Глава 10

Вечерело. Частный сектор в московском райне Коломенское постепенно окутывали фиолетовые сумерки. Фонари вдоль притихших улиц незаметно зажигались призрачным голубоватым электричеством. И лишь несколько уличных ламп напротив добротного дома, в окнах которого вот уже несколько дней не горел свет, почему-то не работали. Этим обстоятельством и объяснялось присутствие тут спецмашины «Мосэнерго» с выдвижным подъемником, стоявшей под одной из осветительных мачт. Двое электриков в оранжевых комбинезонах и касках вот уже несколько часов возились с плафонами. Впрочем, внимательный наблюдатель наверняка бы заметил, что электрики куда чаще посматривают в сторону необитаемого с виду дома, чем занимаются работой...

– Засыпает Москва... – лениво зевнул первый электрик.

– Стали синими дали, – в тон ему отозвался второй. – Уже три часа тут торчим. Да нету его дома. Факт.

– Начальство нам что сказало? – с командными интонациями напомнил первый. – Что объект умен, хитер, изворотлив, а главное – имеет соответствующий опыт, в том числе – и в особенностях наружного наблюдения... В органах служил, и вообще...

– Неужели в Конторе?

– Не знаю. Может, где-нибудь и покруче.

– Поня-ятно. Наверное, к бандитам переметнулся. Или к олигархам каким-нибудь!

– Нам-то какое дело? Мы – наружка, и на биографию клиента нам наплевать. И вообще, хватит болтать. Давай еще раз его окна послушаем...

Относительно небольшой приборчик для прослушивания, называемый на чекистском жаргоне «лазерная пушка», позволял спокойно считывать звуковые колебания с оконных стекол. Очередной сеанс прослушивания лишь подтвердил догадку о необитаемости дома. И в кухне, и на веранде, и во всех комнатах было тихо, как в кладбищенском склепе.

– Несанкционированное проникновение – сегодня?

– Вроде бы да.

– Сколько можно тут торчать... Как птицы в гнезде. Ни в туалет сходить, ни ноги размять...

Ночь, разжиженная желтыми тусклыми огнями, неотвратимо расползлась по окрестным переулкам. Когда окончательно стемнело, на противоположной стороне улицы, чуть наискосок от машины «Мосэнерго», остановилась неприметная серая «Волга». В кармане старшего офицера службы наружного наблюдения едва слышно запищала рация.

– Ну, что у вас?

– Все тихо. В дом никто не заходил, из дому никто не выходил.

– Остаетесь на месте. Если заметите что-нибудь подозрительное – дайте знать.

Вскоре от «Волги» отделились две тени. Действиям этих людей наверняка бы позавидовал профессиональный домушник. Как и положено при несанкционированных проникновениях в жилище подозреваемого, мужчины подобрались к дому с неосвещенной стороны. Ловко перемахнули через забор и, зайдя на крыльцо, остановились. Первый – темноволосый субъект в серой хлопковой куртке – извлек из кармана небольшую пластиковую коробочку с красным глазом индикатора и приложил ее к проводку охранной сигнализации. Индикатор мигнул несколько раз и погас.

– Готово, – коротко констатировал темноволосый.

Второй – высокий, коротко стриженный мужчина – жестом профессионального взломщика извлек из кармана связку отмычек. Осмотрев замки, он аккуратно, чтобы не бренчать металлом, сунул в скважину универсальный ключ с замысловатой бородкой. С запором пришлось повозиться – мастер, делавший отмычку, не угадал с какими-то микронами. Да и замок оказался слишком мудреным. Однако старания взломщика оказались не напрасными: спустя минуту дверь отошла в сторону. В ноздри ударил запах пыли. Несомненно, дом был необитаем как минимум несколько дней.

– Свет не включай, – полушепотом предупредил коротко стриженный. – Соседи заметят, ментов вызовут. Потом геммороя не оберешься, да и начальство вставит по самые гланды...

– В курсах, – темноволосый извлек из кармана мощный фонарик и щелкнул кнопкой. – Окна зашторь.

В узком луче света хаотично заплясали пылинки. Желтый овал выхватил из темноты узоры обоев, голубовато-молочный холодильник и старинный ореховый гардероб в прихожей. Из-под фрамуги поддувало пронзительным едким холодком, и едва различимый сквозняк зашелестел настенным календарем.

– Начнем с его гостиной, – темноволосый безошибочно отыскал нужную комнату.

Свет фонаря зарыскал по стенам и внезапно остановился. Со стены над камином на непрошеных гостей смотрела чудовищная голова рифовой акулы. Из полуоткрытой пасти угрожающе скалились мелкие ровные зубы. Казалось, сейчас пасть раскроется, и тогда визитерам придется плохо...

– Тьфу, зараза, это же чучело, – облегченно вздохнул коротко стриженный. – Так и инфаркт можно получить!

– А вон еще одно! – Его спутник уважительно взглянул на огромного сома, висевшего над столом.

Фотографии, запечатлевшие рыбацкие успехи хозяина дома, особо не заинтересовали сотрудников спецслужб. А вот любительский черно-белый снимок шестидесятых годов сразу привлек к себе внимание...

– Это он. – Палец темноволосого уперся в мальчугана с самодельной удочкой, в котором отчетливо угадывался хозяин квартиры.

– Вижу... А это? – коротко стриженный долго и придирчиво рассматривал второго персонажа фотоснимка – белесого мальчика с сухим лицом и выразительными глазами. – Постой, постой... Это же... Не может быть!

– Может. А то зачем же этого Бондарева в президентскую резиденцию вызывали?

Визитеры смотрели на фотографию завороженно. В какой-то момент им даже показалось, что столь напугавший их мальчик вот-вот погрозит им пальцем и вымолвит со снимка – мол, что же вы, подлецы, делаете?

– Ладно, нам еще прослушку устанавливать! – коротко стриженный усилием воли оторвал взор от снимка.

– С чего начнем?

– С кухни, естественно. – Офицер спецслужб достал из кармана чип прослушивающего устройства. – У нас ведь в России традиция. Все серьезные разговоры – на кухне, под водочку... Кстати, собеседники иногда открывали кран с водой – мол, так их не слышно... И еще обосновывали – шум воды занимает большой диапазон. Современная техника позволяет прослушивать все!

Темноволосый, осветив фонариком дверь, осторожно двинулся на кухню. Его спутник слышал, как заскрипели под тяжелыми шагами половицы, как медленно и противно заныла кухонная дверь...

Внезапно словно гром ударил в пустом доме. Металлическое дзиньканье, шум льющейся воды и беспорядочная матерщина ударили по ушам, словно плетью. Выбежав к напарнику, офицер направил на него фонарик. Темноволосый сидел в луже воды, тупо уставившись на цинковый тазик наподобие тех, что когда-то выдавали в общих отделениях бань.

– Твою-ю мать... – протянул коротко стриженный; он сразу все понял. – Мы же так в пионерском лагере когда-то развлекались!

Несомненно, дверь на кухню была чуть приоткрыта, и дверной косяк фиксировал тазик с водой. Одного только прикосновения к дверной ручке было достаточно, чтобы емкость свалилась незадачливому визитеру на голову.

– Сука, – поднявшись, его спутник направил свет фонарика на мокрую одежду. – Интересно, а его ленинградский друг детства... тоже так развлекался?

– Ты сам виноват. Смотреть надо, – несмотря на драматизм момента, коротко стриженный не мог удержаться от улыбки. – Скажи еще спасибо, что не растяжка с гранатой.

– Значит, объект предполагал, что мы можем наведаться в его дом без приглашения. Значит, он предполагает, что в его доме может быть установлена «прослушка».

– Нам-то какое дело? Начальство задачу поставило? Поставило. Выполнить ее надо? Надо. Так что давай, действуем... Только на этот раз осторожней. Не ровен час – еще какая-нибудь гадость на голову свалится... – И «слухач» даже не стал озвучивать то, что собирался предложить поставить микрофон в пасти рифовой акулы.

У каждого даже самого престижного столичного здания есть неприглядные задворки, и телестудии – не исключение из правил. Бондарев и Белкина стояли на разогретом полуденным солнцем асфальте перед разрисованным из аэрозольных баллончиков бетонным забором.

– Теперь ты понимаешь, почему я настоял, чтобы ты надела брюки? – Клим прислонил к забору узкий деревянный щит, позаимствованный им пять минут тому назад на ближайшей стройке. И теперь получилось что-то вроде качелей.

– Это, конечно, проще, чем прыгать в катер, но и тут без твоей помощи мне не обойтись, – телеведущая ступила на хлипкий щит и расставила руки – балансировала, не решаясь сделать следующий шаг.

Бондарев легко взбежал по доскам, утвердился на гребне разрисованного забора и протянул руку Белкиной – втянул ее к себе.

– Сколько лет работаю в Останкино, – брезгливо поморщилась телеведущая, разглядывая черные битумные крыши гаражей, складов, – не думала, что за блестящим стеклянным фасадом скрывается подобное уродство.

Бондарев качнул ногой щит, тот примял колючую проволоку, и его конец мягко опустился на выгоревшую траву по другую сторону забора. Клим помог спуститься с верхотуры Белкиной.

– Ну, конечно, ты же небожительница – красуешься на экране. Римские патриции тоже не задумывались, что под полом в их термах суетятся у пылающих печей рабы. Ты, кстати, косынку завяжи, не стоит, чтобы коллеги узнали тебя раньше времени.

Белкина стянула газовый платок узлом на затылке, надела стильные солнцезащитные очки.

– Ну как?

– Сойдет для сельской местности. Не на конкурс «мисс голубого экрана» отправляемся.

За приземистыми гаражами и производственными постройками высилась громада редакционно-студийного корпуса.

– Я была уверена, что и здесь все тщательно охраняется, – изумилась Тамара, когда поняла, что их проникновение на территорию телевидения никого не заинтересовало. – Приходи, бери, что плохо лежит, убивай кого надо.

– Только идиоты ломятся в Останкино на грузовиках с парадного входа – там, где на фасаде больше телекамер, чем во время трансляции гуляний на Васильевском спуске, а в фойе металлодетекторы, электронные турникеты и милиция с автоматами, – Бондарев уверенно шел по проезду между двумя рядами гаражей. – Как говорится, «нормальные герои всегда идут в обход».

Белкина едва поспевала за ним. Первая часть плана Клима осуществилась удивительно легко, но Белкина даже после этого сомневалась, что удастся реализовать остальное.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – предостерегла своего проводника телеведущая. – Чем ближе к «сердцу» студии, тем надежней охрана.

– Мой друг детства переделал эту пословицу, и любит теперь иногда ввернуть: «Чем дальше в лес, тем жирнее партизаны». Только не вздумай повторять ее в эфире, ему это не понравится. Сразу поймет, от кого ты ее услышала.

– Он «большой человек»?

– Достаточно «большой». Во всяком случае, одного его звонка хватит, чтобы тебя убрали или оставили в эфире. Только сразу предупреждаю: я с личными просьбами к нему обращаться привычки не имею. Потому мы до сих пор и не поссорились. Можешь не облизываться, – и тут же Бондарев окликнул автослесаря, выбравшегося из-под грузовика. – Земляк, как к декораторскому цеху пройти?

Слесарь в промасленном комбинезоне очертил гаечным ключом в воздухе замысловатую дугу, а потом пояснил:

– Свернешь два раза налево – и там, – сказав это, слесарь принялся вытирать руки ветошью, при этом косясь на Белкину.

– Ты бывал здесь раньше? – тихо спросила Белкина, когда они уже оказались в цеху, где изготавливали декорации.

Вокруг жужжали дрели, стучали молотки, гудела вентиляция. В воздухе пахло краской и смолой. Рабочие таскали доски, листы фанеры. На пришельцев пока никто не обращал внимания.

– Здесь – не бывал. Только в студийном корпусе, с парадного входа.

– Тогда почему тебе нужен именно декораторский цех?

– Не по улице же они декорации в студию таскают, должен быть переход. Пошли, если долго торчать на одном месте, нами заинтересуются, – Бондарев обошел кучу опилок, мельком бросил взгляд на стену и уверенно зашагал к широким двустворчатым воротам, под которые уходили узкие рельсы для грузовой тележки.

– Ты уверен, что мы правильно идем? – все еще сомневалась Белкина, ныряя вслед за Климом в щель между соединенными грохочущей цепью створками.

Впереди на добрую сотню метров растянулся гулкий тоннель, под бетонным потолком гудели, мигали люминесцентные лампы, пахло сыростью и вдобавок, как определила для себя Тамара, «паленым электричеством». Она догнала Бондарева и с чисто женской непосредственностью заявила:

– По-моему, этим подземельем мы только удаляемся от студии.

– За поворотом будет дверь, – Клим ответил неохотно, он-то уже не сомневался.

– А если она будет закрыта?

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Бондарев свернул за угол. Как он и обещал, там имелась дверь, и она открылась. Поднявшись по узкой лестнице, они оказались в хорошо знакомом Белкиной коридоре первого этажа редакционно-студийного корпуса. В перспективе виднелась арка металлодетектора, поблескивал электронный турникет, возле которого бдительно несли охрану сразу три милиционера с автоматами. По другую сторону заграждения томились в ожидании оформления пропусков посетители.

– Ты врал, что не знал дороги в обход поста заранее! Я же нервничала, – телеведущая не могла поверить, что Бондарев сумел, ни разу не ошибившись, отыскать верный путь с первого раза. – Ты вечно мне врешь!

– Чтобы ты не задавала больше глупых вопросов – смотри и учись. Преподаю урок по программе разведшколы.

Клим развернул Белкину за плечи лицом к стене. Перед ней в рамочке под стеклом висел старательно начерченный тушью план этажа с красными стрелками. Венчала это произведение инженерного искусства надпись «ПЛАН ЭВАКУАЦИИ В СЛУЧАЕ ПОЖАРА».

– Их вывешивают повсюду, даже в самых засекреченных учреждениях, а пожарные двери запрещено запирать, – проговорил Бондарев на самое ухо телеведущей. Так что, следуй красным стрелкам, и повсюду тебя ждет «зеленый свет».

– И этому, в самом деле, учат в разведшколе?

– Да, но только в специальной разведшколе – для домохозяек!

По сравнению с железобетонным подземельем студийный коридор сверкал великолепием. Белые панели стен, подвесной потолок, никелированные поручни, яркие светильники, ковровые дорожки. Но во всем этом богатстве сквозила бездушная холодность.

– Прямо какие-то владения Снежной королевы вы себе тут устроили. В последний раз, когда я сюда заглядывал, все выглядело скромнее. Наверное, ваше начальство через ремонт деньги отмывает. Чем дороже смета, тем больший откат.

Клим говорил, пытаясь расшевелить Тамару. Журналистку буквально парализовал страх – боялась, что их остановят, задержат, арестуют. А надо было, чтобы она вела себя непринужденно.

Белкину на студии знала «каждая собака», но платка, очков и яркой помады вполне хватало, чтобы ее теперь не замечали. К тому же среди сотрудниц, особенно из технических отделов, хватало женщин, которые пытались подражать популярной телеведущей во внешности: красились, стриглись, одевались «под нее». Так что по дороге к лифту повстречались одна за одной три «Тамары Белкины».

– Гендиректор сидит на пятом, но лифт там останавливается только если приложить к кнопке специальную «электронную таблетку», – прошептала телеведущая.

Если бы не яркая помада, ее бы губы были синего цвета, так она волновалась.

– Когда все уляжется, организуй конкурс двойников Тамары Белкиной, по типу конкурса двойников Элвиса Пресли. Раз не останавливается на пятом, поедем этажом выше, – Бондарев пропустил журналистку в лифт. – Правила противопожарной безопасности действуют по всей стране.

Створки кабины сошлись, чуть слышно загудел подъемник.

Стеклянная дверь перед лестницей, ведущей с шестого этажа на «начальственный» – пятый, издевательски подмигивала красной лампочкой электронного сканера. Мол, если у тебя нет карточки с допуском, то и ходить тебе сюда незачем, звони секретарше, записывайся на прием к гендиректору, посчитают нужным, пропустят на следующей неделе.

– Ты все запомнила? Не собьешься? – строго спросил Бондарев. – Второй попытки у нас не будет. Говори убедительно, он должен тебе поверить. Страх -большая сила, чем красота.

Тамара несколько раз глубоко вздохнула, набираясь решимости.

– Так я волновалась только перед первым прямым эфиром, когда должно было решиться, возьмут меня на работу или нет, – призналась она, сорвала с головы косынку, сняла очки и поправила ловким движением волосы, глядя на свое отражение в стекле.

– Вот и сегодня решается твоя карьера. Или очередной взлет, или... Улыбнись так, как ты улыбаешься зрителям.

И это помогло. Белкиной удалось убедить себя, что она видит не стеклянную дверь, а экран студийного монитора. К ней вернулись привычная уверенность и журналистская наглость во взгляде. В конце концов, успех любого телеведущего основан на том, что он способен убедить зрителя, будто знает намного больше, чем говорит с экрана.

– Готова?

Белкина кивнула.

– А теперь мы сделаем вот так – еще один урок разведшколы для домохозяек. – Бондарев разбил зажигалкой стекло на пожарном сигнализаторе и вдавил кнопку.

По огромному зданию разнесся звук тревожной сирены. Лифты остановились один за одним. Белкина прислушивалась, но электронный замок на стеклянной двери пока не подавал признаков жизни: она дернула дверь на себя, та не открывалась. Сирена продолжала надрываться.

– Ты же говорил... – в отчаянии вырвалось у Тамары.

Клим пожал плечами:

– Должно было сработать. Все блокировки при пожарной тревоге обычно отменяются. Начальству незачем сгорать на работе заживо. Но, кажется, тут другие правила.

Останкинская телебашня гордо подпирала столичное небо, словно всем своим видом пыталась убедить мельтешивших у ее подножия москвичей и гостей столицы, что, не будь ее, небосвод уже давно бы обрушился, погребя под собой многомиллионный город.

Гендиректор государственного телеканала в последние дни старался не покидать кабинет – Владимир Петрович хоть и понимал, что, если потребуется, его разыщут в любом месте, но панически боялся пропустить звонок самого главного телефона – правительственной связи, было в нем что-то мистическое. В кабинете за бурные пятнадцать лет менялись хозяева. Владимир Петрович был уже пятым по счету. И каждый начинал свое правление с ремонта и смены мебели, но никому из титанов телеиндустрии не было под силу сменить две вещи, передававшиеся по наследству: старый телефонный аппарат без диска и пейзаж с Останкинской башней за окном.

Аппарат предательски молчал – дни напролет. Никто не спешил сообщить гендиректору о том, кто же заменит главу государства. А сам он о таких вещах и думать боялся. Однако ему казалось, что именно ему, одному из немногих, волей случая посвященных в страшную тайну, первому и сообщат о преемнике.

Подозрительность разъедала душу гендиректора. В любом, даже самом невинном разговоре он теперь прислушивался к интонациям собеседника, присматривался к жестам, пытался разгадать тайный смысл покашливаний и пауз. Ему чудилось, что его проверяют, не сболтнул ли кому, не выдал ли тайное, строго засекреченное знание. А потому он и избегал теперь необязательных встреч, вздрагивал от каждого телефонного звонка, доносившегося из приемной. И даже ровный голос секретарши, сообщавшей звонившему, что Владимир Петрович занят и ответить не может, его не успокаивал.

С того самого злополучного дня, когда зазвучала четвертая дорожка на кассете, в приемной на пятом этаже дежурил вооруженный охранник, присланный неулыбчивым функционером ФСО. То ли самого гендиректора охранял, то ли следил за ним. Когда руководитель канала приезжал на службу, он уже сидел на кожаном диване, уходил – еще сидел.

«Скорее бы все это прояснилось, – в который раз молитвенно повторил про себя гендиректор, глядя на телефонный аппарат без диска. – Отзовись, дай знак».

И тут взвыла сирена. Владимира Петровича буквально подбросило в кресле, он выбежал из кабинета в приемную. Секретарша испуганно смотрела на него.

– Позвоните на пост, – язык плохо ворочался в мгновенно пересохшем рту, – узнайте, что случилось.

Секретарша схватила трубку. Гендиректор хотел послать охранника пойти узнать, что творится в здании, но осекся на полуслове: он не знал, может ли просить того о подобном. Охранник молодой мужчина с плоским лицом и восточным разрезом глаз, сам поднялся с дивана, бесцветным голосом произнес:

– Пожарная тревога, – расстегнул пиджак и шагнул к двери, под полой на мгновение мелькнула раскрытая подмышечная кобура.

Охранник вышел к лифту, припал носом к узкой щели между створками кабины, принюхался, недоуменно пожал плечами – запаха гари не чувствовалось, хотя он точно знал, что даже при небольшом возгорании дым тут же тянется в лифтовые шахты. И тут до его слуха донесся тихий щелчок электронного замка, он ощутил еле уловимое движение воздуха – значит, открылась дверь. Узкоглазый двинулся по коридору. Навстречу ему из-за угла вышли Бондарев и Белкина.

Взгляды Клима и охранника встретились. Профессионалы мгновенно узнают себе подобных.

«Пиджак у него расстегнут – это хорошо», – молнией пронеслась в голове у Бондарева.

Узкоглазый даже не успел прикинуть – защищаться или напасть самому, как Клим уже сделал замах левой. Охраннику был знаком этот удар, и он «на автомате» поставил блок правой. Но вместо того, чтобы ударить «по науке» – как учили, Бондарев воспользовался тем, что противник открылся, вырвал у него из кобуры пистолет, тут же отскочил. Теперь его было не достать ни рукой, ни ногой.

Щелкнул предохранитель, ствол табельного оружия уже смотрел на своего бывшего хозяина. Охранник напряженно дышал, понимая, что влип по-крупному.

– ФСО? – тихо спросил Клим.

Узкоглазый угрюмо молчал.

– В любом случае коленную чашечку я тебе прострелить успею, – пообещал Бондарев, – а ранение из собственного «табеля» тебе зачтется только минусом.

Как ему показалось, противник в этом тоже не сомневался. Краем глаза Клим отметил, что Белкина держалась молодцом, не запаниковала. Даже, наоборот, на ее лице проступила азартная улыбка.

– Тома, открой и придержи дверь.

Телеведущая, прижимаясь спиной к стене, проскользнула мимо охранника и распахнула дверь в приемную. Секретарша, прижимавшая трубку к уху – с поста ей пообещали выяснить, что произошло, округлила глаза.

– Тамара Викентьевна, – проговорила секретарша, не посвященная в политические игры, – вы уже вернулись из охотхозяйства? А я командировки на всю группу выписала...

Белкина коротко улыбнулась и перевела вопросительный взгляд на сверкающую фальшивым золотом табличку на двери гендиректора.

– У себя... – доверительно сообщила секретарша, – но... Да-да, я вас слушаю. Говорите, что датчики дыма и огня не фиксируют, а сработало на нашем этаже? Владимир Петрович!

И тут немолодая женщина приросла к креслу, онемела.

В приемную с заложенными за голову руками вошел мрачный охранник, к которому она уже успела привыкнуть, как к дополнительной мебели. Его держал под прицелом пистолета какой-то незнакомый мужчина, который сразу же завладел телефонной трубкой и уверенно произнес в микрофон:

– Да, я проверил, ложное срабатывание. Отмените сигнал тревоги, – после чего тут же оборвал провод.

Гендиректор застыл в раскрытой двери кабинета и смотрел на Белкину, как на привидение, ее появление поразило его больше, чем зрелище захваченного в заложники охранника.

– Как вы сюда попали? – наконец выдавил он из себя.

– Думали, что через все ваши сканеры-шманеры без карточек-шмарточек не пробраться? Не помогло! – В устах телеведущей это прозвучало ужасно вульгарно.

Бондарев резким движением опустил рукоять пистолета на затылок охранника, тот рухнул на кожаный диван.

– С ним все в порядке, жив, – поспешил успокоить ойкнувшую, схватившуюся за сердце секретаршу Бондарев. – А теперь, Владимир Петрович, мы идем к вам. Есть предложение: сделать так, чтобы все остались довольны жизнью, – пистолет исчез в кармане.

– Все в порядке, – умоляюще пролепетал гендиректор, обращаясь к секретарше, – никуда не звоните. Я потом сам...

Белкина с гордо поднятой головой прошла в кабинет мимо своего шефа-предателя, села за гостевой столик. Бондарев выразительно посмотрел на секретаршу и очень вежливо произнес:

– Извините за беспокойство, – и закрыл за собой дверь.

Гендиректор на ватных ногах обошел письменный стол и опустился в кресло.

Большинство руководителей, как мифический Антей от земли, получают прилив энергии от начальнического кресла. Пистолет ему пока не угрожал, опасный незнакомец вел себя сдержанно. К тому же ногой удалось нажать под столом «тревожную кнопку». Владимир Петрович воспрянул духом и даже рискнул возмутиться:

– По какому праву?..

– Тамара Викентьевна пришла, чтобы вам сказать... – Клим стал за спиной у Белкиной.

Гендиректор тут же замахал руками:

– Я твое безответственное послание на четвертой дорожке получил! С меня хватило. И больше ничего не хочу знать! Ты не должна была так поступать. Уж не знаю, что на тебя нашло?!

– Она пришла говорить, а не слушать, – напомнил Клим.

– Меня заверили на самом верху, что это полный бред! – асимметрично парировал Владимир Петрович.

– Я хоть раз передавала в компанию недостоверные новости? – внятно произнесла Тамара.

– Не припомню, – вынужден был признать шеф. – Но это ничего не меняет.

– И вы верите тем, на самом верху? – с улыбкой Джоконды поинтересовалась телеведущая.

– Нет, но не верить не имею права, – сдался гендиректор. – И в любом случае не собираюсь выдавать твое сообщение в новостях. Хоть убейте меня в моем же кабинете.

– Я уже поняла, с кем имею дело, и даже раскаиваюсь, что поступила неправильно, – ухмыльнулась Тамара. – Но мне моя работа нравится, и я не собираюсь ее терять. Сюжет для эфира про один день президента я честно завершила, мы передали его на студию, и теперь я просто хочу спокойно ходить на службу.

– Это невозможно, – тут же признался гендиректор. – Твой пропуск я уже аннулировал, а твой контракт лежит у меня на столе, тебя по десяти пунктам можно уволить, – он принялся шарить среди бумаг, будто именно этот аргумент мог убедить Белкину.

Тем временем сердобольная секретарша честно выполняла свой долг, она прикладывала к затылку бесчувственного охранника мокрое полотенце, тот негромко постанывал, но в сознание не приходил. В приемную зашли двое – одного из них женщина знала в лицо – тот самый, важный и неулыбчивый, с седым ежиком коротко стриженных волос, изредка навещавший гендиректора. Второй мало чем отличался от лежащего на диване, только глаза пошире. Оба прятали в ладонях пистолеты.

– Там... – прошептала секретарша, указывая взглядом на закрытую дверь кабинета.

– Это он привел Белкину? – неулыбчивый вытащил из кармана фотографию Бондарева.

– Он, – заморгала немолодая женщина. – Осторожно, у него пистолет.

– Понятно, вооружен, – прозвучало буднично.

Офицеры ФСО переглянулись, после чего абсолютно нелогично спрятали пистолеты и зашли в кабинет. Охранник на диване раскрыл глаза, что-то промычал и тут же вновь впал в забытье.

При появлении визитеров Владимир Петрович расплылся в мстительной улыбке:

– Я их задержал до вашего прихода.

– Хорошо, что зашли, – спокойно поприветствовал Бондарев, кивнув неулыбчивому. – Вам тоже будет полезно послушать. Передадите по инстанции.

Тот, к кому обращался Бондарев, сдержанно кивнул в ответ, как кивают малоприятному, но хорошо знакомому человеку. Белкина сверкнула глазами, поняв, что сейчас переломит ситуацию.

– Если я или Бондарев исчезнем больше, чем на один день, или с нами что-то случится, – голос ее лился мягко, журчал, прямо как из динамиков телевизора во время передачи, – то мои коллеги извлекут спрятанную нами информацию и покажут ее на Западе. Так и передайте тем, кто нас преследует. Они с нас теперь пылинку сдувать должны.

По выражению лица Бондарева Тамара тут же догадалась, что «те, кто их преследует», лично присутствуют при разговоре.

– У меня сегодня эфир. Я веду вступление и окончание к показу фильма «Один день с президентом», – нагло напомнила Белкина. – Больше я не собираюсь быть чьей-то пленницей.

– Мы уже заменили ведущую передачи, – гендиректор с надеждой посмотрел на неулыбчивого.

– Как заменили, так и отмените. Я сама выйду в эфир, – твердо стояла на своем Тамара.

– Придется согласиться, аргумент у нее убийственный, – посоветовал неулыбчивый Владимиру Петровичу и посмотрел на телеведущую как карточный игрок, приберегший к концу игры козырь: с чего ни зайди, выиграет.

– Черт с тобой. Сегодняшняя и следующие передачи твои. Пропуск я восстановлю, – признал свое поражение гендиректор. – Но только мы начинаем сегодня в студии на час раньше. Не опоздай.

– Что? Вы изменили время выхода в эфир?

– Нет – прямые эфиры временно запрещены. Только запись. Даже вечерние новости, и те идут в записи.

– Я не согласна... мы против, – Тамара сузила глаза и впилась ногтями в подлокотники кресла, – если...

– Во-первых, этого распоряжения не в силах отменить ни уважаемый Владимир Петрович, ни даже я, хоть убейте нас всех в его кабинете, – перебил неулыбчивый и посмотрел на потолок, давая понять, что в те сферы, откуда так распорядились, лучше не соваться. – Во-вторых, никаких упоминаний о покушении. Если согласны, считайте, что сделка состоялась. Делаем запись, а через полчаса ваш «Резонанс» выходит в эфир.

– Запись так запись, – Бондарев неожиданно для Белкиной сдал позицию. – Ты же сама мне призналась, что после пережитого у тебя нет ни малейшего желания сообщить людям правду – от этого одни неприятности. К тому же истина чуть раньше, чуть позже, но сама выйдет наружу. И славу первооткрывательницы никто у тебя не отнимет.

Тамара затравленно посмотрела на Клима, наконец выдавила из себя:

– Я согласна. Ты прав. Главное, вновь оказаться в телевизоре.

– Держи, – гендиректор протянул прозрачную папку восстановленной в правах телеведущей. – Тут тексты прямых телефонных звонков телезрителей, которые поступят к тебе в студию, и тональность твоих ответов. Подготовься к толковым и непринужденным ответам.

На каждой странице стояла размашистая подпись гендиректора и виза «утверждаю».

– Теперь уже и звонки подставные, – чуть брезгливо скривила Тамара губы.

– А разве раньше на телевидении было по-другому? – искренне удивился Бондарев.

– Можете не верить, но было, – невесело усмехнулся Владимир Петрович. – Свободу слова никто не отменял.

– Чудеса!

Бондарев отвел в сторону неулыбчивого:

– Клим Владимирович, – с упреком тихо произнес тот, – эту сучку я еще понимаю, – покосился на Белкину, – но вас – нет! Что вы творите?

– А меня и не надо понимать. И снимите с нас «наружку». Это ваша самодеятельность.

– К счастью, мне вы не можете приказывать.

Уже в приемной Бондарев спохватился:

– Это его «табель», – и подал неулыбчивому пистолет, как и положено, рукоятью вперед.

– Что с ним теперь будет, уволят? – с искренним женским сочувствием к приходящему в себя охраннику спросила Белкина.

– Для начала проведут служебное расследование, а потом уволят и, надеюсь, накажут. И правильно сделают, – жестко произнес Бондарев. – Потерять оружие, позволить себя оглушить – это тоже самое, – он пощелкал пальцами, подыскивая близкое журналистке сравнение, – как если бы ты во время передачи выругалась матом на собеседника, плюнула в объектив, встала и ушла из кадра.

– Всегда кто-то оказывается сильнее. Это не его вина...

– А чья? Тебя-то никто не пожалел.

– Кроме тебя.

– И тут ты ошибаешься.