Подойдя к саяно-шушенскому, Заметалин упер в его окровавленную грудь пулеметный ствол.

– Теперь и реально поговорить можно! – молвил он с теми самыми интонациями, с какими эта же фраза была произнесена Шанкром после памятного столкновения мотоцикла и «Хаммера» на зимней трассе.

– Говори-и-и… – безразлично выдохнул Шанкр; безносая смерть уже занесла над ним бензопилу.

– Ты конкретно на филки попал! – мстительно продолжил Гамадрил.

– Забирай, мент, что хочешь… – прохрипел гангстер и, закатив глаза, зашептал совершенно бессвязно: – Был у меня один знакомый мужик… с каким-то поэтом однажды на хате сидел… Троцкий его фамилия, срок по тунеядке мотал… ему за стихи про ментов в Швеции «лимон» баксов отсыпали… Так этот Троцкий такое написал: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать!»

Несомненно, он был в забытьи.

– Не Троцкий, а Бродский! – козырнул эрудицией Заметалин. – А ты – уже на Васильевском!

С этими словами он размозжил голову Шанкра пулеметным прикладом и тут же отскочил, чтобы кровь и мозг не обрызгали штанину.

Склонившись к агонизирующему телу, Гамадрил профессиональным движением лагерного контролера обыскал его сверху донизу. Вопреки ожиданию, добыча оказалась небогатой: несколько тысяч долларов, небольшой брикет пятисотрублевок и золотая «бригадирская» цепочка на шее, когда-то разорванная, но затем аккуратно спаянная.

Отбросив ненужный уже пулемет, мародер двинулся к трупу Аркаши, придавленному сваленным деревом. Улов в его карманах впечатлил куда больше: огромная пачка банкнот по сто евро, навороченный золотой «Брегет» и веер разноцветных пластиковых кредиток.

– Это тебе, Володя, не мелочь по карманам тырить! – похвалил самого себя Заметалин, направляясь к склепу.

Менты, судя по все громче звучащим сиренам, были уже на подъезде к Смоленскому кладбищу, и до их появления следовало уничтожить следы.

В разбитой краснокирпичной коробке еще клубилась цементная пыль. Распрямив спальный мешок, Гамадрил бросил туда пустой флакон из-под одеколона «Красная Москва» и разбитый железнодорожный фонарь. Уже в дверном проеме он краем глаза заметил раздавленную банку тушенки с этикеткой «Ушастик тушеный».

Влекомый странным магнетическим чувством, Заметалин приблизился к раскуроченной консервной жестянке. Едва взглянув на ее содержимое, он беспомощно царапнул руками воздух, хрипнул кадыком и, дико выпучив глаза, свалился навзничь.

Из-под застывшего желе тускло сверкал значок «Заслуженный работник юстиции». А из волокнистых мясных ошметков дико пялился человеческий глаз.

В ушах кольнуло, и все нарастающий колокольный звон накрыл Гамадрила с головой. Уже на грани сознания он явственно различил голос Макаренко: «Я приду к тебе… Обязательно приду!..»