Обалденный был недоволен. Сначала тем, что она опоздала. Он даже счел нужным прочесть ей лекцию на тему пренебрежительного отношения к правоохранительным органам, которая закончилась жизнеутверждающим предупреждением, что подписка о невыезде в любой момент может быть заменена на прописку в камере, в которой Обалденный готов изыскать ей местечко как бывшей коллеге.

Когда Обалденный перешел к главному, ради чего и вызвал Алину, ему и тут пришлось быть недовольным. Алина, к его удивлению, имела алиби на те дни, которые его интересовали. Впрочем, его интересовал один день — дополнительный он приплюсовал на всякий случай. Однако это не принесло результата. У Алины были свидетели, и Обалденный нутром чувствовал, что это так. А в более всего интересовавший его промежуток времени Алина находилась в больнице, куда отвезла прострелившего руку паренька.

Обалденный был недоволен. Он ожидал иного. Хотя бы не твердого алиби.

— Как это все… н-да… — разочарованно посетовал он.

— Что, — поддела Алина, — не выходит на меня все спихнуть?

— Видите ли, — Обалденный откашлялся, прочищая горло, — Борис Бабкин был убит из того же пистолета, что и ваш брат. И мы кое-что выяснили.

— Ну да? — деланно поразилась Алина.

Обалденный обиженно повел носом.

— Мы не зря едим свой хлеб, — с пафосом заявил он. — И вы сами должны хорошо знать, каков этот хлеб… Бабкин и ваш брат были друзьями.

— Я не знала никакого Бабкина.

— Я хорошо помню, что вы говорили. Не знали, и бог с ним. Но кто-то ведь убил его. И вашего брата. А оружие нашли у вас в гараже, в вашей машине.

— И теперь я вам подкинула работы, — подвела итог Алина. — Потому что придется искать настоящего преступника.

— Пока что вы предоставили нам алиби на день убийства Бабкина. Только и всего…

Обалденный стал пространно рассказывать, как все может еще обернуться. Алина не все поняла из его пафосного выступления. Но что поняла, так это: она остается подозреваемой и все еще может обернуться не в ее пользу. Обалденный даже возбудился от собственной речи.

— Мы работаем, — гордо повторил свое он и уткнулся в протокол, который вел; видимо, подзабыл, о чем вообще шла речь.

Вспомнил он довольно быстро. И тут же нудно стал задавать старые вопросы о ее брате, о его знакомых, о делах и тому подобном. В какой-то момент он встрепенулся, будто вспомнил о чем-то значимом, и в следующую секунду полез в стол, из верхнего ящика которого вскоре выудил фотографию мужчины. Он протянул ее Алине и впился глазами в ее лицо — не изменится ли выражение, когда она увидит снимок. Лицо у Алины не изменилось, и Обалденному пришлось в очередной раз разочарованно вздохнуть. На фотографии был Бабкин, и Обалденный надеялся, что Алина может не знать его по фамилии, а вот в лицо… Алина не знала этого человека. О чем тут же и заявила.

В конце концов Обалденный сдался, предложил ей подписать протокол и протянул пропуск.

— Значит, я свободна?

— Вы остаетесь под подпиской, — напомнил он сурово. — И это… Просьба в следующий раз являться вовремя.

Она встала и уже от дверей сказала:

— Я постараюсь, чтобы больше меня сюда не вызывали.

— Покончите с собой, что ли? — усмехнулся Обалденный.

— Вы явно перетрудились, — хмуро ответила она.

Алина вышла из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

Впрочем, сразу уйти из прокуратуры ей не удалось. На первом этаже она встретилась с Земским, и эта встреча окончательно испортила ей настроение. В первую минуту ей даже захотелось спрятаться под лестницей. Но Земской ее увидел, и прятаться было бессмысленно.

— Так-с, — довольно протянул он и расплылся в улыбке, словно увидел доброго старого знакомого. — Вас уже отпустили?

— А меня и не задерживали, — парировала она.

— Жаль, — вздохнул Земской. — В том смысле жаль, что ничего еще не прояснилось. А только появилось еще больше вопросов.

— У меня алиби на то время, когда был убит Бабкин, — быстро проговорила она, опасаясь, как бы тот не стал вслед за Обалденным ее обвинять.

— Правда? — не поверил Земской. — Ну дай-то бог. Я вообще-то хотел сказать совсем о другом, — капитан приблизился к ней и, заговорщицки снизив тон, произнес: — Я тут говорил с вашими коллегами. Бывшими коллегами. Отзывы о вас хорошие. Я бы даже сказал, очень хорошие. И муж ваш… Соболезную.

Земской скорбно потупился, и Алине показалось, что он сейчас попросит у нее прощения. Но он ничего не сказал.

Тогда сказала она:

— И это снимает с меня обвинения?

Капитан поднял голову:

— Увы, увы. Я думаю, следователь объяснил вам ситуацию?

— Да уж объяснил, — ядовито подметила Алина.

Земской не стал больше на том останавливаться.

— Кстати, можете забрать тело вашего брата.

— Когда? — встрепенулась она.

— Да хоть сейчас.

Она покачала головой:

— Сначала я договорюсь о похоронах. А потом…

— Как знаете. Всего хорошего. Если можно так говорить в данной ситуации.

Земской стал неторопливо подниматься на второй этаж.

Алина покинула прокуратуру, а затем поехала по адресу, который ей оставил Косарев.

Войдя в квартиру Виртуоза, она сказала:

— Чувствуется отсутствие женской руки, — и тут же вспомнила, как хозяин этого жилища сказал в отношении нее — об отсутствии мужской руки.

Побродив по комнате, она решила несколько прибраться. Во-первых, это было лучше, чем просто сидеть и ожидать. Во вторых, когда она что-то делала, то ей лучше думалось.

Закончив с уборкой, Алина отправилась на кухню приготовить что-нибудь из еды. Когда Косарев возвратится, она точно не знала. Он не сказал.

В кастрюльке варился суп, в другой тушилась картошка с мясом. Алина взялась за телефон. Подумав, она пришла к выводу, что следует позвонить своему начальнику по работе. Она была в отпуске уже больше недели, и за это время вполне могло что-то там произойти. Она хотела узнать, так ли это, потому как намеки Косарева ей совсем не нравились.

Она хотела ясности.

Алина не нашла босса по рабочему телефону, пришлось звонить по мобильнику.

Тот был рад ее слышать. И когда она перешла к делу, он неожиданно прервал ее, сказав, что перезвонит ей сам с другого телефона. Она продиктовала номер Косарева.

Через пять минут она вновь услышала начальника:

— О делах ты спросила из вежливости или на то есть причины? — без обиняков поинтересовался босс, и голос у него при этом был тревожным.

Алина не знала, с чего начать, поэтому сказала самое простое:

— Есть.

Собеседнику этого оказалось достаточно. После его первых слов Алина поняла, что чуть больше недели — довольно большой срок. Настолько большой, что измениться может многое. Рассказ босса это доказывал неоспоримо.

Человеку было под тридцать. Среднего роста, среднего телосложения, он имел ничем не запоминающуюся внешность. Человек вошел в свою квартиру. Вошел, оглядываясь по сторонам, словно это была не его квартира, а он — простой домушник. Но на то были веские причины.

В какой-то момент он вдруг понял: здесь что-то не так. Что-то вокруг него происходит, о чем он не знает. О чем он даже не может догадаться.

Он как будто все продумал, все просчитал, и никто не может помешать ему в его планах. Оказывается — зря он так думал. Потому что в его планы вмешалось нечто непонятное.

Последний заказ был хорошим заказом. В том смысле, что барыши были очень приличными. Настолько приличными, что он посчитал: можно завязывать со всей деятельностью. Правда, с одним условием. Этот барыш должен оказаться лишь в его руках. Его не стоило делить на троих. В деле их было трое. И дележ был равный. Теперь, он посчитал, пора менять ситуацию.

Заказ был выполнен, деньги получены. И поделены. После чего он и решил заняться объединением капитала в свою, естественно, пользу.

Он заявился к Борису и, к немалому своему удивлению, узнал, что тот отдал свою долю Геннадию, чтобы тот на время ее припрятал. Почему-то этот идиот верил в честность Геннадия. Более того, они вдвоем собирались пустить эти «бабки» на какое-то выгодное дельце, минуя его… Он выразил Борису недовольство, тот напомнил ему, как он, еще раньше, говорил о нежелании пускать свои деньги в оборот. Тем более на какое-то новое дело, когда и старое было неплохим. Он не стал от этого открещиваться. Он не собирался пускать свою долю в дело — ни в какое. Он собирался завязать со всеми делами. Борис оказался без «бабок», но это ничего не значило. Самое плохое, что Борис не смог ему сказать, куда собирался вложить «бабки» Геннадий. Это было плохо. Но не настолько, чтобы пасть духом. Две доли оказались в руках у одного человека. И до этого человека он намеревался добраться — так или иначе.

Борис был не нужен. Их было трое. А остаться должен только он один.

Он выстрелил прямо в висок Борису, когда тот пытался что-то еще объяснить и, уж конечно, не ожидал, что он вот так обойдется со своим другом-компаньоном. Да. Дружба дружбой, но денежки врозь. То есть денежки должны быть у него.

Как оказалось, добраться до оставшегося барыша было не так просто. Он знал, куда должен был полететь Геннадий, потому что тот сам об этом говорил, и он представлял, куда тот мог вложить «бабки». Как выяснилось — это он считал, что знает. На самом деле ни черта он не знал. Геннадий не полетел в то место, о котором говорил. А вот куда он направился?..

Несколько дней он провел в нервном ожидании. И лишь когда Геннадий позвонил ему, прямо с вокзала, он несколько успокоился. Геннадий был здесь, в городе, значит, деньги никуда не денутся. Геннадий говорил о том, что не смог дозвониться Борису и беспокоится за него. Что сейчас он отправляется на дачу к сестре, будет там, и что им позже нужно о чем-то переговорить. Последнее он пропустил мимо ушей, так как считал, что им уже говорить не о чем.

Он тут же отправился на дачу той самой сестры, благо знал, где та жила. Он хотел разрешить все в свою пользу одним махом.

В доме горел свет, он увидел Геннадия во дворе. Что-то Геннадий там делал, однако рассмотреть не удалось — в следующую минуту тот зашел в дом, и следовало поспешить за ним. Вот там, на втором этаже, все и произошло. Увидев в комнате сумку, он посчитал, что все в порядке. Да и сам Геннадий не отпирался. Наверное, нужно было повременить с убийством Геннадия, но он уже не мог сдержаться. Ему хотелось побыстрее разделаться с партнером и остаться с барышом один на один. С Геннадием он разделался. А вот барыш… В сумке барыша не оказалось. Там не оказалось ничего, что могло бы указать, куда Геннадий дел деньги. Но что-то такое должно было быть, что указывало бы на их нынешнее местонахождение. Какая-нибудь квитанция о хранении, клочок бумаги с информацией… Саму комнату он не успел как следует осмотреть. Внизу раздались голоса, и ему пришлось срочно убираться из дома. Правда, пистолет он успел подложить в машину сестрички Геннадия. И то хорошо.

Потом он наведался к этой самой сестричке и попытался вытянуть из нее информацию. Не получилось. Ничего он не узнал. Ничего Геннадий ей не успел сказать. Кроме того, что у него появились какие-то проблемы. Вот тут-то он и вспомнил о словах Геннадия, сказанных ему по телефону с вокзала. Что нужно о чем-то переговорить. Что могло случиться? Насколько он знал, ничего особенного произойти не должно было.

Заказ был выполнен. Деньги получены.

И тут он вспомнил странную вещь. Когда он шел по дачному поселку (машину в целях безопасности он оставил на въезде в поселок), ему показалось, что за ним следят. Тогда он подумал, что это от нервного перенапряжения. Но после разговора с Алиной он изменил свое мнение. И на то были причины. Когда он уже возвращался домой, он мог поклясться, что за ним наблюдали. Потому что на выезде из дачного поселка он отчетливо уловил отблеск света фонарика. Короткая вспышка. В стороне, в кустах. Кто зажег фонарик и тут же его выключил?

Вот тогда он испугался. Не на шутку. А когда осмотрелся в квартире, то… Ему показалось, что внутри кто-то побывал. Ничего вроде не пропало. Но некоторые вещи, он был уверен, лежали не на своих привычных местах.

А потом начал трезвонить телефон. И он побоялся снять трубку. Убивать друзей оказалось намного легче, чем столкнуться с неизвестным противником, которому непонятно что было нужно; непонятно было вообще, откуда мог появиться этот неизвестный. Их было трое в деле. Откуда мог взяться еще кто-то?

Он вернулся к Алине в надежде, что та вспомнит что-то важное, какую-то деталь и расскажет ему. Он даже готов был в чем-то ей признаться, — кроме убийства, разумеется. Но все пошло не так. Она его отметелила. Он даже потерял сознание, а когда пришел в себя, то услышал, как она кого-то вызывает по телефону. Он не стал дожидаться ее возвращения и дал деру, собрав последние силы.

Ему казалось, что он все продумал. Разделаться с ними поодиночке. С Борисом все вначале шло по плану. Однако… Однако денег у него не оказалось.

На следующий день после убийства Бориса он позвонил в тот город и в то место, где, как полагал, должен был находиться Геннадий. Геннадий там не появлялся. Когда он позвонил в аэропорт, выяснилось, что такой пассажир не покупал билета. А затем вечером объявился сам Геннадий. Он возвратился раньше ожидаемого срока. И сказал что-то странное.

Он поспешил. Геннадий мог узнать о смерти Бориса, Геннадий мог… Впрочем, не важно, что тот мог. Он поспешил. И оказывается — зря. Хотя зря ли? Он опять вспомнил эти странные слова о том, что нужно переговорить, и ощущение слежки за собой. Он понял: что-то происходит. Чего он не понимает, и… И ему страшно.

После того как удрал от Алины, он поехал не домой. Он отправился на квартиру, которую они втроем снимали под офис. И когда узнал, что их диспетчер вывалилась из окна, едва сразу не дал деру. Во-первых, ему показалось, что, когда он входил в подъезд, из машины, стоящей неподалеку, за ним наблюдали. Во-вторых, он не верил в самоубийство диспетчера…

Он вначале так и сделал. Выскочил из подъезда. Машины не было. Тем не менее чувство, что за ним наблюдают уже чуть ли не из каждой подворотни, усилилось. Он понял, что еще немного — и может спятить. И все же он нашел в себе силы вытащить из салона машины сумку, вернуться в офис и переложить все бумаги, имевшие отношение к ним троим, в эту самую сумку. Что не поместилось — сжег.

И вот теперь он в своей квартире, в которую вошел крадучись, словно вор. И словно не в собственную квартиру.

Он выложил на стол бумаги и стал их просматривать. Вообще-то они были для него не новы. Бумаги были не новы, кроме… Эту он не помнил. Это было факсовое послание. И что-то было странное в нем. Оно предназначалось только Геннадию. И то, что там было… Пожалуй, теперь это касалось и его.

Он почувствовал, что у него пересохло в горле. Убрав упавшие на лоб волосы, он хотел было подняться, когда что-то холодное уперлось ему в висок.

— Нашел нечто занимательное? — спросил незнакомый голос.

Он не посмел обернуться. Он только напрягся, подумал об оружии, находившемся у него за поясом и скрытом полой пиджака, и нашел в себе силы спросить:

— Кто ты?

— Ты меня не знаешь. Зато я тебя очень хорошо знаю. И знаю, что ты хотел сделать и почему у тебя это не получилось.

Он почувствовал, как рука незнакомца залезла ему за пояс и вытащила пистолет, — последнюю его надежду, хоть и призрачную. Холодный ствол по-прежнему упирался ему в висок и не сулил ничего хорошего.

— Мы можем поделиться, — предложил он, хотя толком и не понимал, почему он должен делиться и с кем?

— Я забрал твои деньги, — без эмоций ответил незнакомец.

Он едва не застонал. Деньги он держал здесь же, в квартире, чтобы в любой момент с ними свалить. Теперь сваливать не придется. Момент упущен. Раньше нужно было брать, что есть, и быстро улепетывать. Немедленно. Когда почувствовал, что что-то не так. Интуиция подсказывала, что жизнь его в опасности.

— Но есть еще, — попытался найти лазейку он.

— И ты знаешь, где они? Вряд ли. Ты не знаешь.

Ему показалось, что он услышал вздох разочарования. И он понял, что и этот человек тоже ничего не знает. Насчет оставшейся доли. И он теперь ясно осознал, почему Геннадий не полетел в заранее намеченный им город. Геннадий чувствовал опасность. И поэтому смотался совсем в другом направлении. И проследить его маршрут незнакомец не смог.

— Но мы можем отыскать их, — иного пути у него не было; слишком отчетливо ощущал он холод металла у виска.

— Вряд ли, — повторил незнакомец. — И по большому счету деньги не так важны. Это не главное, почему я здесь.

— Вот как! — не поверил он.

— Деньги, конечно, не помешали бы. Но…

— А что же еще?

— Главное — что ты прочитал этот факс. Главное, что ты стал не нужен. Вообще. Понимаешь?

Он сглотнул застрявший в горле комок и хотел было сказать, что не понимает, но мужчина сам за него ответил:

— Вижу — не понимаешь. Впрочем, это долго объяснять. И не нужно. Вряд ли ты правильно все поймешь.

— Я постараюсь, — чуть слышно выдохнул он.

— Не старайся. Все — намного сложнее.

— А если просто?

— А если просто, тогда вот…

Он почти ничего не почувствовал. Была только вспышка где-то в середине мозга, погрузившая его в небытие.

Тело Виктора завалилось на стол. Из простреленной головы обильно заструилась кровь, образуя на столешнице увеличивающуюся в размере лужицу.

— Самое простое, — сказал незнакомец, обращаясь к трупу.

Затем человек скомкал интересовавший его факс, сунул комок в карман брюк и спокойно покинул квартиру.