14
Как только русское гидрографическое судно скрылось за прояснившимся горизонтом, Олаф Хендриксон попытался связаться по рации с базой. Ему хотелось успокоить друзей на берегу: ровным счетом ничего страшного не произошло. Скорее всего, действительно – мирные ученые, исследующие акваторию Гренландского моря. Ни расспросов назойливых не было, ни тем более угроз. На него лично русский моряк произвел самое приятное впечатление. Второй, его спутник, правда, каким-то угрюмым показался, не сказал ни словечка, стоял набычившись… Хотя, может быть, у него зубы болели? Или качку плохо переносит… В любом случае за добрые слова и две бутылки водки русским – спасибо! Не так уж страшен черт, как его малюют, нельзя, право, всех без разбора в дурных намерениях подозревать.
Ничего, однако, из затеи Хендриксона не получилось: только треск стоял в наушниках такой, словно горсть патронов в печку бросили.
Ни квалификацией, ни опытом Валентины Берестецкой норвежец не обладал, а потому ничего дурного не заподозрил. Списал все это радиобезобразие на атмосферные помехи – на то оно и Заполярье, – беззлобно выругался и попытки свои оставил. К чему упираться? До указанной Стеценко точки осталось не более получаса хода, на месте покрутиться с часок, посмотреть своими глазами что к чему, взять пробы воды и можно возвращаться на базу. Там и без радио все расскажем!
С палубы катерка вдруг послышались встревоженные крики. Олаф отложил рацию в сторону и выскочил из тесноватой каюты наружу. Что еще случилось?!
Совсем рядом, не далее как в фарлонге, из волн Гренландского моря всплывало длинное сигарообразное тело, чем-то похожее на гигантскую акулу.
«Не много ли неожиданных встреч?! – лихорадочно подумал Хендриксон, чувствуя в груди противную холодную тяжесть. – Сначала русские, а теперь, похоже, наши союзнички, не к ночи будь помянуты! Только их мирным судном уж ни при какой погоде не назовешь. И чему, интересно, обязаны? Ох, не к добру все это… Во что же мы ввязались?!»
…На крыле мостика R-170 стояли трое: капитан Ричард Мертон, Роберт Хардер и командир спецотряда «морских котиков» Уильям Хаттлен. Все трое внимательно разглядывали приплясывающий на волнах небольшой катерок под двумя флагами.
– Вот они-то мне и нужны, – промурлыкал Хардер чуть ли не ласково. – Сейчас мы спустим наш катер, подойдем к этим засранцам и немного с ними пообщаемся.
– Послушайте, Роберт, – резко, не сдерживая неприязни, сказал капитан Мертон, – зачем вам это нужно? Мало вам позора после встречи с русскими? Теперь еще от норвежцев щелчок по носу получить не терпится?
– Нет, это вы послушайте, Ричард, – голос Хардера оставался совершенно спокойным, но глаза полыхнули яростью. – Вам достаточно четко и подробно разъяснили уровень моих полномочий еще в Рейкьявике. Но вы, видимо, чего-то недопоняли. Пора внести полную ясность. На время проведения операции вы, капитан Мертон, подчинены мне. Вопросы здесь задаю я, решения принимаю тоже я и никто другой! Знаете почему? Потому что ответственность за результат несу, опять-таки, я! Никаких рассуждений на тему того, что вы капитан и поэтому хозяин на судне, я не потерплю. Вот после успешного завершения задания – хозяйничайте сколько душе угодно, но не до!
– Вы… Вы не смеете так говорить со мной! – глухо, со сдавленной яростью произнес моряк. – Здесь боевой корабль американского военно-морского флота, а не гнусное шпионское гнездо!
Хардер уперся в белое как мел лицо капитана R-170 тяжелым взглядом пустых, словно вовсе без зрачков, глаз.
– Вот даже как… В таком случае расставим точки над «i». Уильям Хаттлен и его спецгруппа подчиняются лично мне. Подтвердите, Билли.
– Да, это так. – Большому Биллу явно не нравилась свара между начальством. – Я получил самый строгий и недвусмысленный приказ. Я его выполню.
– Именно, – удовлетворенно продолжил Хардер. – Поэтому при первых же признаках неповиновения, капитан Мертон, я силами спецгруппы арестую вас как государственного преступника и предателя своей страны. Я знаю, команда вашей субмарины прекрасно относится к вам, но с «морскими котиками» Большого Билла вашим щенкам не совладать. Мало того, в случае самого малейшего сопротивления оно будет квалифицировано как «бунт на борту военного судна, находящегося в боевом походе». Знаете, что за такое полагается даже в мирное время?
Ричард Мертон промолчал. Лишь губу закусил до крови и сжал обеими руками леер мостика так, что, казалось, сталь не выдержит.
– Наш разговор, я полагаю, закончен?! – закрепил свою победу цэрэушник и добавил со злым нетерпением: – Спускайте катер на воду. Хаттлен, возьмете с собой троих… нет, четверых своих ребят. Пошевеливайтесь, Билли! Да, вот еще что, капитан Мертон, я запрещаю вам выходить в эфир и сообщать, что мы встретили гринписовский катер. Запись об этом в судовом вахтенном журнале я также запрещаю делать.
Уже через пять минут катер с американцами, постукивая мотором на малом ходу, подошел почти вплотную к гринписовскому суденышку. Норвежцы заглушили двигатель и настороженно выжидали: что же дальше? Хардер глушить мотор не стал, его катер описывал вокруг гринписовского медленные сужающиеся круги. Американец достал мощный мегафон, из тех, что россияне прозвали «матюгальниками».
– С вами говорит офицер вооруженных сил США, – голос Хардера и так благозвучностью не отличался, а приобретя жестяной тембр матюгальника, стал и вовсе непередаваемо противным. – Нам наплевать, чем вы тут занимаетесь. Но у вас на борту находится русский. Интересы Соединенных Штатов и Североатлантического альянса требуют, чтобы он незамедлительно был передан нам. После этого можете проваливать к чертовой матери – мешать не будем.
Слова Хардера вызвали среди экологов недоуменный шок. Не столько даже своей беспрецедентной наглостью и грубым хамством. Но откуда проклятый янки знает о маркшейдере Стеценко?
Андрей Павлович побледнел. Английский язык он знал вполне прилично и требование американца прекрасно понял.
«Ай-ай-ай, вот влетел так влетел, – сумбурно крутилось в мозгу Стеценко. – Главное, ведь не сказал никому в Баренцбурге, куда меня понесло. Чего это у них рожи удивленные такие? Ребенку ясно: кто-то с их базы американцам постукивает, сливает информацию, сука продажная. Неужели сдадут вот так, запросто? Ну, нет! Хрена я им дамся!»
Сдавать его, однако, никто не собирался. Норвежцы, собравшись в компактную кучку вокруг Хендриксона, быстро и возмущенно переговаривались. Американских вояк они любили ничуть не больше русских.
– Мы швартуемся, – продолжал меж тем надрываться Хардер. – Приготовьтесь принять шварт-тросы.
Теперь уже и американцы заглушили мотор, их катер по инерции подходил все ближе к гринписовскому и через минуту-другую должен был столкнуться с ним бортами. Приходилось на что-то решаться.
– Бент, – взволнованным сдавленным голосом обратился Хендриксон к одному из стоящих рядом с ним парней, – ты лучше всех нас умеешь обращаться с этой посудиной. Когда они подойдут совсем близко – запускай дизель на полные обороты, дай форсаж. И разверни корму им в борт. Нет, я и без тебя понимаю, что перевернуть их нам не удастся. Но если выполнишь все грамотно, то на таком расстоянии тонна воды на палубу от нашего винта американцам обеспечена. Они отяжелеют и осядут, с таким довеском им нас не догнать. Лодка? Чушь! Кто мы такие, чтобы преследовать нас на боевой субмарине?! Но даже если… Все равно уйдем: лодка слишком неповоротлива, а мы юркие. Что они нам сделают? Не пальбу же откроют, в самом-то деле!
Бент не подвел, и поначалу хитроумный замысел Хендриксона дал очень неплохие результаты. Катер экологов буквально подпрыгнул, словно играющий дельфин; струя из-под его винта ударила американцам в борт и через борт с расстояния менее двух метров. Их качнуло так, что сам Хардер и трое «котиков» не удержались на ногах. С веселым журчанием стылая водичка Гренландского моря потекла по палубе американского катера. Отличный холодный душ для остужения излишне горячих голов! Пока американцы опомнились, гринписовское суденышко было уже метрах в семидесяти и быстро уходило. А ведь еще мотор запустить надо, воду откачать! Только потом в погоню можно бросаться, но потом станет поздно! Так что были у Олафа с товарищами неплохие шансы скрыться, если бы…
Если бы не произошло то, во что Хендриксон, задумывая свою каверзу, поверить не мог! Носовая турель американского катера плавно развернулась в сторону уходящих норвежцев, ствол крупнокалиберного «RW-90» порыскал туда-сюда, и над водой раздался характерный звук: точно палкой по штакетнику провели.
Стоявший за рукоятками пулемета Роберт Хардер оказался отменным стрелком. Или ему просто повезло. С первой же очереди, пущенной им низко, под самую корму норвежцев, Хардер намертво заклинил шток, на котором крепилось перо руля. Катер под двумя флагами немедля потерял управление: сначала его развернуло левым бортом к волне, а затем он стал описывать широкую циркуляцию. Так оно обычно и бывает, когда никакими силами не повернуть штурвал.
Вот когда норвежцев проняло по-настоящему, до печенок! На палубе катерка разгоралась натуральная паника, американцы меж тем неумолимо, хотя и медленно, приближались. Теперь от них не уйти. Сопротивляться? А чем?! Никакого оружия на катере нет, а хоть бы и было – не потянут они против профессиональных вояк. Тем более, когда у них на носовой турели «RW-90» установлен. Из этого правнука всемирно прославленного «Ремингтона» их катерок пополам разрезать можно.
Нет, одна единица оружия на гринписовском катерке все же была. На стенке каюты висела старинная, бог знает какого года выпуска двустволка, заряженная двумя патронами с бекасиной дробью. Стеценко еще в самом начале их похода обратил внимание на это грозное оружие и с некоторым недоумением поинтересовался у Хендриксона: на кой леший защитникам природы такая смертоубийственная штука?
Оказалось, что именно для защиты природы! А конкретнее – эндемического вида шпицбергенской гаги, занесенной в международную Красную книгу. Гнездовья этой редкой птицы повадились разорять вездесущие, не в меру расплодившиеся серые вороны, которых и отстреливали по мере сил – без особого, впрочем, успеха – местные борцы за экологическое равновесие. Кому-кому, а вороне опасность исчезнуть с лица Земли не угрожает, она еще всех нас переживет!
В этот драматический момент Андрей Павлович внезапно вспомнил о старом ружьишке. Повинуясь непреодолимому импульсу ярости, он метнулся в каюту, сорвал двустволку со стены и выскочил на палубу.
Как раз вовремя! Американцы были уже в пяти метрах. Даже Хаттлен, побывавший в очень непростых переделках, несколько опешил, увидев неожиданно направленные на них ружейные стволы. В такие секунды как-то не до классификации того, из чего сейчас получишь в упор. Тут даже крохотное дуло пневматической винтовки, в просторечии «воздушки», величиной с железнодорожный тоннель покажется!
Издав хриплый рев «Ах вы, с-суки!», Стеценко вжарил дуплетом. Только вот не приучен был Андрей Павлович стрелять в живых людей, разве что в детстве, из рогатки. Это ведь ох как непросто – человеку в лицо пальнуть. Поэтому бессознательно взял он поверх голов. А жаль! С такого расстояния и бекасинник много чего понаделать может. Зато сопроводил Стеценко свой залп таким дополнительным залпом виртуозного русского мата, что услышь его те самые вороны, так в одночасье с перепугу передохли бы!
Печально, что «морские котики» – отнюдь не вороны. Еще печальнее то, что Хардер, видимо, имел представление о русском мате, – чему их там только в Лэнгли не учат! – а потому русского, в котором был заинтересован, опознал сразу. Большой Билл, первым перепрыгнувший полоску воды между двумя катерами, одним ловким движением вырвал двустволку из рук Стеценко. Коротко, без особой злобы ударил в солнечное сплетение. Андрей Павлович кулем осел на палубу. «Вот так, – мелькнуло в голове сквозь обжигающую грудь боль, – отыгрался хрен на скрипке…»
Никакого сопротивления «зеленые», как и предполагал Хардер, не оказали, хоть из всей абордажной команды лишь он был вооружен автоматическим десятизарядным австрийским «хорном». Норвежцев даже не били, просто уложили вниз физиономиями на палубу. Хардер, приказав командиру «котиков» глаз с русского не спускать, подошел к Хендриксону, безошибочно опознав в нем старшего в этой разношерстной компании.
– А теперь ты, – ласково сказал Хардер, ткнув ствол пистолета в живот Олафа, – тихонько так проследуешь со мной в каюту вашего вшивого катера. Рация у вас там, да? Ну а где ж ей еще быть… Не дергайся! В этом году модно стрелять именно в живот. Похабная, скажу я тебе, смерть!
– Я не… – начал норвежец.
– Ты – да, – еще более ласковым голосом возразил Хардер. – Ты, викинг засраный, сейчас передашь, что ваш катер только что был обстрелян русскими. У тебя есть альтернатива. Желаешь умереть героем? Только учти, еще раз говорю: больно будет очень! А мне что: не ты, так кто-то другой передаст.
Тридцатилетний уроженец Торнхейма, борец за охрану природы Олаф Хендриксон был отличным парнем, но никак не героем. Подняв голову, он увидел глаза этого психа, который сначала обстрелял их мирный катер, а теперь… И понял: ведь впрямь убьет! Таким, как он, человека убить проще, чем высморкаться.
– Связи нет, – дрожащим голосом сказал Хендриксон, входя в каюту. Всей спиной он чувствовал дуло «хорна» точно между лопатками. – Не было связи. Помехи.
– Будет связь, – уверенно возразил Хардер. – Ты вызывай базу-то. И без шуток: вашу частоту я знаю.
И точно – связь, как по волшебству, наладилась. Помехи странным образом прекратились.
– Что?! – откликнулась база. – Этого не может быть, повторите! То есть как это обстреляли? Те самые русские?!
К великому сожалению, на радиоточке гринписовской базы в этот момент не было Валентины Берестецкой. Она бы точно не поверила в такой бред, заподозрила бы неладное. Но… связь обеспечивал ее дублер, молодой итальянский эколог…
– Не верят… – огорченно покачал головой Хардер. – Вот же народ недоверчивый пошел! А ты повтори, подтверди. Не тяни резину, пошевеливайся, а то у меня палец на спусковом крючке занемел совсем, как бы несчастного случая не вышло. Ну!
Что Хендриксону оставалось? Пришлось повторить…
– Достаточно, – удовлетворенно мурлыкнул цэрэушник.
Затем одним резким движением выхватил портативную рацию из рук норвежца, швырнул на пол и дважды выстрелил в нее. В крохотном пространстве каюты грохот выстрелов буквально оглушил Хендриксона. Мерзко завоняло удушливой пороховой гарью. С палубы послышались отчаянные крики перепуганных гринписовцев.
– Все. Выходи. Успокой своих приятелей. Целый ты, как видишь, пусть и они этому факту порадуются.
Через несколько минут Роберт Хардер, Большой Билл со своими «морскими котиками» и захваченный ими гражданин России Андрей Павлович Стеценко покинули палубу гринписовского катерка. Норвежцы вздохнули с облегчением, хоть к нему примешивалась изрядная толика стыда: своего гостя они отстоять не сумели. Но вот сейчас проклятые янки уберутся восвояси, можно будет починить рулевое управление, запустить дизель, в который, слава всевышнему, бесноватый американец не угодил, и немедленно удирать на базу. А уж там… Там они молчать не будут! Потихоньку и русского вытащат, не съедят же его эти психи!
Рано радовались! Когда это ЦРУ таких свидетелей оставляло…
Американский катер отошел не более чем на пятьдесят метров, после чего вдруг вновь развернулся носом к норвежцам.
А затем началось такое, что у Ричарда Мертона, прекрасно видевшего все происходящее с мостика своей субмарины, буквально волосы встали дыбом. Хардер снова оказался у носовой турели, и «RW-90» начал выплевывать очередь за очередью. Цэрэушник прицельно бил по гринписовскому катеру!
Трех человек пули, свинцовым веером прошедшиеся по палубе, уложили на месте. Еще одного тяжело ранило: перебитая рука висела на клочьях кожи. Молодой парень сразу же потерял сознание, и его смерть от острой кровопотери и болевого шока была вопросом ближайших минут. Бент успел нырнуть за палубную надстройку, в его руках откуда-то оказался оранжевый спасательный жилет, и теперь обезумевший от дикого страха норвежец лихорадочно пытался нацепить его.
Хендриксон в первые секунды обстрела уцелел, он метнулся вслед за Бентом, понимая, что спасение, хоть ненадолго, лишь в воде! За корпусом расстреливаемого суденышка. Он не успел.
Пуля ударила Олафа в грудь под очень острым углом, поэтому не убила сразу. Она сломала ребро и, отрикошетив от него, застряла в левом легком.
Из уголков рта у норвежца стекали капельки темной крови. Он закашлялся, кровь тут же потекла сильнее, капельки стали сливаться в струйку. Из ноздри вдруг выдулся розовый пузырь.
Он с трудом сплюнул заполнившую рот кровь, смешанную с тягучей слюной. Сдержал, собрав остаток сил, новый приступ кашля.
Кровотечение чуть замедлилось: снова капелька за капелькой. Такие яркие на фоне смертельно побелевших губ… Хендриксон тяжело рухнул на колени. Рядом с трупами своих друзей, на залитую их кровью палубу. Он даже не терял сознания, не проваливался в милосердное забытье, лишь голова стала пустой и гулкой, а боль как бы отделилась от его тела, зажила собственной жизнью…
Расширенными, побелевшими от ужаса глазами смотрел на жуткую бойню Стеценко. Он весь дрожал противной мелкой дрожью, зубы выбивали дробь. Проняло даже невозмутимого, ко всему привычного Хаттлена: Большой Билл закусил губу и отвернулся.
Хардер меж тем повел стволом пулемета вверх-вниз, а затем справа налево, по ватерлинии катерка. Еще раз. И еще!
Трех очередей крупнокалиберного пулемета старой посудине хватило за глаза: катер даже не затонул, он попросту развалился. Среди обломков мелькнуло слабо шевелящееся оранжевое пятно: Бент в спасательном жилете. Единственный оставшийся в живых из экипажа. Хендриксон ушел под воду мгновенно, как только соскользнул с накренившейся, рассыпающейся палубы.
«Сейчас он добьет и этого, – холодно, как-то отстраненно подумал Андрей Павлович. – Нет, не добивает… Ах, да, конечно! Зачем? Вода-то, хоть сейчас август, всего три градуса… Пять минут проживет парнишка, от силы – десять. Господи, боже мой, что же это творится?!»
Катер американцев описал широкую дугу и через несколько минут ошвартовался у подлодки. Из ствола «RW-90» лениво струился дымок. Первым на крыло мостика прыгнул Роберт Хардер. Лицо его раскраснелось, ноздри раздувались, словно он все еще продолжал всаживать очередь за очередью в беззащитное гринписовское судно.
– У вас, дорогой мой, – злобно усмехнулся Хардер прямо в смертельно бледное лицо капитана, – такой вид, словно вы твердо решили повеситься и только никак подходящего крюка не найдете. Право, не стоит так переживать, вы все же военный, а не старлетка.
Тут на лице Мертона проступило такое выражение, будто его сильно тошнило. Капитан ощущал настолько тяжкое бремя горечи и бессильного гнева, что оно физически сгибало ему плечи. Почти не разжимая губ, он выплюнул:
– Да, я военный, а не убийца, понял ты, мясник? – В словах капитана слышалось обжигающее презрение. – Не думай, что это сойдет тебе с рук. Я молчать не буду.
– Сколько угодно, – шутовски раскланялся Хардер. – Но после окончания операции. А сейчас, Дик, дружище, ты ни-че-го не видел. Не заставляй меня еще раз напоминать тебе, что такое «бунт на борту военного судна, находящегося в боевом походе». То, что произошло, это мои, а не твои проблемы. И я приказываю: готовить лодку к экстренному погружению. Всем вниз. Э-э, Билл! Останьтесь-ка со мной на мостике. Вместе с нашим уловом.
– Буду краток, – он повернулся лицом к Стеценко, – и не притворяйся, что не знаешь английского, все ты знаешь. В том числе и то, куда свалился ваш спутник, о котором ты пел придуркам с базы. И сейчас ты скажешь координаты мне.
– А не пойти ли тебе… – и Андрей Павлович высказал этому убийце все, что думал о нем, его родителях, его стране и армии, в которой Хардер служит. На качественном русском.
Хардер слушал Стеценко, полуприкрыв глаза, как ценитель и знаток симфонической музыки изысканную рапсодию. Потом коротко ткнул маркшейдера указательным пальцем чуть ниже правой ключицы. Стеценко едва пополам не сложился от пронзившей все тело чудовищной боли.
– Ты мне даже не очень нужен, – задумчиво, словно бы к самому себе обращаясь, сказал американец. – Координаты у меня и так имеются. Разве уточнить немного, не такая уж большая плата за твою никчемную жизнь. Главное, чтобы ты эти координаты кому другому не выболтал…
«А опоздал же ты, сволочь, – сквозь пелену боли остро обрадовался Андрей Павлович. – Кому надо, тот уже знает. А вот ты об этом, о том, что я нашему моряку рассказал, выходит, не знаешь! Значит, что? Значит, надо попробовать тебя, паскуду, объегорить. Мне теперь помирать никак нельзя. Пока я тебе, сучара, веселую жизнь не устрою. Так. Надо показать, что я перепуган до смерти. Хотя, что там, будто и вправду не перепуган! Но не сломался пока. А нужно, чтобы он решил, будто он меня сломал!»
– У тебя есть выбор, – продолжил Хардер. – Или останешься на палубе, а мы погружаемся, или сотрудничаешь, тогда станешь американским гражданином. Я не шучу! Ну?!
Стеценко кивнул, затем низко опустил голову.
И вот уже серый корпус американской субмарины с наглухо задраенными люками медленно, словно нехотя, провалился в такие же серые воды Гренландского моря. Над волнами повисла мрачная, гнетущая тишина. Лишь жалкие обломки норвежского катера в расплывающемся по воде пятне солярки мерно покачивались вверх-вниз.
И трупы…