Огромный жирный страус, перегнув через ячеистый забор длинную шею, с интересом смотрел на странного замшелого старика с фиксами желтого металла во рту. Коронки то и дело отбрасывали в вольеру солнечные зайчики, и это заметно возбуждало птичье любопытство.

Истово почесав спину татуированной пятерней, старик обернулся к сопровождавшим его атлетам с расплющенными переносицами и поломанными ушами.

– Видите, как этот фраер пернатый на чужое рыжевье косится? – узловатый палец указал на страуса. – А мы ему щас подставу нарисуем…

Ослепительно улыбнувшись, старик направил солнечные блики прямо в глаз птицы. Подобно сорокам, страусы обожают блеск и мишуру, и зоосадовский экземпляр не был исключением. Склонив шею еще ниже, он прицелился клювом с явным намерением выклевать из ротовой щели столь понравившиеся ему коронки. Чем не преминул воспользоваться их обладатель: ловко щелкнув по маленькой страусиной голове фиолетовыми пальцами, он тотчас же отскочил в сторону.

– То-то… терпила безответный! – довольно подытожил старик. – Так вот и у нас, профессиональных уголовников: находишь жадного и глупого фраера, манишь его каким-нибудь фуфелем, а как только он купится – сразу по башке! Пошли дальше…

…Вот уже больше года Экспонат терпеливо учил пацанов из группировки Шуры Долгопрудного хорошим манерам. Будучи блатарем старой, классической школы, он подразумевал под таковыми исключительно уголовные «понятия». Однако далеко не все ученики до конца проникались философией преступного мира. Именно для таких татуированный педагог и организовывал экскурсии в зоосад, на наглядных примерах убеждая юную бандитскую поросль, что «понятия» в мире животных точно такие же, как и в мире криминала…

То и дело почесываясь и покашливая, Экспонат на подагрических ножках неспешно шел тихими аллейками зоосада. Угрюмого вида амбалы в одинаковых спортивных костюмах гуськом следовали за ним, благодарно внемля каждому слову. Все это напоминало то ли детский дом на прогулке, то ли юных натуралистов, вывезенных за город для сбора гербария. Хранитель блатных традиций останавливался у клеток, комментируя поведение их обитателей, и это вносило в картину успокоительную черту здравого смысла.

Выйдя на центральную площадь, экскурсия остановилась. По аккуратному окультуренному пруду элегантно скользили белые лебеди. Запряженный в тележку пони лениво позванивал бубенцами. Клумбу посередине украшал столб с указательными стрелками во все стороны света: «Змеи – 50 м», «Крокодилы – 100 м», «Милиция – 150 м», «Обезьяны – 20 м».

– А лебедям можно чуток грева отсыпать? – несмело спросил кто-то из братков, доставая из кармана булочку с маком.

– До «Белого Лебедя» вам еще расти и расти, так что на них потом будете батон крошить. Ментов тоже смотреть не будем, эти животные и в дикой природе встречаются, – проскрипел Экспонат и, дойдя до вольеры с обезьянами, сделал приглашающий жест. – А вот макаки – самое то. Давайте обнюхаемся с ними поближе…

Молодые гангстеры остановились и, как по команде, уставились на шумное семейство приматов, обитавших за ячеистой сеткой.

Сцена, разыгравшаяся по ту сторону забора, и впрямь была поучительна. Зрелый павиан – несомненно, глава прайда – вдумчиво сношал в алую задницу молоденького второразрядного самца. Пассивной стороне было больно и стыдно, но он терпел, чтобы не вызвать гнева стороны активной.

– Наверное, этот пассажир только что косяк запорол, вот смотрящий по хате его и опускает! – предположил Экспонат и по своему обыкновению не удержался от назидательного обобщения: – Вот уже многие тысячи лет все живое существует по «понятиям». Не нами придумано, не нам и отменять. Учитесь, пацаны!

Успешно завершив акт, павиан испустил победный клич и ловко вскарабкался на высокий столб посередине вольеры. Высокомерно взглянув на татуированного собрата по разуму, он продемонстрировал ему неприличный жест. При этом тонкие черные пальцы примата гнулись с редким изяществом и удивительной пластикой.

– Пальцовочка – а? – искренне восхитился Экспонат, и глаза его закрылись пергаментными веками, как у старого грифа-стервятника. – Даже я так не умею! У нас, в преступном мире, такая распальцовка называется «Чичи-гага, жуки-куки»! А ну-ка повтори! – воспитатель легонько подтолкнул в живот лысого слушателя в спортивном костюме пятьдесят шестого размера.

Лысый выставил руку ладонью вперед и неуклюже зашевелил волосатыми пальцами чуть толще сарделек. Попытка блатной пальцовки очень напоминала разминку первоклассников; для полного сходства не хватало трогательной хоровой речевки: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали!..» Однако пальцы лысого, привыкшие к пистолету, ножу и удавке, выглядели не гибче милицейской дубинки.

– Ну что ты кнокаешь? – не выдержал Экспонат. – Не кнокать надо, а веером раскидывать! Да ни один нормальный пацан не поймет, что ты хочешь сказать… Смотри!

С этими словами он с невероятной скоростью зашевелил узловатыми татуированными пальцами с прокуренными черепаховыми ногтями.

– Вот тебе и домашнее задание! Чтобы к следующему разу было как у него! – кивнул Экспонат в сторону павиана и, мягко улыбнувшись, продолжил: – Помню, в семьдесят пятом сидел со мной на Златоустовском кичмане один золотой пацанчик. Вор огромного таланта, похлеще Васи Бриллианта. Его уже тогда Батей называли. Вот у кого пальцовка была – куда там какому-нибудь Ростроповичу! «Магаданской вилкой» сукам с первого раза шнифты выкоцывал! Наверное, в большого человека вырос…

Нехотя отойдя от вольеры, Экспонат в сопровождении слушателей двинулся к выходу. Пройдя несколько метров, он неожиданно замедлился в движениях и остановился…

Навстречу ему шел тот самый виртуоз распальцовки, о котором он только что вспоминал. Правда, безжалостное время заметно изменило его внешность: теперь это был далеко не пацанчик, а пожилой суровый мужчина со следами многочисленных судимостей на лице. Судя по вежливым репликам сопровождавших его пацанов, этот человек и теперь пользовался немалым авторитетом в преступном мире.

До слуха Экспоната то и дело долетали не нуждавшиеся в переводе слова «разводка», «ушастый», «бригада», «отморозки» и прочие индикаторы классической деловой беседы. Ошибки быть не могло – это действительно был тот самый Батя…

Остановившись, Экспонат ощерил фиксы в доброжелательной улыбке.

– Мир твоему дому! – с непринужденным достоинством поздоровался он.

– Экспонат… ты? Ну, здравствуй, бродяга! – ответная фраза свидетельствовала, что и пахан узнан бывшим сокамерником.

Дружески обнявшись, друзья печально замолчали, оценивая друг друга ветеранскими взглядами однополчан, не видевшихся со дня взятия Рейхстага. Гангстеры Шуры Долгопрудного деликатно отступили, чтобы не мешать обоюдному изъявлению чувств. Четверо пацанов, сопровождавших Батю, также уважительно удалились от места встречи.

Первым нарушил молчание Экспонат.

– А помнишь, Батя, как на пятой зоне под Челябой из бензопилы «Дружба» вертолет сварганил? – прочувственно спросил он, и мутная слеза скатилась по губчатому стариковскому носу.

– Помню, Экспонатик! Как такое забудешь? Только это не под Челябинском было, а в Княж-Погосте, на «строгаче», – ласково опроверг Батя.

Неожиданно из-за высоких крон выполз небольшой вертолетик – аккуратное стеклянное яйцо со стрекозиным хвостиком. На брюхе винтокрылой машины чернели огромные буквы «С-Ш». Заложив вираж, он медленно проплыл в сторону административного корпуса.

Проводив вертолет долгим прищуренным взглядом, Батя осведомился:

– Ты-то что в этом зверинце делаешь?

– Пацанчиков «понятиям» учу, – с затаенной гордостью ответил Экспонат. – Нич-чего не умеют. Ни-че-го. Им бы только пострелять, да коммерса ушастого выкрасть, да на цепуру его в подвале посадить, да от души покошмарить… Вот нынешняя молодежь-то какая пошла! Не то что в наше время!

– Что поделаешь… Повсюду царят пошлость, бездуховность и культ наживы! – горестно согласился Батя. – И виной тому засилье масскультуры и китча, пропаганда насилия и жестокости.

– Только тут, среди животных и растений, я чувствую себя человеком! – закатил глаза Экспонат. – Вот в наше время… Ладно, а ты тут какими судьбами?! По бизнесу… или просто так?

– И просто так, и по бизнесу. Я уже где-то с полгода кроликами занимаюсь. Не один, конечно, – силы уже не те. Вот, смена подрастает, – Батя кивнул в сторону «Группировки Ленинград», почтительно стоявшей поодаль. – Только что договорился с местным начальством, чтобы здешних шакалов нашими отморозками кормили.

И тут, словно по заказу, со стороны главного входа нарисовались те, о ком только что вспоминал Батя: шакалы и отморозки.

По широкой аллее с нагловатой медлительностью катил огромный черный «Хаммер», обвешанный кенгурятниками, лебедками и навесными фарами. Сквозь лобовое стекло четко прорисовывались злобные физиономии водителя и пассажиров. Люди с такими бездуховными лицами вряд ли могли бы стать прототипами книжной серии «Жизнь замечательных людей». А уж длинный пулеметный ствол, торчащий из окна внедорожника, и вовсе не свидетельствовал об их дружелюбии.

– Ложись! – страшным шепотом скомандовал Батя и, бросившись наземь, успел-таки дернуть Экспоната за ногу, свалить и придавить его своим телом.

И братки Шуры Долгопрудного, и окружение Бати среагировали чуть раньше, чем пулеметчик в «Хаммере». Короткая очередь прогрохотала над головами. Чмокнуло дерево, и на аллейку посыпалась сбитая листва.

Многоопытный Батя выхватил из кармана пистолет и без раздумий засадил в «Хаммер» всю обойму. Пули лишь высекли несколько отчетливых искр из радиатора. С таким же успехом можно было стрелять из рогатки по танку; гангстерский джип оказался полностью бронированным.

А на окрестных аллейках уже маячили характерные силуэты в форменных кожанках-«косухах». Саяно-шушенские, грамотно укрываясь за деревьями, строениями и вольерами, наступали редкой цепью со всех сторон. Кольцо окружения грозило сомкнуться через минуту.

– Отходим! – сразу же сориентировался Батя, кивнув в сторону приземистого здания с табличкой «Змеи»; присутствие духа не оставляло его в самые критические моменты.

Пацаны из группировки Шуры Долгопрудного засели в кустах акации, прикрывая отход. И хотя их «ПМ» и «ТТ» в сравнении с гранатометами и станкачами выглядели до смешного маломощными, отвлекающий огонь позволил «Группировке Ленинград» и примкнувшему к ней Экспонату побежать к серпентарию короткими несимметричными зигзагами.

Однако настоящие неприятности были впереди…

Из-за крыши административного корпуса с ровным стрекотом выплыл вертолетик с аббревиатурой «С-Ш» на брюхе – тот самый. Длинная очередь прошила насквозь амбалистого гангстера, которому Экспонат приказал разучить пальцовку. Остальные пацаны поползли в сторону лебединого пруда, зеркально блестящего за вольерой со страусами. Их преследовали одиночные выстрелы, вздымавшие фонтанчики пыли.

К счастью, беглецы уже достигли спасительного змеиного домика.

В огромных стеклянных террариумах копошились ползучие гады, собранные со всех концов света. Безжалостные кобры, встревоженные стрельбой, гневно раздували цветастые капюшоны. Ленивые анаконды медленно подняли головы, укоризненно покачивая ими, как маятниками. Флегматичные питоны, свисавшие с декоративных бревен, задумчиво таращились узкими ледяными глазами в окна, за которыми то и дело мелькали бездуховные физиономии.

На серпентарий обрушился шквал огня. Саяно-шушенские явно не экономили на патронах: автоматные очереди заглушали звон разбиваемых стекол, боевую матерщину и крики перепуганных животных в вольерах. Пацаны «Группировки Ленинград» влипли в простенок, как барельефы: приблизиться к окнам было смерти подобно. Короткая автоматная очередь вдребезги расколотила стоявший напротив окна террариум с королевским боа-констриктором.

– Приплыли… – мрачно резюмировал Батя. – Ну, и че теперь делать?

– Бороться и искать, найти и не сдаваться! – отчеканил Данила Черняев, доставая пистолет.

Он осторожно подполз к приоткрытой двери, утвердил оружие в вытянутых руках и совместил мушку в прорези с головой саяно-шушенского, взобравшегося на искусственную скалу в клетке с аллигаторами. Грянул выстрел. Нелепо взмахнув руками, тот свалился в бассейн, и к нему тотчас же поплыл зеленохвостый хозяин водоема. Спустя минуту вода у скалы окрасилась алым.

Данила торжествующе дунул в пистолетное дуло и сразу же пополз в помещение – нападавшие мгновенно переключили огонь на дверь.

Тем временем королевский боа-констриктор выказал явное неудовольствие происходящим. Он с тихим шуршанием выполз из разбитого террариума и с неожиданной быстротой скользнул к Экспонату, курившему на корточках у стены. Едва взглянув на узорчатую, будто татуированную спину гада, старик испуганно отпрянул.

– Не бойся, отец, он людей не ест! – с нервным смешком заметил Сергей-музыкант.

– Он их живьем заглатывает… А потом несколько месяцев спит и переваривает, – недобро добавил Димон-мачо.

– А как проснется – сразу линяет. В смысле – меняет шкуру. Я имею в виду кожу, – закончил Жека-омоновец, извлекая из кармана случайно прихваченную противопехотную гранату.

Экспонат, немигающе глядя на питона, медленно отодвигался.

– Да я его, сучонка, не боюсь… – пробормотал старик, нервно почесываясь. – Пусть только до меня не дотрагивается… Законтачить ведь может!

– Чего? – не понял Данила, напряженно поглядывая в окно.

– Не въезжаешь, на что он похож?

– На змею. А что же еще?

– На хер он похож, а не на змею! – в сердцах плюнул хранитель блатных традиций. – А разве честный бродяга может дотрагиваться до чужого хера?! Не по понятиям вы себя ведете, ох, не по понятиям!

На какой-то момент стрельба утихла, и Данила, подкравшись к окну, выстрелил в саяно-шушенского, притаившегося у клетки с гориллами. Выстрел оказался неточным: пуля, пройдя в нескольких сантиметрах от стриженой головы, звякнула о замок на решетчатой дверце.

Впрочем, осажденным в серпентарии не пришлось об этом жалеть…

Металлическая дверка с печальным скрипом отошла назад. Большая красивая горилла осторожно вылезла из норы, утвердилась на мощных ногах и потрогала дверку. Путь на волю был открыт. Ударив себя кулаками в волосатую грудь, обезьяна испустила победный вопль Кинг-Конга. Вооруженный пистолетом гангстер не стал для продвинутого примата серьезным препятствием. После несильного удара в ухо браток отлетел метров на десять и захрипел в луже. А из вольеры уже выходило, выпрыгивало и выползало все горилье семейство. Умные человекообразные обезьяны в мгновение ока взобрались на деревья и, прячась в густых кронах, рассыпались по всему зоосаду.

Черняев следил за гориллами, не мигая, и на лице его неожиданно заиграла улыбка озарения. В голове поплыл приятный потусторонний гул; нечто подобное он помнил за собой пятиклассником, когда выпил свой первый стакан водки.

– Пацаны! – окрепшим голосом молвил он. – Пацаны… Я знаю, что нам делать!