Заинтересовавшее нас здание имело два этажа: полуподвальный и полноценный, окна которого находились на высоте двух метров от уровня земли.

Отпрянув от щели, через которую мы рассматривали убранство и обитателей какого-то врачебного кабинета, Ампаро с трудом выговорил:

— Там лежит Висенте.

— Кто? — не понял я.

— Мой брат… Висенте…

— Значит, он попал в руки сотрудников британской миссии.

— Но почему?! Какого черта им от него надо?

— Тише, — зажал я ему рот. — А то все испортишь. Пошли…

— Куда?

— Вот что, дружище, — обернулся я к островитянину. — Давай договоримся так: ты помог мне в Маниле, я помогу тебе и твоему брату здесь. Но я смогу сделать это только в том случае, если ты не будешь мешать.

— Да-да, конечно, — закивал он в ответ.

— Просто ходи за мной как тень, молчи и никуда не лезь.

— Понял, Женя…

Надо торопиться, пока эскулапы, колдующие над бедным родственником Ампаро, что-нибудь с ним не сотворили. В их руках уже мелькали шприцы и какие-то блестящие инструменты.

Пригнувшись, мы прошмыгнули вдоль стены здания и оказались у входа. Дверь была прикрыта. Приложив к ней ухо, я прислушался… Тишина.

Плавно тяну на себя дверную ручку. Тонкая дверь легко и беззвучно поддается. Заглядываю в крохотную щель… В полутора метрах на стуле сидит охранник в униформе. Из оружия — висящая на ремне длинная резиновая дубинка. Сидит расслабленно, в глубокой задумчивости, уставившись в стену напротив. Кажется, что он спит с открытыми глазами.

Рванув дверь на себя, решительно захожу внутрь. Мой расчет до безобразия прост — внезапность и еще раз внезапность. В первую секунду появление незнакомца поздней ночью вызывает у охранника полное замешательство. Это мне и нужно. Преодолев за эту секунду разделяющее нас расстояние, цепляю левой ладонью его униформу, чтоб не рухнул вместе со стулом, а правой дважды бью в челюсть. Все. Закатил глазки, обмяк. Минут десять его сознание будет блаженно отдыхать.

Выхватив из специального чехла дубинку, направляюсь на поиски лестницы на нижний этаж. Ампаро семенит за мной. Бросив ему дубинку, приказываю:

— Останься здесь и присмотри за ним. Если что — бей по голове, не задумываясь.

Кивнув, он возвращается к двери.

Лестницу нахожу справа за углом. Перед ступеньками снимаю резиновые тапочки — без них удобнее и тише.

Спускаясь, мысленно представляю план полуподвального этажа. Медицинский кабинет, где пытают или производят какие-то опыты с братом Ампаро, остался сзади и справа. Вильнув на сто восемьдесят градусов, лестница приводит меня к длинному коридору, растянувшемуся на всю длину здания. Осторожно выглядываю из-за угла. Никого. На потолке коридора через равные промежутки горят лампы, по обеим сторонам видны одинаковые двери с табличками. Кругом чисто и пахнет медикаментами. Такое впечатление, будто попал в поликлинику или стационар. Правда, для стационара здесь слишком тихо и безлюдно.

Ныряю в коридор. Нужный кабинет, по моим расчетам, находится метрах в двадцати справа. Тихо ступая босыми ступнями по холодным плиткам пола, двигаюсь вперед, придерживаясь правой стороны. Проходя мимо дверей, изо всех сил напрягаю слух. Преодолев метров десять, слышу металлический звук, словно кто-то кидает использованный хирургический инструмент в специальную ванночку. Звук исходит из третьего или четвертого по счету кабинета. Направляюсь туда…

Передо мной нужная дверь. Она плотно прикрыта, но именно из-за нее доносятся приглушенные звуки. К тому же в узкую щель между полотном и косяком пробивается свет.

Взявшись за ручку, делаю несколько глубоких вдохов. Мне нужно сосредоточиться, включить максимум внимания и скорости. Действовать я должен быстро и решительно, ибо не знаю, сколько в кабинете людей, вооружены ли они и что у них на уме. Я готов. Дернув на себя дверь, заскакиваю в кабинет. Останавливаться нельзя — диспозицию оцениваю на ходу.

В хирургическом кабинете (судя по обстановке, это действительно он), помимо лежащего на столе человека, двое в светло-зеленых врачебных одеяниях. Один сидит на стуле у изголовья островитянина, второй, повернувшись к нему спиной, склонился над разложенными инструментами.

Анализ ситуации происходит автоматически. Колдующий с инструментами — бесспорно врач. Он менее опасен. Другой — преспокойно сидящий в офисном кресле — контролирует обстановку и, вероятно, врачом не является. Он старший. Возможно, вооружен и представляет для меня реальную угрозу. Бросаюсь к нему, по пути с силой отталкивая врача. Тот падает, сбивает каталку с инструментом. Грохот, возглас возмущения. Я рядом с сидящим парнем. За секунду, пока я летел от двери, он успел сделать только одно: отъехать на кресле на полметра и упереться спиной в стену под задернутым шторой оконцем. Три резких удара правым кулаком в район челюсти. У кресла короткая спинка без подголовника, и затылок моего оппонента трижды хорошо прикладывается о стену, облицованную кафельной плиткой. Этому достаточно. Теперь следующий.

Разворачиваюсь с огромным желанием вытрясти из врача душу. И вижу летящий в мою голову стул. Пригнувшись, ухожу от запущенной мебели. Тощий врач лет тридцати вложил в бросок все свои силы и сам едва устоял на ногах. Притянув его за зеленый халатик, поддеваю крюком в корпус.

Дохляк от удара подпрыгивает и мусорным мешком падает на пол — ватные ноги не держат. Дело сделано. И даже без особого шума.

— Ну что, приятель? — нагибаюсь над родственником Ампаро и Джиан. — Живой?..

Лежащий на столе мужчина удивительно похож на Ампаро — даром что его родной брат. Ему лет сорок с небольшим, он худощав, кожа смуглая от ровного южного загара. Руки-ноги привязаны ремнями к специальным скобам, на теле видны повреждения, зрачки глаз расширены, внутри локтевого сгиба торчит игла капельницы, на лице полное отсутствие эмоций. Одним словом, мужик где-то далеко.

— Как звать-то — Винсенте или Висенте?.. — осторожно тормошу за плечо, пытаясь вернуть его в сознание.

Бесполезно. Не реагирует. Ладонь машинально тянется к воткнутой в руку игле, желая ее немедленно выдернуть. В последний момент останавливаюсь. А вдруг вводимым внутривенно препаратом его как раз приводят в чувство. Надо бы выяснить.

Резким движением поднимаю с пола доктора и с размаху усаживаю в кресло. Постанывая, он держится за отбитый ливер.

— Что с ним? — спрашиваю по-английски.

Тот мотает головой. То ли не может говорить, то ли не желает. Ладно, спросим по-другому. Хватаю лежащий на полу инструмент, похожий на щипцы или зажим. Секунда — и один из пальцев доктора зажат между зубцов. Вопрос повторять некогда. Закрыв ладонью его рот, сдавливаю рукоятки инструмента. Парень мычит и дергается всем телом. Больно. Прервав эксперимент, освобождаю его рот.

— Что с твоим пациентом?

— Он… Ему ввели наркотик и «сыворотку правды», — сбивчиво объясняет доктор. И кивает на лежащего без сознания приятеля: — Это все он. Гордон. Он здесь старший. Он приказал…

— Что он хотел от него услышать?

— Он спрашивал о каких-то документах, оставленных русским профессором Иванцовым.

Вот оно что! Значит, страсти по вакцине против смертельного штамма E.coli все еще кипят.

— Как долго пациент пробудет в этом состоянии? — спрашиваю доктора.

— Остановите капельницу, — сдавленно шепчет он. — Выдерните иглу…

Повернувшись к столу, выдергиваю из руки иглу.

— Что еще нужно сделать, чтобы привести его в норму?

— Ничего. Чаще давать пить. Он сам придет в себя через час-полтора.

— Почему на его теле синяки и раны?

— Гордон пытал его.

Вся ценная информация получена. Больше он мне не нужен. Обойдя кресло, обхватываю рукой шею доктора и сдавливаю, полностью перекрыв доступ воздуха.

Входная дверь в хирургический кабинет скрипнула в тот момент, когда я выпустил из своих объятий бездыханное тело. Качнувшись, труп доктора свалился на пол.

В дверях стоял Ампаро. Глаза с ленинский рубль, на лице неописуемый ужас.

— Что с Висенте? — спрашивает он, подлетев к столу.

— Ничего опасного — скоро придет в себя. Ты почему оставил пост?

— Я связал охранника его же ремнем. Он без сознания.

— Отвязывай своего брата. А мне надо закончить с этими…

Пока Ампаро возится с кожаными ремнями, я разыскиваю на полу скальпель и подхожу к тому парню, которого доктор назвал Гордоном. Приподняв, усаживаю его на пол.

— Что ты намерен с ним сделать?

— Грохнуть, — просто ответил я. — Грохнуть в назидание всем остальным здешним британцам. Слишком далеко они зашли в своих играх.

— Женя, ты сошел с ума, — на секунду прервав занятие, испуганно пролепетал Ампаро.

— Ничуть. Слушай меня внимательно, — я разорвал светло-зеленую рубашку британца, оголив его грудь. — В апреле 1983 года мусульманский шахид въехал на грузовике, напичканном взрывчаткой, в здание американского посольства в Бейруте. Слышал об этой истории?

— Нет.

— Тогда он убил шестьдесят человек, включая семнадцать американцев. Полгода спустя другой исламский фанатик атаковал казармы пехотинцев США в аэропорту Бейрута, убив почти две с половиной сотни американских военнослужащих. Об этом тоже не знаешь?

Покончив с ремнями, Ампаро виновато пожал плечами.

— Ладно, не беда — слушай дальше. В середине восьмидесятых исламистский снайпер застрелил президента Американского университета в Бейруте. Несколько месяцев спустя мусульманский фундаменталист похитил командующего базой ЦРУ в Бейруте; его долго пытали и в итоге убили. Затем последовали очередные взрывы, похищения, убийства, теракты… Все это время американские политики гневно осуждали терроризм, но так и не пришли к единому мнению относительно антитеррористических мер.

— Женя, к чему ты мне все это рассказываешь? — удивленно вопрошал отец Джиан, приподнимая безвольное тело брата.

— А к тому, что у Советского Союза никогда не было подобных проблем, хотя иранские «крестные отцы» Хезболлы относились к неверным коммунистам с такой «нежностью», как и к сатанинскому Западу. Надеюсь, что такое Советский Союз, тебе объяснять не надо?

— Не-ет, — расплылся он в улыбке, — про эту великую страну я многое слышал.

— То-то же. А знаешь, почему эта великая страна не имела проблем с террористами?

— Нет…

— Потому что руководство СССР не было стеснено моральными нормами, не отчитывалось перед свободными средствами массовой информации или независимыми судами по причине их полного отсутствия. И поэтому на высшем уровне принимались самые жесткие решения, не ограниченные этическими соображениями. Понятно?

— Да, — уверенно мотнул головой Ампаро. И все же поинтересовался: — А что именно сделало ваше руководство?

— Осенью 1985 года боевики из Хезболлы похитили четырех советских дипломатов в Ливане. Одного из них они убили сразу, остальных держали в плену. Но преследование русских привело к неожиданной и крайне неприятной для террористов развязке. В ответ сотрудники Комитета государственной безопасности захватили родственника лидера Хезболлы. В качестве одной из мер принятого антитеррористического плана мои коллеги его кастрировали, засунули отрезанные половые органы ему в рот и, прострелив башку, отправили в этом виде «подарочек» господам террористам. К трупу прилагалась записочка, в которой доходчивым языком объяснялось, что другие члены «Партии Бога» закончат свою жизнь таким же «замечательным» образом, если три советских дипломата не обретут свободу в ближайшие часы. Вскоре после этого Хезболла их отпустил, и с тех пор советские интересы в Ливане больше никогда не ставились под угрозу. Ход мысли понятен?

— Наверное, ты прав. Если против них, — кивнул он на задушенного доктора, — использовать их же методы, может быть, они призадумаются.

— Наконец-то слышу разумные речи, — усмехнулся я и увидел, как Гордон открыл глаза. — А, очухался?

Тот что-то пробормотал и стрельнул в меня ненавидящим взором.

— Ну, привет тебе от профессора Иванцова, его ассистентки, молодой и очень красивой женщины по имени Марина. И от всего экипажа дизельной подводной лодки «Белозерск» в составе пятидесяти семи человек.

С этими словами я вогнал в его грудь скальпель. Точно в то место, где билось его сердце.