32
– Погружение прекратилось! – Эти слова прозвучали гласом господа в пустыне.
Значит, не все уставились на динамик. Матрос с бьющейся на шее жилкой, сидевший у пульта глубины, продолжал выполнять свои обязанности.
– Она остановилась, – подтвердил и командир БЧ-4. Его голос с едва заметным кавказским акцентом чуть дрогнул.
Никто не произнес ни единого слова. С изуродованных рук Тяжкороба продолжала капать кровь.
Дроздову показалось, что на лбу у Грубозабойщикова выступила испарина, но он мог и ошибиться.
Палуба у них под ногами все так же содрогалась. Могучие механизмы изо всех сил старались вырвать «Гепард» из смертельной бездны. Дроздов уже не видел шкалы глубиномера, командир БЧ-4 наклонился над нею так низко, что почти закрыл ее от него своим телом.
Прошло две минуты, показавшихся им долгими, как високосный год, сто двадцать бесконечных секунд, в продолжении которых они ждали, когда море вот-вот прорвется в корпус лодки и поглотит всех их навсегда. Затем командир БЧ-4 произнес:
– Десять метров… Вверх…
– Ты уверен? – переспросил Грубозабойщиков.
– Мамой клянусь! – радостно выкрикнул офицер с кавказским акцентом.
– Подожди, когда выкарабкаемся, – осторожно заметил Грубозабойщиков. – Еще бы сотню метров – и тогда у нас появится шанс. По крайней мере, пятьдесят на пятьдесят…
– Подъем продолжается, – перебил его офицер. – Глубина уменьшается. Скорость подъема растет.
Подойдя к пульту глубины, Грубозабойщиков стал наблюдать за медленным перемещением стрелки глубиномера.
– Сколько пресной воды осталось?
– Двадцать процентов.
– Прекратить продувку цистерн с пресной водой. Машинам – средний ход назад.
Рев сжатого воздуха почти стих, палуба тоже почти перестала дрожать под ногами.
– Скорость подъема без изменений, – сообщил командир поста погружения и всплытия. – Тридцать метров вверх.
– Отставить продувку цистерн с топливом.
Рев сжатого воздуха стих окончательно.
– Все машины – малый назад.
– Глубина уменьшается.
Грубозабойщиков достал из кармана шелковый платок и вытер лицо и шею.
– Я тут малость разнервничался, – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Никто случайно не заметил?
Он взял микрофон, его голос разнесся по всему кораблю.
– Говорит командир. Все в порядке, мы начали подниматься. Можете расслабиться и получить удовольствие. Но для любознательных сообщу: мы и сейчас еще на сто метров глубже предельной глубины. Всем постам! – он внезапно стал серьезным. – Доложить о повреждениях!
Захрипел микрофон, принимая доклады из отсеков.
– Первый отсек – повреждений нет… реактор – повреждений нет… трюмный отсек – повреждений нет…
– Пронесло? – улыбнулся Тяжкороб, подмигнув Дроздову.
И в этот момент микрофон захрипел снова.
– Пробоина во втором отсеке. Поврежден главный впускной клапан.
– Течь? – Грубозабойщиков наклонился к микрофону.
– Пока небольшая.
Командир обвел глазами помещение. Люди застыли на своих постах. Грубозабойщиков повернулся к старпому.
– Володя, тебе идти.
– Где наша не пропадала! – Тяжкороб бросился в коридор.
– Продуть носовые цистерны, – приказал командир. – Володь, что с течью? – спросил он через минуту в микрофон.
– Заводим пластырь…
– Помощь нужна?
– Пластолит кончается…
– Быстро НЗ-пластырь на нос, – распорядился Грубозабойщиков.
Тут же двое или трое из рубки бросились выполнять приказание.
Глубиномер показывал триста десять метров – все еще больше предельной глубины. Корпусные переборки угрожающе скрежетали. Лодка скрипела, как старый парусник под напором ветра. Рулевой, вобрав голову в плечи, не отводил взгляда от приборов. Тяжкороб, отодвинув его плечом, сам стал к штурвалу. Он до боли в пальцах стиснул здоровой рукой штурвал, почувствовав выступивший на лбу пот.
Через пять минут, показавшихся вечностью, микрофон донес хриплый голос вахтенного.
– Кажись, все… Включаю насосы.
Послышался шипящий звук стравливаемого воздуха. Лодка, задрав нос кверху, стала постепенно выравниваться.
У командира отлегло от сердца.
– Плавно и медленно на перископную глубину, – сказал он, передавая штурвал рулевому. – Следите за ускорением.
Дроздов чувствовал себя так, словно его только что пропустили через мясорубку.
– Кто угостит сигареткой? – произнес Тяжкороб, появляясь на центральном. Повернувшись к Дроздову, он пояснил: – Никогда в жизни не курил, теперь закурю.
– После такого можно и запить, – сказал Грубозабойщиков. – И пить без перерыва всю оставшуюся жизнь… Но лучше напоить тех, кто построил этот корабль… Водки всем, – приказал он вахтенному.
– По такому случаю можно и коньячка, – осторожно заметил старпом.
– Тебе, может, и коньячка, а мне водки, – командир внезапно умолк, потом резко спросил: – Что у тебя, Володь, с рукой?
Тяжкороб поднял левую руку и удивленно посмотрел на нее.
– Видно, об эту проклятую дверь в торпедном отсеке… Вон там аптечка. Андрей Викторович, не забинтуете?
Внезапно он отдернул руку.
– Вот черт! – виновато произнес он. – Совсем забыл. Хрен с ней, с рукой. Артур! Как он там? Его же здорово стукнуло!
Дроздов снова взял его руку.
– Спешить незачем. Артуру теперь все равно.
– Черт возьми! – У Тяжкороба на лице возникло выражение потрясенности от того, что он слышит. – Когда он придет в себя?..
– Он больше не придет в себя, – сказал Дроздов. – Он мертв. Размозжило затылок.
– Что? – Если бы Тяжкороб вовремя не опомнился, майору бы не поздоровилось. – Что вы сказали?
– Мертв, – повторил майор. – Убит.
Грубозабойщиков пристально посмотрел на него, на его лишенном выражения лице, казалось, жили только глаза, испытующие, усталые и внезапно постаревшие. Он сам весь как-то разом состарился. Резко развернулся, подошел к командиру поста погружения и всплытия, сказал ему несколько слов и вернулся.
– Идите со мной, – коротко бросил он майору.
