло-зеленой специализированной одеждой. Ну, а простые работяги и шахтеры одеты в ярко-оранжевое.
Что ж, неплохое наблюдение. К этой минуте в моей голове уже складывались кое-какие пазлы на тему «цветовой дифференциации штанов», и все же бывший врач систематизировал свои наблюдения быстрее.
– Молодец, – похвалил я. – Ты сказал «во-первых». Значит, есть и «во-вторых»?
– Совершенно верно. Во-вторых, наши соседи по комнате работают в одну смену и, кажется, в одной бригаде. Уходят рано утром, возвращаются перед ужином. Фамилия старшего – Крапивин, он очень опасный человек.
– С чего ты взял?
Оглянувшись по сторонам, Андрей Викторович прошептал:
– Он бывший уголовник и обладает большим влиянием на младших товарищей. А еще у него много дружков, с которыми он часто шепчется по углам.
– Это ни о чем не говорит. Валяй дальше.
– Фамилии второго не знаю. Все называют его Бахтало.
– Бахтало? По-моему, это цыганское имя.
– Так он и есть цыган! – обрадовался Чубаров. – Самый настоящий! И тоже успел за что-то отсидеть.
– Хорошие у нас подобрались соседи. Что представляют собой двое других?
– У третьего по возрасту кличка Стив.
– Белобрысый?
– Да, блондин. Больше про него ничего не знаю. А последнего – низкорослого паренька – почему-то называют Копчиком. Он точно не сидел, потому что год назад вернулся из армии.
– Негусто. Но в целом для начинающего опера – нормально.
– Это еще не все, – улыбнулся довольный доктор. – Еще мне удалось подслушать разговор наших соседей о турнирах.
Увидев интерес на моем лице, Андрей Викторович воодушевляется:
– Стив намеревается участвовать в конкурсе забойщиков. Не знаю, что представляет собой конкурс, но я понял главное – он самый простой. Вторым по сложности является турнир, проходящий в кольцевом штреке. Третий они назвали прятками на уровне камерно-столбовой разработки.
– Прятками? – удивленно смотрю на собеседника.
– Да, так и сказали: прятки.
– Что за детский сад?..
– Не знаю, – пожимает он плечами.
– Ладно, что дальше?
– Вроде бы есть еще один турнир – самый сложный. Но о нем они почти не говорили.
Я молчу, «пережевывая» услышанное.
– Увы, Евгений Арнольдович, это все, – виновато смотрит на меня бывший врач, словно не выполнил или плохо справился с поставленной перед ним задачей.
Мне становится жаль парня. Даже не представляю, как он будет вкалывать в шахте. Ведь там работа еще тяжелее, чем та, которой нас нагружают сейчас.
Подбадриваю:
– Молодец, Андрей Викторович – неплохо раздобыл информацию. А ты чего плохо ешь?
– Не лезет. Устал немного, – признается он и, подумав, добавляет: – Пока ждал вас, вспоминал дом, жену. Теперь сложно представить, когда увижу ее снова. А вы женаты?
– Я, брат, семь лет не пил, не курил и о девках ни разу не подумал.
– Ого! – оживляется он. – А что же потом?
– А потом меня мама взяла за руку и отвела в школу.
Чубаров смеется, а я ловлю себя на мысли, что впервые вижу его улыбающуюся физиономию.
– Ладно, раз не хочешь есть, то надо хотя бы выспаться, – поднимаюсь из-за стола.
– Пошли…
По дороге в жилище интересуюсь:
– Комендант не говорил, чем обрадует завтра?
– Он с нами вообще не разговаривает. Он только отдает приказы, – едва переставляет ноги бывший доктор. – Скорее всего, опять заставят убирать, чистить, мыть…
Заходим в комнату. Темно. Соседи лежат по кроватям – дрыхнут. Пора и нам трубить отбой.
Раздеваясь, неожиданно подмечаю, что в комнате гораздо теплее, чем в карцере. И верно – вдоль дальней стены тянется горячая труба отопления, которой вчера я не заметил.
Забираюсь под одеяло, закрываю глаза…
Непередаваемый кайф. Сытный ужин, теплая комната, шерстяное одеяло. И целая ночь отдыха впереди…
Засыпая, я слушал, как пощелкивает горячая труба. Где-то далеко в подземелье бесновался кочегар – какой-нибудь чумазый дядя Коля. Его никто ни разу не видал на поверхности, но благодаря его усердию по трубам струился чистый кипяток…
