32

Кому принадлежит роскошный коттедж на берегу реки, знала каждая собака в городке. Ведь это был особняк главного милиционера района. Добротный двухэтажный с мезонином дом был отделан с особым шиком и обнесен внушительным каменным забором. Его владелец, Борис Наумович Разборов, денег на строительство не жалел. Ведь жизнь дается всего один раз, так почему он, уважаемый человек, должен тесниться в какой-то лачуге? И подгоняли к месту строительства «КамАЗы» со штучным кирпичом, каждый из многих тысяч которых был обернут в индивидуальную полиэтиленовую упаковку. И тащили рабочие привезенную на заказ из Финляндии сантехнику. Ну хотелось супруге Разборова, чтобы санфаянс непременно был финский. Каприз такой. И ковры – чтоб только персидские, и мебель – не иначе как итальянская, да еще дизайнерской работы.

Самому майору, по большому счету, было глубоко плевать, в какого мастера сортир, извините, он будет справлять свою нужду. Но супруге не перечил. За это и она не особенно лезла в его дела и не противилась строительству изумительной по роскоши бани с выходом прямо на реку. Вот этот подарок Разборов устроил исключительно для самого себя. И зимой и летом каждые выходные специально нанимаемый за небольшие деньги дедок накалял эту баньку, что называется, докрасна. Он же следил за тем, чтобы у хозяина всегда под рукой были свежайшие и разнообразные веники, дубовые шайки и рукавицы с колпаками чистого верблюжьего войлока. И Борис Наумович регулярно по субботам и воскресеньям расслаблялся в парной.

Объяснял он свою слабость просто – и для здоровья полезно, и компромат никто не наберет, поскольку баня своя, проверенная, и деньгам экономия – не в чужом казино в рулетку проигрываются, а в своем собственном предбаннике, где имелись тот же стол с зеленым сукном, бильярд и еще кое-какие развлекательные приспособления. А поскольку во всем этом великолепии одному периодически становилось скучно, начальник милиции завел обыкновение раз в две недели приглашать туда своих приближенных. Считалось, что этим он выказывал свое особенное расположение. И потому попариться в разборовской баньке считалось особым лоском для местных блюстителей порядка.

Нынче же наступили именно такие выходные. Под конец рабочего дня к особняку подтянулся разом десяток автомобилей, большей частью с синими полосами и мигалками. Из каждого вышли владельцы с какой-нибудь ношей – не принято было ходить к начальнику с пустыми руками. Кто ящик пива, кто водки, кто рыбы красной или икорки – кому что бог послал за рабочую неделю. Специально не сговаривались, но стол обычно получался отменный. А если не хватало – майор любил покушать, – то в соседнем гастрономе послов из бани всегда встречали с распростертыми объятиями, потому что на деньги они, как правило, не скупились и продукты и напитки выносили ящиками. Кутеж продолжался до поздней ночи – у кого насколько здоровья хватало. А вот начинался в строго регламентированное время. Изредка позволял себе задерживаться сам Разборов, и тогда гости коротали время в его ожидании, катая шары в бильярдной или играя в покер, но за стол садиться не смели. Такая традиция. Благо начальник опаздывающих не любил, сам опаздывал редко, а потому начинали почти всегда вовремя.

Сегодняшний банный день не стал исключением. Завернувшись в простыни после первого захода в парилку, менты оттягивались в банкетном зале. Длинный стол, вдоль него – лавки. На столе места свободного нет от тарелок с колбасками, сырком, салатами и прочей снедью, которая в данном случае выполняла функции только закуски. Признанным тамадой был командир ОМОНа, которого все звали Дроныч. По крайней мере в бане, где все, кроме самого Разборова, конечно, были равны.

– …так выпьем же за то, – заканчивал он свой витиеватый тост, – чтобы наших любовниц никогда не удовлетворяли их мужья!

Гости загоготали, зазвенели стаканы, расплескивая водку, – общепризнанный напиток в этой компании. Разборов смеялся громче всех. Это был его самый любимый тост, а произносить его лучше всех умел именно омоновец. Поговаривали, что лишь поэтому он чаще остальных бывал у майора в парилке.

– Молодец, Дроныч! – Борис хряпнул мясистой ладонью по столу. – Баешь знатно. А вот с ребятами своими – надо бы разобраться. Негоже, чтобы всякая шваль могла наш славный ОМОН просто так похерить!

Разборов все никак не мог простить ему упущенного Павлова.

– Прости, шеф. Но этот педик черт его знает в каких войсках служит! – Дроныч осклабился. Ему уже до смерти надоели эти подколки и прямые наезды со стороны начальника и коллег. – А там их в реальных условиях тренируют на реальных делах. Наше счастье, что он рубиться не пошел. От этих психов всего можно ожидать.

– Так ты че, его боишься?

– Я?!! Да вы что?! Кто-нибудь видел, чтобы Дроныч когда-нибудь боялся? Нет! Просто этот говнюк мог молодых покалечить.

– А ты не бери с собой таких, которые ни хрена не могут! – отозвался тот же голос.

Старший омоновец вспылил:

– А как преступников валить, я им буду на пальцах показывать?

– Ша! – прикрикнул на своих подчиненных Разборов. – Только дуэлей мне ваших в бане не хватает! Хорош надираться! Все в парную!

Раззадорив организмы уже не одним стаканчиком хорошей водочки, менты увлеченно принялись хлестать друг друга березовыми вениками. Сам хозяин развалился на одной из полок своими телесами, красный, как рак. В раскаленном пару мелькали голые тела его свиты. Те, кто был повыносливей, истязали себя, сидя под самым потолком. А те, кто не имел большого опыта в этом деле, как, например, лейтенант Черепикшин, отсиживались у самого пола. Майор во всем любил порядок, и если уж парились – то все вместе. Сачковать не смел никто.

– Что, Славик, жарко? – подначил мордатый хозяин молодого следователя.

– Уф! Семь потов сошло уже, Борис Наумович! – Черепикшин и впрямь походил на мокрую мышь, несмотря на то, что имел довольно крепкое телосложение и даже какой-то там спортивный разряд.

– Цени, Славка, – крикнул кто-то с верхних полок. – С тебя семь шкур спустить надо за беглеца, а Борис Наумыч тебя в баньке парит!

Разборов понравившейся шутке заржал. Лейтенант засопел, ища, что ответить.

– Ладно тебе парня задирать, Дроныч! – послышалось из другого угла. – Ты тоже не без греха! От тебя этот киллер-самоучка тоже ушел. Причем из бани!

Дружный гогот наполнил парилку. Кто-то заорал и заматюгался – это расшалившиеся друзья угостили кого-то «воздушным поцелуем»: брызнули кипяточком с веника.

– Все! Шабаш! – Майор с трудом оторвал грузное тело от резного деревянного полка и сел, тяжело дыша. – Все напарились? Давай в речку по очереди!

Черепикшин, высунув язык и шатаясь, бросился к заветной дверце, что вела прочь из этого ада, наполненного ядреными запахами размокшей березовой листвы и распаренных тел. Живительный воздух чуть не сшиб его с ног, когда он оказался на мостках, ведущих прямо к воде. Ощущая в теле неимоверную слабость, Вячеслав шагнул с дощатого настила и взвизгнул. Прохладная водица мгновенно привела его в чувство. Мимо с ревом и шумом пролетали один за другим его коллеги, бесстыдно мелькая в воздухе оголенными достоинствами. Речка наполнилась разухабистыми покрикиваниями и бурным плеском.

Разборов, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, доковылял последним и с размаху вошел в воду. Волной от его туши Черепикшина чуть не выбросило на берег.

– Поберегись! – запоздало предупредил тот, выныривая. Лишившись в воде части своих килограммов, он двигался довольно проворно и с легкостью проплыл мимо своих товарищей по направлению к середине речки.

– А! Хорошо! – На его пунцово-розовом теперь лице читалось неприкрытое удовольствие. Глаза уже были основательно затуманены алкоголем, как, впрочем, и у остальных его гостей. Решив позабавиться, он внезапно заорал благим матом и ушел под воду. Через пару секунд вынырнул и стал горланить, бессмысленно колотя руками. Менты разом ломанулись в сторону лесенки, ведущей на берег. Узрев это, Разборов перестал вопить и зашелся в истерическом смехе:

– Мать вашу, офицеры! Что, крокодила-оборотня испугались? Боитесь, что он вас за яйца на дно утащит? Ха-ха! Не того боитесь! Я в нашем районе пострашней любых крокодилов!

Гости заржали, несколько смущенно возвращаясь к купанию. Черепикшин подплыл к майору:

– Ну и напугали же вы нас, Борис Наумович! Я уж думал, и правда пропавший аллигатор объявился!

– И удирать?

– Нет, что вы! Собирался уже на помощь кидаться…

Разборов осклабился:

– Звездеть ты горазд, Славка! Далеко пойдешь!

Тот лишь улыбнулся от уха до уха и, решив покрасоваться перед начальником, нырнул. Голова его снова показалась на поверхности метрах в шести.

– Ребят! – закричал он. – Здесь вода теплее! Как моло…

Дернувшись, как поплавок, лейтенант ушел под воду, не успев договорить фразы. Менты загыгыкали:

– Во! Борис Наумыч! Чему молодежь учите!

– А у молодого не хуже вашего получается! Вон как правдоподобно ушел! Артист!

Разборов саженками погреб к тому месту, где только что маячил Черепикшин:

– Щас этот «Петросян» вынырнет, я ему покажу, как меня передразнивать.

Доплыв до места, он озадаченно огляделся.

– Глянь, Славка-то у нас пловец, оказывается! Ему за жемчугом нырять! – засмеялся Дроныч. Все на минуту отвлеклись от своих дел, притихли, с любопытством гадая, сколько же под водой продержится их коллега.

– Где он? – недоумевая, крутил головой майор. Потом как-то странно дернулся и пропал из вида. А вместо него в воде мелькнула буро-зеленая чешуйчатая спина с длинным гребенчатым хвостом. По реке, медленно расширяясь, расползалось кровавое пятно.

Отчаянно горлопаня, отталкивая друг друга и поскальзываясь на мокрых ступеньках, менты кинулись на берег. Погибать в пасти рептилии не хотелось никому. Хмель мигом улетучился из мокрых голов, сменившись диким и необузданным животным страхом перед свирепым хищником, разящим внезапно и без промаха. Забыв об одежде, они бросились через двор, не обращая внимания на надрывно лающих ротвейлеров на цепи. Выскочили на улицу, отчаянно голося.

– Дроныч! Там же «макарычи» наши в раздевалке остались! – сверкая голыми пятками и задницей, завыл один.

Молотя босыми ногами по асфальту, тот, не останавливаясь, прохрипел:

– Какие «макарычи»?! Это же крокодил, в дежурку за «калашами» надо!

Народ удивленно таращился на голых, обезумевших от ужаса блюстителей порядка. Паника милиционеров мгновенно передавалась и им. Поспешно уводя детей в дома, обыватели в испуге прятались там сами. Такого кошмара городок не знал с тысяча девятьсот девятнадцатого года, со времен мятежа левых эсеров…