51

Зазвонил телефон. Тяжкороб взял трубку, коротко с кем-то переговорил.

– Это Карпенков, – кавторанг Карпенков командовал БЧ-2, боевой частью, ответственной за транспортные механизмы корабля, его пост обычно располагался в центральном, но оттуда ему пришлось перебраться в кормовой отсек. – Похоже, из-за дыма ему не удалось пробиться, и он вернулся в кормовой. Просит прислать противогазы для него и его людей: поодиночке в двигательный не попасть.

– Пошлите к нему кого-нибудь.

– Пожалуй, я сам схожу к ним.

Грубозабойщиков, с сомнением бросив взгляд на раненую руку Тяжкороба, заколебался.

– Сразу назад.

Минуту спустя Тяжкороб вышел из центрального. Через пять минут он вернулся и снял кислородный аппарат. Его побледневшее лицо было покрыто каплями пота.

– Горит в двигательном, – угрюмо заявил он. – Ни искр, ни пламени не видно. Но это еще ничего не значит: там такой дымище, что в двух шагах ничего не разглядишь.

– Рукавишникова видел? – спросил Грубозабойщиков.

– Нет. А он еще не звонил?

– Два раза, но… – Его прервал звонок. – Ага, значит, с ним пока все в порядке… Что с кормовым, Володь?

– Гораздо хуже, чем здесь. Больным плохо, особенно Бологову. Похоже, там набралось порядком дыма еще перед тем, как задраили дверь.

– Пусть включают систему очистки. Но только в лаборатории. Остальные пока потерпят.

Прошло пятнадцать минут. Трижды звонил телефон. Дыму прибавилось, дышать становилось все труднее. За это время на центральном собралась группа моряков, снаряженная для тушения пожара. В задней части поста снова открылась дверь, и еще одно облако дыма ворвалось внутрь.

Это был Рукавишников. Он потерял столько сил, что ему пришлось помогать снять дыхательный аппарат и комбинезон. По лицу ручьями струился пот. Костюм и волосы также были мокрые от пота, хоть выжимай. Однако на его лице сияла торжествующая улыбка.

– Утечки пара нет, это точно, – произнес он, с трудом переводя дух. – А пожар – внизу, в дизельном. Искры летят во все стороны, но пламя небольшое. Очаг пожара в правой турбине низкого давления. Горит изоляция.

– Ты заработал свою медаль, Анатолий, – заявил Грубозабойщиков, – даже если мне придется самому ее изготовить… – Он повернулся к аварийной группе. – Турбина по правому борту. Работать по четыре. Не больше пятнадцати минут. Лейтенант Ревунков, отправляйтесь с первой партией. Ножи, кувалды, молотки, углекислотные огнетушители… Обшивку сперва обработать, потом отдирать. Будьте осторожнее, из-под нее может вырваться пламя. Ну, насчет паропроводов предупреждать не стану… Все.

После того, как партия покинула центральный, майор обратился к Грубозабойщикову:

– Как долго это продлится? Десять минут, четверть часа?

Тот мрачно взглянул на майора.

– Самое малое три, а то и четыре часа. Это если повезет. Там такие джунгли, что сам черт ногу сломит. Вентили, трубы, конденсаторы, да еще километры паропроводов, к ним не прикоснуться. Там и в обычных-то условиях работать невозможно. Слой тепловой изоляции – сантиметров десять, установлен на веки вечные. Каждый сантиметр, какой они отдерут, придется обрабатывать порошком, иначе пропитанная маслом изоляция снова вспыхнет.

– Маслом?

– В том-то и беда, – объяснил Грубозабойщиков. – Без смазки никуда. В дизельном полным-полно всяких машин и масла тоже. А эта тепловая изоляция гигроскопична, впитывает масло, как губка.

– Но почему она загорелась?

– Самовозгорание. Лодка прошла уже свыше шестидесяти тысяч миль, так что изоляция очень сильно изношена и пропиталась маслом. Мы почти все время идем полным ходом, турбины, черт бы их побрал, перегрелись, вот и… Анатолий, от Карпенкова никаких известий?

– Никаких.

– Он там уже четверть часа.

– Пожалуй… Когда я уходил, он как раз начал надевать костюм, он и Череповский. Сейчас позвоню в кормовой… – Повесив трубку, Рукавишников нахмурился: – Из кормового докладывают, что они оба ушли двадцать минут назад. Разрешите выяснить, в чем дело, товарищ командир?

– Оставайтесь здесь. Я не хочу…

В эту минуту с грохотом распахнулась кормовая дверь, и оттуда, шатаясь, вывалились два человека. Один почти падал, а второй поддерживал его. Закрыв за собой дверь, оба сняли противогазы. В первом человеке Дроздов узнал матроса: он уже приходил с Ревунковым, а второй был Карпенков. Кавторанг находился в полубессознательном состоянии, но упорно боролся с полным помрачением рассудка.

– Череповский, – выдавил он из себя. – Пять минут назад… Мы возвращались…

– Череповский, – тихо, но требовательно повторил Грубозабойщиков. – Что с ним?

– Упал… В турбинный отсек… Я вернулся… спустился за ним, попытался поднять его по трапу. Он закричал… Господи, как он кричал… Я… Он… – Карпенков осел на стуле и тотчас бы упал, если бы его не подхватили, посадили обратно.

– У Череповского или перелом, или повреждение, – сказал Дроздов.

– Черт! – негромко выругался Грубозабойщиков. – Перелом. Этого еще недоставало… Иван, прикажи Карпенкова перенести в матросскую столовую… Перелом!..

– Попрошу приготовить мне защитное снаряжение, – торопливо вмешался Дитковский. – Захвачу из медпункта медицинскую сумку.

– Вы? – Грубозабойщиков покачал головой. – Очень вам признателен, но не могу…

– Да бросьте вы свои дурацкие уставы, – проговорил Дитковский. – Имейте в виду, командир, я тоже на борту. Так что тонуть будем вместе.

– Но вы не знаете, как обращаться с аппаратурой…

– Научусь! Что тут сложного? – упрямо проговорил Дитковский и, не дождавшись ответа, вышел.

Грубозабойщиков взглянул на Дроздова. На нем были очки, но они не могли скрыть его озабоченности. В его голосе прозвучала необычная для него нерешительность.

– Вы полагаете…

– Разумеется, Дитковский прав. У вас нет другого выбора. Если бы Кузнецов был здоров, вы бы отправили его туда, не задумываясь. Кроме того, Дитковский хорошо знает свое дело.

– Вы еще не были там внизу, Андрей Викторович. Это настоящие джунгли.

– Не думаю, что Дитковский начнет там перевязывать или фиксировать. Он просто сделает Череповскому обезболивающий укол, чтобы парня можно было без хлопот перенести сюда.

Грубозабойщиков кивнул, поджал губы и отправился к ледомеру.

– Ну, что, Владимир Владимирович, плохи наши дела? – спросил Дроздов у Тяжкороба.

– Да, Андрей Викторович. Хуже не бывает. Обычно воздуха нам хватает на шестнадцать часов. Но сейчас почти половина запаса практически непригодна для дыхания. Оставшегося воздуха нам хватит на несколько часов. Мы в безвыходном положении. Если не включим систему очистки воздуха, то работающим в турбинном отсеке придется туго. Видимость почти нулевая, да еще кислородные маски… Но если включить систему регенерации, то в машинное пойдет кислород и пожар усилится. Кроме того, при этом будет расходоваться все больше энергии, которая нужна для запуска реактора.

– Весьма утешительно, – проронил Дроздов. – А сколько потребуется, чтобы вновь пустить реактор?

– Не меньше часа. Естественно, после того, как пожар будет потушен и все будет досконально проверено.

– По мнению командира, на тушение пожара уйдет три или даже четыре часа. Выходит в общей сложности пять. Это очень много. Почему не потратить немного энергии, чтобы поискать полынью или вернуться в ту, в которой мы были?

– Слишком большой риск. Тут я согласен с командиром. Не стоит искать лишних приключений на свою голову.