Глава 13

Аэродром подмосковного авиаремонтного завода охранялся солдатами срочной службы. Даже в советские времена пробраться на него не было большой проблемой. Ну что там найдешь? Разве что грибов в лесу росло – не считано.

Срочник на посту – существо непредсказуемое. Одному наплевать, что грибник забрался в лес, а другой, смотри, и подстрелит, чтобы получить краткосрочный отпуск. Вот и обходили местные летное поле стороной от греха подальше. Но мальчишек аэродром ремонтного завода притягивал, как магнитом. Было там одно место, перед которым меркло все вычитанное из книжек про пиратские клады – авиационная свалка. Здесь при желании можно было отыскать все, что понадобится школьнику, еще не заглядывающемуся на девчонок. Плексигласовые колпаки кабин «МиГов» и «Су», шасси, целые мотки разноцветной проволоки, штурвалы, ручки и кнопки. И все это – самое что ни на есть настоящее.

Но самыми ценными находками считались магниевые тормозные колодки и цериевые пластины. Магний пацаны измельчали напильником, смешивали с марганцовкой и снаряжали взрывпакеты, а цериевые пластины по вечерам гоняли по асфальту, как хоккейную шайбу. И фонтаном разлетались во все стороны огненные брызги.

Авиационную свалку устроили на краю летного поля, вплотную к болоту, чтобы заезжать на нее могли только со стороны завода. Так поступают со всеми ведомственными свалками. Если устроишь ее там, где существует нормальный подъезд, то и оглянуться не успеешь, как свезут на нее весь мусор из окрестных поселков, даже охрана с автоматами не поможет.

В будние дни ребята на свалку не совались, а вот выходные были для этого самым подходящим временем.

В воскресенье утром двенадцатилетний Пашка поджидал своего одноклассника Витю у магазина. Пашка снарядился капитально – за плечами пустой школьный рюкзак, на ногах резиновые сапоги, на запястье рядом с часами – компас. Витька опаздывал, и Пашка уже нервничал.

«Вдруг мать его не пустила гулять».

Пашка дожевал последний чипс из блестящей пачки и стал придумывать, что он скажет Витьке, когда вернется во двор. Но все ругательства казались ему недостаточно обидными и изобретательными. Один идти через гиблое болото Пашка боялся. Если срывался поход на свалку, то на всю следующую неделю ребята оставались без магния, а Пашка уже успел пообещать, что взорвет пакет у ворот гаража соседа-инвалида – вредного дядьки. Ему надоело гонять детей, облюбовавших его гараж как вышку для прыжков в песчаную кучу, и инвалид намазал края крыши солидолом. Пашка, привыкший во всем быть первым, первым же и перепачкался, и теперь инвалида неминуемо должна была настигнуть заслуженная кара.

Витька появился в конце улицы не один, он вел за руку своего семилетнего брата Максима.

– Из-за него и опоздал, – опустил голову Витька.

– Ты что, охренел? Зачем он нам сдался? – Пашка даже раскраснелся от возмущения.

– А что я могу сделать? Мать сказала – взять его с собой. Не объяснишь же ей, что мы на свалку собрались. Я сказал, что идем в лес.

– Стой здесь, – приказал Пашка Максиму и отвел Витьку в сторону. – Значит, не идем?

– Он крепкий, выдержит.

– Крепкий или слабый, мне по хрену! Заложит он нас, – а мне отец сказал, что, если я еще раз на свалку потащусь, он мне компьютер не купит.

– Не сдаст, – уверенно пообещал Витька, – мы с него страшную клятву возьмем.

– Ну смотри.

– Тебя он боится. Ты и бери клятву.

Пашка присел перед Максимом на корточки и заставил мальчика смотреть себе в глаза. Максим морщил нос, казалось, он вот-вот заплачет.

– Знаешь, куда мы идем? – замогильным голосом произнес Пашка.

– Знаю. На свалку, – втянув голову в плечи, сказал Максим.

– Ты ему сказал?

– Да я… – принялся оправдываться Витька.

– Я подслушал, как вы по телефону договариваетесь. У нас один аппарат в прихожей, а другой на кухне. Но я никому не скажу. Возьмите меня с собой.

Ребята переглянулись.

– Ему можно верить?

Витька неопределенно пожал плечами.

– Пока совсем малым был, ябедничал, но последний год держится.

– Значит, так, – Пашка сделал страшное лицо, взял ладонь Максима и больно сжал, – повторяй: «Если я расскажу, куда мы ходили, то пусть меня утопят в болоте».

Максим с готовностью согласился.

– Зуб пацана? – строго спросил Пашка.

– Зуб пацана, – Максим приложил большой палец к переднему зубу-резцу и цокнул языком.

– Пошли.

Резиновые сапоги ребят оставляли четкие отпечатки на влажном после ночного дождя песке проселочной дороги. Когда добрались до покосившейся изгороди из колючей проволоки с ржавой, уже не читавшейся табличкой, Пашка приподнял «колючку» и пропустил товарищей.

– Теперь мы нарушители, – предупредил он Максима, – если нас схватят, то ничего не говори, я все скажу.

– А если спросят? – логично заключил Максим.

– Скажи: «Гуляли и заблудились».

– Понял. Ничего они от меня не узнают.

Песок уже давно сменился сочной некошеной травой, под ногами чавкала грязь. Впереди виднелись редкие болотные заросли.

– Ты от нас не отставай, на болоте – шаг влево, шаг вправо, и провалишься в трясину. Засосет – следа не останется.

Максим жался поближе к брату, но дать ему руку стеснялся – большой уже, а хотелось. У куста орешника Пашка остановился и, достав перочинный ножик, срезал две длинные гибкие палки. С таинственным видом извлек из кармана спутанную леску с поплавком и грузилом, привязал на конец одной из палок.

– Это еще зачем?

– Если словят, скажем, что пошли рыбу ловить на озерцо и заблудились.

– Не поверят.

– Если до свалки попадемся – поверят.

Витька с сомнением посмотрел на видневшееся впереди небольшое озерцо, густо обросшее камышами, только самоубийце могло прийти в голову ловить там рыбу.

– Попробуем.

Испытывая перед собой траву удочкой, Пашка пробирался по болоту, дорогу он знал хорошо, за это лето уже третий раз наведывался на свалку, но хотелось придать себе важности в глазах приятеля. Более-менее сухая, способная выдержать человека тропинка петляла по болоту, в других же местах топь была страшная, даже трава не повсюду росла, из коричневой жижи пробивались тонкие пучки осоки.

Максим уже успел устать, он с трудом вытягивал из грязи резиновые сапожки и что-то бубнил себе под нос.

– Что ты там бормочешь? – спросил Витька у брата.

– Ругаюсь.

– На кого?

– Просто так. Когда тяжело, я всегда ругаюсь.

Возразить было нечего. Пашка сам уже устал, следовало передохнуть перед последним рывком и перекусить.

– Ну ты и додумался, красную куртку надеть. Нас за километр видно, – зло сказал он Витьке.

– Какую мать дала, такую и надел. У нее подкладка коричневая, можно вывернуть, когда ближе подойдем.

Под ногами почувствовалась твердая земля, мальчишки выбрались на небольшой болотный остров. На нем даже росли чахлые сосны. Со стороны аэродрома остров плотно обступили кусты.

– Тут и передохнем, – решил Пашка, положил на траву ранец и устало опустился на него.

Витька расстелил полиэтиленовый пакет, устроился рядом.

– Отошли пацана подальше.

– Максим. Отвали на расстояние. Нам поговорить надо.

Мальчишка обиженно надул губы, но все же отошел за кусты.

– Покурим? – Пашка вытащил из кармана завернутые в прозрачный мешочек спички и две сигареты. – У отца вечером вытащил. Он на балконе курит и иногда оставляет сигареты.

– Не заметит?

– Он по две пачки, случается, в день выкуривает. Что, он считать их станет? А я еще пачку потом потряс, не заметит.

Пашка чиркнул спичкой, по-взрослому тут же заслонил ее ладонью, хоть ветра и не было, прикурил. Витька несколько раз ткнулся сигаретой мимо огня. Наконец и он выпустил дым изо рта. Курили картинно, выдуриваясь и выкаблучиваясь друг перед другом.

– Ты не в затяжку куришь. Просто балуешься.

– Я еще в прошлом году курить пробовал. Меня Ромка учил. В затяжку курю, – упорствовал Витька, – видишь, дым через нос выпускаю, – он затянулся и выпустил дым через одну ноздрю, сдержался и не закашлялся.

– А почему только из одной ноздри дым идет?

– Потому что соплями вторая забита, а платок забыл. Вот Ромка, он умеет без платка сморкаться. Одним пальцем зажмет, а потом сморкнется, чисто все вылетает.

– Много твой Ромка умеет, хвастается только, – Пашка не любил, когда кто-то умел больше его.

– Ты никому не скажешь? – было видно, что Витьку распирает признаться.

– О соплях, что ли? – презрительно спросил Пашка.

– Нет. Поклянись, что не расскажешь, а то я Ромке обещал, что никому не скажу.

– Зуб пацана.

– Мне Ромка показал, как трахаются.

– Я в кино тоже видел.

– Нет, показал, как живые люди трахаются.

– Да ну… – Пашка даже на время забыл о сигарете.

– Подошел он ко мне во дворе и говорит: «Если дашь сто рублей, то я тебе и покажу».

– Дал?

– Пришлось, но он обещал, если ничего не будет – деньги вернет.

– Вернул?

– Так показал же, я тебе говорю. Помнишь училку, ее в параллельный класс в конце года прислали, английский вести.

– Помню. – Пашке тут же вспомнилась молодая учительница в строгих с золотой оправой очках.

– Она в общежитии живет на первом этаже. Еще ничего не купила, не успела. Ни занавесок у нее, ни мебели, один матрас на полу.

– Ты откуда знаешь?

– Видел. Ромка привел меня туда поздно вечером. Под окном ящики стоят, мы забрались и заглянули. Лежит она голая, а на ней физкультурник – тоже голый, и такое вытворяют.

– Что?

– Все… А потом ящик подо мной треснул. Физкультурник вскочил – и в дверь. Мы с Ромкой бежали. Только у магазина остановились. Не догнал.

– Он что, голый за вами гнался?

– Я не оборачивался, – честно признался Витька, – может, гнался, а может, и нет. Зато я видел, как училка трахается, – и тут он вскочил, побежал к кустам, – а ты что подслушиваешь, подглядываешь, а ну пошел вон.

Послышалось, как трещат кусты, Максим удирал от старшего брата.

Ребята вернулись, помолчали, Пашке не было чем похвалиться, чтобы «перекрыть» приключение приятеля, а Витька переживал, что братец может обо всем рассказать матери. И тут из кустов выбрался Максим. Никто и не подумал ругаться на него. Потому что у мальчишки глаза были, как монеты по пять рублей – такие же круглые и блестящие.

– Там тоже трахаются, – прошептал он, показывая рукой на кусты.

– Чего?

– Там тетка голая в кустах лежит.

Пашка прислушался, но ничего, кроме обычных болотных звуков, не уловил, да где-то далеко, на аэродроме, гудел самолетный двигатель.

– Придумываешь.

– Нет, точно видел.

– Может, пьяная заснула, к солдатам ходила? – предположил Пашка, продираясь сквозь заросли.

– Что, она не могла с другой стороны зайти? Зачем ей через болото переть.

– А если пьяная пошла?

– Утонула бы.

Максим остановился, присел и показал рукой в прогалину. Пашка и Витька даже лбами стукнулись, так резко нагнулись. Из-под соседних кустов торчали голые женские ноги. Сквозь траву угадывались и белые трусики на бедрах.

– Я же говорил, – шипел Максим, – а вы мне не верили.

Мальчишке переглянулись.

– Надо подойти посмотреть, – Витька взял Пашку за руку.

– Лучше уйдем.

– Нельзя.

Никто не хотел вслух произнести то, что могло оказаться правдой. Держась рядом, мальчишки подобрались к кустам, раздвинули ветки. Пашка отпрянул и сел на траву. Он с закрытыми глазами греб траву скрюченными пальцами. А Витька окаменел, не будучи в силах пошевелиться. Под кустами на сломанных и уже успевших завянуть ветках лежала девушка в разорванной одежде. В груди у нее виднелась рана, окаймленная запекшейся кровью, спина была неестественно высоко выгнута, а голова почти целиком погружена в вязкую болотную грязь, лишь пряди волос рассыпались по мху, золотистые волосы подрагивали от еле ощутимого движения воздуха.

– Что там? – испуганно спросил Максим, уже сообразивший, что открылось страшное.

Витька вышел из оцепенения, обнял маленького брата за плечи, прикрыл ему глаза ладонью и повел к полянке, усадил на рюкзак. Вскоре выбрался из кустов и Пашка – бледный, перепуганный, он держался рукой за шею – душили спазмы рвоты.

– Что делать? – спросил он у Витьки, забыв о том, что еще недавно строил из себя главного.

– Сообщить надо.

– Кому?

– В милицию.

– У тебя что, мобильник есть? До милиции идти и идти, а солдаты рядом.

Витька боязливо покосился на кусты.

– А если ее унесут, пока мы ходить будем? Ты оставайся караулить, а мы пойдем.

– Вместе пойдем. Я тут не останусь.

Через полчаса мальчишки выбрались к вышке. Пашка махал над головой стянутой с себя майкой и кричал:

– Не стреляйте!

Часовой попался вменяемый. Солдат-первогодок даже автомат из-за спины не снял. Он выслушал перепуганных ребят и доложил по телефону дежурному.

После обеда на болотном острове уже появилась милиция. Тайной тропинки, по которой шли ребята, они не знали, поэтому добрались, перепачкавшись в болотной грязи по самые уши. Следователь и медэксперт стояли у трупа девушки.

Первую версию следак высказал еще по дороге на остров – девушку изнасиловали солдаты, а потом пристрелили. Но медэксперт разочаровал его.

– Во-первых, ее никто не насиловал, а во-вторых, скорее всего, стреляли из пистолета.

Следователь полистал заправленные в прозрачный пластик фотографии пропавших за последнее время местных женщин. Ни одна из них не походила на убитую.

– Документов при ней никаких? – без особой надежды спросил он.

– Откуда им взяться? Это мужики в карманах бумаги носят, а дамы – в сумочках. Сумочки-то и нет. Никаких бумаг при ней нет, даже пробитого талона на автобус.

– Черт, – выругался следак, чувствуя, что вместо расследования убийства ему предстоит еще один глухой «висяк».

Сколько ни лазили по острову, никаких других следов, кроме мальчишечьих, не нашли. Поскольку подогнать машину сюда было невозможно и предстояло тащить труп на брезенте через болото, то следователь распорядился оставить все, как есть, до завтра, и выставил пост.

Сержант собирал хворост для костра, сидеть ему на острове предстояло всю ночь, а следователь стоял, глядя в закатное небо, и мучил себя и эксперта неразрешимой задачей:

– Ты сам подумай, должны же быть следы. Не с неба же она сюда упала…

Летчик Калинин вернулся в гостиницу авиаремонтного завода, сжимая в руке горловину пакета. Жуков лежал на диване с пультом в руке и тупо переключал каналы. Каналов хватало, к телевизору была подключена спутниковая антенна.

– Хочешь, угадаю с трех раз, что в пакете? – спросил он у приятеля.

– А что еще может купить мужик в магазине, – Калинин качнул пакет, и в нем звякнули две бутылки водки, – ты бы хоть со стола прибрал, – летчик отвернул край газеты, заваленной сухими рыбными очистками, – живем, как свиньи.

Другой край газеты надежно придавила батарея пустых пивных бутылок.

– Свиньи мы и есть, – Жуков сбросил ноги с дивана и сел, потянулся.

– Не знаю, кто ты, а я еще человек.

Калинин посмотрел в окно, вдалеке на летном поле виднелся «кукурузник».

– Выкатили уже?

– Сегодня и выкатили, после обеда, часа два тому назад с испытаний пригнали.

Калинин подумал, сгреб мусор со стола и бросил в корзину у кресла.

– Не мог в туалет унести. Пахнуть же всю ночь будет.

– На столе оно еще хуже пахнет. Ты целый день сидел, и тебе не мешало.

Ссорились пилоты просто так, потому что нервы были на пределе. Они не знали, когда полетят назад, не знали, что придется взять на борт. Знали точно лишь одно, что обратной дороги у них нет. Люди, на кого они работали, просто так не отпустят. И оставалось смириться.

Калинин разложил закуску, разлил водку в стаканы. Без тоста, без пожелания, не чокаясь, выпил. Водка показалась ему почти безвкусной. В дверь номера постучали.

– Войдите, – недовольно пробурчал Жуков.

В комнату вошла администратор заводской гостиницы, жена одного из офицеров, работавших на заводе.

– Вам звонили и просили завтра до обеда не выходить из гостиницы. А еще просили передать, что следует быть в летной форме, – она выразительно посмотрела на бутылку водки.

– Кто звонил?

– Не знаю. Вам звонили. Мужчина, – она игриво повела плечами, прикрытыми ажурным пуховым платком, но по взгляду Калинина определила, что ею вряд ли заинтересуются.

– Он не Петровичем назвался?

– Не знаю, но голос очень представительный.

– У вас утюг найдется?

– За что люблю военных, так это за тягу к порядку, – улыбнулась женщина, – настоящий мужчина должен быть выбрит, поглажен и пахнуть хорошим одеколоном. Но вы уверены, что вам нужен именно утюг? Я могу его прямо в номер принести, а еще у нас есть специальная комната для глажения.

Намек был сделан настолько недвусмысленно, что Калинина даже покоробило.

– Я сам схожу и сам поглажу.

Жуков остался лежать на диване, а Калинин, прихватив рубашку, отправился вслед за женщиной. Комната «для глажения» оказалась небольшим пустующим гостиничным номером. В оправдание названия у стены стояла гладильная доска и фирменный утюг с резервуаром для воды.

– Вы, конечно, хотели брюки погладить, для мужчины главное – стрелки, – администратор бросила взгляд на Калинина, – не стесняйтесь, снимайте, в ванной есть халат.

Ему хотелось послать крашеную пышногрудую блондинку, он не мог забыть, что у нее есть муж, такой же военный авиатор, как и он сам в недавнем прошлом, но тем не менее зашел в ванную комнату и снял брюки. Не успел он надеть халат, как в двери появилась бесстыжая бабенка.

– Давайте сюда, – она шагнула к Калинину, стоявшему в трусах и рубашке, – вы такой нерешительный.

Эта фраза подстегнула летчика.

«К черту все, – подумал он, – не знаю, что потом меня ждет, но нужно брать все, что само идет в руки».

Калинин обхватил женщину за мягкие бедра, прижал к себе, и тут же отвернулся, когда она попыталась поцеловать его жирным, пахнущим дешевой помадой ртом. Он забрался ей под одежду, мял ее горячее податливое тело. И прислушивался к себе, возбуждения почти не чувствовал, скорее легкое отвращение.

Ее мягкое тело вздрагивало волнами. Наконец, она неуклюже поднялась, потная, разгоряченная, и припала к летчику губами.

– Вот так-то, товарищ ас, – блондинка смотрела на него бесстыжими глазами, – будете знать, как не обращать внимание на прекрасных дам.

Калинин накинул халат, вышел в номер, сел в кресло. Администратор умело гладила брюки, то и дело спрыскивая их из встроенного в утюг пульверизатора. Вручив ему выглаженные брюки и рубашку, она выпроводила Калинина из комнаты.

– Халат потом отдадите, – сказала она.

Летчик стоял в коридоре, приложив к груди еще теплую после утюга одежду, и чувствовал себя полным дураком.

«Черт их поймет, этих баб».

Жуков подмигнул приятелю, когда тот, зайдя в комнату, тут же хватил полстакана водки.

– Развлекла? Она ко мне уже два раза заходила сегодня, – засмеялся Жуков, – третий решил уступить тебе.

– Наверное, завтра полетим.

– Да уж, свое ты сегодня уже с ней отлетал.

Василий никак не мог забыть увиденное им у железной дороги. Пробитая взрывом крыша джипа, а под ней бесформенная куча костей и мяса на искореженном сиденье. Больше всего запомнился руль, забрызганный кровью. Чистыми остались лишь отдельные места. То, что это последние отпечатки рук Петровича, Василий сообразил лишь, когда оказался в подвале, в комнате, лишенной окон. Именно здесь ему предстояла встреча с Мииром.

«Чертов Миир. Конечно, теперь он уже боится ехать в офис. Встречу назначил, а сам опаздывает».

Василий не знал, что с ним самим будет дальше, он привык служить под началом у Петровича. Тот до самой своей гибели казался ему сверхчеловеком, способным противостоять любому противнику. Петрович брал на себя все контакты с начальством. Теперь приходилось думать самому. На службе в ФСБ, сразу после опознания, если можно было назвать это опознанием, Василия попросили взять отпуск, и теперь не от кого было ждать приказа.

Мальтинский вошел в комнату мрачный, под глазами проступили темные круги.

«Уверенности и в нем поубавилось», – с долей злорадства подумал Василий.

– Ты видел?

– Рассказывать на ночь не стоит. Лучше бы я туда не ездил.

Мальтинский криво усмехнулся:

– Все там будем. Вопрос времени. Но все же хотелось бы окончить жизнь в своей постели.

– Он на встречу с осведомителем ехал…

– Знаю, – оборвал его «араб», – и еще знаю, что Карла с мальчишкой упустили. Хочешь стать старшим в группе?

Василий задержался с ответом, таким неожиданным было предложение, Мальтинский похлопал его по плечу:

– Значит – нет. Если человек хочет командовать, он сразу выпалит – да. Будешь исполнителем. Есть еще хреновые новости. На болоте у авиаремонтного менты труп нашли – бабу, которую Петрович пристрелил. Последнее время он слишком самонадеянным стал. Не повторяй его ошибки. Если менты серьезно за дело возьмутся, то и двух таджиков отыщут. А у них морды такие, что и без паспорта ясно, откуда прибыли. Сразу свяжут наш самолет и их. Надо ниточку оборвать. Завтра «кукурузник» назад погонят. Летчиков нужно убрать так, чтобы шума не было.

– Как?

Василий впервые почувствовал слабость системы, в которую был встроен винтиком. Он подозревал, и даже кое-что знал достоверно: за Мииром и Петровичем влиятельные люди, чины ФСБ, чиновники из правительства, а тут оказывается, что опасаются они и блатных, и ментов.

– Как – спрашиваешь? Петрович никогда таких вопросов не задавал. Брался и делал. Но по твоей молодости подскажу. Пусть в воздухе что-нибудь случится. Авария, катастрофа. У вас специалист по двигателям в группе есть, пиротехник. Посоветуйся. И про Карла не забывай. Вы упустили, вам его и найти предстоит. Петрович – его рук дело. Не сам, конечно, взрывал, но заказал наверняка. Я звонок на завод сделал, сказал, что ты вместо Петровича приедешь.

– За самолет Юсуф недоволен будет.

– А что Юсуф, он моя головная боль, а не твоя.

Утром в номер к летчикам заглянула администратор.

– Вас внизу ждут, – сообщила она.

На этот раз в ее глазах не было и тени вчерашней развратной игривости. Обыкновенная служащая гостиницы.

– Кто?

– Сказал, что вместо Петровича приехал.

Калинин и Жуков даже чай пить не стали.

Василий поджидал их, сидя на мягком диване в холле. Калинин сразу его узнал, вспомнил, что видел среди людей Петровича на аэродроме. Василий представляться не стал, пожал руки и тут же открыл папку с документами.

– Все готово, вот бумаги на самолет, карта полета. Назад полетите пустыми. Осмотрите, опробуете машину, и в путь.

У проходной их уже поджидал руководитель полетов, приветливый капитан с пшеничными усами. Он поехал впереди, показывая дорогу. Василий сам сидел за рулем личного «Форда». Летчики – на заднем сиденье.

– Как здоровье? – Василий старался улыбаться, но улыбка получалась кривой и неискренней.

– Не жалуемся, – за двоих ответил Калинин.

– Работы теперь будет достаточно. Только успевай деньги огребать. Теперь уже спокойно станет. Это вам просто не повезло в первый раз.

Калинин заметил, как подрагивают колени у Василия.

«Нервничает. И он не привык к крови».

– Это, конечно, не мое дело, – произнес Калинин, – но военные в курсе, что мы возим?

– Кто в курсе, кто – нет. Но к вам никаких претензий быть не может, есть грузоотправитель, грузополучатель, а вы – воздушные извозчики.

– Просто не знаю, как с кем себя вести. Всегда спокойнее, если знаешь, что человек из одной с тобой… – Калинин осекся, чуть не сказав «банды», – команды. Вот вы приехали, говорите, что вместо Петровича. А мне откуда знать, что это так?

– Вы же меня с ним видели, – нервно рассмеялся Василий, – со временем своих и чужих нюхом отличать станете.

«УАЗ» капитана остановился у свежевыкрашенного «кукурузника». Калинин вместе с Жуковым обошел машину. Летчики не доверяли глазам. Самолет мог сиять лаком и краской, но их интересовало содержимое. Усевшись за штурвал, Калинин раскрыл папку с документами, полистал. Особых замечаний по заводским испытаниям в акте не было.

– Принимаете работу? – спросил капитан, хотя это являлось пустой формальностью, все документы уже были подписаны и без участия летчиков. Им предстояло перегнать готовую машину в Таджикистан.

– Куда же денешься? – Калинин легонько хлопнул по приборам. – Красить на вашем заводе хорошо умеют, а самолет себя в воздухе показать должен.

– Фигуры высшего пилотажа демонстрировать на нем не рекомендую, а в остальном старичок в полном порядке. Значит, принимаете. Вылет через полтора часа. Заправитесь – и в полет. Могу к столовой подвезти.

Калинин осмотрелся в салоне.

– Вы же сказали, что пустыми полетим, – он приподнял сложенную вдвое стеклоткань, под ней оказались новенькие блестящие баки с винтовыми крышками, – Калинин постучал по ним ногой – пустые, проверил крепление, те намертво были прикручены к стойкам фюзеляжа.

– По пути может горючего не оказаться. Обещали подвезти, но сами знаете, как бывает. Зачем время на ожидание терять? Запас не помешает, – Василий отвел взгляд.

– Ведь не положено.

– На всякое не положено в России бывает положено, – засмеялся капитан, распахивая дверцу «УАЗа».

Военный «Урал» с цистерной подъехал к самолету. Заправщик с напарником отвернули крышку на фюзеляже. Бензин с бульканьем лился в баки. Заправщик сверился с ведомостью.

– А куда я еще четыреста литров залью? – изумился он, обращаясь к Василию, потому как никого больше у самолета, если не считать прохаживавшегося неподалеку часового, не осталось.

– Баки еще и в салоне стоят.

– В салоне, – без должного уважения произнес заправщик, – это в лайнерах салон, а здесь – сарай.

Помощник затянул шланг в самолет и по очереди заполнил баки. Туго завернул крышки, протер горловины ветошью, спрыгнул на землю.

Оставшись один, Василий забрался в самолет и осторожно вытащил из кармана плоскую фляжку, в каких обычно носят с собой коньяк состоятельные любители выпить по чуть-чуть. Поглядывая в мыльное стекло иллюминатора, он зажал фляжку между коленей и трясущейся рукой извлек из кармана брюк пачку презервативов. Один презерватив вставил в другой и, открыв пробку, надел их на горловину фляжки, перевернул. Прозрачная маслянистая жидкость стекла в резину и повисла, качнулась подвижным шариком.

Василий, затаив дыхание, завязал горловину презервативов тугим узлом. С шумом выдохнул, от напряжения его лоб покрыли капельки пота.

Проклиная старательного помощника заправщика, он с трудом отвернул крышку на блестящем баке и двумя пальцами осторожно опустил в него двойной презерватив. Послышался тихий всплеск, словно рыбку выпустили в тихий пруд.

Когда вернулись летчики, Василий сиял. Пожал им руки, пожелал счастливого полета и, сославшись на то, что спешит, тут же уехал.

– Чего он такой счастливый стал? – улыбнулся Жуков. – Может, пока мы завтракали, к нему бабенка из гостиницы приезжала? У тебя тоже глаз вчера так горел.

– Счастливый, что от нас избавился, – пробурчал Калинин, включая приборы.

Даже когда заработал двигатель и Калинин убедился, что все показания в пределах нормы, легче ему не стало. Тревога прокралась в душу и уже не уходила из нее. Так уже было у него раз в жизни перед полетом, когда он тренировал курсанта летного училища на «МиГе-двойке». Предвидел беду. В полете заклинило управление закрылками. Он приказал курсанту катапультироваться, но тот отказался, и тогда он сам выстрелил его в воздух. Самолет посадил. О той тревоге, как казалось тогда, беспричинной, не забыл. И вот она вернулась.

«Почему?»

– О чем задумался? – спросил Жуков.

Признаваться в слабости не хотелось.

– Так, кое-что вспомнил… из личной жизни.

А потом уже было не до самокопания. Переговоры с руководителем полетов… разрешение на взлет… Самолет после короткой пробежки от полосы оторвался легко. Жуков помахал рукой возле стекла кабины.

– Это я с бабенкой так прощаюсь, небось смотрит в небо.

Калинин ничего не ответил, прислушивался к самолету. Заложив один круг над аэродромом, он запросил по рации:

– Разрешите еще один круг.

– Разрешаю, – после секундной паузы донеслось из наушников. Cпрашивать, что обеспокоило летчика, руководитель полетов не рискнул, плохая примета, посчитает нужным, сам скажет.

Жуков недоуменно глянул на командира. Мол, зачем? Все работает, как в отлаженном часовом механизме.

– Надо, – одними губами произнес Калинин.

Круг заложили элегантно и ушли на юг.

Летели над шоссе. Цветные капельки машин переливались, сверкали далеко внизу.

– Ползем в небе. Смотри, нас почти обгоняют.

– Тише едешь – дальше будешь…

…А в это время Василий сидел в придорожном кафе, ел хорошо прожаренный сочный шашлык, запивал его минералкой и поглядывал на часы. Он не знал точно, когда «это» произойдет. Все зависело от температуры, болтанки в воздухе. Но с точностью до пятнадцати-двадцати минут можно было предсказать. Василий и остановился у кафе, потому что руки у него дрожали от волнения, дорога плыла перед глазами.

«Скоро, скоро…»

Он буквально видел, как авиационный бензин разъедает тонкий латекс презервативов, как в тонкую дырочку просачивается жидкость, как начинается реакция. Он уже не помнил слово, каким сперва назвал реактив пиротехник из группы. Помнил, что, объясняя потом принцип действия, тот неизменно называл его «хреновина».

«…И вот, когда гондон растворится и эта хреновина смешается с бензином… Потом никто ничего не найдет. Следов не останется. Я уже не одну машину так подорвал. Менты чего только ни колдовали, не поняли, как… Подойдет и для самолета. Какая, на хрен, разница…»

Самолет в небе полыхнул ярко, мгновенно превратившись в огненный шар. Пламя бушевало, из него на землю сыпались дымящиеся обломки.

В кармане зажужжал мобильник, Василий с усилием проглотил кусок шашлыка и с придыханием произнес:

– Слушаю…

Узнав, что самолет разбился, он скорбно сообщил, что пришлет представителя заказчика для участия в работе комиссии по расследованию авиакатастрофы. Спрятав телефон, Василий вытянул перед собой руки, пальцы еще продолжали подрагивать, но на душе воцарялось спокойствие.

– Не волноваться, все уже хорошо, все получилось. Без Петровича тоже можно дела делать… Чертова хреновина и два презерватива… чертова хреновина, – шептал мужчина за столиком в придорожном кафе.

Дрожь вскоре улеглась. Василий мог вновь сесть за руль. Задай ему Мальтинский прежний вопрос: «Хочешь ли стать главным в группе?», – он, не задумываясь, ответил бы: «Да».