Глава четвертая
Российская Федерация. Москва; район Южное Тушино. Настоящее время.
— Спрашиваю в последний раз: вы собираетесь расплачиваться? — грозно повел бровями старший из двух охранников — широкоплечий, накачанный парень лет двадцати восьми.
Я уже мысленно выбирал место на его угрюмой роже, куда врежется мой кулак, когда Глеб произнес тихим, но в то же время звучным, строгим голосом:
— Смотрите на мои руки.
Затем приподнял ладони и сделал несколько пассов. Это были движения, похожие на колдовство кондитера. Или на труд массажиста, поглаживающего не человеческое тело, а воздух. Так или иначе, но парочка охранников и стоявший позади них бармен заткнулись. Ссутулив плечи, они следили потухшими взорами за движениями рук моего странного приятеля…
Действо длилось секунд десять или пятнадцать, хотя мне показалось, что время остановилось и Глеб совершает магические пассы несколько часов.
— Все. Двигаем отсюда, — шепнул он, покончив с ритуалом.
Охранники с барменом так и остались стоять в прежних позах.
А мы растворились в толпе, взяв курс на выход из ночного клуба…
Желающие запечатлеть на камеру мою жизнь в течение последнего года умрут от скуки. Вот Евгений Арнольдович получает пенсию и бежит в дешевый магазинчик за продуктами. Вот он подрабатывает на разгрузке фуры у соседнего гипермаркета, а на ужин жарит в убогой однокомнатной квартирке яичницу с салом. Вот с наступлением темноты топает в ближайший кабак под названием «Сытопьяно», а под утро возвращается со смазливой барышней. Наконец, Женя спит…
Впрочем, у меня есть одна договоренность с любителями покопаться в чужом грязном белье: я не делаю в своей жизни ничего сенсационного, а они перестают меня преследовать. Это спасает.
Если бы сегодня меня заставили заполнить подробную анкету, ее начало выглядело примерно бы так: Семья — прочерк. Дети — прочерк. Родственники — мама, проживающая в Саратове; остальные — прочерк. Судимости — прочерк. Даже друзья, и те — почти равнозначный прочерк.
«Почти», потому что в моей жизни все-таки оставался Жора Устюжанин и еще два-три дорогих для меня человека. Во время службы во «Фрегате» дружба с сослуживцами была таким же естественным явлением, как восход солнца или смена зимы весной. Ее наличие и крепость были обусловлены сложностью работы, постоянным риском, необходимостью без лишних слов понимать друг друга на глубине. После ликвидации «Фрегата» народ разбросало по разным уголкам страны. Теперь мы изредка перезваниваемся, но до встреч в реале доходит крайне редко.
Не курил я уже порядком, после того как слетел на «десятке» с моста. А на улице после ночного клуба вдруг нестерпимо захотелось затянуться и зачесалось чуть ниже спины.
— Дай сигарету, — буркнул я.
Новый знакомец зашуршал пачкой «Hilton Platinum», протянул мне сигарету и щелкнул позолоченной зажигалкой.
Табачок был что надо, но я все же закашлялся…
Небо светлело. На тротуарах первые дворники гоняли вениками сереющий воздух. Местами штормило, земля была неокрепшей, молодой, буйной.
— Я не дойду, — честно признался Глеб. — Возьми такси.
— А деньги?
— Не проблема.
Я постучал в стекло, разбудил водилу. Тот завел мотор, и мы двинулись по сонным улочкам…
— Как у тебя это получилось? — спросил я, ошалело оглядываясь назад, как будто за нами могли организовать погоню.
— Видишь ли, мозгом наделен каждый из нас, — ответил он, не открывая глаз. — Просто не все разобрались с его инструкцией.
Таксомотор гнал по Яна Райниса. Внезапно я вспомнил, что мы не назвали таксисту адреса — ни моего, ни Глеба.
— Он знает, куда ехать, — словно прочитав мои мысли, успокоил товарищ. И вдруг, посмотрев мне в глаза, спросил: — Хочешь узнать свое будущее?
— Чего? — обомлел я от вопроса.
— Хочешь узнать, что с тобой станет через несколько месяцев? — повторил он. — Могу понострадамить.
Возгоравшийся интерес заставил сказать:
— Давай.
В его гипнотических возможностях я успел убедиться на все сто. А вот по поводу предсказания будущего почему-то сомневался.
— Зря не веришь, — опять без труда разгадал он мои мысли. — Твое будущее предречь не так уж трудно.
— Ладно, слушаю…
— Не пугайся, но тебе осталось от силы полгода.
— Сколько? — поневоле перестал я дышать.
— Месяцев пять-шесть.
— Почему так мало?
— Не догадываешься? — хохотнул он, откинув назад голову. — Ты сам выбрал такой короткий путь.
Отсмеявшись, Глеб промокнул глаза платком не первой свежести и объяснил вполне серьезным тоном:
— Пока ты выглядишь здоровым мужчиной: красивое тело, накачанные мышцы, планы на пару лет вперед… Но следы нездорового образа жизни уже оставили свой отпечаток: шрамы, сломанный нос, мешки под покрасневшими глазами, одышка…
Я слушал вводную часть монолога и с сожалением признавал обидную точность каждой фразы. Слова Глеба больно били по самолюбию подобно облезлому березовому венику, хлещущему по голому, распаренному баней телу.
— …Пробираясь между стеллажами, висящей на плече сумкой ты снесешь стоящую посреди прохода пирамиду из бутылок, — монотонно вещал он, прикрыв глаза. — С расстройства ты отдашь злым работникам магазина последние пятьдесят штук и весь остаток месяца будешь пить воду из-под крана, потому что чайник тебе тоже придется продать…
«Блин, а ведь так уже было! — изумился я очередному пророчеству. — Только в магазине отдал не полтинник, а около семидесяти штук. И действительно, потом жрать было нечего и я пил одну воду из-под крана…»
— …Ну а закончишь ты на казенной коечке в Городской клинической больнице имени Сергея Петровича Боткина. Скорее всего, от цирроза печени.
Я насторожился. После моих ночных загулов печень по утрам действительно изнывала, как от ранения картечью.
И все же мне захотелось возразить:
— С какой стати? Я здоров как гладиатор!
— Тебе так кажется, — скривил он губы в усмешке. — У тебя на теле развиваются сосудистые звездочки, а на ладонях — эритема.
— Какая к черту эритема?!
— Покраснение ладоней и подушечек пальцев. Я заметил это, когда пожимал твою руку в ресторане. Если слегка надавить на покрасневшие области, то они кратковременно бледнеют.
Я смотрел на проклятого пророка и не знал, что и думать. То ли он изощренно врал, то ли на самом деле был великим человеком, способным заглянуть в будущее. Гораздо позже я понял, зачем он это говорил. Он просто готовил меня к предстоящему разговору — долгому, серьезному и кардинально изменившему мою жизнь. Ну а в тот момент мне пришлось ему поверить.
— Ты все еще сомневаешься? — приоткрыл Глеб один глаз.
— А ты бы на моем месте вот так взял и поверил бы?
— Давай поступим так: спроси меня о чем-нибудь своем — сугубо личном. А я попробую ответить.
— Хорошо. — Я призадумался на пару секунд. — Скажи, сколько раз я был женат?
— Официально — ни разу, — сразу ответил он, будто знал назубок каждый день из моей личной жизни. — А в гражданском браке состоял однажды. После чего окончательно понял, что женитьба не для тебя. Хотя… год назад ты предпринял еще одну попытку сблизиться с одной красоткой и даже навестил ее в другом городе. Так или я ошибаюсь?
От его слов у меня перехватило дыхание и похолодело в груди. Первая попытка ужиться под одной крышей с женщиной была короткой и незапоминающейся. Вторая попытка действительно состоялась около года назад…
В возрасте чуть менее сорока лет я остаюсь свободным от пут Гименея и наслаждаюсь независимым бытием, даже, можно сказать, сибаритствую. Одним словом, живу в свое удовольствие и нисколько об этом не жалею.
Всякий раз, когда на моем жизненном пути встречается мечтающая о богатом принце стервочка, я хочу ее спросить:
— Почему ты уверена, что достойна лучшего? На каком основании? Разве ты соответствуешь этому «лучшему»?
До сих пор не могу понять, каким удивительным образом судьба свела меня с… назовем ее Александрой. А для большей секретности поселим в Анапе.
В отношениях с женщинами иногда случаются конфузы. Но для того, чтобы с самого начала умудриться превратить отношения в лютую беспросветную каторгу, надо иметь определенный талант. Александра этим талантом владела в полной мере.
Вообще-то я знал ее довольно давно: некоторое время она работала администратором в одном из расположенных по соседству с моей квартиркой ресторанов. Красивая, эффектная, уверенная в себе — так можно было бы описать ее в трех словах. Я многократно видел ее в ресторане, но общаться мы начали только тогда, когда она родила дочку и рассталась со своим гражданским мужем.
Мы несколько раз встретились в Москве, поужинали на нейтральной территории, я понянчился с ее годовалой дочкой, после чего отношения плавно перетекли на плацдарм двуспальной кровати.
О последнем моменте стоит рассказать чуть подробнее. В ту ночь хрупкая Александра неприятно поразила тем, что пила как слесарь пятого разряда. Учитывая то, что алкоголем в тот год я не злоупотреблял, этот факт изрядно удивил меня: она пила в номере гостиницы, который я снял для комфортного общения, пила во время прогулки по вечерней столице, пила за ужином в ресторане, а по возвращении в номер полностью опустошила мини-бар. Тогда я списал это на волнение. А зря…
Потом она уехала к маме в Анапу. Мы изредка перезванивались, она настойчиво звала в гости, перемежая приглашения массой грязных намеков. И летом прошлого года я решил устроить себе небольшой отпуск.
Признаюсь честно: Александра не была в моем списке на первом месте. Не была она и на втором. И не появиться бы мне в Анапе, если бы занимавшие верхние строчки кандидатуры не лишились в силу различных причин возможности провести этот отпуск со мной. В итоге я отправился в Анапу, надеясь несколько дней побыть в обществе изголодавшейся по мужскому вниманию красивой девушки.
Наивный!
К слову, начиналось все неплохо. Александра встретила меня на перроне. Выглядела она шикарно: макияж, прическа, платье, каблучки… Мечта, а не девушка! Странности начались позже.
— Ну что ты так сразу?! — отпрянула она, когда я попытался ее обнять. — Надо же сначала погулять, — с томным видом повела она плечиками. И, выдержав зловещую паузу, добавила: — Ну и выпить…
Я вздрогнул, припомнив пустой мини-бар гостиничного номера и полное ведро опорожненных бутылок. Желание близости ощутимо уменьшилось.
За завтраком в кафе Александра почти в одиночку выпила бутылку вина. Причем ее не смущало ни раннее утро, ни мое воздержание от спиртного. Она что-то бесконечно тараторила: о местном ресторане, в котором работала; о том, какая замечательная у нее мама, с пониманием относящаяся к моему приезду… Затем заговорила о том, насколько сложно найти нормального мужчину.
Я вздрогнул второй раз за утро. А она вдруг резко переменила тему:
— Послушай, у тебя в номере отличная стиральная машинка! Давай я свое бельишко постираю, а? Ты же не против?
Обалдев от ее практичности, я кивнул.
Она же быстро добавила:
— Только надо будет в магазин заехать — порошочка купить. Ну и винца заодно…
В магазине Александра проявила завидную хозяйственность.
— А можно еще зубную пасту? И отбеливатель закончился… Ой, смотри какой дезодорантик зачетный! Я же возьму, да?..
По направлению к ее дому я пер два громадных пакета, набитых всякой всячиной. Счастливая Александра шествовала рядом, изредка просила остановиться, доставала из сумочки бутылку вина и прикладывалась к горлышку…
К тому моменту я перестал удивляться. Мне просто хотелось огреть ее по голове увесистым пакетом и поскорее вернуться в Москву.
Когда мы добрались до нужного дома, Александре взбрело в голову познакомить меня с мамой. Я собрал волю в кулак и сказал:
— Нет.
— Ты точно не хочешь подняться? Мама блинчиков напечет!
Мне отчаянно хотелось сказать: «Слушай, дура! Ты ни с кем меня не перепутала?! Я не папа твоего ребенка! Я не вернулся из дальнего рейса, и мне совершенно по барабану твои порошки с отбеливателями! Я видел тебя пять раз в жизни и приехал сюда отдохнуть. Так какого черта ты меня грузишь своей мамой и грязным постельным бельем?!»
Однако врожденная интеллигентность не позволила произнести это вслух. И, помотав головой, я принялся ждать…
Ополовиненную бутылку вина Александра уволокла с собой и минут через двадцать вышла из подъезда с тремя здоровыми мешками.
«Долго собирала! — с тоской подумалось мне. — Быстро не отмажусь…»
Сведенными судорогой пальцами я набрал на мобильнике номер местного такси.
— Зачем?! Тут на маршрутке всего десять остановок! — мило щебетала прелестница. А я шаг за шагом переходил от состояния слепой тоски к мраку давящего ужаса.
Загрузив стиральную машинку, Александра потащила меня обедать в кафе. За столиком она продолжала поглощать алкоголь и беспрестанно рассказывала о маме, о проблемах и том, какие мужики сволочи и как они не умеют любить. Правда, в ее голосе сквозили нотки неуверенности, потому что к тому моменту я молчал уже около двух часов.
— Скажи, — наконец спросил я под завершение обеда, — ты нормальная?
В этом кратком, но емком вопросе содержался весь беспросветный кошмар, который окружал меня с раннего утра.
И тут она снова меня удивила, начав надрывно рыдать:
— Стараешься для вас, любишь, ночами не спишь! Никакой отдачи-и-и… Нет мужчин вокруг! Это просто пипец какой-то!..
Заехать ей в глаз мне не позволили личные принципы. Есть несколько принципов, которым я следую всегда. Я не изменю им даже перед строем расстрельной команды. Один из них — никогда не поднимать руки на женщину.
В общем, в ту секунду моя любовь окончательно улетучилась, превратившись в пар и сероводород…
После моего возвращения в Москву мы долго не общались. Я с облегчением вздохнул, но увы — это было еще не все. Спустя пару месяцев она позвонила.
— Прости! — всхлипывал мобильник ее жалобным голосом. — Ты появился в моей жизни в сложный период… Мне срочно нужно с тобой поговорить!..
Разумеется, я не стал развивать тему и, отделавшись парочкой дежурных фраз, отключил телефон. Она и сейчас иногда звонит…
С тех пор, когда я слышу надрывные жалобы на тему «нет мужчин вокруг», меня натуральным образом передергивает. Женщина, заявляющая подобное, никогда не дождется моего понимания и сочувствия, поскольку я твердо уверен: если она не видит вокруг себя нормальных людей, стало быть, и сама не принадлежит к таковым. Исключений нет: ты заслуживаешь то окружение, которое имеешь.
Александра оказалась эталонным уродцем. Имея рядом с собой живого, полного сил и желаний мужчину, она предпочла отстаивать собственную ущербную точку зрения: мужчин вокруг нет.
Что ж, хорошо — для тебя их действительно нет. И никогда не будет…
Пока я вспоминал последнюю попытку организовать семейную жизнь, новый приятель трижды сменил тему монологов. Две из них проплыли мимо моих ушей. Очнулся я аккурат на третьей.
— …Сильные и инициативные люди пытаются вырваться из родных мест и попасть в Москву. Причем любой ценой, — рассуждал он, уложив затылок на мягкий подголовник и прикрыв глаза. — Они готовы тесниться в съемных квартирах, работать без выходных в трех местах. Потому как считают, что живут именно в столице, а в провинции лишь выживают.
— Отчасти они правы, — робко встал я на сторону провинциалов.
— А тебе не кажется, что разрыв между Москвой и остальной Россией в конце концов приведет к необратимым социальным последствиям? — оживился Глеб, услышав мой голос. — В нашей истории уже был опыт разделения общества на две неравные части. Одна говорила на французском, музицировала в салонах, тусовалась на балах, читала и обсуждала модные романы. Другая оставалась безграмотной, прозябала в нищете и болезнях. Кончилось это в далеком семнадцатом году. Вторая часть просто уничтожила первую. Поэтому, чтобы спасти Россию, надо снова спалить Москву. Дотла!
Его логика начинала меня пугать.
— Предлагаешь устроить поджог?
— Нет, — засмеялся Глеб. — Но у меня есть к тебе одно конкретное предложение. Кстати, очень интересное.
Я с грустью в голосе поинтересовался:
— Продолжить наше знакомство следующей ночью?
— Нет, гораздо лучше. Гораздо! Уверен: ты будешь в восторге. О, кажется, я приехал!
Машина и впрямь остановилась неподалеку от пересечения Яна Райниса и Сходненской. Глеб с удивительной легкостью выскочил из салона.
— А что за работа?! — крикнул я вслед.
— Позже расскажу! — захлопнул он дверцу. И добавил: — Ладно, как говаривала Анна Каренина, «до скорого!..»
