Глава 16
Рабочий день в городской прокуратуре близился к концу. На зарешеченных окнах первого этажа опускались жалюзи и сборчатые шелковые шторы. С паркинга то и дело отъезжали автомобили сотрудников. Младшие следователи, недавние выпускники юрфака, нетерпеливо поглядывали на часы: им очень хотелось домой, но не раньше, чем с работы уйдет начальство.
Внизу, у входа, скучал в застекленной будочке мент-вахтер с сержантскими лычками на погонах. То и дело поглядывая в окно, он зевал с таким презрением к застекольному миру, которое превращает простых провинциальных правоохранителей в овчарок повышенной злобности.
Заметив черную «Волгу» с тонированными стеклами и длинным стеблем антенны на крыше, милиционер приосанился и поправил узел галстука. От начальства он уже знал: сегодня в семнадцать ноль-ноль в архив должен пожаловать некий «важняк» из Генпрокуратуры, прибывший в город с широкомасштабной внегласной ревизией.
«Инкогнито из Москвы» появился ровно через минуту. Как и следовало ожидать, он был не в форменном синем мундире, а в дорогом песочном костюме и стильном галстуке. Правоохранитель сразу определил, что это птица очень высокого полета. Безукоризненно сидящий пиджак, бритвенно отутюженные стрелки брюк, приятно скрипящие туфли, дорогой портфель с позолоченными наборными замочками… Лишь уродливая бородавка на подбородке заметно портила внешность москвича.
Несмотря на подчеркнуто франтоватый облик, гость распространял ауру холодной начальственности.
– Старший советник юстиции Точилин Александр Андреевич, Центральный федеральный округ Генеральной прокуратуры, – деловито представился он. В правильный момент достал из кармана красную корочку с гербом и секунду держал ее перед вахтером. На секунду открыл и, профессионально сжав в руке, подержал еще несколько секунд.
Мент откашлялся:
– Чем могу быть полезен?
– У меня допуск для работы в вашем архиве, – небрежно сказал старший советник юстиции, демонстрируя бланк, скрепленный фиолетовой печатью.
– Пожалуйста, проходите, вас ждут, – натянуто улыбнулся милиционер и придвинул к себе телефон.
Поднявшись на несколько ступенек по парадной лестнице, «важняк» остановился у статуи Фемиды, украшавшей пролет. Толстая гипсовая баба с завязанными глазами и весами в руках более походила на базарную торговку, чем на богиню правосудия.
– А вы звоните, – разрешающе бросил старший советник юстиции, не оборачиваясь.
Архивные кабинеты находились на четвертом этаже. Коридор покрывала малиновая ковровая дорожка, гасящая шаги. Мягкий свет плафонов поглощался темными панелями. Два ряда коричневых дерматиновых дверей по обе стороны отблескивали латунными пуговками обойных гвоздей.
В конце коридора, на фоне окна, вырисовывался силуэт пожилого архивариуса. Резиновая улыбка, согбенная спина, подхалимски блестящие глаза – все это наводило на мысль, что предыдущая жизнь архивной крысы была лишь ожиданием встречи с заоблачным московским начальством.
– Здравствуйте, здравствуйте, – мелко засеменил архивариус, открывая дверь хранилища.
– Добрый день, – с высоты должности, звания и миссии кивнул ревизор.
– Мы уже в курсе. Что именно вы хотите у нас посмотреть?
– Где у вас стеллажи с закрытыми уголовными делами? Меня интересует все, что тут есть за позапрошлый год.
– Что именно вас интересует?
– Я же сказал – все! – повторил визитер, заметно раздражаясь. – А за этот год – все дела по сто тридцать первой и сто тридцать второй статьям, которые в производстве. Вчера заказывал. Хочу ознакомиться в порядке надзора.
– Дела по насилию сексуального характера – вот, я еще утречком отложил… А закрытые уголовные дела за позапрошлый год на стеллаже слева, третья и четвертая полки. Вот вам столик, вот креслице… Может, вам кофейку сварить? Может, чайку с печеньицем хотите?
Без «благодарю» гость опустился за стол и, сдвинув тяжелую печатную машинку «Ятрань», поставил на колени портфель с золочеными наборными замочками.
– Кофе я сам приготовлю. Если потребуется. А вы можете идти.
Конечно, по внутренним инструкциям архивариус не имел права покидать хранилища документов даже в присутствии Генерального прокурора. Однако слова «можете идти» прозвучали из уст ревизора с такой убедительностью, что хранитель архива не посмел ослушаться…
…Дождавшись, когда за архивариусом закроется дверь, Леха Сазонов достал мобильный телефон, предусмотрительно купленный сегодня утром, и быстро набрал номер мобильника «личного водителя».
– Пиля, я на месте. Сиди в тачке и никуда не ходи. Да не кипешуй ты, все ништяк. Чувствую, у нас сегодня очень тяжелый день, – посетовал профессиональный аферист, доставая из портфеля широкофокусный объектив.
Навинтив его на фотоаппарат и проверив пленку, Жулик бегло пролистал уголовные дела по преступлениям сексуального характера, заботливо приготовленные для него еще утром. Внимание его привлекла тонкая папочка, лежавшая в самом низу. Перевернув обложку, он пробежал взглядом первый листок.
– «Постановление о возбуждении уголовного дела по ст. 131 ч. 2 Уголовного кодекса Российской Федерации», – прочитал Леха.
Заметив свою фамилию, Сазонов аккуратно разложил папку на столике, совместил окуляр с листками уголовного дела. И сразу защелкал затвором, то и дело шурша страницами…
* * *
Пляж в районе Бобровицы был многолюден. На мелководье плескались дети. Смуглые юноши и девушки со смехом перебрасывались волейбольным мячом. Толстые тетки поджаривали шпиг белых ляжек и спин.
Белый «Кадиллак», катящий по грунтовке вдоль пляжа, привлекал всеобщее внимание. И не только потому, что длиннющий лимузин выглядел уж очень приметно. Машина напоминала эдакую дискотеку на колесах: звуки музыки, несущиеся из салона, были слышны даже на противоположном берегу.
– Тут не хрен ловить, людей много, – резюмировал Цаца, силясь перекричать музыку, и, вывернув руль, повел машину в сторону высокого обрыва за песчаной косой. – Вон там, за кустиками, самый ништяк.
Место, выбранное Зацаренным для пикника, было и впрямь удачным. Небольшая полянка на обрыве совершенно не просматривалась со стороны пляжа. Непроходимый кустарник сулил возможность интимного уединения с девушками. Да и течение в этом месте было спокойным, что позволяло переплыть на другой берег за расчетные пять минут.
– Все, отдыхаем, – скомандовал Гена, выключая двигатель.
Ермошина, с трудом выйдя из салона, жестом опытной сутенерши кивнула подругам:
– Так, бабы, по быструхе вылазим. Пацаны сейчас дров для костра принесут, а нам надо салаты крошить да мясо на шампуры нанизывать. А то, может, сперва остограммимся? – несмело спросила она у Зондера, вываливавшего из багажника тяжелые сумки.
– Успеем, – хмуро поморщился тот, оценивающе глядя на девушек.
Мандавошкины подруги выглядели приятно, свежо и незатасканно. Кукольные лица, ладные фигурки, мини-юбки на грани фола… Девчонки могли завести самого безнадежного импотента. Видимо, это были начинающие коллеги Ермошиной по ремеслу.
Приготовления к пикнику заняли не более получаса. Солнце еще не успело коснуться шпиля лодочной станции на противоположном берегу, а на углях уже румянилась первая партия шашлыков. Молоденькие бляди, польщенные вниманием старших пацанов, старательно резали хлеб и крошили салаты. Лида сосредоточенно нанизывала на шампур куски маринованного мяса. При этом сам шампур она неприлично сжимала меж ног. Это наталкивало на мысль, что любовь к шашлыкам способствует половым извращениям.
– Ну что – теперь и выпить можно! – воодушевился Зацаренный, то и дело поглядывая на часы.
– Слышь, Генка, мне не наливай, не буду, – поморщился Мамрин и, сняв с пояса мобильник, поспешно проверил входящие текстовые сообщения.
– Чего это так?
– Не могу по такой жаре пить.
– Вообще, что ли, не будешь?
– Может, попозже. И то чуть-чуть.
– Да мы же сюда расслабляться приехали! – В голосе Цацы засквозило неприятное удивление.
По задумке Зацаренного, и Зондера, и блядей следовало грамотно уложить вдоль полянки правильными дозами водки и лишь после этого незаметно для всех отлучиться…
К счастью, Мамрин недолго изображал из себя трезвенника. Сдобная блондинка, сидевшая слева, кокетливо протянула ему лучший шашлык. Мандавошка набулькала в пластиковый стаканчик водки.
– А почему мясо такое серое? – Игорь разборчиво взглянул на шашлык.
– Пиздицида, наверное, подсыпают, – поморщилась Ермошина, поднимая стаканчик с водкой. – Ну, за встречу!
Не закаленные в пьянках девчонки накачались довольно быстро. Ермошина, то и дело икая, все порывалась рассказать о вчерашнем наезде ОМОНа на «Золотой дракон». Она почти ничего не приврала, заявив лишь, что мусора попытались ее изнасиловать. Впрочем, Лиду никто не слушал: на природе принято развлекать себя другими занятиями.
Цаца не спешил расспрашивать малолетку о вчерашних событиях во вьетнамском кабаке: он уже знал о задержании Голенкова. Однако это нисколько не изменило желания выкрасть Таню. Ведь Эдик, по расчетам недалекого провинциального бандита, был богат, а значит, имел все шансы откупиться от ментуры.
Когда вторая порожняя бутылка улетела в кусты, компания решила освежиться в реке. После измерения температуры воды мизинцем ноги стало ясно, что выпито недостаточно. Пришлось доставать третью.
Зацаренный старался не напиваться – всю водку он незаметно выливал в песок. То и дело посматривая на Зондера, Цаца удивлялся его закалке. Глядя на абсолютно трезвую физиономию Мамрина, можно было предположить, что он с отличием закончил школу йоги. Или что тоже выливал свою водку в песок…
– Короче, вы как хотите, а я окунусь. – Поднявшись с разостланного на траве покрывала, Гена направился к реке.
В воздухе летала тонкая, почти невидимая паутина, пронзительно квакали лягушки, на водной глади, взбрасываясь, играла рыба…
– Тут коряги… – бросил Цаца, словно оправдываясь. – Пойду во-он за те кустики за косой. Там вроде дно почище.
Скрывшись за ивняком, Зацаренный воровато осмотрелся. Из-за густых зарослей доносился развязный матерок Зондера и бессмысленный смех блядей. Окунувшись, Гена энергичными саженками поплыл в сторону лодочной станции, рядом с которой он вчера вечером оставил «жигуль», позаимствованный на подшефном автосервисе.
Плавал он хорошо. Спустя минуту мокрая голова уже маячила на середине реки. Далеко внизу прыгал и валился набок бакен фарватера, как гигантский поплавок удочки, на которую Цаца пытался поймать свою удачу.
Доплыв до лодочной станции, Зацаренный уселся в «жигуль» и облачился в одежду, предусмотрительно оставленную в машине. Достал из «бардачка» тяжелый самодельный кастет и, повертев его в руках, сунул в карман. Случайных свидетелей поблизости не наблюдалось, и это заметно подняло настроение. Выезжая с площадки перед станцией, Цаца притормозил и взглянул на противоположный берег. С полянки, окруженной густым кустарником, змеился тонкий прозрачный дымок. Сфокусировав зрение, Цаца сумел рассмотреть Зондера: стоя у «Кадиллака», он разговаривал с кем-то по телефону.
Путь до магазина «Силуэт» занял всего три минуты. Цаца знал: по дороге в детсадик ментовская дочь обязательно должна миновать короткую аллейку, начинавшуюся сразу за магазином. С одной стороны аллейки возвышались дощатые заборы частного сектора, с другой громоздились кооперативные гаражи.
Идея похищения была проста и прекрасна. Таню следовало дожидаться тут же, у гаражей. Спрятаться за углом, пропустить на несколько метров и, надавав по голове кастетом, затащить через проем между металлическими коробками к машине. Укол сибазина в вену гарантировал спокойствие жертвы на несколько часов. До бревенчатой халупы частного сектора, снятой вчера у вокзальной бабки, было рукой подать. Место было малолюдным, а потому неожиданности вроде бы исключались.
В начале аллейки мелькнуло белое платье в горошек. Присев за углом гаража, Цаца осторожно выглянул наружу. Это была Голенкова. Огромные, в пол-лица, очки сверкнули солнечным бликом, и блик этот на мгновение ослепил Зацаренного.
– Только бы никаких посторонних, – прошептал он, надевая кастет на руку…
* * *
В кабинете начальника ГУВД Юрия Васильевича Коробейника вот уже полтора часа шел допрос директора «Золотого дракона». Глядя со стороны, можно было подумать, что это не допрос, а приятельская беседа. Товарищ полковник улыбался, пошучивал и даже норовил дружески похлопать задержанного по плечу. Он даже снял с собеседника наручники – мол, ты же бывший мент, неудобно…
Голенков был слишком опытен, чтобы купиться на такую туфту. Метод кнута и пряника он и сам неоднократно применял в бытность опером. Кнутом стала «прессовка» в ресторане с последующей «пропиской» на ИВС. А пряником – показная доброжелательность бывшего сослуживца.
– Эдик, ты ведь в Угро много лет прослужил и потому должен понимать: шансов у тебя никаких. Единственное, что я по старой дружбе могу сделать – оформить явку с повинной. Идет? – с похмельным пыхтением предложил новый начальник городской милиции.
Эдуард Иванович молчал угрюмо и недоверчиво. Обострившаяся интуиция подсказывала: статья «Покушение на убийство», которую ему собираются предъявлять за Наташу, далеко не самое главное, что интересует Коробейника.
– Да, я же тебе насчет потерпевшей не объяснил, – хозяин кабинета протянул Эдику заявление.
Пробежав глазами первые три абзаца, Голенков почувствовал, что пол уходит у него из-под ног.
– Бля-я-ядь… – с чувством прошептал он, и в этом емком слове явственно прочитывалось: «Какой же я идиот!..»
Однако нашел-таки в себе силы прочитать заявление до конца.
Заява, написанная с доброй дюжиной грамматических ошибок, тем не менее объясняла чудесное воскрешение Наташи. Сводилась она к классическому: «упала, очнулась, гипс».
Последнее, что помнила потерпевшая, – это побои, нанесенные ей мужем на кухне. После удара головой о нечто твердое она неожиданно потеряла сознание. Очнулась от какой-то странной вибрации. Открыла глаза и с ужасом обнаружила, что лежит на холодных рельсах. Заметив идущий прямо на нее поезд, нашла в себе силы скатиться с насыпи. Добралась на попутке до травмпункта, получила первую помощь. Оттуда же позвонила домой полковнику МВД Коробейнику Ю. В., который забрал ее на машине к себе. Бросить бессознательную Наташу на рельсы мог лишь изувер-муж (которому она отдала лучшие годы своей жизни). Так что состав преступления был налицо.
К заявлению прилагались соответствующие справки из травмпункта. «Сотрясение мозга средней тяжести», «многочисленные ушибы лобно-теменной области головы» вполне объясняли потерю сознания.
Эдику вспомнилось: а ведь позавчера, на кухне, он очень хотел проверить у Наташи пульс! И лишь неожиданный стук по батарее пресек это поползновение. Вспомнилось и другое: когда он переносил тело «покойной» на рельсы, оно показалось подозрительно теплым. Кто же мешал проверить пульс на железнодорожном переезде? Для бывшего опера Угро это было непростительной промашкой…
– Что скажешь? – вполне доброжелательно спросил Коробейник; он явно наслаждался растерянностью собеседника.
– А что ты хочешь услышать? – просипел Голенков.
– Все.
– Постараюсь… – Эдуард Иванович никак не мог собраться с мыслями.
– Вот это уже другой разговор! – Достав из выдвижного ящика стола тонкую папочку, Юрий Васильевич извлек из нее пачку фотографий. – Наташа – это еще цветочки! Вот, взгляни…
– Что это?
– Оперативная фотосъемка. Нервы-то, надеюсь, у тебя крепкие?
Увиденное поразило Эдика даже больше, чем заява Наташи. Бегло просмотрев фотоснимки, он посерел и выпучился. Во рту сделалось солоно и гадко. В какой-то момент Голенкова даже начала колотить крупная лошадиная дрожь, и лишь огромным усилием воли бывший опер взял себя в руки.
Ментовский фотограф запечатлел два полуразложившихся трупа. Неестественно вздувшиеся тела лежали на глинистом берегу какого-то водоема. И хотя лица покойных были донельзя обезображены тленом, убийца сразу узнал Нгуена и Донга… Фотография металлической бочки (той самой, из золотоплавильной мастерской) не оставляла никаких сомнений: тайна убийства братьев Ван Хюэ перестала быть таковой.
– Погода теперь ясная и солнечная, целых три недели никаких атмосферных осадков, – тоном сотрудника Гидрометцентра комментировал начальник ГУВД. – Под воздействием тепла из трупов выделилось много газов. Эти газы и выбили крышку металлической бочки. Тела немедленно всплыли. На карьерах в районе Седнева всегда ошиваются детишки-рыбаки. Обнаружив покойных на поверхности водоема, юные натуралисты позвонили в милицию. После траленья дна мы обнаружили и бочку, и крышку. Короче, протокол осмотра и заключение экспертов будешь читать? Или и так все понятно?
В голове Эдика почему-то некстати завертелась стихотворная строка, памятная еще со школы: «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»
– А я-то здесь при чем? – сдавленно спросил он.
– Меня интересует, как узкоглазые попали в бочку, а бочка – в карьер.
– Я не разбираюсь во вьетнамских похоронных обрядах! – огрызнулся Голенков. – И вообще, узкоглазые, кажется, в свой Ханой собирались. И весь персонал ресторана это может подтвердить!
– Ой, только не надо! – поморщился Юрий Васильевич. – Мне уже все известно. Да, двадцать шестого мая, в понедельник, вьетнамцы действительно собирались лететь домой. Даже билеты купили. Но почему-то никуда не полетели, сдали билеты и остались в своем коттедже. В девять утра Нгуен и Донг вызвали такси и отправились в «Золотой дракон». Мы даже нашли таксиста, который подвозил их к воротам служебного входа к половине десятого. С тех пор их никто не видел. Никто. Охранник ресторана показал, что в это время ты находился на рабочем месте. Экспертиза обнаружила в багажнике твоего «Опеля» микроскопические следы краски – точно такой же, как и на металлической бочке из карьера. По нашим данным, убийство братьев Ван Хюэ произошло двадцать седьмого мая, где-то между девятью и десятью утра. Нгуен убит ударом какого-то тяжелого предмета в висок, у Донга – проникающее пулевое ранение в затылочной части.
Допрос, приняв разгон, пошел накатом. Эдуард Иванович окончательно взял себя в руки. Безвыходность ситуации способствовала моментальному прояснению мысли.
– В это время я действительно был в районе Седнева, – медленно произнес он. – В магазине секонд-хенда. И у меня есть свидетельница, которая может это подтвердить.
– Кто же?
– Ермошина Лидия Михайловна, временно не работающая, – протокольным голосом сообщил бывший оперативник.
– Базарная проститутка, через которую ты Жулика под «рупь тридцать один подписал»? – развеселился Коробейник. – Ну, это, конечно же, надежный свидетель… Ладно. Допустим, я тебе и поверил. А как ты вот это объяснишь?
Достав из кармана небольшой кругляк желтого металла, начальник ГУВД положил его перед собеседником. Едва взглянув на царский червонец 1915 года, задержанный понял: все кончено…
Матерый ментовский волк, опытный интриган и предусмотрительный боец Голенков с треском проигрывал самую главную партию своей жизни. Петля стянулась и распустилась сетью. Он был обложен со всех сторон.
– А как я должен это объснять? – спросил Эдик, лихорадочно прикидывая, каким образом червонец попал к Коробейнику и почему он связывает его с убийством братьев Ван Хюэ.
– Следствие располагает данными, что у тебя еще много точно таких же золотых монет и что эти империалы появились у тебя сразу же после убийства вьетнамцев, – доверительно сообщил начальник ГУВД и, дружески потрепав собеседника по плечу, сладко заулыбался: – Эдичка, я ведь планировал тебя только через месяц закрыть. Интересно было узнать, как ты себя дальше поведешь. Да только небольшой доворот в конечной стадии получился: твое безграмотное покушение на Наташу все планы попутало. Вот и пришлось устроить образцово-показательное задержание… Да тут еще какой-то тихушник из Генпрокуратуры нарисовался, с широкомасштабной негласной проверкой. Сам понимаешь, надо законность изображать. Короче, шансов у тебя никаких: сто пятая статья по-любому ломится. Двойное убийство при отягчающих плюс покушение на убийство жены. А ты ведь у нас ранее судимый…
Подбив обвинительную базу, Юрий Васильевич взглянул на Голенкова ровно и доброжелательно – мол, может, вопросы есть?
Вопросов, естественно, не было. Коробейник вел соло – партия Эдика не требовала ответа. Да и в ответе Голенкова он явно не нуждался: ведь оба были профессионалами.
– Сейчас ты под конвоем отправишься в суд, который и определит тебе мерой пресечения взятие под стражу. В СИЗО обещаю тебе лучшую «хату» – с самыми беспредельными уголовниками, твоими когдатошними клиентами. То-то они обрадуются! «Вертухаи» заткнут уши ватой, а разрыв твоего анального отверстия спишут на неправильное питание и застарелый геморрой.
– Я бы на твоем месте воздержался от таких слов! – окрысился Голенков.
– Воздержания требуй от своей жены, когда вновь на зону поднимешься! – издевательски бросил Юрий Васильевич. Спрятав червонец в карман, он утер платком потное красное лицо и неожиданно выпрямился – насколько это позволяли живот, одышка и похмелье. – Впрочем, мы можем договориться…
– То есть? – несмело уточнил задержанный.
– Слушай меня очень внимательно… – прищурился Коробейник и закатил звонкую, как колокол, паузу. – Помнишь наш разговор в «Золотом драконе»? Ну, когда я тебя туда директором устраивал? Что я тогда тебе сказал? Что узкоглазые фраера куда богаче, чем хотят казаться, и что богатеют они не с одного ресторана. Правильно? Правильно. Ты мне еще подписку о добровольном сотрудничестве дал… Было такое? Было. Ты – бывший оперативник, практический работник, человек с большим жизненным опытом… и лагерным сроком. Пока что с одним. Как я понял, источник вьетнамского богатства ты вычислил. Но что-то у тебя с узкоглазыми не сложилось – вот ты их и вальнул.
– А ты сперва докажи, что я их вальнул!
– Докажу, докажу. И все будет по закону. Конечно, ты можешь купить еще дюжину свидетелей, которые подтвердят твое алиби. Но это ничего не изменит. Потому что посадить в наше время любого – раз плюнуть! Даже судью. В нашем городе почти все судьи взятки берут… А у меня на всех судей – сорок бочек компромата. Прижму такого судью доказательствами и предложу: или подследственный Голенков признается виновным по всем пунктам обвинения, или ты, господин судья, на зону идешь. Но тогда мы уже не договоримся… Так с чего Нгуен богател, а? Не червонцами же за бухло в ресторане расплачиваются! Видимо, все свои деньги Нгуен вкладывал в золото… Почем покупал? У кого именно? Почему именно царские червонцы? Колись, Эдичка, выхода у тебя никакого…
У Голенкова отлегло от сердца: последняя реплика свидетельствовала, что этот жирный боров не знал о существовании подпольного монетного двора.
– Что ты конкретно предлагаешь?
Взгляд начальника ГУВД преисполнился значимостью момента.
– Или ты сдаешь мне сокровища убиенных тобой вьетнамцев, а также где и у кого они червонцы покупали, и я постараюсь замять оба уголовных дела… Или не говоришь, и отправляешься на самую жуткую «хату» нашего СИЗО, а оттуда – этапом на зону, в «петушиный» отряд. И тогда никакие вьетнамские сокровища тебе уже не понадобятся. Минуту на размышление не даю. Ну?!
* * *
Вот уже битый час Жулик тщательно фиксировал на фотопленку интересующие его архивные документы. «Дело об изнасиловании гр. Ермошиной Л. М.» оказалось тоненьким – не более пятнадцати страниц: заява, протоколы допросов потерпевшей, справка медицинского освидетельствования из травмпункта (безусловно, фальшивая) и постановление о возбуждении уголовного дела. Внимание «сотрудника Генпрокуратуры» привлекла лишь фотография гр. Сазонова А. К., явно изъятая из старого уголовного дела. На обороте значилось: «Дорогой Лидусе Ермошиной от Леши Сазонова на память о наших незабываемых встречах».
– Ты смотри, и почерк почти что мой! – хмыкнул Леша Сазонов, пряча фотографию в карман.
А вот старое уголовное дело по «незаконному обороту драгоценных металлов» было куда более объемным. Видимо, следственная бригада Генпрокуратуры, работавшая тут в позапрошлом году, накопала немало. Оставалось лишь удивляться, что дело это было закрыто «из-за отсутствия состава преступления».
Решив ознакомиться с документами по фотографиям, Жулик продолжил работу. Едва слышно шелестели страницы, ритмично щелкал фотоаппаратный затвор. Блики света из окна скакали неяркими пятнами по казенной серой бумаге. В какой-то момент Сазонов почувствовал себя Зорге и Штирлицем одновременно…
Пересъемка заняла чуть более часа. Рассовав папки по стеллажам, Леха свинтил с «Практики» объектив и сложил фотопринадлежности в портфель. Двадцати фотопленок по тридцать шесть кадров вполне хватило, чтобы переснять все, что интересовало профессионального афериста.
Подойдя к окну, Жулик осторожно отдернул портьеру. Начальственного экстерьера «Волга» с минюстовскими номерами по-прежнему стояла на служебной парковке у парадного подъезда. Сазонов набрал номер мобильника Пили.
– Через пару минут буду. Считай, что день прожит не зря. У тебя все в порядке?
Получив утвердительный ответ, Леха спрятал мобильник и, придав взгляду начальственную холодность, вышел в коридор.
– Всего хорошего, – бросил он архивариусу, сиротливо дожидавшемуся под дверью.
– До свиданьица, – резиново заулыбался тот. – Не забывайте про нас! Всегда рады видеть вас в нашей прокуратуре!
Не удостоив старого подхалима ответом, аферист уверенной походкой человека, сделавшего важное и нужное дело, зашагал коридором, устланным малиновой ковровой дорожкой.
* * *
Даже в самых смелых мечтах Зацаренный не ожидал, что задуманное похищение воплотится с такой невероятной легкостью.
Когда ментовская дочь миновала проем между гаражами, Цаца осторожно выглянул наружу. Случайных прохожих не наблюдалось. Таня, не оборачиваясь, целеустремленно шла в сторону детсада. Самодельный кастет приятно тяжелил кулак. Подскочив к девушке сзади, Гена схватил ее за плечо и резким ударом врубил чуть левее темени. Послышался вполне деревянный стук, Голенкова обмякла и завалилась набок. Огромные Танины очки упали на асфальт, хрустнув под каблуком Цацы. Подхватив тело, похититель поволок его в темный проем между гаражами, к открытой дверце машины. Достав из «бардачка» шприц, быстро ввел в вену снотворное. Спустя минуту задрипанный «жигуль» въезжал во двор снятой халупы.
Втащив похищенную на кухню, Гена прислонил ее спиной к стене. Из разбитой головы на пол медленно сочилась кровь, и темная лужица, натекая на пол, постепенно увеличивалась в размерах. Задравшееся платье девушки обнажило аппетитные округлые колени. Взгляд Цаци моментально подернулся маслянистостью. Барышня была абсолютно беспомощной, а значит, не смогла бы сопротивляться насильнику… Да и насильника она никогда бы не опознала!
Однако внутренний голос подсказывал: лучше не заводиться. Времени оставалось в обрез – ведь Зондер и бляди на Бобровице в любой момент могли хватиться пропавшего купальщика.
– Потом оторвусь, когда с пляжа приеду! – усилием воли приказал себе Зацаренный и откинул ковровую дорожку, под которой оказался квадратный люк погреба.
Погреб, по задумке Зацаренного, должен был стать надежным местом заточения заложницы. Судорожно ухватив кольцо, он потянул на себя. Из влажной темноты подвала пахнуло плесенью, мышами и проросшей картошкой.
Неожиданно в окно, выходящее на улицу, кто-то постучал. У Цацы перехватило дыхание. Стараясь не скрипеть половицами, он осторожно подошел к окну.
Увиденное заставило его отшатнуться и оледенеть в параличе.
На пыльной улочке, у самого дома, стоял «Мерседес» Дяди Вани. Чуть поодаль возвышался раздолбанный «бригадный» джип «Ниссан Патрол». У открытой дверцы внедорожника топтались Жека, Мурза и Лысый – основная ударная сила «Находки», незаменимая для выколачивания долгов, вправления мозгов и других силовых акций.
Стук повторился – теперь уже энергичней.
– Цаца, не дури, мы знаем, что ты тут! – послышался голос «смотрящего». – Не откроешь дверь – через окно войдем. Но тогда тебе хуже будет.
И, словно в подтверждение этих слов, пацаны у джипа с видом сноровистых коммандос и неотвратимых карателей изготовились к штурму.
На ватных ногах Зацаренный пошел на веранду. На какой-то момент он потерял способность правильно ориентироваться в пространстве. Целую минуту похититель не мог повернуть ключ в замке – так тряслись у него руки.
– Ну, привет. – Зайдя на кухню, Дядя Ваня покосился на бесчувственное Танино тело, прислоненное к стенке. Затем перевел взгляд на открытый люк погреба. Помолчал, размял татуированными пальцами тугую «беломорину» и неожиданно гаркнул: – Ты что, фуцин дешевый, – выкрасть ее решил?
Вопрос был задан с такой агрессивностью, что из Цаци автоматически вылетело:
– Да.
– Сам, значит, какой-то сабантуй с проститутками организовал. Искупаться захотел. Заплыв на дальнюю дистанцию. Мол, если что – Зондер свидетель. А сам, значит, во-от что задумал… А не хочешь ли ты, Цаца, сам в этом подвале отдохнуть? Мне как – пацанов позвать или сам в погреб полезешь?
Зацаренный взглянул на «смотрящего» с видом побитого пса. Казалось, что сейчас он опустится на четвереньки, чтобы придать себе еще более виноватое выражение.
– Дядя Ваня, послушай…
– А зачем мне тебя слушать? – разомкнул твердую ротовую щель Михалюк. – И так все ясно. Ты мне одно только скажи: ты, значит, решил эту телку в заложницы взять, а ее папику-мусору выкуп зарядить? И какой же?
– Пятьдесят… тонн, – униженно пробормотал Зацаренный.
– Чего именно? Рублей? Баксов? Или… царских червонцев?
– Долларов… Дядя Ваня, я же не для себя хотел…
– Дебил, да ты же уебище! – засокрушался Михалюк. – Инициативный ты наш… Я тебе давал такие полномочия? Запалишься – а нам с пацанами по зонам котелками греметь? Ты знаешь, что в нашем городе какая-то крутая проверка из Генпрокуратуры? Приехал тут один деятель, черная «Волга» с тремя семерками на московском минюстовском номере! А знаешь, зачем он приехал? Мусоров на понятия ставить! Менты так на цирлах и забегали! Не дай бог что случится – никаким лавэ не откупишься!
Зацаренный машинально пригладил и без того зализанные волосы и часто-часто заморгал. И хотя гневная речь оратора повергла его в состояние шока, он не мог удержаться от естественного вопроса:
– Дядь Ваня, а как ты…
– Как я тебя вычислил? Просто. Откуда ты про червонцы узнал? От этой брюхатой «скрипочки», как ее там… То ли Ермошиной, то ли Дерьмошиной. Ты ведь с ней корешишься. Запал ты на это «рыжье»? Еще как, я это сразу понял! Встречался с алюркой вчера? Встречался. Она мне сама сказала. А о чем вы с ней базарили? – Неожиданно голос Михалюка стал ровен и тих, как полет совы. – О том, что неплохо бы на природе расслабиться. С девками и бухлом. Брюхатая шмара сказала сперва, что не может, потому что ей малого надо из садика забирать. Потом согласилась – мол, есть кому в садик сходить. А тебя почему-то о-очень заинтересовало, кто и во сколько пацанчика из садика заберет. Было такое? Было. Куда ты после этого поехал? В автосервис, убитый «жигуль» брать. Зачем тебе, спрашивается, «жигуль», когда я тебе разрешил на своем «Кадиллаке» кататься? Это еще не все… Вчера вечером тебя засекли на привокзальной площади. Линейные мусора. Бабки, которые посуточно хаты сдают, им за «крышу» отстегивают. А ты как раз хату снимал. Эту вот самую. Я начальнику линейной ментуры иногда плачу, чтобы он мне информацию подбрасывал. Зачем тебе, спрашивается, съемная хата, когда у тебя своя есть? И зачем Зондеру лапшу на уши вешал, что купаться идешь?
Последняя фраза «смотрящего» вполне объясняла, почему Игорек не хотел выпивать. Выполняя поручение Михалюка, он подло шпионил за Цацей. Вспомнилось и другое: когда Зацаренный выезжал от лодочной станции, он видел, что Зондер кому-то названивал. Теперь стало ясно, кому…
– И что теперь? – Взглянув в худое и постное лицо Дяди Вани, похититель приготовился к самому худшему.
– Если я тебя так элементарно вычислил, то мусора вычислят и подавно! – последовало неожиданное.
– Давай я эту телку обратно отвезу… Ну, где взял, – несмело предложил Зацаренный и обозначил движение, чтобы закрыть люк погреба.
– Ну, ты и деби-ил… – с тяжестью танка давил «смотрящий». – Ну, ты и удро-ота… «Положь, где взял», что ли? Ладно. Расскажи лучше, что ты дальше делать собрался. Только честно. В глаза, в глаза мне смотри!
Гена понял: лучше сказать правду, дешевле выйдет. И хотя рассказ его прозвучал очень путанно, Дядя Ваня сразу уловил суть.
– Значит, решил сунуть девку в подвал, вернуться на Бобровицу, погужеваться там немного для понта, затем приехать сюда… А потом телку куда-нибудь за город перевезти?
– Да.
– Куда именно?
– В Ульяновку… Дачный поселок сразу за Седневом. У меня там дача от предков осталась.
– А потом? Выждать пару дней и зарядить папику отступного? Якобы от имени черножопых гастролеров? «Вах, мэнт поганый, доч хочэш получыт? Дэнги гоны!» Так, что ли?
Цаца пошевелил пепельными губами и протолкнул через горло:
– Да неужели бы я тебе не отстегнул!
– А я в этом не сомневаюсь… – медленно произнес Дядя Ваня. – И вообще, задумка мне твоя нравится… Особенно насчет «отстегнуть». Исполнение тоже ничего. Ты смотри – один справился. Чем ты ей так в голову дал?
– Да кастетом…
– Герой, ничего не скажешь. Вот и дальше один действуй. Только осторожно. Сейчас ты погрузишь телку в багажник «жигуля» и аккуратно отвезешь ее в свою Ульяновку. Сидишь там, не высовываешься и ждешь инструкций. Главное – чтобы девка потом не смогла тебя опознать. Все понятно?
– Все…
– Не вздумай дурить – я-то тебя проконтролирую. Да, и еще: вот, возьми… – с этими словами Михалюк протянул собеседнику старый потертый револьвер.
– К чему мне ствол?
– Время теперь неспокойное, – проскрипел «смотрящий». – Мало ли что… Лучше кастета. Осторожно там, не светись. Да, и еще: твой мобильник на Бобровице остался? Возьми у кого-нибудь из пацанов… У Жеки, например. Ведь у тебя в Ульяновке телефона-то нет. Да, вот тебе филки… На жрачку и на бензин…
…Выводя «жигуль» со двора, Цаца не знал, радоваться ему или печалиться.
С одной стороны, итоги неожиданного общения с Дядей Ваней можно было признать благополучными. Могущественный «смотрящий» не отправил отступника в подвал, не зарядил штрафных санкций и даже не дал «по ушам».
С другой стороны – Зацаренный вновь чувствовал себя марионеткой в татуированных руках блатного кукловода. «Сработать под себя» с похищением мусорской дочери не получалось. Более того, в случае провала Михалюк всегда мог бы умыть руки: мол, Цаца похищение от себя заряжал, так что все вопросы, товарищи следователи, ему и адресуйте…
– Суки вы, суки… – уныло сокрушался Гена, выезжая из частного сектора.
В этот момент он люто ненавидел всех и вся: и Мандавошку, сдавшую его «смотрящему», и Зондера, предательски шпионившего за ним на Бобровице, и Дядю Ваню с его нечеловеческой проницательностью…
И даже Таню Голенкову, бесчувственно лежавшую в багажнике «жигуля».
* * *
Съехав с асфальта, «Линкольн Навигатор» забухал упругими баллонами по рельефной брусчатке площади. Коробейник вел машину с нарочитой неторопливостью. Эдик, прикованный наручниками к дверце, понуро горбился рядом. Позади располагалась Наташа. Поглаживая забинтованную голову, она прожигала взглядом затылок мужа. Горячий накрашенный рот то и дело бормотал какие-то бессвязные ругательства. Фразы «козел вонючий» и «я ему всю свою жизнь посвятила» были в этом бормотании ключевыми.
Голенков не реагировал на обидные слова. Смежив веки, он лихорадочно размышлял: кинет его Коробейник или не кинет? Зыбкие обещания «спустить дело на тормозах» стали той самой спасительной соломинкой, в которую убийца вцепился мертвой хваткой. Вот и пришлось рассказать абсолютно все: и о подпольном монетном дворе, и о сейфе с медным штурвалом, и о странном радиозаводском микроавтобусе, появлявшемся во дворе «Золотого дракона» почти ежедневно… Ведь в случае возбуждения уголовного дела по сто пятой статье Эдику вряд ли бы когда-нибудь пригодились вьетнамские сокровища!
Милицейский полковник не спешил высказывать отношения к услышанному. Полученная информация требовала не только осмысления, но и проверки. Развалив свои необъятные телеса в лайковом кресле, Коробейник лишь изредка бросал на Эдика значительные взгляды. Наконец снизошел до успокоительного:
– Не ссы, не кину… Мы ведь нужны друг другу. Правда, Эдичка?
– Так уж и нужны!
– Я за свои слова отвечаю. Сейчас я, ты и Наташка идем к дежурному следователю прокуратуры. Наташка под мою диктовку в твоем присутствии пишет отказуху: мол, будучи в состоянии алкогольного опьянения и поддавшись эмоциям, оговорила тебя, в чем и кается. Была пьяная, пошла ночевать к подруге, поскользнулась на рельсах и едва не попала под поезд. Дело о покушении на убийство автоматически прекращается.
Мельком взглянув в зеркальце заднего вида, Голенков отметил, что на бледном лице Наташи задрожало негодование. Неожиданное соглашательство мужа с любовником не позволяло ей насладиться местью.
– А как же… – несмело начала она, однако Юрий Васильевич осадил ее резкой репликой:
– Мы же обо всем договорились! Тебе лучше что – опять мужа в тюрьму отправить и нищей остаться? Или всем нам из этой ситуации что-то выкрутить?
И – вытряхнул ее из разговора, словно крошку со стола.
– А потом что? – просипел Эдуард Иванович.
– Ты мне показываешь свой персональный Клондайк… То есть не твой, а покойных вьетнамцев. Я, в свою очередь, обещаю оформить узкоглазых как неизвестных. Ты возвращаешься в «Золотой дракон» и работаешь как ни в чем не бывало. А что тебе надо будет делать – потом расскажу…
– А что я должен буду делать?
– Если вьетнамцы клепали свои червонцы из радиолома… Почему бы и нам не попробовать? – с подкупающей прямолинейностью признался правоохранитель. – Вот ты мне в этом и поможешь. Посвящать в ситуацию людей посторонних, сам понимаешь… не хочется. А ты от меня вкруговую зависишь. Кстати, насчет того мужика с радиозавода… Ну, который на микроавтобусе по утрам приезжал. И что – после убийства вьетнамцев он больше не появлялся?
– Нет.
– А Хьен?
– Не знаю. И звонил ей, и домой приезжал, у узкоглазой прислуги справки наводил. Никто ничего не знает, – опустошенно признался Эдик. – Говорят – «не пьиезжала есьце наса Хьен»… Может, во Вьетнам свой свалила?
Описав по площади правильный полукруг, «Линкольн Навигатор» остановился на служебном паркинге. «Министерство юстиции РФ. Городская прокуратура», – значилось на табличке парадного подъезда. Черная «Волга» с минюстовским номером, стоявшая поодаль, повергла Коробейника в уныние.
– Твою мать… – вздохнул он. – И этот московский тихушник тут как тут. И что ему в прокуратуре понадобилось?
Сняв с Голенкова наручники, полковник милиции легонько подтолкнул его к дубовой двери.
– Только без глупостей, – весомо предупредил Юрий Васильевич и, коротко кивнув сержанту-вахтеру, осведомился насчет дежурного следователя.
– На месте, товарищ полковник. Второй этаж, двести девятый кабинет.
– А московский следак на черной «Волге»… У кого он сейчас? – милицейский полковник доверительно понизил голос.
– В архиве работает. Час назад приехал.
– Ну и как? Лютует?
– Да нет, товарищ полковник. Вежливый такой, культурный. Кстати, вон он идет… – шепнул вахтер, взглядом указывая на гипсовую Фемиду, возвышавшуюся над пролетом парадной лестницы.
По ступенькам, крытым ковровой дорожкой, неторопливо спускался невысокий блондин с портфелем в руке. Выглядел он весьма импозантно: резкие волевые морщины, энергичный поворот головы, рельефные тонкие губы… Лишь уродливая бородавка на подбородке немного портила его внешность.
Едва взглянув на «инкогнито из Москвы», Эдуард Иванович лязгнул челюстью, на секунду зажмурился, открыл глаза… Над ухом хрустально дзинькнули невидимые колокольчики. Гортань взбухла и начала душить.
Он узнал этого человека.
Грамотный грим и накладные волосы совершенно преобразили облик рецидивиста Сазонова. Однако черты лица его оставались почти неизменными. Голенков не верил своим глазам. Профессиональный аферист, когда-то низведший блистательного капитана Угро до состояния ничтожества, был не в далекой Франции, а рядом, в каких-то нескольких метрах…
Глаза бывшего опера затлели мрачноватым боевым мерцанием. Кулаки инстинктивно сжались.
– Это же… Жулик! – сдавленно прохрипел он.
– Кто жулик? – не понял Коробейник.
Не в силах себя сдержать, Голенков бросился по лестнице и, вытянув руки, схватил «следователя Генпрокуратуры» за волосы. Но тут же, получив слепящий удар под ложечку, распялил рот и выпучил глаза. Следующий удар – кулаком снизу в челюсть – сбил Эдика с ног, и он полетел по лестнице, считая затылком ступеньки. Однако нашел в себе силы быстро подняться. Непонятливо посмотрев на странный предмет, зажатый в руке, он понял, что это короткий светлый парик, сорванный с головы «старшего советника юстиции». Затем перевел взгляд на лестницу.
Коротко стриженная голова мелькнула у подножия Фемиды… Мгновение – и статуя со страшным грохотом обрушилась на ступеньки. Правосудие оказалось не только слепым, но и непрочным: осколки разящей шрапнелью разлетелись по вестибюлю. Голова с завязанными глазами футбольным мячом прокатилась по лестнице.
Голенков инстинктивно зажмурился… Когда он открыл глаза, лестница была пустой. Поняв, что выход из здания перекрыт, Жулик помчался наверх.
Коробейник и мент-вахтер пялились ошарашенно; слух, зрение и сознание никак не могли совместить воедино полученную информацию. Да и сама ситуация не поддавалась немедленному осмыслению. «Инкогнито из Москвы», одно появление которого повергло всю городскую ментуру в состояние шока, на поверку оказался беглым арестантом, чьи портреты украшали городские стенды «Их разыскивает милиция».
– Это… самозванец! – только и сумел выдохнуть Юрий Васильевич, глядя на отбитую голову Фемиды.
Реакция вахтера оказалась куда более адекватной. Ведь портить казенное имущество не позволено никому, даже сотрудникам Генпрокуратуры! Рванув из кобуры пистолет, он бросился наверх.
– Задержать! – гаркнул побледневший Коробейник и, колыхнув животом, устремился следом.
И лишь Наташа никак не отреагировала на происходящее – разоблачение какого-то самозванца было вне сферы ее понимания.
– Что – получил? – злорадно хихикнула она, глядя, как Эдик выплевывает на пол окровавленную половинку зуба. – Так тебе, сукин сын, и надо…
Сукин сын даже не взглянул на жену. Перескакивая через три ступеньки и шурша подошвами по гипсовым осколкам Фемиды, он несся за Жуликом. Пульс дробил виски. Бордовые нимбы разрывались перед глазами.
– Сейчас ты мне, сука, за все ответишь… – скрипнул зубами Эдик и, поскользнувшись, неловко растянулся на лестнице.
На малиновом ворсе ковровой дорожке темнел кожаный прямоугольник – портмоне. Видимо, Жулик случайно оборонил его в бегстве. Голенков не стал знакомиться с его содержимым – сунув бумажник в карман, он помчался наверх.
Встреча, которую он предвкушал почти пять лет, должна была состояться с минуты на минуту…
