13
Олаф Хендриксон вышел на связь с экологической базой сразу же, как только с их катерка заметили идущее навстречу судно под российским флагом. Стараниями Валентины Берестецкой, опытного и талантливого радиоинженера, системы связи у «зеленых» были отлажены идеально. И многое, если не все, в дальнейшем поведении экипажа гринписовского катера объяснялось именно тем, что Хендриксон поддерживал постоянный радиообмен с руководством, точнее, с самыми авторитетными людьми базы.
Поначалу, когда с «Арктура» предложили помощь, с базы пришла рекомендация ни в какие контакты с русскими моряками не вступать и, отказавшись от помощи, прекратить переговоры с «Арктуром». Проще говоря, проигнорировать российское судно, будто его вовсе нет. Поскольку этот совет полностью совпадал с точкой зрения самого Хендриксона, он именно так и поступил. Но затем, когда русские проявили вежливую настойчивость и предложили неформальную встречу, как бы для обмена любезностями, на базе слегка перетрухнули. «Зеленые» из тех, кто постарше, еще сохранили на подсознательном уровне представление о России как могучей и агрессивной сверхдержаве. Ее ведь в совсем недавние времена «империей зла» именовали! Кто его знает, что у «русского медведя» на уме? Опять же, загадочная славянская душа, то да се… Стоит ли дразнить столь откровенным пренебрежением? Ну, хотят они «неформально встретиться» – так и ладно!
Вот в таком ключе Хендриксону и рекомендовали поступить. Но с оговоркой: а вдруг никакие это не «мирные гидрографы», а замаскированные вояки? Тогда и ежику понятно, чего им тут понадобилось и зачем они в гости набиваются! Поэтому об истинных целях катерка и вообще о загадочном объекте – ни слова! О том, что на борту катера делает маркшейдер Стеценко, тоже говорить не стоит. Помогает, вот и все! И еще: радиообмен с базой лучше бы временно прекратить. Потому как есть некоторая вероятность, что русские моряки нащупают несущую частоту и подслушают их переговоры. А зачем это надо? Вот когда их визит закончится, тогда пусть Хендриксон выйдет на связь и поделится впечатлениями. А по большому счету – действуйте, Олаф, по собственному усмотрению и разумению. Мы вам, в конце-то концов, не начальство, у нас тут начальства вообще не бывает. Так, «старшие товарищи»…
Пятеро «старших товарищей» собрались в щитовом домике кают-компании базы – попить кофейку и попутно обсудить ситуацию. Шестой была Валя Берестецкая.
Валентина очень ценила возможность работать на международной экологической базе. Нет, не из-за денег. После развода бывший муж, Свен Нильебьерн, материально обеспечил Берестецкую по самое не хочу. Как и многие из «зеленых», за свою работу здесь Валентина не получала ни единой норвежской кроны. При необходимости еще и приплатила бы, пожалуй. Потому что тогда, пять лет тому назад, встреча с молодыми энтузиастами природоохранного движения спасла ее от жесточайшей депрессии.
В тот ужасный год молодая женщина вдруг осталась совсем одна в чужой стране, да еще с неважным знанием языка. Ни друзей, ни даже знакомых! Да и не в языке ведь оказалась главная проблема, язык-то она освоила на удивление быстро, а в совершенно непривычной, чуждой психологической атмосфере.
В Лонгйире, среди норвежцев, ей было невыносимо одиноко. Нет, примитивной ксенофобкой Валентина не была, положительные стороны этого народа она видела прекрасно. Они сдержанны, практичны, на зависть упорны в достижении цели… Но – как казалось тогда Берестецкой – вся их жизнь – запрограммированная обыденность. Непоколебимая, туповатая удовлетворенность повседневностью. Для молодой интеллигентной русской женщины жить в таком окружении – врагу не пожелаешь! Потом, со временем, прижившись и пообвыкнув, Валя поняла, что была несправедлива в своем отношении к норвежцам. Но тогда… ведь выть порой от тоски хотелось!
Возвращаться в Россию? Нет, этого она позволить себе не могла: мешали гордость и оскорбленное самолюбие. Кроме того, была еще одна причина…
И она осталась в опостылевшем Лонгйире, все глубже погружаясь в острую тоску и ощущение собственной никчемности. Дни смешались с ночами, закрутились в каком-то сером хороводе. Выхода не было, хоть веревку мыль…
Вот в этот далеко не лучший момент своей жизни Валентина Берестецкая встретилась с молодыми экологами с международной гринписовской базы. Она сразу почувствовала в «зеленых» родственные души: люди открытые, задорные, веселые, воодушевленные прекрасной идеей – сделать планету чище. У нее появились друзья, появилась цель и, наконец, появилась осмысленная работа, которую она умела и любила делать.
На базе Берестецкую тоже полюбили. За спокойный, уверенный профессионализм, а пуще того за ее добрый и веселый характер.
Сейчас Валентина в обществе пяти признанных ветеранов гринписовской базы пила свежесваренный кофе и с некоторым неудовольствием слушала беседу корифеев. Дело в том, что ее любимая Россия поминалась в беседе не самым приятным образом. Разговор шел на английском – этот язык понимали все собравшиеся.
– Я не доверяю русским, – темпераментно жестикулируя дымящейся сигаретой, говорил поджарый сорокалетний швед. – Если там действительно свалилась отработанная ракетная ступень, то эти «гидрографы» затем и посланы, чтобы помешать ее обнаружить! И они, будьте уверены, постараются помешать.
– Ну откуда такая презумпция недоверия? – вяловато возразил его сосед. – Почему вы, Ульф, сразу подозреваете этих ребят в дурных намерениях? Я имел дело с русскими. Вполне приличные люди!
– Вы неправильно поняли меня, Стен! Дурные намерения здесь ни при чем. Они впрямь неплохие люди, но только пока дело не касается экологии! А вот экологическое сознание у них, к несчастью, выключено полностью. Я не о присутствующих, – швед улыбнулся Валентине. – Я про общую тенденцию. Они загадили природу собственной страны, а на природу Скандинавии им вдвойне наплевать. Говорите, приходилось иметь с ними дело? Так вот, мне тоже приходилось! Как одному из координаторов Общеевропейского проекта охраны окружающей среды. Представьте, в Москве существует даже Министерство охраны природы. Знаете, с каким штатом? Вы не поверите – в шестьсот человек!
– Фью! – присвистнул изумленный Стен. – Да чем же занимается такая прорва чиновников?
– Бездельничают, – пожав плечами, ответил Ульф. – Проедают казенные средства. Которых им выделяют не так уж мало. Есть сеть институтов, фондов, центров всего, что может выдумать настоящий бюрократ. Бесконечные загранкомандировки, коллегии, еще бог знает что, а результаты? Они даже не сумели возбудить ни одного судебного дела о нанесении ущерба природе! Для сравнения: в моей родной Швеции не меньше половины всех проектов природопользования проходит через суд. И пусть кто-то только попробует срубить мешающее ему дерево или вылить в озеро какую-нибудь отраву! Или хоть лесную мышь застрелить без лицензии. Живо оштрафуют так, что без штанов останется. Это если за решетку не угодит.
– Вы все же преувеличиваете, Ульф! – попыталась возразить покрасневшая Валентина, которой было до боли обидно слышать такое. – Есть ведь еще Комитет по экологии Госдумы. Есть, наконец, добровольные экологические общества. Вроде нашего…
– А! – безнадежно махнул рукой швед. – Работал я с этим комитетом. Если это можно назвать работой… Ничуть эти деятели от министерских не отличаются: та же бесконечная пустопорожняя говорильня, а дела – кот наплакал. Что до ваших самодеятельных «зеленых», так вы мне поверьте: добрая половина из них на содержании тех самых предприятий, которые больше других загрязняют и губят природу. Они губят, а их иждивенцы-экологи проводят «независимые общественные экспертизы», подтверждают, что все в порядке.
Берестецкая низко опустила голову с растрепавшейся рыжеватой челкой. Она-то не понаслышке знала свою Родину. Прав проклятый швед, и крыть нечем! И все же снова попробовала вступиться за своих охаянных соотечественников:
– Если они ищут то же самое, что и мы, так, значит, им тоже небезразлично! Может быть, еще вместе поработаем, мы им поможем, а они – нам. И вообще – никому доподлинно не известно, что там такое упало. Может, это вовсе американцы виноваты? – Она поставила на столик недопитую чашечку кофе. – Пойду к себе, на радиоточку. Вдруг наши парни с катера снова пытаются выйти на связь?
– Зачем ты, Ульф, такую хорошую девушку обидел? – неодобрительно покачал головой еще один из участников этого импровизированного совещания, дождавшись, когда за Берестецкой захлопнется дверь. – Будто не знаешь, что она родом из России… Поделикатнее как-нибудь не мог?
– На правду не обижаются! – глуховато буркнул непреклонный Ульф. Но в голосе шведа прозвучала нотка смущения. Действительно, перестарался…
Нет! Автоматическая регистрационная аппаратура, любовно собранная и отлаженная Валентиной, ясно показывала: экипаж катера больше на связь выйти не пытался.
Что-то насторожило ее. Словно бы в подсознании звякнул тревожный звоночек. Повинуясь этому непонятному, но властному импульсу, Берестецкая решила сама вызвать катер. Она быстро и сноровисто настроилась на несущую частоту, положила пальцы на верньеры тонкой регулировки…
Ни-че-го! Точнее, очень даже «чего»: резкий сухой треск в наушниках. Странно… А если попробовать пройти весь частотный диапазон? То же самое. Глаза женщины изумленно расширились: но ведь такого просто не может быть!
Берестецкая недаром слыла блестящим связистом и радиотехником: ее природные способности были перемножены на отличное образование, полученное в ту пору, когда его еще можно было получить в России. К тому же Валентина накопила громадный опыт практической работы. И вот – она в тупике! Ей совершенно непонятно то, что происходит в эфире.
Это не атмосферные помехи – здесь она уверена. В середине августа и в этих широтах таких помех просто не наблюдается: им неоткуда взяться. К тому же амплитуды помех на порядок, по крайней мере, превышают те, какие бывают даже во время прохождения мощных грозовых фронтов. А главное – естественные помехи никогда не в состоянии плотно закрыть весь диапазон КВ и УКВ частот.
«А ведь это похоже на глушение, – вдруг догадалась Валентина, – как же мне, дурехе, сразу в голову не пришло? Да-да, именно широкополосное направленное глушение. Но это же дичь полная, кому нужно нас глушить?»
Женщина ощутила противный сосущий холод под ложечкой. Когда она более внимательно просмотрела ленту записи рекордера регистрирующей аппаратуры, это ощущение усилилось.
Запись неопровержимо свидетельствовала: кто-то в радиусе пятидесяти километров за последние четыре часа трижды использовал залповые волновые пакеты, с которыми ранее Берестецкой приходилось встречаться лишь в теории.
Это сделать не столь уж сложно, правда, при наличии специальных приспособлений, доступных лишь немногим. В магазине таких не купишь и своими руками из радиохлама не смастеришь.
Сравнительно небольшой массив информации сжимается приблизительно так же, как компьютерные файлы при архивации. После чего «выстреливается» одним секундным радиоимпульсом большой мощности на строго фиксированной частоте. Это и называется «волновой пакет». Импульс доходит до геостационарного спутника связи, отражается, а здесь его ожидает приемник, заранее настроенный на ту же частоту. Затем пакет разархивируется, информация становится готовой к употреблению.
Установить сам факт подобной передачи сравнительно легко, а вот запеленговать передатчик невозможно – попросту не хватает времени. Перехватить волновой пакет безумно сложно – частота фиксируется очень строго, – но, в принципе, возможно, если эту частоту каким-то образом узнать. Однако не имеет смысла: разархивировать пакет может лишь тот, кому он предназначен.
Что получается в результате? Правильно: голубая мечта шпиона получается. Тем более что передатчик можно сделать весьма компактным, а то и просто разовым: выстрелил он свой импульс, и… ищите его на дне Гренландского моря.
Существует, правда, предельный объем информации, который может быть подвергнут такому сжатию и всем последующим процедурам. Не слишком большой. Текст «Войны и мира» этим способом не передашь. Но вот что-то вроде сообщения на пейджер – за милую душу.
…Сама не зная почему, Валюша Берестецкая твердо решила никому на станции покамест о том, что она обнаружила на записи рекордера, не говорить. А вот кое-кому другому такая информация может очень пригодиться!
