Глава третья
Республика Филиппины; северное побережье острова Катандуанес. Настоящее время.
Ждать пришлось около четырех часов. Дистанция для наблюдения была слишком велика, и мощности оптики морского бинокля не хватало, чтобы вникнуть в суть происходящего на борту катера и «Астероида». А там определенно что-то происходило: поочередно и до рези в глазах всматриваясь вдаль, мы с Глебом замечали некое движение, размытое восходящими потоками воздуха, нагретого ярким экваториальным солнцем.
Увы, но мы могли лишь догадываться о намерениях старого «знакомца» моего напарника.
— Наверняка прочесывает дно силами своих водолазов, — процедил он, оставив попытки разглядеть подробности происходящего.
— А что он хочет там найти?
— Хотел бы я знать, что у него на уме, — ушел напарник от прямого ответа.
— Может быть, его тоже интересует твоя погибшая яхта?
— Не знаю. Но если этот старый болван завладеет моими финансовыми документами, то…
Договорить он не успел.
— Они снялись с якоря! — заметил я энергичное движение катера.
Захарьин заволновался:
— И куда взяли курс?
— Идут к берегу — приблизительно к тому мысу, на котором ночью высадились мы.
Захарьин смачно выругался и спросил:
— У тебя есть мысли по этому поводу? Что будем делать?
— Сейчас подумаем…
У нас было достаточно времени для принятия решения относительно дальнейших действий. Изредка поглядывая на приближавшийся к берегу катер, мы устроили на поляне блиц-совещание.
— На острове нам оставаться нельзя, — с уверенностью выдал я.
— Как — нельзя?.. — растерялся напарник. — Ты же говорил, что здесь нас никто и никогда не найдет.
— Да, здесь можно скрываться до конца наших дней — как тот японский самурай. Соорудить землянку, охотиться, рыбачить, лазить на пальмы за кокосами… Зимы с лютыми морозами в здешних широтах не бывает, так что как-нибудь прожили бы. Но какой смысл торчать в джунглях? Мы же сюда прибыли не для этого, верно?
— Согласен. В таком случае предлагаю отправиться к берегу, выбрать удобный момент и, захватив катер, вернуться на «Астероид».
Я отмел этот вариант:
— Не получится.
— Почему?
— Если твой «лучший друг» по имени Маркос не дурак, то наверняка оставит парочку вооруженных соотечественников на борту нашей яхты. Это раз. А на катере он оставит всю его команду, у которой тоже найдется оружие. Это два. Или ты думаешь, что он пойдет прочесывать джунгли с командой из шести человек?
— Не знаю, — пожал он плечами. — А ты как считаешь?
— Ты говорил о том, что Маркос — бывший высокопоставленный чиновник?
— Да, он работал в правительстве, занимая должность секретаря Совета национальной обороны.
— Секретарь Совета национальной обороны? Что за должность?
— По-нашему это министр обороны. По здешним меркам — один из самых высокопоставленных чиновников, член кабинета президента.
— Тем более. Неужели ты думаешь, что он сам будет прочесывать джунгли в поисках двух беглых туристов из России?
— Полагаешь, он воспользуется старыми связями?
— Несомненно. Созвонится с нужными людьми, и через пару часов на побережье высадится десант из сотни спецназовцев или солдат береговой охраны.
— Я об этом не подумал, — закусил губу Захарьин. И тут же выдал другой вариант: — А что если не связываться с катером?! Там же на берегу полно джонок! Незаметно увести одну и добраться до яхты!
— Это риск, Глеб. Приличный риск.
— Э-э… что ты знаешь о риске? Однажды мне пришлось Почтой России отправлять свой паспорт супруге. Вот это был настоящий риск!
— Нет, днем этого делать нельзя — застукают и не дадут приблизиться к яхте. А вот ночью, пожалуй, так и поступим: вначале спустимся по склону и отыщем наш тайник, а потом уж двинем к берегу.
Глеб насторожился:
— Где же мы будем скрываться до ночи от этих… спецназовцев или солдат береговой охраны?
— Не волнуйся. Из филиппинцев вояки — как из дерьма пуля. Пошли… Значит, решено: идем к берегу?
— Идем. Как думаешь, у нас получится вернуться на яхту?
— Получится. Гораздо труднее будет дойти по ночным джунглям до тайника со снаряжением. Боюсь, отыскать его мы сумеем только следующим утром.
Наше решение Захарьину понравилось — это было видно невооруженным глазом. Он сразу воспрянул духом, заулыбался, вскочил на ноги и засобирался. А затем шел следом за мной по зарослям с такой прытью, словно и не было затяжного подводного марафона.
Аккумулятор в фонаре начал подсаживаться, и в тусклом свете я слишком поздно заметил опасное сужение подводной пещеры. Спустя несколько секунд я прочно застрял в узкой кишке, созданной то ли человеком, то ли природой в монолите шершавого темно-коричневого песчаника. Собственно, в эту проклятую кишку я и полез с единственной целью: выяснить ее происхождение.
Дергаясь, изворачиваясь, молотя ластами и работая плечами, я оставался неподвижен относительно пленившей западни. И увы — положение с каждой секундой усугублялось.
«Не поддаваться панике! Паника — предвестник дайверской смерти, — убеждал я самого себя. — Нужно отдышаться, успокоить нервы и продумать план спасения».
Расходуя последний газ в единственном баллоне, я успокоил дыхание, обследовал внутренности норы вытянутыми вперед руками и, отталкиваясь ладонями от стен, попытался сдвинуться назад. Увы, затея закончилась тем, что неопреновый костюм порвался, а образовавшиеся складки лишь усугубили положение, окончательно похоронив надежды на спасение. Я дергался то вперед, то назад; крутился как уж на сковородке… Точнее, пытался крутиться, потому что прочно застрявшие плечи не давали повернуться ни на один градус. И оставался на прежнем месте и в прежней позе сиганувшего за добычей тюленя.
Под потолком пещеры постепенно скапливался выдыхаемый воздух. На границе воздуха и воды плавал на шланге-поводке круглый манометр; его черная стрелка, словно издеваясь, подергивалась посередине красного сектора. Это говорило о том, что газа в баллоне оставалось на несколько минут.
Мне было хреново. Очень хреново. Однако сдаваться я не собирался. «Лучше разодрать руки и плечи до костей, умерев от потери крови, чем прекратить сопротивление и задохнуться в проклятой кишке», — решил я, принимаясь за дело с новой силой. Исполнив серию неистовых телодвижений, я окончательно изуродовал верхнюю часть костюма, обхватывающую плечи. Как ни странно, но данное «несчастье» подкинуло ценную идею. Кое-как согнув правую руку, я дотянулся до левого плеча, уцепил кусок поврежденного неопрена и рванул что было силы. Первая попытка не увенчалась успехом, зато после второй послышался треск рвущегося материала. Неопрен был чертовски крепок, но я не отступал…
Боже, как же в эти секунды мне не хватало ножа! Правое бедро ощущало ремни, которыми были пристегнуты ножны с хорошим надежным клинком, однако дотянуться до его рукоятки я просто не мог физически. А посему, сбивая в кровь пальцы и ногти, дергал и рвал чертов неопрен. Дергал и рвал. Дергал и рвал… Я потерял счет времени. Единственное, что я не выпускал из виду — зловещую черную стрелку, медленно ползущую по красному сектору манометра…
В неистовой борьбе прошло несколько драгоценных минут, и когда с правого плеча был выдран последний лоскут материала, я наконец почувствовал долгожданную свободу. Конечно, весьма относительную, поскольку полсантиметра слева и столько же справа — не слишком большой повод для радости. И все же незначительная величина, на которую я резко «похудел», позволила продвинуться назад. Как же я был счастлив, когда, отталкиваясь ладонями, почувствовал нестерпимую боль в плечах, раздираемых о шершавый песчаник!
После первой попытки «горлышко» западни отодвинулось сантиметров на пять. Вторая прибавила еще столько же. Третья позволила сдать на целых четверть метра. Наконец, четвертая подарила мне полную свободу! Глянув на стрелку, вплотную подошедшую к нулю, я с трудом развернулся и поплыл обратно — к той чертовой дыре, «благодаря» которой оказался в западне.
Ликовать было рано. До того как застрять, я успел размотать с катушки стометровую нейлоновую нить, а затем пропетлял по кишке еще с полсотни метров. Это означало, что до спасительного выхода не так уж и близко. Особенно учитывая жалкие остатки газа в баллоне дыхательного аппарата…
Просыпаюсь от ощущения страшного удушья. Открыв глаза, рывком поднимаюсь и жадно глотаю прохладный воздух, насыщенный запахами свежей растительности. Вокруг полная тишина. И такая темень, что невольно появляются мысли о загробном мире.
«Что со мной?! Где я?! Я все-таки утонул в той проклятой пещере? Жизнь уже покинула меня или процесс перемещения на тот свет только начался?..» — лихорадочно перебираю я самые отвратительные варианты.
Продолжаю вращать головой, осматриваясь по сторонам; глаза постепенно привыкают к темноте. Надо мной чернеет небо, усыпанное яркими звездами; вокруг изредка — под дуновением слабого ветерка — шелестят листья. А рядом кто-то сопит. Ах да, это Глеб Захарьин!
Вскоре память восстанавливает цепочку событий, благодаря которым мы с ним оказались в густых зарослях джунглей. Пульс успокаивается, дыхание становится ровным. Смотрю на фосфорные стрелки наручных часов… Ого, неплохо мы прикорнули! Пора подниматься и двигаться в сторону побережья.
— Глеб, — трясу за плечи напарника. — Глеб, подъем!
— А?.. Что случилось?.. — поднимает он голову.
— Пока ничего. Подъем. Сейчас перекусим и отправимся искать тайник…
Дорога вниз по склону далась с невероятным трудом. Если бы не прихваченные фонари, то мы наверняка бы заблудились или покалечились — на пути то и дело встречались балки, овражки, завалы из сухих деревьев.
Глеб дважды просил остановиться для отдыха. Присаживаясь на прошлогоднюю листву, он шуршал пачкой «Hilton Platinum», щелкал зажигалкой и выкуривал зажатую в кулак сигарету.
— Прячь окурки, — каждый раз напоминал я.
— Да-да, — отвечал он и, утопив бычок глубоко в землю, присыпал дырку грунтом.
Пройдя за пару часов чуть более километра, мы почти достигли прибрежной равнины. Она не была столь густо заросшей, и путешествие по ней обещало стать менее затруднительным. Я хотел было порадоваться за уставшего напарника, но внезапно заметил впереди отблески костра.
— Стоять, — торможу у толстого ствола пальмы и гашу фонарь. — Неужели мы вышли к селению?
— Вряд ли так быстро — здешние селения разбросаны по побережью, — шепчет сзади Захарьин. И вдруг признается: — Слушай, я забыл тебе сказать об одной вещи.
— О какой?
— Под вечер я проснулся от странного звука. Если не ошибаюсь, с запада прилетала пара вертолетов.
— Зачем? — задал я дурацкий вопрос.
— С нашей позиции было плохо видно. Кажется, они выполнили несколько рейсов, и каждый раз садились неподалеку от берега.
— Чего же ты раньше молчал?!
— А ты разве не слышал звук их моторов?
Я сплюнул тягучую слюну под ноги.
— Если бы слышал — проснулся бы и не спрашивал. «Вертушек» точно было две?
— Точно две.
— Большие?
— Нет, скорее маленькие. Или средние.
— Сколько они выполнили рейсов? Хотя бы примерно.
— Не знаю, — пробормотал он. — По три или четыре.
«Послал бог напарничка», — проскрипел я зубами. Но, вспомнив о его способности читать мысли, поостерегся развивать критику.
— Ладно, подойдем ближе и посмотрим. Только постарайся не наступать на сухие ветки…
Оранжевое пятнышко, издали показавшееся одиноким костром, по мере приближения росло и в конце концов размножилось до десятка ярких точек, разбросанных на приличной площади редколесья. Костры озаряли высокие деревья желтоватыми всполохами и рисовали причудливые тени от расположившихся вокруг людей.
— Ни хрена себе! — тихо стонет Глеб. — Да их здесь больше сотни!
— Да, приличная собралась толпа. Видать, здорово насолили мы твоему филиппинскому дружку.
— Что будем делать?
— Надо бы обойти лагерь сторонкой.
— Это опасно?
— Надейся на лучшее, но поступай так, будто впереди ждет худшее.
— Прости, я ничего не понял из твоего ответа, — признается Захарьин взволнованным голосом.
— Обычно вояки выставляют на ночь посты — как бы не напороться. Пошли. И будь осторожен — иди след в след…
Согнувшись пополам, напарник двинулся за мной сквозь густые заросли кустарника.
Нам приходится пробираться на ощупь со скоростью парализованного бурундука. Фонари мы предусмотрительно выключили, а свет от полной луны ни черта не пробивается сквозь густые кроны деревьев. Единственным ориентиром для движения остается россыпь огней от костров, которую решаю обойти справа на расстоянии ста пятидесяти — двухсот метров.
«Дозоры при такой густоте леса они выставили не дальше сотни метров от лагеря. Так что повстречаться мы не должны, — рассуждаю по ходу движения. — Эх… жаль, нет со мной Устюжанина. С ним бы мы выбрались из любой передряги!»
— Кстати, о твоем товарище, — опять шепчет Захарьин. — Если не изменяет память, его фамилия Устюжанин?
«Та-ак… — изумляюсь я, — кажется, опять тихо звякнул колокольчик демонической связи». Вслух же произношу:
— Правильно — Устюжанин. Георгий Устюжанин. И вообще… Память у тебя — что надо.
— Расскажи о нем.
Время для подробных разговоров не слишком удачное. Но дабы Глеб не нервничал и позабыл о страхах, я все же выдал краткую характеристику на старого друга и коллегу по работе.
— Жора — мой ровесник и однокашник; давний надежный друг, — шепчу и одновременно глазею по сторонам. — Капитан второго ранга в отставке, во «Фрегате» был моим заместителем. Вдумчивый, спокойный, грамотный специалист, ходивший со мной на рекордные глубины и принимавший участие в самых головоломных операциях. Между прочим, отличный семьянин. Что тебя еще интересует?
— Неплохая характеристика. Ты прямо создан для работы в отделе кадров. Значит, он ничуть не хуже тебя разбирается в вашем деле?
— Полагаю, в некоторых вопросах даже лучше.
— Почему же командиром «Фрегата» назначили тебя, а не его?
Допрос с пристрастием притомил. И чего ему дался мой Жорка? И все же тихая размеренная беседа лучше стонов и постоянных просьб об отдыхе. Решаю стойко отвечать на все вопросы, чтоб Захарьин забыл о тяготах и лишениях нашей «военной службы» и чувствовал себя поувереннее.
— Наверное, мама скромным воспитала, — не нахожу лучшего ответа. — Поэтому и стал заместителем, а не командиром…
Понятия не имею, чем был вызван повышенный интерес Глеба к персоне Устюжанина и сколь долго мне пришлось бы отвечать на его вопросы. Но в какой-то момент нашего осторожного продвижения по джунглям диалог вынужденно прервался — мы напоролись на дозор того подразделения, что высадилось на остров.
Увидев впереди — всего в нескольких метрах — красноватый огонек сигареты, я принял единственное решение: резко обернувшись, зажал ладонью рот Глеба.
Издав утробный звук, он тоже остановился и от неожиданности присел на корточки, отчего под ногами предательски хрустнула сухая ветка.
— Не дергайся! — шепчу ему в самое ухо. — Впереди кто-то есть.
Мы оба замерли и перестали дышать. Однако хрустнувшая ветка успела выдать наше присутствие — огонек сигареты совершил резкое движение и погас.
«Черт бы тебя побрал!» — Заставляю напарника лечь на землю. И тихо наставляю:
— Лежи здесь и не шевелись. Кратковременно включишь фонарь только в том случае, если услышишь мой голос. Понял?
— Да, Женя. А ты куда?
— Пойду гляну на этих орлов из береговой охраны. Раз уж напоролись и засветились…
Далеко отойти от затаившегося Захарьина не получилось: согнувшись пополам, я преодолел метров семь-восемь и вдруг услышал шаги. Навстречу топали два или три человека — не меньше.
Медленно опускаю тело на траву и прошлогодние листья. Пластаюсь, вжимаюсь в землю. На ощупь определяю: слева ствол молодого деревца, справа бугорок, впереди свободное пространство. Это плохо. Надо бы переместиться за деревце. Не успеваю — служивые уже в нескольких метрах. Вокруг кромешная тьма, но мне кажется, что привыкшее к темноте зрение различает мужские фигуры. Они двигаются точно в моем направлении. Ощупав поверхность слева, осторожно перемещаюсь на десяток сантиметров и тут же повторяю движение. Сдвинулся. Но весь я за древесным стволом не помещусь — уж слишком он тонок.
Три солдата идут друг за другом. Идут почти бесшумно. Стало быть, дело знают. Не новички в джунглях. И это тоже плохо. Вжимаюсь в траву и листья, дышу через раз. Лидер группы подходит вплотную. Останавливается и приглушенным голосом что-то говорит коллегам. Те притормаживают. Солдаты медленно вертят головами и вслушиваются в звуки ночного леса…
Их командир стоит надо мной — я едва ли не ощущаю его дыхание. Нога в тяжелом ботинке в каких-то сантиметрах от моей правой ладони. Но меня он вряд ли обнаружит, если, конечно, не обладает сверхчувствительным зрением или на его башке не прицеплен прибор ночного видения.
Нет, не обладает. И прибор не прицеплен, иначе бы он сразу начал палить из автоматической винтовки, что висит на плече. В общем, я спокоен. И готов в любой момент начать схватку. Лишь бы не сдали нервы у Глеба, ведь он где-то рядом.
Прислушиваясь к звукам, командир дозора немного сдвинулся в сторону и все-таки наступил подошвой армейского ботинка на мою правую ладонь.
Сволочь! Мне, между прочим, больно. Придется терпеть, ничего не поделаешь — вера в добро и счастливое будущее требует смирения.
Не услышав ничего, кроме шелеста листвы в легких дуновениях ветра, солдаты из ночного дозора стали совещаться. Я по-прежнему лежу, стиснув зубы от боли, и прекрасно понимаю их нерешительность: шарахаться ночью по заросшему склону в поисках двух человек — задача не из простых.
Несколько минут филиппинцы шепчутся на непонятном мне языке. И все это время проклятый командир топчется на моей ладони, перенося вес тела то на носок, то на пятку. Придурок…
Наконец мое терпение лопается. Во-первых, рука дико затекла. Во-вторых, мне показалось, что после короткого совещания вояки решили идти дальше. А дальше под кустом прятался Захарьин. И как знать, чем закончатся их поиски: то ли обнаружат моего напарника, то ли пройдут мимо… Да и хватит ли у него выдержки лежать беззвучно, когда рядом прошагают три вооруженных до зубов парня? Ответов я не знал, а гадать не было времени. Фитиль догорел, бомба взорвалась.
