Андрей

С ходу влетел, вломился в кустарник, в чащу, но через минуту опомнился, сообразил, что так как раз легче всего угодить под выстрел. Вернулся на оставленный след. Быстро пошел по нему, но теперь уже стараясь двигаться как можно тише, время от времени останавливаясь, напрягая слух и зрение.

Набрел на плотно утоптанный пятачок, остановился, взял автомат наизготовку: «Вот здесь он лежал. Наблюдал за кем-то?» Проскользнул еще на десяток метров вперед и, выбравшись из леса, увидел широкое длинное кочковатое болото и сразу же за ним — несколько заснеженных землянок, сивого мерина, привязанного к дереву, здоровенного волкодава, моментально загремевшего цепью и залившегося в хриплом лае при появлении чужака. Но было не до радости. Об этом даже не подумалось. Бросил взгляд на следы и понял, что они тянутся куда-то в сторону, в обход болота. И не медля, сорвавшись с места, кинулся к скиту напрямик. Лез и лез упорно, спотыкаясь и падая, через покрытые густыми длинными космами осоки высоченные кочки, и только одна-единственная мысль гвоздила в мозгу: «Успеть! Опередить его, гада! Опередить во что бы то ни стало!»

Издалека увидел, как распахнулись двери в одну из землянок и наружу выбежали люди — мужчина и женщина. И сразу же будто камень с души сорвало. И силы в один миг утроились. Вырвался из цепких объятий промерзшей болотины, пролетел, едва касаясь кочек, последние метры и замер с бешено колотящим в виски сердцем, прижимая к груди подбежавшую к нему Глушу. «Пришел, мой миленький! — в горячке шептала она, повиснув у него на шее, прижимаясь к нему всем телом. — Слава, Христе Боже! Возвернулся, мой любый!» — «Пришел, пришел, Глушенька, — шумно выдыхал он, наглаживая ее по склоненной головке, по дрожащим острым плечикам, — пришел, как видишь, милая. — И тут, как будто молния сверкнула в мозгу, и, резко оторвав от себя девушку, он крикнул: — Назад быстро! — Схватил растерянную Глушу за руку и поволок ее за собой, втолкнул в распахнутые двери и оглянулся на Никиту: — А ты чего стоишь?! Сюда давай, быстро! — И, видя, что тот никак на это не отреагировал, схватил его за рубаху и силой втащил в землянку. «Не трожь!» — попытался кобениться парень, ударил его по руке. «Заткнись! — гаркнул на него Андрей. — Заткнись и слушай! — Выглянул осторожно из двери, окинул взглядом болото, узкую тропинку, набитую вдоль подножия сопки, и, обернувшись, посмотрел на парня: — Успокой собаку. Ну!» Никита пробурчал что-то себе под нос, неохотно выглянул на двор и прикрикнул на пса: «Угомонись, Буян. Кому велено?! — И, вернувшись в помещение, набычился: — Ежели ты…»

— Замолчи, сказал, — оборвал его Мостовой. — Сейчас не до шуток.

— Что за лихо у тебя стряслось? — спросила девушка. — Опять лихо?! — и, ойкнув, зажав рот ладошкой, робко прильнула к его плечу.

— Худо дело, Глушенька. Тут один уродец за мною гонится… за нами. Он на нас охоту устроил… и на вас тоже. Слава богу, я еще успел к вам раньше него добраться, — сказал Андрей и снова перевел взгляд на парня: — Понял, нет?.. Да все уже, успокойся, в конце концов, ревнивец бешеный. Бодаться с тобой потом будем. Сейчас не до этого… Кто еще, кроме вас, здесь?

— Окромя нас, Елизар с Калистратом да бабка Аграфена, — ответила за парня Глуша и прибавила дрогнувшим голоском: — Все, что от прежнего скита осталось.

— Я знаю, я помню, милая, — сказал Андрей с защемившим сердцем и легонько сочувственно пожал ее локоток. — Где они сейчас?

— Здесь недалече… в овражке на всенощной. Они там на камне молятся. Должны бы уже возвернуться.

— Плохо… Никита?

— …

— Все, я сказал, прекрати немедленно это свое детство золотое. Сейчас не время разборки устраивать. Беги быстро за остальными. Им нельзя на дворе оставаться. Очень опасно. Веди их сюда, только осторожно. Имей в виду, что вы постоянно на прицеле. Этот гад, вполне возможно, где-то недалеко засел. Перестрелять вас может запросто, понял?

— Не глупой, небось, — буркнул в ответ Никита, по-прежнему глядя букой на Мостового.

— Беги, а не иди. И лошадь не бери. Пешком, понял? И как можно быстрее их сюда веди. Пусть там все заканчивают, бросают. Потом домолятся. Объясни Елизару, что дело серьезное. Очень. И карабин не забудь. У мужиков с собою есть оружие?

— Какое оружье?! — возмутился Никита. — Они ж там — на молебне! Рази ж можно?

— Тогда захвати с собою еще один карабин. Есть еще один в запасе?

— Есть у духовника. И у Калистрата — «манлихер».

— Ну, беги. Не тяни резину, паря. У нас совсем немного времени осталось. Скоро стемнеет, а мне еще за мужиками идти. И раненого на носилках тащить. Иди, Никита, быстренько.

Парень, сердито посапывая, поглядывая на Андрея исподлобья, оделся, обулся, взял карабин и, стащив с гвоздя, вбитого в деревянную подпорку землянки, лохматую самошитую шапку из енота, подошел к двери и бросил через плечо вполоборота:

— Ежели ты с чем худым пожаловал…

— Никита!

— Ладно. Пойду покудова, но ежли… — продолжил было Никита, но, не закончив, нахлобучил на голову шапку и вывалился на двор.

— Как же я тебя ждала, соколик ты мой, — снова повисла на Андрее Глуша, как только за Никиткой дверь захлопнулась. — Все глаза проглядела. Жив ли, гадаю, али сгинул где в этой злой юдоли у анчихриста. Гадаю да слезы лью белугою. Да бога за тебя молю и денно, и нощно.

— Ничего, Глушенька. Ничего. Все это теперь в прошлом. Все теперь у нас по-другому будет. Больше я тебя никогда не покину.

— Никогда?!

— Никогда.

— Да неужто решился? — резко отстранилась от него Глуша, заглянула ему в глаза и через миг снова ему на грудь кинулась: — Господи, счастье-то какое! Слава тебе, Христе Боже! Да как же мне благодарить тебя, святый Боже?!

— Подожди, девочка, — встрепенулся Мостовой. — Надо бы дверь открыть, а вдруг этот уродец незаметно к нам подберется?

— Ничуть не надо. Буян его загодя услышит. Услышит и брёх подымет. Он на ухо чуткой… Так ты мое посланье сразу прояснил?

— Нет. Не сразу. Мужики помогли… Ну и как вы здесь живете?

— Да с божьей помочью. Не так, как на старом месте, ишо не обустроились, но живем не тужим… Однако боязно порой бывает, шибко боязно. А вдруг как какой худой человек, какой-нито лихоимец бездушный к нам забредет невзначай, на огонек заглянет. В скиту-то теперь заложных боле нету. Некому худого чужака отвадить. Никто ить теперича казнить не возьмется, ибо до смерти близко, а страшный тот грех и вовек не отмолишь.

— Ничего, — успокоил ее Андрей. — Теперь у вас… у тебя будет свой за… щитник. Я вас теперь никому в обиду не дам, солнышко. Не бойся, — сказал и, нащупав под тонким ситцем на ее спине острые узелки власяницы, задохнулся от жалости: — А это… это ты сегодня же сними. Сегодня, слышишь?

— Что? Про что это ты? — тихо спросила Глуша, и тело ее заметно напряглось и снова дрогнуло. — Хорошо. Сыму, коли прикажешь, — согласилась, а следом лукаво стрельнула глазками: — Но без нее ж я — слабая, подневольная…

— Считай, уже приказал, — проигнорировав ее заигрывания, отрезал Андрей. — Как только за мужиками уйду, так сразу же и снимешь. — А после короткой заминки спросил с замирающим сердцем: — Это же, наверно, очень больно?

— Мыслимо ли о том вопить? Хвально так-то принимать мучения. Радость будет на том свете.

— А на этом?

— А на этом… без тебя — кака же радость? Одна мука вечная.

— Любушка ты моя, — задыхаясь от нежности, прошептал Мостовой, сжал, сдавил ее в крепких объятиях, но дверь в землянку неожиданно растворилась, и на пороге выросли Елизар и Никитка. Андрей быстро отпрянул, отстранился от девушки, посмотрел на вошедших, на Глушу и улыбнулся ей: — А говоришь Буян?

— Так он же на своих николи не взбрешет, — быстро ответила она на его улыбку и, покраснев, потупилась: — Хучь и за версту учует.

— Здравствуй, Елизар, — поприветствовал Мостовой, пристально разглядывая старого знакомого. «Постарел он сильно, — сжалось в груди. — Совсем с лица сдал. Борода совсем белая, и щеки провалились».

— Слава Христе, — степенно, но с недобрым огоньком в глазах отозвался тот, сделав вид, что не заметил их жарких объятий.

— Опять я к вам…

— Неисповедимы пути Господни… Пошто на этот раз пожаловал? Так просто али по нужде какой?

— И по нужде… и так… все сразу, — смешался Андрей. — Короче говоря — опять с бедою. Тут один… уродец за нами увязался… Да и вас он тоже… убить может… Как я думаю, за тем и пришел.

— Про сущие лютости глаголишь, — буравя неотрывным взглядом Мостового, промолвил Елизар, но после паузы на удивление покладисто спросил: — Чё ж нам робить… теперича?

— А делать вот что, — не удержал после его слов вздоха облегчения Андрей, уже настроив себя заранее на долгие уговоры. — Я сейчас за своими мужиками пойду… Может, Никиту со мной отпустишь?

— Пущай идет, коли для дела надобно.

— Спасибо тебе, Елизар. Значит, мы вдвоем с Никиткою пойдем. У нас там раненый… А вы тут с Калистратом за подходами к скиту присмотрите. Только очень, очень осторожно. Особо не высовывайтесь. Если что — стреляйте сразу на поражение, — сказал и поморщился, вспомнив об отношении общины к греху смертоубийства. — Ну, хотя бы припугните, что ли? Не подпускайте его близко. Не позволяйте ему к скиту приближаться.

— Все? Еще чего? — с плохо скрываемым вызовом спросил Елизар.

— Все. Пока. Но только пойми ты ради бога, что это вовсе не игрушки.

— Уже, поди, понял. Давно обурочили. С твоею помочью, — глухо обронил Елизар с горечью и, разойдясь, как видно, выпалил: — Да Христа на вас нет, ироды… Погрязли все в грехе, в мерзости и блуде… И нам от вас спокоя нет. Никуды от вас не деться, треклятых, нигде не схорониться. Всюдой отышшите…

«Не все!» — хотелось возразить ему Андрею, но он промолчал и только нахмурился от несправедливого упрека. Не время было препираться, пускаться в долгие объяснения. Нахмурился, но через секунду, посветлев лицом, бросил теплый взгляд на Глушу, подхватил приставленный к стене автомат и торопливо вышел из землянки.