– Вот это да! – Даже не привыкший выражать свои чувства вслух ротмистр был сражен увиденным наповал.

А повод для изумления был. И какой… Пройдя через ворота, путники оказались в совершенно неожиданном мире.

Нет, вокруг раскинулся привычный пейзаж предгорья: пологие холмы, поросшие лесом, ярко-синее небо над ними, буйное разнотравье. Но все это внизу.

Над лесом же возвышалось нечто фантасмагорическое, чему сразу и определения не нашлось. Лишь опомнившись, путешественники сошлись во мнении, что перед ними творение рук если и не человека, то кого-нибудь разумного, определенно…

Напоминающее хрупкую перламутровую раковину, огромное сюрреалистическое сооружение, как поначалу показалось, парило метрах в ста над землей, ничем не поддерживаемое. Лишь при внимательном рассмотрении выяснилось, что «город» все же опирается на тонкие, на фоне самого сооружения кажущиеся опасно хрупкими, колонны. Со стороны все это выглядело так, будто неведомый шутник подвесил в воздухе… Ну, скажем, трактор «Беларусь», подперев его соломинками или вязальными спицами.

Мало того, сверкающий на солнце «муравейник» жил довольно активной жизнью: к нему и от него, поблескивая плоскостями, сновали какие-то летательные аппараты, по прозрачным трубам, подходящим со всех сторон, на которые поначалу не обратили внимания, с огромной скоростью пролетали темные точки, а из вершины, с интервалом приблизительно в десять минут, вертикально вверх, теряясь затем в синеве неба, уходил сигарообразный объект.

– А вам не кажется, господа, что на этот раз мы переместились не только в пространстве, но и во времени? – Успевший освободиться от утеплителя из крысиного меха Жорка, протирающий очки, напоминал профессора, читающего лекцию.

Ко всему прочему, все копошение вокруг «города» происходило в абсолютной тишине. Вернее, тишина была обычной лесной: где-то щебечет пичуга, шумит ветер в кронах деревьев, далекой автоматной очередью простучит дятел…

По одной из прозрачных труб диаметром эдак метра в три, висящей на действительно невесомых опорах, причем прилично выше вершин окружающих сосен, и доселе не привлекавшей внимания ошарашенных путников, вдруг с низким мелодичным пением, словно от вибрации басовой гитарной струны, пронеслась какая-то темная масса наподобие бочонка, вернее, железнодорожной цистерны, и снова установилась тишина.

– И что это было? – Беспомощно проводил глазами болванку Конькевич, сразу утеряв академический вид.

– Местная электричка! – отрезал Николай, тоже расстегивая куртку, так как припекало по-июньски основательно. – Знать бы еще, где тут платформа.

Посовещавшись, решили посмотреть на невиданное чудо, закрывавшее изрядный участок горизонта, поближе, благо прямой маршрут к очередной звездочке пролегал аккурат в его сторону.

То, что и это не мир Чебрикова, всем стало ясно, как только увидели обалделую физиономию ротмистра.

До «муравейника» оказалось еще дальше, чем почудилось вначале. Странное искусственное образование торчало перед глазами, не скрываясь ни за какими самыми высокими деревьями, словно горная вершина, и его истинные размеры, подавляющие воображение, стали понятны только через несколько часов пути.

Взмокшие в непривычной жаре, которая составляла, скорее всего, где-то градусов двадцать – двадцать пять выше нуля, обычных для Южного Урала летом, путники выбились из сил очень быстро. Отвыкший от кислорода организм каждого из них успел пресытиться и даже отравиться этим жизненно важным химическим элементом, присутствовавшим здесь в изобилии. Ко всему прочему сильно досаждали комары, вернее, не комары, а прямо-таки вампиры, а ноги заплетались в густой траве…

– Все, ребята, я больше не могу! – Валентина, запнувшись в очередной раз о какой-то корень, даже не сделала попытки подняться на ноги, наоборот, через голову стащила скатку крысиной малицы, перевернулась на спину и теперь блаженно лежала на изумрудном ковре с закрытыми глазами, дыша всей грудью, пикантно вздымавшейся под тонкой футболкой. – Куда мы бежим? Куда торопимся?

Ротмистр, пожав плечами, тоже потянул с плеча ремень автомата.

– Привал, я думаю…

Невысказанный вопрос был обращен к Николаю, который только пожал плечами, тоже избавляясь от неудобной ноши. Конькевич уже безо всякой команды сбросил пожитки и теперь суетливо ощипывал кустик необычно ранней и крупной земляники.

– Знаете… э-э… господин интеллигент, – процедил, неприязненно глядя на него, Кавардовский, которого никто не потрудился освободить от ноши («Нечего ему порожняком ходить! – безапелляционно заявил еще у краснознаменцев Александров, когда обсуждали насущный вопрос, куда девать поклажу, с выбытием из строя Владимирыча благодаря хлебосольным аборигенам изрядно увеличившуюся. – Пусть тоже тащит свою долю. Не барин!»). – Не советую, знаете ли… Радиация, прочие мутагенные факторы.

– Вы так думаете? – Жорка, бросив на него настороженный взгляд, теперь испуганно и брезгливо разглядывал лежащие на ладони крупные ягоды, источающие непередаваемый аромат.

– Да не обращай внимания! – Валя, приподнявшись, сгребла с Жоркиной ладони дары леса и отправила в рот. – Вку-у-сно! Набери еще, а! Да нет на них никакой радиации, – прыснула она, глядя на опасливо вытянувшееся лицо Конькевича. – Это я тебе авторитетно, как медик, говорю!

– Действительно, Георгий, – поддержал ее ротмистр, воспользовавшийся отдыхом, чтобы хорошенько разглядеть в свой маленький чудо-бинокль «муравейник». – Не обращайте вы внимания на этого… На нашего пленника. Это он исключительно из чувства мелкой пакостничества вам советует.

– Серьезно?

– Вот еще, – буркнул Князь, приваливаясь рюкзаком к березе и прикрывая глаза. – Кушайте, кушайте на здоровье.

– А радиации мы и в «холодильнике» хватили мама-не-горюй, Жорка. – Николай тоже сорвал пару ягод и кинул в рот, чувствуя на языке давно забытое ощущение приятной с кислинкой сладости. – Так что местная земляника тебе уже ничем не повредит…

– Противный! – Валя, дотянувшись, шлепнула милиционера по руке. – Не слушай его, Жорик, он шутит!

– Конечно, шучу.

Трава бесшумно раздвинулась, и на поляну выглянул Шаляпин, к шерсти на морде которого прилипло перышко какой-то неосторожной птички. Кот настороженно оглядел всех, будто пересчитал, сузив зрачки, задержал взгляд на Кавардовском и скрылся снова по своим не терпящим отлагательства делам.

– Видите: и кот свидетельствует, что тут все в порядке, – заявил Чебриков, опуская бинокль. – С экологией, конечно.

– Вот это махина-а-а!

«Муравейник», возвышавшийся в каких-то паре-тройке километров, теперь казался забытой среди болотного мха бабкой-ягодницей корзинкой необычной формы, причем вместо мха, как вы сами понимаете, был лес. Трубы, прозрачные и непрозрачные, стекаясь к нему со всех сторон, оплетали сооружение, превращая его не то в некое подобие чудовищного самогонного аппарата, не то во что-то медицинско-научное. Мириады же летающих объектов, парящих на месте или целеустремленно несущихся по своим делам, наводили на не слишком аппетитные ассоциации.

Путешественники остановились на склоне поросшего лесом холма, плавно спускающемся к изумрудно-зеленой низинке, и беспечно предавались отдыху, причем каких-либо тревожных мыслей фантасмагорическое соседство навевало не более чем какая-нибудь стиральная машина или тот же самогонный аппарат. То же механическое равнодушие и полная индифферентность.

Гора родила мышь.

«Миропроходцы», судя по расстеленной теперь на траве карте, по которой, оживленно споря, водили пальцами мужчины (естественно, свободные мужчины; Кавардовский мирно спал неподалеку, для пущего удобства подложив связанные впереди руки под щеку, под бдительным присмотром Шаляпина, примостившегося египетским Сфинксом в паре метров от него), находились точно в месте межпространственного перехода, которого, однако, нигде не поблизости не наблюдалось.

– Может, он подземный, как в Хоревске? – Жорка от возбуждения привстал на колени, от чего Валя, собиравшая цветы для затеянного гигантского венка, прыснула в кулачок: троица стала теперь до комизма напоминать известнейших «Охотников на привале» Перова.

– Вполне возможно. – Ротмистр, подперев щеку ладонью, возлежал в позе римского патриция, жуя длиннющую соломинку. – Или надземный…

Все трое одновременно задрали головы, глядя в девственно чистое небо, ясная синева которого ничуть не осквернялась проносившимися время от времени с едва слышным жужжанием «мухами» и «шмелями».

– Интересно, а на какой он высоте?

– Или глубине…

– Так или иначе, а ни рыть, ни прыгать мы не станем, – подытожил Николай, откидываясь на упертые в землю руки. – Нужно двигаться к другой контрольной точке. Какая там у нас ближе всего?

– Естественно, Бергланд. Вернее, его выходные ворота. Мы ведь вот здесь, если не ошибаюсь?

– Ну, вот туда и направимся. Отдохнем тут немножко на свежем воздухе, хреновиной этой полюбуемся и тронемся.

– Фу, господин полицейский! – саркастически раздалось с той стороны, где дремал Князь. – При ба-рышне, юной и невинной, и такие плебейские выражения.

– Помолчал бы…– начал было Александров, но его перебил на полуслове визг Валюши:

– Ребята, смотрите!

Дрожащей рукой с зажатым в ней пучком цветов она указывала куда-то в сторону, приблизительно туда, откуда они пришли.

Мужчины, вскочив на ноги, похватали оружие – к ним явно целенаправленно, хотя и не особенно торопясь, направлялся один из «шмелей».

– Вот и дождались от хозяев признаков внимания…– Ротмистр привычно, на ощупь проверял верный автомат, не сводя глаз с приближающегося объекта.

– Ну, что будем делать?

Друзья, скучившись, стояли у края верхней палубы «шмеля», вернее какого-то летательного аппарата, перемещающегося, подчиняясь непонятным принципам, вроде антигравитационной платформы из фантастического романа.

Платформа парила на высоте трехэтажного дома над поляной, где они только что с удовольствием предавались послеобеденной сиесте, лишь на какие-то полсотни метров переместившись в сторону.

– Что вы намерены с нами сделать?

Это Жорка, потеряв терпение, обратился к хозяевам платформы, далеко не людям, хотя и явным гуманоидам, неподвижно замершим на противоположном краю палубы.

Несколько минут назад путники были не грубо, хотя и не очень вежливо препровождены на борт «шмеля», опустившегося в нескольких метрах от лагеря, десантом из двух десятков стремительно движущихся человекообразных существ, напомнивших Николаю Голема , встречавшегося чуть ли не на каждом шагу в Праге, когда он несколько лет назад по профсоюзной путевке был в ЧССР. Один из сувенирных глиняных болванчиков даже пылился на секретере в далекой сейчас хоревской квартире рядом со стеклянной (знаменитое чешское стекло!) пивной кружкой с видами Градчан – центра Праги и каменной розой из Карловых Вар.

Применять оружие было бессмысленно ввиду подавляющего численного превосходства аборигенов, к тому же никакого вреда путникам причинено не было, а в руках «големов» отсутствовало что-нибудь колющее, режущее или огнестрельное.

Собственно говоря, не было не только оружия, но и одежды вообще. Лоснящиеся на вид, но странно сухие и приятно бархатистые на ощупь тела, теплые, даже горячие (градусов сорок пять—пятьдесят) не были прикрыты хотя бы лоскутком материи, что на фоне пусть и необычного вида, но, несомненно, высокотехнологичной «машинерии» выглядело более чем странно. Конечно, странные фигуры могли оказаться обычными людьми, облаченными в своеобразные скафандры (скажем, из-за боязни подцепить какую-нибудь неприятную болезнь от грязноватых, положа руку на сердце, пришельцев), но почему-то именно это соображение казалось как раз совершенно невероятным. Аборигены ассоциировались скорее с крупными ручными животными, типа морских львов или добродушных псов-мастино.

Переместив, а иного определения на ум не приходило, путников на свой аппарат, немедленно с тихим гудением поднявшийся в воздух, «големы» тут же оставили их в покое, не делая никаких попыток установить контакт и не отвечая на попытки заговорить с ними.

Как и следовало ожидать, вопрос Конькевича, в свете последних событий риторический, остался без ответа. Время шло, а все оставалось в том же состоянии, что и в самом начале.

– Они нас тут до голодной смерти продержать собрались? – не выдержала Валя, привычно скатываясь к панике.

Ротмистр невозмутимо заглянул за край платформы, оценил расстояние до манящей зеленью низины и заметил:

– В случае чего можно попытаться допрыгнуть до тех кустов. Абсолютной целости конечностей не гарантирую, но…

– Это – на крайний случай. – Александров всегда был сторонником более осторожных шагов.

– Может быть, по веревке…

– А за что вы ее здесь привяжете, Конькевич? За одного из тех истуканов?

Кавардовского, естественно, никто ни о чем не спрашивал, тем более что он сразу по прибытии на борт отодвинулся от своих «товарищей» на почтительное расстояние, насколько это позволяли связанные руки, и постарался принять как можно более независимый вид. Шаляпин, вынужденно мирящийся с тем, что его держала на руках Валя, конечно, также не высказывал своего мнения.

В этот момент истуканы наконец проявили активность. Путешественники с изумлением обнаружили, что двое из «големов» как-то неуловимо для глаз перетекли в более «человекообразное» состояние, приняв вид, пусть и уродливо-непропорциональных, но, без сомнения, людей. На одном даже наметилось нечто вроде одежды.

Постоянно меняющие очертания, будто пытаясь вылепить из себя подобие людей, аборигены одновременно со своими конвульсивными телодвижениями пробовали голос, издавая звуки разной тональности и высоты.

К тому времени когда речь «големов» приобрела сходство с человеческой (хотя слов все равно было не разобрать), оказалось, что первый вполне сформировавшийся копирует Чебрикова (даже автомат через плечо и меч за спиной себе отрастил, зараза!), тогда как второй пытается стать Валюшей, однако ему не вполне удается кот, которого он или, скорее, она, видимо, считало своей неотъемлемой частью.

– Ну, что будем делать? – заявил в конце концов лжеротмистр, в точности скопировав голос Чебрикова, хотя и несколько механически, без живых интонаций.

– Это – на крайний случай.

Второй, оставив все-таки попытки создать дубликат Шаляпина, выглядевший у него непонятной формы комком с двумя ярко-желтыми пятнышками «глаз» и нервно подергивающимся всамделишным пушистым хвостом, теперь стремительно перетекал в копию Александрова.

– Слушайте, ребята! – догадался Конькевич. – Да они просят, чтобы мы побольше говорили: словарного запаса, дескать, не хватает!

– А за что вы ее привяжете, Конькевич? – тут же подтвердил «Александров», над плечом которого вытягивался отросток, на глазах превращавшийся в пламегаситель ручного пулемета – видимо, неживые детали организма удавались ему значительно лучше.

Путники, переглянувшись, заговорили каждый о своем, понемногу входя во вкус.

– Буря мглою небо кроет…– декламировала Валя.

– Угол падения равен углу отражения…– спорил с ней Жорка.

– Подследственный должен пребывать в…– это уже вклад Александрова.

– Штыковой бой есть…

Даже Кавардовский подключился, выдав по-французски нечто совершенно непотребное:

– Madame, voudriez-vous partager le souper solitaire avec un pauvre cèlibataire ?

За что тут же получил от ротмистра исподтишка удар локтем под ребра.

Кот попыток просвещения аборигенов не делал, но взгляд у него бы-ы-ыл…

Когда путники выдохлись окончательно и замолчали, внимательно слушавшие их «големы» (теперь они представляли собой Кавардовского и Жорку) дружно кивнули и заявили хором:

– Спасибо.

– Научились! – ахнула Валя.

– Да мы же расшибемся тут напрочь!

От высветившегося огненным пунктиром овала до зеленой лужайки было никак не меньше семи метров.

– Не cледует опасаться повреждения конечностей…– Абориген, представлявший теперь огромного, ростом почти с человека Шаляпина (дошло же наконец, что кот совсем не часть Валиного организма, а самостоятельный индивидуум!), забавно разевая клыкастую пасть, снова пустился в свои путаные и туманные объяснения.

– Да что его слушать! Не понимает ни хрена, образина пластилиновая!

– Господин Александров! – Чебриков укоризненно показал глазами на Валю.

– Переживет! – отмахнулся Николай. – Переломаем себе ноги, и куда дальше? Подыхать там? А если попадется второй «холодильник»?

– Не волнуйтесь, пожалуйста.

– Заткнись!!!

– Ладно, Николай Ильич, прекратите истерику, нужно рискнуть…

– Молчали бы, рисковый вы наш!.. – Александров кипел, шипел и пузырился от праведного гнева. – Не могут, что ли, на этой байде, – он топнул подошвой по даже не шелохнувшейся палубе, – до Бергланда добросить? Да им раз плюнуть при такой скорости!

– Замолчи, Коля!

– Не волнуйтесь, – вмешался «голем», торопливо превращающийся в Валю, Валиным жестом прикасаясь к рукаву милиционера.

– А пошел ты!

Чебриков, сидевший на корточках перед пламенным обручем, поднялся.

– Довольно спорить, господа. Нужно идти. Я думаю, что первыми пройдем, как наиболее подготовленные, мы с господином Александровым. – Кивок все еще кипятившемуся Николаю. – Высота не такая большая, ноги поломаем вряд ли… Вам доводилось прыгать с парашютом?

– В армии, – понемногу отходил капитан, чувствуя, что Петр Андреевич что-то придумал.

– Замечательно! – удовлетворенно хлопнул в ладоши ротмистр. – Приземляемся сгруппировавшись, тут же растягиваем что-нибудь, скажем… э-э… Вот эту куртку.

– Понял! Только лучше не куртку, а…

– Не волнуйтесь, – попытался вмешаться «голем», снова став Чебриковым. – Все будет замечательно!

– Замечательно так замечательно. Тогда я прыгаю. Вы за мной, Николай Ильич, не забудьте! Потом Валя, Кавардовский (ноги ему тоже свяжите, на всякий случай), Шаляпин… Ну, это как придется… Замыкает господин Конькевич. Кто-нибудь еще не желает к нам присоединиться?

– Не волнуйтесь! – ответил за всех «големов» самый продвинутый, снова в кого-то превращаясь, причем всем без исключения присутствующим показалось, что он ехидно улыбается.