Глава 36
— Борис Михайлович, может, пустим все-таки мальчишку? — Даша еле говорила, сдерживаемые слезы душили ее. Медсестра по роду своей деятельности должна иметь крепкие нервы, но в Прибрежном у Даши практики было маловато. Тем более — такой.
— Нельзя! — отрезал Кравцов, не оборачиваясь. — Он стоял, склонившись над безжизненно распростертым на койке телом Вячеслава Селезнева, и думал, что еще можно предпринять. Промывание желудка уже сделали, капельницу поставили, все необходимые лекарства ввели — что еще остается?
Напряженно подумав еще несколько минут, Кравцов пришел к выводу, что ничего. Теперь можно только ждать и надеяться на то, что молодой и здоровый организм дальше справится сам. Впрочем, надежды на это было очень мало — полчаса назад умер Алексей Калинин, а ведь он был не старше и не слабее Селезнева.
— Борис Михайлович… — снова робко прошептала медсестра. — Может, все-таки…
— А, ладно! — раздраженно махнул рукой Кравцов. — Впускай. Хуже ему уже точно не будет.
Даша тут же кинулась к двери, распахнула ее и высунулась в коридор.
В том самом кресле, в котором провел прошлую ночь Полундра, сейчас сидел Витька Селезнев. Лицо у него было бледным, руки тряслись, а глаза отчаянно бегали. На тонкой мальчишеской шее справа багровели три больших кровоподтека — Витька никак не мог окончательно поверить, что все это происходит наяву, он зверски щипал себя, надеясь проснуться.
Но надежды были напрасны — кошмар обернулся явью, его отец в самом деле лежал здесь, за дверью четвертой палаты, и в любую секунду мог умереть.
— Витя! Заходи!
Услышав голос медсестры, мальчишка вскочил с места как подброшенный — его словно иголкой пронзила отчаянная надежда на то, что отцу стало лучше.
Он кинулся к двери палаты — и чуть не упал, споткнувшись о хозяйственную сумку, в которой лежали продукты для дяди Сережи и американца. Он ведь так и не успел выйти из поселка — его встретил один из знакомых пограничников и сказал, чтобы он скорее бежал в госпиталь. Он прибежал, и тогда начался кошмар, который длится до сих пор.
Оказавшись в палате, Витька тут же кинулся к койке, на которой лежал его отец.
— Папа! Папа, что с тобой?! — из глаз паренька совершенно непроизвольно потекли слезы, а он даже не заметил их, хотя еще два часа назад счел бы это ужасным позором и просто не поверил бы, услышав, что он сам способен разреветься, как девчонка.
— Осторожнее! — сказал Кравцов, видя, что мальчишка схватил больного за плечо.
— Ему лучше?! Скажите, доктор, ему лучше?! — Витька повернулся к Кравцову, в глазах его горела надежда.
«Вот поэтому и не разрешают родственников к тяжелобольным пускать, — как-то отстраненно подумал Кравцов. — Сами они ничего сделать не могут, зато мешают тем, кто может, — врачам. Что я этому пацану скажу? Мне сейчас не об этом надо думать, а о том, что еще можно сделать для больного!»
— Нет, пока не лучше, — сказал Кравцов официальным тоном.
— Но он не умрет?!
Ответить на этот вопрос, глядя ребенку в глаза, было почти невозможно. Кравцов был уверен, что жить Селезневу осталось считанные часы. А может, даже не часы, а минуты. Но как об этом сказать?!
— Не знаю, — с трудом выдавил он из себя.
Мальчишка смотрел на него, явно ожидая, что сейчас этот умный, взрослый человек скажет еще что-то. Но сказать Кравцову было больше нечего.
— В общем, если хочешь, посиди здесь, — отводя глаза, сказал он. — Только не трогай его.
Мальчишка кивнул — он готов был слушаться этого человека в белом халате совершенно безропотно, ведь он воплощал последнюю надежду на то, что все еще будет в порядке.
Кравцов вышел из палаты.
— Слушай, а где твоя мама? — спросила Витьку медсестра. — Она знает… — Даша не договорила.
— Она уехала… — ответил Витька. — К бабушке, во Владивосток. Я ей позвонил, но она только завтра утром прилетит.
— Понятно…
Больше они не разговаривали. Витька сидел у кровати, держа отца за руку, а Даша примостилась подальше, у стены. Она бы с радостью ушла из палаты, но не имела на это права, как медсестра она должна была постоянно находиться здесь.
Через полчаса Витьке показалось, что еле слышное дыхание отца стало реже. Несколько минут он старался убедить себя в том, что ошибся, но вскоре обманывать себя стало невозможно.
— Тетя Даша… — с отчаянием в голосе сказал мальчишка. — Папа дышать перестает!
Медсестра встала, подошла к койке, прислушалась. Мальчишка был прав. Она взяла Селезнева за запястье, попыталась прощупать пульс. Ей удалось это только секунд через десять. Удары были слабые и очень, очень редкие.
— Он умирает? Да? Скажите, он умирает?
Даша молчала.
— Ну сделайте что-нибудь! — отчаянно вскрикнул мальчик.
— Я ничего не могу сделать, — тихо-тихо, одними губами прошептала медсестра. И отвернулась — видеть лицо Витьки ей сейчас было больно почти физически.
Через несколько секунд Селезнев сделал последний выдох…
Витька сидел, оцепенев, а слезы, словно сами собой, катились по его щекам и капали на пол. Даша хотела было попытаться его утешить, но просто побоялась. Мальчик был сейчас похож на перекаленное стекло — коснись его и треснет, разлетится на тысячу мелких осколков. Медсестра тихо встала с места и вышла из палаты. А через пару минут дверь снова открылась, и внутрь вкатилась больничная каталка.
— Витя, тебе лучше выйти, — не глядя на мальчика, сказал Кравцов.
Тот не пошевелился.
— Витя, выйди, пожалуйста. Так будет лучше, — Кравцов осторожно взял паренька за руку. Тот не сопротивлялся. Как сомнамбула он прошел вслед за главврачом по коридору и вышел из госпиталя.
— Побудь пока здесь, — сказал Кравцов. — Сейчас, через пять минут, я пришлю Дашу, она проводит тебя домой.
Сказав это, Кравцов скрылся за дверью.
«Он ушел, чтобы отвезти папу в морг, — словно о постороннем, подумал Витька. — Папы больше нет».
Он рухнул на землю и чуть не захлебнулся от подкативших к горлу слез. Все это было не правильно!
Так не должно было случиться! Если бы папа не вышел в море следить за этими проклятыми японцами…
В этот момент, вспомнив о японцах, Витька неожиданно чуть успокоился. Нет, его боль не стала меньше, но она словно отодвинулась куда-то назад, в глубь сознания, а на передний план вышла одна, но зато очень отчетливая мысль.
«Папу убили японцы», — подумал Витька.
Он был абсолютно уверен в этом. Именно японцы привезли отца в таком состоянии, именно за ними он выходил в море. И дядя Сережа явно подозревал их экспедицию в чем-то нехорошем. Из-за этого они и убили отца!
«Надо скорее рассказать все дяде Сереже», — подумал мальчик. Он попытался встать на ноги, но сразу не сумел. Ноги тряслись, не держали его, а перед глазами все затуманилось — и не только от слез. Но Витька сумел взять себя в руки. Он вспомнил о том, что всегда говорил ему отец: «Ты мужчина. Неважно, что тебе еще нет восемнадцати. Ты должен вести себя как взрослый. И чем тебе хуже, тем важнее помнить об этом».
Витька был уверен, что на его месте ни отец, ни дядя Сережа не стали бы валяться у крыльца госпиталя и реветь. Они бы действовали. И действовали бы так, что японцам пришлось бы туго. Значит, так должен поступить и он.
Крепко сжав зубы, Витька окончательно загнал свою боль в глубь сознания. Он должен как можно быстрее добраться до бухты, где его ждут дядя Сережа и американец, и все рассказать им. Сейчас именно это его настоящий долг перед отцом.
Витька не забыл даже вернуться в госпиталь и прихватить с собой сумку с продуктами. Когда он выходил, его заметила медсестра, но Витька не ответил на ее вопрос. По правде говоря, он даже не расслышал, о чем она его спросила.
Через несколько минут он уже вышел из поселка и быстрым шагом двинулся по ведущей в бухту тропинке.
