Глава 14

Уже не хотелось думать о том, куда и зачем они едут. Бунин устал убегать, прятаться. Раньше тоже всякое случалось в жизни, но хотя бы существовала ясность. Было понятно, откуда может подстерегать опасность, ты охотишься или охотятся на тебя. Теперь даже Карл не мог бы ему сказать, что творится вокруг. За окном машины проносились незнакомые пейзажи. Сыч придерживал одной рукой руль, другой беспрестанно щелкал семечки, чтобы не уснуть. Шелуху бросал в выдвинутую пепельницу. Горка в ней выросла солидная, и с каждым новым толчком она грозила рассыпаться, но чудом все еще держалась. Жакан дремал, завалившись в угол. Спать он мог в любой позиции, даже стоя, стоило закрыть глаза и наперед знать, что в ближайшие десять минут никто не станет тормошить. Карл, сидевший спереди, неподвижным взглядом мерил однообразную ночную дорогу.

Проехали уже границу с Белоруссией или нет, Бунин не знал, за указателями не следил. Его больше интересовал Карл. Он доверил свою жизнь законному и теперь был вправе рассчитывать, что тот не ошибается, направившись из Подмосковья в Витебск.

Сыч запустил пальцы в карман пиджака и с досадой щелкнул пальцами:

– Семечки кончились.

Карл чуть повернул голову:

– Недалеко осталось. Не успеешь заснуть.

Машина миновала насыпь, под мостом заблестела лента большой реки.

– За мостом сразу и свернешь, не проскочи.

Жакан проснулся от тряски, дорога напоминала стиральную доску. Последний километр ехали по недавно отстроенному поселку. Свет фар уперся в высокие деревянные ворота в кирпичной ограде, за ними возвышалась крытая металлочерепицей крыша. Все строение напоминало укрепленное поместье в Латинской Америке, исполненное в миниатюре. Не хватало только смуглых парней с карабинами и в сомбреро на деревянной лавке у ворот. На сплошном кирпичном заборе красовался рекламный щит «Памятники. Ограды».

Карл вышел первым, распрямил затекшие плечи, толкнул калитку, прорезанную в воротах. Небольшой двор ярко освещал прожектор, укрепленный на крыше. Вдоль забора в три ряда стояли каменные надмогильные плиты. С них смотрели мастерски исполненные портреты покойных. Красивые спокойные лица, все как одно – мечтательные. На памятники подбирают лучшие фотографии, да еще и мастер постарается приукрасить, подбавит от себя одухотворенности. Переливались бликами грани отполированных камней.

– Есть кто живой? – крикнул Карл, стукнув кулаком в одну из дверей, выходивших во двор.

Бунин насчитал их шесть штук, все разные, и к каждому вело собственное крыльцо. Дом, бывший когда-то обыкновенной избой, достраивался постепенно, частями, и теперь представлял собой нагромождение объемов, заведенных под одну крышу. Забренчал засов, скрипнули петли, на просторное крыльцо безбоязненно вышел пожилой мужчина в спортивных штанах и шлепанцах. Голый торс густо укрывали наколки. Редкие седые волосы нимбом топорщились вокруг блестящей лысины. Он прикрылся от яркого света прожектора, бившего в лицо, и осклабился, обнажив золотую фиксу.

– Карл… – проговорил мужчина, – не зря мне Монгол сказал: «Жди гостей».

– Здорово, Хмель, – без особого расположения отозвался законный.

– Не знал, что это ты приедешь.

Густо татуированный Хмель, а по паспорту Вацлав Хмелевский, отошел в сторону и широким жестом пригласил гостей.

– Давно не виделись. Еле твою халупу узнал. – Карл прошел в дом.

Из прихожей сразу две лестницы вели на второй этаж и две двери – в соседние комнаты. Просто лабиринт какой-то! Хмель набросил рубашку и показал комнаты. Через пять минут все собрались в большом, неряшливо обставленном зале на втором этаже. Хмель успел настрогать мясо, порезать овощи, расставить их на потертом столе для игры в пинг-понг. Толстые ломти хлеба лежали прямо на деревянной доске вместе с ножом.

– Живу один, так что угощайтесь без горячего. Какими ветрами?

– «Славянский базар» уже начался? – поинтересовался Карл, наливая в граненый стакан минеральную воду.

– Вчера, – Хмель к еде не притрагивался, наливал в стаканчики водку, заглядывая в глаза тем, кому лил, мол, сколько? – Ты на концерты приехал?

– А ты как думаешь?

– Слышал, бегаешь ты от кого-то, – пробормотал Хмель, заливая в широко раскрытый рот пятьдесят граммов водки. – Так вот, если ты, Карл, решил здесь отсидеться, то худшего места и худшего времени выбрать не мог. Удивляюсь, как ты до меня вообще добрался.

– Монгол про меня сказал?

– Я Монгола и в глаза не видел. О твоих проблемах шепнули пацаны. У нас в Витебске теперь шмон круче зоновского.

– Чего так? – Карл отломил кусочек хлеба и отправил его в рот. Он на людях ел редко, больше «угощался».

– Чего тут такого, чтобы удивляться, – пожал Хмель худыми плечами, – у нас давно менты беспредел устроили. Знаешь ты об этом. Всех законных в стране уже два года прошло, как отстрелили. Не садят, не выдавливают… Есть у нас в Белоруссии такая «Бригада смерти». Всех, кто верхушку не устраивает, – отстреливают. Или исчезают пацаны. Поехал в баню и не вернулся. Нет трупа – нет убийства, как менты говорят. Большой бизнес теперь сама власть крышует. Блатным мелочовку оставили, и то присматривают.

– Не только в Витебске, повсюду так? – холодно поинтересовался Карл.

– Повсюду. Перед «Славянским базаром» менты всех блатных обошли, предупредили. Или на это время из города уезжаешь, или – посадим. Менты сами плюются, но им сверху знать дали. Кто-то уехал. А тех, что сдуру остались, повязали. «Административку» шьют. Паспортный режим, жалобы от соседей, нарушение валютных операций… Херню всякую. У ментов ее три вагона припасено. Но суды по пятнадцать суток, по десять, по двадцать… как на конвейере, дают. Зачистку в городе провели, как федералы в чеченском ауле. Всех под одну гребенку за одну ночь зачесали. Чего боятся, сами не знают. Ясно, что президенты приедут, министры… Но зачем же пацанов винтить? Никто кипиш поднимать не собирался. Видел я на вокзале вчера, как питерские приехали, они лаве в певца вбросили, чтобы место призовое взял. Знакомые пацаны, я их знаю. Менты прямо в городе их с поезда сняли и сказали, чтобы назад в Питер поворачивали, иначе всех на месте и загребут. Мол, те деклараций не заполнили, когда границу пересекали. Значит, все деньги, что при них, контрабанда. А где та граница, попробуй пойми, когда поезд ее без остановки пересекает, и никто тех деклараций на ней под нос не сует.

– Не порадовал ты меня, – признался Карл, – слыхал я, но не думал, что так круто за блатных у вас взялись.

– Твое счастье, Карл, что ты на машине приехал. С поезда тебя вмиг сняли бы. Не знают они, что ты в Витебск подался.

– Сомневаюсь, что не знают… А тебя тогда чего не трогают? – прищурился законный.

– Я за городом живу, – рассмеялся Хмель, – бизнес у меня легальный. Сам видел. Весь двор заставлен, – было видно, что говорить о своем занятии Хмелю приятно. – Когда мутка с ментами началась, я вовремя понял, что надо тихо осесть. Нашел двух рукастых мужиков, кого по зоне знал, и открыл фирму. Сперва мы из эпоксидки медальоны на памятники лили. Потом мужики зубным буром заготовки по фотографиям до портрета доводили. Улетала моя продукция с ходу. Уже поздней на чиновников вышел, с ними схему и составили. Они с хохлами скучковались, с Карпат в Белоруссию камень гонят. Больше никто не может сюда камень поставлять. Весь рынок себе под ноги положили. Теперь только так – моя работа, их материал. Я и не дергаюсь. Пусть каждый свой кусок имеет. Десять человек у меня уже на производстве. Пескоструйкой портреты по фотографиям херачат. Все бывшие зэки. Похоронный бизнес, он вечный, родственники на жмуров не скупятся. Чем хуже жизнь, тем больше у меня заказов, – невесело засмеялся Хмель.

– И ты отошел от дел, – хмыкнул Карл.

– Не отошел, но по-другому у нас сейчас нельзя.

– Гостиницу «Эридан» знаешь?

– Кто ж ее не знает. Самая крутая в городе.

– Подвязки в ней у тебя есть?

Хмель призадумался, почесал волосатую грудь под расстегнутой рубашкой:

– У меня всюду подвязки есть. Но помогать тебе не стану. Себе дороже.

– Что тебе про меня шепнули? – напрямую спросил Карл.

– Немного, но достаточно. Завалить какого-то бугра ты собрался. Тут я тебе не помощник. Ни сам пальцем не пошевелю, ни пацаны. У нас с ментами уговор, на время праздника – полный штиль. В гостиницы лучше не суйся, – посоветовал Хмель, – там тебя вмиг вычислят, да и мест нет. Все артистами да чиновниками забито. Поживи у меня. Тут тобой интересоваться никто не станет. Много у меня народу проворачивается. Дружков твоих никто не ищет? – Хмель сказал это так, будто только сейчас заприметил Бунина, Сыча и Жакана.

– Все чисто, – заверил Карл, – но завтра ты мне долбаный «Эридан» покажешь.

– Показать не проблема. Но только издалека. Билеты на концерты нужны?

– За кого ты меня держишь? – Карл зло растянул губы в улыбке. – Надо будет, сам достану.

Семен Мальтинский проснулся под звук сливаемой в унитазе воды. Тут же встрепенулся и сел на широкой двуспальной кровати. Ему показалось, что кто-то чужой оказался в его гостиничном номере. Липкий страх прокрался в душу.

– Вот же черт, – пробормотал он.

Мальтинский наконец сообразил, что звук доносится из соседнего номера. Витебская гостиница «Эридан» хоть и выглядела пристойно, «под евро», но в сущности своей оставалась заурядным зданием шестидесятых годов с соответствующей звукоизоляцией.

После гибели Петровича Мальтинский стал втрое осторожней. Если бы мог, не откладывая, вернулся бы в Штаты, но еще оставались дела. Семен Борисович был верен своему принципу – все замыкать на себя. И основные переговоры предстояли ему здесь, в Витебске, где собрались нужные люди из России, Украины и Белоруссии.

«А потом хоть в Штаты, хоть в Италию. Отлаженная машина заработает сама. Жаль, конечно, Петровича. Но незаменимых людей не существует».

За окном номера виднелся освещенный утренним солнцем концертный амфитеатр-пятитысячник. На улицах – полно народу. Центр города на время фестиваля перекрыли для машин. Казалось, что Витебск так выглядит всегда, увешанный гирляндами, растяжками-транспарантами, что люди в нем никогда не работают, а только веселятся, гуляя по улицам, покупая безделушки у выставивших на продажу свои поделки умельцев, с утра уже пьют пиво и кофе в открытых забегаловках.

«Не город, а курорт какой-то», – подумал Мальтинский, отходя от окна.

Он бы и сам с удовольствием опрокинул пару бокалов холодного пива, устроившись под зонтиком на улице, но… Именно сегодня ему предстояли переговоры. Скорее всего, самые главные в его жизни. А дела решаются только на трезвую голову.

«Я долго шел к ним, – улыбнулся сам себе Мальтинский в огромное зеркало, занимавшее полстены в ванной комнате, – пришлось наплевать на гордость. Я даю заработать и тем, кто отправил меня за решетку. Но теперь им без меня не обойтись. Они знают, как украсть у государства, но они ни хрена не смыслят в бизнесе. Им без меня не легализовать украденное, не превратить оружие в деньги. Они изгои, контачат только с теми, у кого тоже нет денег, но зато есть власть. Самолетами гонят оружие в Африку, где с ними рассчитываются алмазами. Оружие – алмазы – деньги – наркотики… Только я сумел создать стройную схему, связать поставщиков и покупателей от Азии до Америки. Им теперь без меня не обойтись. Когда я был молод, думал, что главное – побольше урвать сразу и не делиться. Но теперь знаю, человек, получающий от тебя деньги, уже не предаст. Чем больше платишь, тем надежнее тыл. Вот только Карл возник совсем некстати. Его не купишь. Где он сейчас? Нет. Надо забыть о нем. Немного осталось. Переговоры – и в Штаты, там он меня никогда не найдет, не достанет».

Василий, прежде чем зайти к боссу, позвонил. Мальтинский бросил в трубку короткое: «Заходи».

Эфэсбист стоял в номере, пока хозяин завершал туалет.

– Я должен уточнить, – Василий занес ручку над блокнотом-еженедельником, – если что-нибудь изменилось в планах…

– Я ничего не менял.

– В два часа встреча в конференц-зале, – Василий подчеркнул строчку в блокноте, – в семь вы идете на концерт.

– Не иду, а еду, – уточнил Мальтинский.

– Не знаю, – растерялся Василий, – я узнавал, пропуска для передвижения по центру положены только членам правительства и эстрадным звездам. Списки машин утверждены заранее.

– Вот что. Ты думаешь, что какой-нибудь мусороподборщик может ездить у гостиницы и амфитеатра, а я – нет?

– Не я решаю.

– За деньги можно решить все, – напомнил Мальтинский, – к вечеру пропуск будет висеть на лобовом стекле.

– Будет, – без особой уверенности отрапортовал Василий, он еще не представлял, как это сделает, но знал, сделать придется. – Ваш бейдж, – Василий положил на стол пластиковую карточку с клипсой. Из-под пластика просвечивала фотография Мальтинского и чернела надпись «Миир Харапп. Продюсер. США», – без него в ложу не пропустят, охрана усилена. Целых два президента приедут.

Мальтинский взглянул на бейдж.

Фотография ему понравилась, на ней он выглядел лет на пять моложе своего возраста.

«Да, деньги могут все», – подумал он, глядя на дорисованные компьютерщиком волосы вокруг лысины. Парень, отвечающий за аккредитацию, деньги свои отработал.

За час до начала переговоров охрана перекрыла вход в гостиницу, кроме постояльцев, пропускали только приглашенных по специальному списку. Специалисты еще с вечера проверили конференц-зал на предмет прослушки, и после в нем всю ночь дежурили охранники. Коридор на втором этаже, где располагался зал, перегородили порталом металлоискателя, установили два кордона охраны.

Небольшой зал понемногу заполняли важные люди. В любом другом месте не собрались бы они за одним столом. Госсекретарь, президент государственной фирмы, имеющей лицензию на торговлю оружием, и директор концерна по поставкам алмазного сырья, руководитель завода по огранке бриллиантов, председатель совета акционеров закрытого общества, владеющего транспортными самолетами, базирующимися на бывшем военном аэродроме, несколько азиатских чиновников в ранге замминистра, два директора фармацевтических заводов, несколько полковников белорусского КГБ и российской ФСБ… Публика разношерстная, но объединенная одним делом. Никого из них не могли назначить, выбрать на должность без согласия высшей власти. Любой журналист, увидев их рядом, мгновенно мог бы состряпать убедительный материал о том, что договоры о беспошлинной торговле на территории СНГ подписаны в том числе и для того, чтобы облегчить перемещение наркотиков, оружия и контрабанды. И тем не менее они собрались вместе, большинство из них даже жили в одной гостинице – «Эридан». И ни у кого из журналистов это не вызывало лишних вопросов. Ведь нет ничего странного в том, что чиновник высокого ранга захотел послушать эстрадных звезд «вживую» и для этого прибыл в Витебск на «Славянский базар».

Госсекретарь открыл переговоры короткой и малоубедительной речью о том, что все сидящие здесь искренно пекутся о народах и коллективах, которые представляют. Дальше никто впрямую не говорил о том, что российское вооружение через Белоруссию вывозится в воюющие африканские страны в обмен на алмазы. Ведь больше платить чернокожим повстанцам нечем. Что алмазы ограняются на белорусских и российских заводах, вставляются в оправы. Часть продается через ювелирные магазины в больших городах, часть обменивается на афганские наркотики. Никто не говорил о том, что наркотики из Таджикистана переправляют в Россию, а потом через Беларусь вывозят транспортными самолетами в третьи страны, откуда они расползаются по Европе и Америке.

Эти люди прекрасно знали общую схему, сами участвовали в ее создании, и сегодняшняя встреча была корректировкой, уточнением маршрутов, покупателей, поставщиков. В кабинетах, примыкавших к конференц-залу, велись уже конкретные разговоры о том, как в дальнейшем пойдут поставки, каким путем отмывать грязные деньги. Мальтинский был прямо-таки нарасхват. Еще бы, он сумел напрямую подключить двух американских оптовых покупателей дури. Умудрился сесть на денежную трубу, на самый кран. Теперь от него зависело, легализуются деньги или останутся черным налом.

Мальтинский чувствовал, как буквально с каждой минутой, с каждым новым этапом переговоров возрастает его значимость. Когда он говорил, собеседник подобострастно замолкал и с готовностью смотрел ему в рот. И хотя так случалось не со всеми, крупные государственные чиновники еще пытались смотреть на него сверху вниз, пробовали давить, завышая процент за «крышевание», за предоставление воздушных коридоров и «окон» в таможенных границах, но он знал, скоро и они сломаются – пройдет год-два, деньги сделают свое дело… Сегодня собравшиеся еще прятались, но уже не от спецслужб и милиции, прятались от журналистов и любопытных. А придет время, и прятаться не придется.

Ближе к вечеру страсти улеглись. Сильнейшие придавили тех, кто терял позиции…

Карл тем временем вместе с Буниным и Хмелем, оставив Сыча с Жаканом возле машины на стоянке, неторопливо шли по праздничному городу. Народ в предвкушении вечернего концерта стекался к центру. Под ногами похрустывали пустые пластиковые бутылки и стаканчики. Дворники сгребали их с тротуаров, проезжей части, как палую листву – граблями и стаскивали в мешках во дворы. У стен домов плотно расположились торговцы, художники, народные умельцы… Торговали всем: самодельной бижутерией, картинами, глиняными горшками, антикварным старьем, книгами… Карл со скептичной улыбкой на губах скользил взглядом по развалам, по публике.

– Просто поразительно! – На его лице было неподдельное удивление.

– Тебе нравится в Витебске? – Хмель осмотрелся, не понимая, что именно поразило Карла.

– Столько лохов, и до сих пор я не увидел ни одного щипача, ни одного карманника-любителя. Весь народ на расслабоне, таскай лопатники – не хочу. Как в Москве во время Олимпиады 1980 года. Правду говоришь, всех менты выщемили.

– Всех.

По улице спешил зэковского вида мужичок, завидел Хмеля и тут же направился к нему. Карл повернулся спиной и сделал вид, что не имеет к Хмелю никакого отношения, Бунин присел и принялся рассматривать картины, выставленные на продажу.

Хмель пошептался с мужиком, и тот пошел к пивной стойке.

– У него сестра в «Эридане» горничной работает. Говорит, что араб там точно живет. Вчера приехал с охраной. И имя его Миир Харапп. Толкуют сегодня в гостинице, в конференц-зале. Но даже официантов туда не пустили, столики накрыли и «пошли на хер». Вечером все на концерте будут. И твой араб.

Карл повертел в пальцах охотничий нож с ручкой из копыта лани, попробовал лезвие ногтем и вернул на раскладной прилавок. Вскоре все трое уже стояли неподалеку от амфитеатра. На другой стороне проспекта виднелось приземистое здание гостиницы «Эридан». Пешеходов от крыльца бесцеремонно оттирала охрана и несколько ментов.

– Видишь, ближе чем на пятьдесят метров к ней не подойти, – шептал Хмель, – во дворы тоже не сунься. Все перекрыто. Охранники и менты еще туда-сюда. Если бы от них зависело, кого пропустить, дал бы полтинник и – иди, но те парни посерьезнее – из президентской охраны.

Бунин посмотрел на двух рослых парней в длинных черных плащах у самой двери гостиницы. Только после слов Хмеля он заметил тонкие проволочки с микрофонами и миниатюрные наушники на их головах. Парни, явно позаимствовавшие свои повадки из американских фильмов, все же не потеряли и местного колорита – они беспрестанно щелкали семечки, сплевывая шелуху под ноги на ковровую дорожку.

Прямо к крыльцу подъехал черный «Мерседес» с министерскими номерами. Охранник придержал дверь, и невзрачный чиновник юркнул в машину. «Мерседес» с тонированными стеклами рассекал толпу, перед ним, завывая сиреной, ехал ментовский мотоцикл.

Карл, прищурившись, вел «Мерседес» взглядом.

– Даже если он выйдет к машине с главного входа, ты к нему не подберешься, – тихо сказал Бунин.

– Подобраться всегда можно. Главное – потом уйти. Бомба на крышу – и «прощай». Но не стоит калечить безвинных лохов. Они через толпу едут, – и Карл потерял интерес к гостинице.

– В амфитеатре у ложи свой вход, – вставил Хмель, – но там самая крутая охрана.

– Иди погуляй, – в голосе законного чувствовалось раздражение, будто Хмель был виноват в том, что к Мальтинскому не подобраться, – побудь с Жаканом и Сычом. А мы с тобой, Николай, сходим на концерт, – беспечно предложил Карл.

Так они вдвоем и оказались у турникета, в толпе зрителей. Карл не толкался, толкали его. Бунину с трудом удавалось не отставать. Контролеры старательно проверяли билеты, разглядывали их на свет – и тогда вспыхивали, как драгоценные камни, голограммы. Бунин точно знал, что билетов у законного нет, тот сам отказался, когда Хмель предложил достать пару на самый популярный вечерний концерт. Но, оказавшись у турникета, Карл предъявил два билета. Сверкнула голограмма.

– Проходите.

Не успели Карл с Буниным сообразить, где же их места, как по другую сторону турникета началась ругань.

– Куда ты их засунула? Что забыла? – кричал муж на вырядившуюся в вечернее платье жену. – Три часа одевалась, а билеты не взяла.

– Я брала билеты, в сумочку положила!

– Если положила, то и достань.

– Освободите проход, не мешайте заходить другим, – вступил контролер, оттесняя дамочку.

– Их украли, – наконец-то дошло до женщины, – вытащили, – она высунула из разреза в сумке два пальца и уставилась на них, – видите, украли. Я их в кассе покупала, за неделю до представления.

– Все равно вас я не могу пропустить. Вы без билета, – контролер оставался неумолим.

– Какие места у нас были? – спросил муж.

– Откуда я помню… Места? Ой, да у меня и кошелек вытащили, новый.

– Пошли, – Карл подтолкнул Бунина в спину, – ну не задался у людей день. Может, завтра им повезет больше.

Николай почувствовал под ногой выброшенный бумажник.

– Неважные места достались, – Карл присел, – боковые. Но зато высоко – всю сцену видно и от выхода недалеко.

В ложе пока еще сидело лишь пять человек. То ли депутаты, то ли бизнесмены – в общем, люди достаточно независимые. Государственный чиновник никогда не позволит себе прийти на мероприятие с участием президента выпившим. А лица у мужчин были веселые, глаза блестели сверх меры. Внимательным взглядом Карл тут же высчитал четырех охранников в глубине ложи. На крепких мужчинах как влитые сидели черные костюмы, поблескивали запаянные в пластик бейджи с фотографиями.

– Редкий охранник умеет носить галстук. На бычьей шее даже красивая вещь смотрится вульгарно, – в этот вечер все раздражало законного.

Народ прибывал и прибывал, вскоре в амфитеатре уже не осталось свободных мест. Соседи Карла косились на него и Бунина.

– Извините, – наконец не выдержал мужчина, предусмотрительный зануда, запасшийся зонтиком в такой чудесный день, – вы не знаете, где Петр Васильевич?

– Кто он такой? – сквозь зубы процедил Карл.

– Начальник планового отдела. Мы вместе работаем. Вместе и билеты в кассах покупали.

– Я билеты с рук купил, – Карл смерил зануду взглядом и тот, пробормотав, «простите», поближе придвинулся к жене.

Законный затаил дыхание, когда в ложу вошел Мальтинский. Поверх черного пиджака был наброшен шелковый шарф – узкий и стильный. Платок в тон шарфу торчал из кармашка. Мальтинского сопровождал солидный мужчина в сером костюме с повадками военного.

– Замминистра обороны, – зашептал сосед Карла жене, – он к нам на завод вчера приезжал. Потом банкет был, так наш директор боялся напиться. Вместо водки в бутылку воду налил, а потом из его бутылки генерал случайно выпил, не досмотрели…

В амфитеатре почувствовалось оживление, в ложе появился госсекретарь с небольшой свитой чиновников. Он довольно часто появлялся на экранах телевизоров, его лицо добродушного гуляки, любителя выпить зрителям нравилось. Госсекретарь, почувствовав на себе тысячи взглядов, довольно улыбнулся и, заметив, что на него нацелены телекамеры, стал еще добродушнее. Он устроился на легком стуле у самых поручней. Как школьник на парту, положил на них холеные руки.

Заиграла музыка. Ведущие представляли программу сегодняшнего вечера. Карл не слушал их, он, не отрываясь, смотрел на Мальтинского, их разделяло метров сто.

– Что скажешь? – не выдержал Бунин.

– А что ты хотел от меня услышать? – злость закипала в Карле. – К нему не подобраться. Обставился. Не туда смотришь, – законный приподнял руку.

Невдалеке от амфитеатра высилась башня со смотровой площадкой. То ли старая пожарная каланча, то ли заброшенная диспетчерская речного порта. Николай не сразу заметил на площадке человека – лишь когда тот пошевелился, меняя позу.

– Снайпер, – выдохнул Карл, – и на других высоких зданиях то же самое. Как на зоне. Дубаки и вышки, вышки и дубаки. Ни хрена не поделаешь, пока президенты в городе, тут не развернешься.

Николай уже смирился с тем, что в Витебске, скорее всего, Мальтинский даже не заметит, что к нему пытались подобраться. Но Карл, похоже, еще питал какие-то надежды на этот счет, он беззвучно шевелили губами.

От мельтешения сценических лазеров, сполохов огромного плазменного экрана над сценой рябило в глазах. Над головами зрителей то и дело проносилась на телескопической штанге операторского крана телекамера. На сцене стало почти совсем темно, только слабый зеленый цвет лился на фотографические декорации, повторявшие центральную площадь города. По амфитеатру шарили прожектора. Телекамера на штанге гонялась за световыми пятнами, замирала, взмывала к ночному небу.

Мальтинский сидел, удобно расположившись в кресле с подлокотниками. В руке он сжимал стакан с холодной минеральной водой.

«Ну вот, – промелькнула мысль, – я добился почти всего, чего хотел. Рядом со мной министры, крупные бизнесмены. Я нужен им, замены мне нет. Менты и чекисты ловят всякую мелюзгу, а люди серьезные – неприкасаемы. И я теперь один из них».

Рассеянный взгляд Мальтинского застыл на огромном плазменном экране. Сменялись картинки. Лицо певца с поднесенным к самым губам микрофоном исчезло, вместо него появилось глуповатое лицо красивой блондинки из зала – девушка подпевала и хлопала в ладоши. Камера скользнула, прошлась по рядам, и Мальтинский вздрогнул. С экрана на него и на весь амфитеатр смотрел Карл. Взгляд умных, хитрых глаз завораживал. Пальцы сами собой дрогнули, сжались, тонкостенный стакан хрустнул в руке.

– Что с вами? – спросил замминистра обороны.

А на плазменном экране уже вовсю вертелись девушки из группы подтанцовки. Карл исчез.

– Ничего, показалось, – Мальтинский и сам не был уже уверен, что видел именно Карла, камера показывала его всего пару секунд.

Он шарил взглядом по огромному, то погружавшемуся в темноту, то залитому цветным светом амфитеатру. Тысячи людей…

– Показалось, – шептал Семен Борисович, – ну конечно же, показалось.

Ведущие – высокий блондин в искрящемся костюме и худощавая брюнетка в ярко-красном платье в два голоса объявили выход новой номинантки – сербской певицы Ивоны Обилич. Вчера и сегодня интервью с ней успели дважды показать в вечерних новостях, и публика, подбадриваемая блондином, разразилась аплодисментами, кто-то засвистел.

Певица томно повела обнаженными плечами и запела. Слов зал почти не понимал, пела она по-сербско-хорватски. Но в мелодии стилизованной народной песни чувствовалась тысячелетняя глубина. Непонятные, но близкие по звучанию родные слова проникали в души. Николай почувствовал, как у него предательски увлажнились глаза. И без перевода было понятно, что песня о любви, как всегда, несчастной и неразделенной.

– Ты смотри, – прошептал Карл.

– Хорошо поет. И голос, и душа у нее есть, – ответил Бунин.

– Снова не туда смотришь.

Бунин проследил взгляд Карла – в ложе Мальтинский подпер голову рукой и сентиментально улыбался. Его масляные глаза буквально пожирали певицу, одетую в короткую полупрозрачную накидку – материя топорщилась под напряженными сосками.

– Да он ее просто взглядом трахает, – хмыкнул Карл.

Госсекретарь подозвал охранника, шепнул ему на ухо, тот кивнул и, подхватив букет с журнального столика, заспешил из ложи к сцене.

– Идем. Быстро, – законный торопил Бунина.

Президенты, открывшие фестиваль, уже покинули амфитеатр и город, охраны в нем значительно поубавилось. Карл с Буниным оказались у поручней заграждения. Желающих уйти с концерта до этого момента не наблюдалось. Омоновец с короткой резиновой дубинкой отодвинул сваренный из труб барьер и без лишних слов выпустил Карла и Николая. Они влились в толпу, обступившую подходы к амфитеатру.

– Где служебный выход? – поинтересовался законный у молодых девушек с раскрашенными во все цвета радуги лицами.

– Какой?

– Откуда артисты выходят.

– Сзади от сцены, – не задумываясь, ответила девушка, она со своей подругой успела изучить все входы и выходы в надежде пробраться в зал.

По засыпанным пустой одноразовой посудой, пивными пробками ступенькам Карл и Бунин сбежали к набережной, куда выходили служебные помещения сцены. Группы фанатов с портретами любимых певцов и певичек поджидали, когда подъедет очередной автомобиль. Менты пропускали за оцепление только тех, у кого был бейдж участника, журналиста или обслуги сцены.

– Не пробьемся.

Подъезд к крыльцу перекрывали солдаты внутренних войск, сдерживали молодежь. Карл даже не увидел, кто покидает здание, началась давка, радостные крики, счастливцы, кому удалось ухватить автограф, держали карточки, программки с росчерками любимца высоко над головами, десятки рук тянулись к ним.

– Обилич, следующей выйдет Обилич, – прошел не очень возбужденный шепоток среди фанов. Сербка интересовала девчонок и мальчишек куда меньше, чем российские звезды.

Карл вытащил из кармана пиджака черные очки, вручил Бунину.

– А теперь вперед.

Еще не поняв, во что его втравливает законный, Николай, выставив перед собой руки, раздвигал толпу молодежи.

– Слепого, слепого пропустите… – кричал из-за его спины Карл и ввинчивался следом.

Через пару минут Карл и Николай уже были у ограждения.

К крыльцу подъехал черный «мерс» с тонированными стеклами, дородный мужчина в костюме распахнул дверцу. На ступенях появилась Ивона Обилич, на ней уже было надето обычное вечернее платье, к глубокому декольте был криво прицеплен бейдж с фотографией, сценический костюм вслед за Обилич несла помощница. Из-за ограждения к Ивоне потянулись руки с программками, обложками от магнитофонных кассет.

– Автограф… Распишись… Подойди… – слышались голоса.

Певичка остановилась. Мужчина у автомобиля торопил ее. Уставшая после выступления Ивона смотрела на поклонников, лица сливались в одну неразличимую массу. Среди сгрудившихся у ограждения резко выделялись двое: солидный мужчина в годах с суровым умным лицом и слепой парень. Певица и шагнула к ним.

– Ты хотел мой автограф, – с легким акцентом произнесла Ивона и словила руку Николая, – на чем тебе расписаться?

– Вот, пожалуйста, – Карл прижал блокнот к трубе заграждения и подал чернильную ручку, – я его поводырь.

Ивона нагнулась, черканула на страничке – «Славянский базар» и поставила подпись.

– Спасибо, вы так хорошо пели… – искренне восхитился Бунин и мгновенно осекся, заметив, что бейдж с фотографией уже куда-то исчез с груди певицы и тут же краем глаза увидел, как Карл что-то прячет в карман пиджака.

Выбраться из толпы поклонников оказалось значительно проще, чем забраться в нее. Карл застегивал пуговицы пиджака и расправлял складки.

– Давка, как в переполненном трамвае, – подмигнул он Николаю, – где давка, там и работать легче.

– Зачем тебе это?

– Ты же видел, как он смотрел на нее. – И Карл окликнул девушку с толстым несмывающимся маркером в руке, на ее предплечье красовалась роспись певца, выступавшего перед Ивоной: – Девонька, теперь и мыться не станешь? Дай-ка мне твой маркер на минутку.

Карл, присев, глянул на часы и написал на бейдже певицы: «Приходи ко мне в одиннадцать вечера. Ивона».

– Девонька, не знаешь, где Обилич остановилась? – спросил он, возвращая маркер.

– Все участники в «Двине» живут, – убежденно ответила девушка.

Теперь уже пришлось подниматься по лестнице, дворник в ярком оранжевом комбинезоне неторопливо сметал мусор допотопным березовым веником. Вход на ложу был виден издалека, только возле него и стояли машины, все, как на подбор, новые и дорогие. Площадку ярко освещал прожектор. Громыхала музыка. У перил с рацией в руке скучал охранник. Из маленького динамика раздавался треск, а затем послышалось:

– Я на проспекте Мира, ухожу в сторону центра…

Охранник не обращал внимания на рацию, разговоры пока его не касались, он глянул на подошедшего к ограде Карла:

– Здесь нельзя стоять, гражданин.

– Меня Ивона попросила передать Мииру Хараппу, – в глазах Карла плясали лукавые огоньки, – я директор группы.

Охранник повертел в руке бейдж с надписью, сделанной несмывающимся маркером, и тоже улыбнулся, цокнул языком.

– Передам, прямо сейчас.

Народу на улице стало чуть меньше, амфитеатр притягивал к себе витебчан и гостей, как магнитом.

– Ты думаешь, он придет? – спросил Бунин.

– А ты бы пришел? Мужчины, даже самые крутые, не упустят случая поиметь видную бабу, знаменитость.

Стеклянный параллелепипед гостиницы «Двина» отражался в реке. Почти все окна горели. Из ресторана слышалось буханье барабана, вибрация бас-гитары заставляла поеживаться.

– Скажи пацанам, чтобы ждали меня в машине на другой стороне улицы, начиная от без четверти одиннадцать, – лицо Карла стало напряженным, сосредоточенным, – и ты будь с ними, из салона не выходить.

И не успел Бунин ответить, как Карл уже шагнул в стеклянную дверь гостиницы. О чем он говорил с швейцаром, что тому врал, Николай не слышал. Но вскоре высокая фигура законного исчезла в коридоре. Эстрадных звезд охраняли не так тщательно, как политиков.

Ивона Обилич лежала на широкой двуспальной кровати в своем номере. На тумбочке стояла начатая бутылка сухого красного вина. Певица отпила маленький глоток и ощутила, как покалывает горло. На концерте она выложилась полностью. Голоса не жалела. До сих пор в ушах стоял гром аплодисментов, крики публики. Роскошные черные волосы теперь были стянуты лентой в хвост, полупрозрачная накидка висела на спинке стула.

Вино казалось Ивоне приторным, отдавало то ли ванилью, то ли ароматической эссенцией. Молодая женщина взяла бутылку, перечитала этикетку. Нет, вино было фирменным, розлитым в Черногории. То, к которому она привыкла. И только потом сообразила: «Это помада, я не стерла ее. Вот откуда такой ужасный привкус».

Она уже стерла помаду с губ бумажной салфеткой, когда в дверь номера постучали. Ивона никого не ждала, если бы пришли журналисты, то ей непременно предварительно позвонили бы из администрации гостиницы. Приученная, что за дверью может оказаться включенная телекамера или полыхнуть блик фотоаппарата, Обилич запахнула халат, распустила волосы, заглянула в зеркало и только после этого повернула в замке ключ.

Первое, что она увидела, это огромный букет роз в шелестящей кружевной упаковке. Из-за него даже не было видно самого пришедшего. Ивона отступила, когда букет надвинулся на нее. Черные, сияющие ботинки ступили на ковер. Вошедший закрыл за собой дверь.

– А вот и я! – донеслось радостное восклицание из-за букета.

Ивона попыталась заглянуть за него. Букет полетел на кровать. Перед певицей стоял сияющий госсекретарь.

– Я Белград не забыл.

– Боже мой! Ты меня напугал.

А высокий чиновник уже распоряжался в чужом номере, как у себя дома.

– Что пьешь? Дрянь. Шампанское лучше.

И на столике уже стояла бутылка шампанского. Ивона силилась припомнить имя госсекретаря, в интимной обстановке они встречались всего однажды, год тому назад в Белграде, после приема на вилле у президента, но вспоминалась лишь фамилия.

– Времени у меня мало. Давай побыстрее. Не люблю все эти шуры-муры разводить. И ты, и я знаем, чем все разговоры кончатся, – при этих словах госсекретаря пояс халата упал к ногам певицы. – Ты похудела… Кстати, это я постарался, чтобы тебя утвердила отборочная комиссия. Все оплатил. Хочешь, второе место в конкурсе дадут? Гран-при обещать не могу. В этот раз его за украинцами оставили. Вот если бы ты хохлухой была…

Особого желания любезничать и заниматься любовью с госсекретарем у Обилич не возникло, во-первых, устала, во-вторых, он ей в отцы годился, но на «Славянском базаре» от его слова многое зависело. И она покорно присела на кровать, изобразила на лице удовольствие, когда к ее груди прикоснулась разгоряченная потная ладонь, а пальцы принялись бесцеремонно мять сосок. Все повторялось, в прошлый раз в Белграде она не могла отказать руководителю иностранной делегации.

– Чего стесняешься? На сцену же почти голая выходила.

Госсекретарь уже довольно посапывал, совершенно забыв о своей любовнице, после секса ему не хотелось смотреть на ее обнаженное тело. Он одевался. Женщина набросила халат. В дверь постучали.

– Это может быть только моя охрана, – госсекретарь приоткрыл дверь, – какого черта, я же сказал, не беспокоить.

– Ваш мобильник не отвечал, – с глуповатой, еле заметной улыбкой сказал охранник, – но тут какой-то араб, американец рвался. Говорит, что его приглашали. С ним капитан ФСБ. Вот. Посмотрите.

Госсекретарь вертел в руках бейдж с надписью, сделанной несмываемым маркером.

– Ивонка, что это за херня? – он бросил бейдж на кровать. – Ты его ждала?

– Это даже не мой почерк, – пожала плечами Обилич, – глупая шутка.

– Кто там рвался?

Охранник в приоткрытой двери с готовностью доложил:

– Миир Харапп. Мы его у лифта задержали, когда собрался в коридор пройти.

Госсекретарь погрозил Ивоне пальцем.

– Славянка, а с арабским американцем шашни крутишь, – Миира Хараппа он запомнил еще во время переговоров, а потом видел в ложе. – Веди сюда, – бросил он охраннику. – Мы тебе сейчас с ним очную ставку устроим.

Мальтинский в сопровождении двух охранников вошел в номер, посмотрел на госсекретаря. Тот был в хорошем расположении духа. Происходящее забавляло его, ведь свою долю удовольствия он уже получил.

– Вы же меня приглашали? – по-английски спросил Мальтинский у певицы.

– Я никого не приглашала, – Ивона куталась в халат, все мужики ей сейчас были противны, – это не мой почерк.

– Мне передали в ложу.

Госсекретарь смеялся:

– Я же не муж. Что вы передо мной комедию ломаете? Ну договорились вы переспать. Нормально, я уже уходить собрался. Могу только удачи пожелать и свет погасить.

– Я этот бейдж потеряла, или отцепили его у меня фанаты, когда автограф слепому мальчишке давала, у него еще поводырь был – видный седой старик, волевой. Со вкусом одет, – припомнила Ивона.

Мальтинский изменился в лице.

– Карл, – прошептал он, но тут же взял себя в руки. – Да, наверное, это глупая шутка, извините.

– Придется другую красотку поискать, – прыснул смехом госсекретарь. – Значит, не остаешься, Миир? Я завтра с утра в Минск уезжаю, оттуда самолетом в Москву. А ты куда?

– Мне в другую сторону. На запад.

Госсекретарь, Мальтинский и охранники вышли из номера. Карл стоял в коридоре за дверью комнатки, где хранились швабры и пылесосы. Сквозь деревянные жалюзи он видел Мальтинского так близко, что можно было протянуть руку. В пальцах законный сжимал раскрытую бритву.

Уже светало, а Карл все еще стоял у окна и смотрел на выстроившиеся у забора могильные плиты. Резкой трелью разразился телефон на тумбочке. Карл даже не пошевелился. Хмель, неодобрительно поглядывая на бодрствующего законного, прошлепал босыми ногами к аппарату, снял трубку. После хриплого со сна «это я» он больше не произнес ни слова, тронул Карла за плечо.

– Пацан звонил, тот, у которого сестренка в «Эридане» работает. Миир только что в Минск покатил, в аэропорт, узнавал, когда самолет на Нью-Йорк, а сегодня самолета нет, так он забронировал место на Франкфурт.

– Сколько до Минска ехать?

– Часа три, если гнать.

– Буди Сыча.

– Он одетый спит, одни туфли скинул. Только я с тобой, Карл, не поеду. Миир не один отправился, его к себе в машину госсекретарь взял. Спугнул ты его.

– Как хочешь, оставайся.

Уже обогнув город, Сыч заехал на заправку. Пока заливали бензин, Карл поманил пальцем мальчонку с ведром и мыльной губкой в руке. Тот подбежал мигом, изготовился мыть лобовое стекло.

– Крутые тачки давно проезжали?

– Крутых тачек много ездит, – ответил мальчишка.

– А навороченные? – законный протянул пареньку деньги.

– Может, полчаса, может, меньше прошло. С мигалками и ментами на Минск полетели.

Еще только один раз Карл остановил машину, чтобы узнать, давно ли проехал кортеж госсекретаря. Оказалось – почти час тому. Даже Сыч не мог на оживленной трассе угнаться за правительственным кортежем.

– Им менты дорогу очищают. И нигде не подрежешь, трасса старая – прямо идет, – ворчал Жакан, он поглаживал сумку на коленях, словно та была любимой домашней кошкой.

– Ничего, до самолета время еще есть, – Бунин глянул на часы, ему хотелось подбодрить Карла, но он сам уже почти не верил в успех…

С витебской трассы свернули на дорогу, ведущую к минскому международному аэропорту. Тут, на широкой автостраде, Сыч уже выжал из машины все, что мог.

– Не на стоянку рули, а прямо к терминалу, – раздраженно крикнул Карл.

– Там стоять нельзя.

– Съедешь и жди внизу.

Сыч въехал на эстакаду, прямо к двери терминала. Карл вел себя так, словно был один, его не интересовало, поспевает за ним Бунин с Жаканом или нет. Быстрым шагом он взошел на круговую галерею, простиравшуюся над залом ожидания, прямо под ним висела видеокамера, смотревшая вниз. На табло уже светился рейс «Минск – Франкфурт».

– Они, наверное, в зале для правительственных делегаций, оттуда и выйдут на поле, – выдохнул в затылок Карлу Жакан.

– У него нет диппаспорта, – спокойно сказал законный, – но это ничего не меняет, – и он показал на вход в накопитель.

Мальтинский уже миновал первый турникет и с паспортом в руках подходил к стеклянной будке паспортного контроля. За узким проходом виднелся зальчик накопителя.

– Все, – тихо произнес Бунин, – мы опоздали.

– Кажется, мне придется согласиться с тобой.

– Я могу позвонить, сказать, что аэропорт заминирован. Рейс отложат.

– Не гони.

Взвизгнула «молния» спортивной сумки, Жакан под прикрытием мраморного барьера галереи вытащил металлическую тарелку с заточенными краями.

– Сейчас…

– Если ты промахнешься, я тебе этого не прощу, – произнес Карл, – дай сюда.

Жакан колебался. Законный рванул тарелку на себя и сделал шаг назад, за колонну. Тонким батистовым платком протер тарелку, зажал ее в пальцах.

Пограничник, сидевший за стеклянной перегородкой, привычно взял положенный на стойку паспорт. Через него проходили сотни документов за смену. Он держал в руках самые экзотические паспорта, почти мгновенно определял, подлинный документ или поддельный. В американском паспорте ничего особенного не привлекло его внимания, пролистал: виза, отметка о въезде. Две секунды смотрел на фотографию, запоминая характерные детали внешности, даже успел подумать: «Миир Харапп. Фамилия арабская, а с виду, скорее, еврей».

Он поднял глаза, чтобы сличить лицо пассажира с фотографией в паспорте. Мальтинский спокойно смотрел на пограничника. От зала накопителя его отделял какой-то десяток шагов.

И тут что-то сверкнуло в воздухе. Беззвучно пронеслось над залом. Тарелка с остро отточенными краями взрезала горло Мальтинского до самого позвонка, застряла в нем. Струя крови ударила в стекло кабинки паспортного контроля. Пограничник выронил паспорт из рук.

Мальтинский оседал, уцепившись рукой за блестящий поручень, свет мерк в его глазах. Последнее, что он увидел в этой жизни, – далекий парапет галереи и ухмыляющееся лицо Карла. Законный сделал шаг назад и исчез.

Несколько секунд тишины сменились отчаянным женским визгом, кричала полная немка, ожидавшая своей очереди, чтобы вслед за Мальтинским пройти в накопитель. На белой блузке, на кружевах алели пятна крови, такие же яркие, как и ее безвкусно накрашенные губы. Терминал наполнился топотом, гулом голосов, криками. Одни бежали к выходу, другие, наоборот, спешили посмотреть на убитого.

– Откуда, откуда она летела? – надрывался мент у стекла, залитого кровью.

Как оказалось, этого никто и не заметил. Свидетелей хватало, но все они видели лишь то, как брызнула кровь на стекло.

Таможенница, пытавшаяся остановить Мальтинскому кровь, поднялась с колен.

– Все, он мертв.

Когда наряд взбежал на галерею, то менты застали там парня в темных очках, он стоял, облокотившись на поручни. Бунин повернул голову на звук.

– Что там случилось? – первым спросил он. – Я ничего не вижу.

Капитан подошел к Николаю:

– Человека убили. Здесь кто-нибудь был?

– Кто-то побежал к лестнице за несколько секунд до того, как раздался крик.

– Вы уверены, что туда?

Николай улыбнулся:

– Я ничего не вижу, но слышу отлично. У меня абсолютный слух…

Двое ментов сорвались с места, еще не дослушав его. Третий задержался, просматривая документы Бунина. Паспорт, удостоверение инвалида по зрению…

Тем временем начальник охраны аэропорта раз за разом прокручивал видеозапись, сделанную камерами слежения в терминале, и понимал, что с должности своей вылетит к чертовой матери. Ни одной камеры не было установлено на самой галерее, а те, что снимали ее с другой стороны зала, в целях экономии видеопленки включались с интервалом в несколько секунд, так что даже полет тарелки – и тот оказался не заснятым.

Карл спокойно курил, присев на капот машины. Николая он заметил сразу, лишь только тот вышел на улицу, его заботливо вела под руку какая-то девушка.

– Спасибо, что довели, – попрощался с ней Бунин, и, уже оказавшись в салоне машины, добавил, снимая очки: – Карл, я у них единственный свидетель.