Глава 10

Небольшой городок, в котором исчезла вся съемочная группа государственного телевидения, понемногу оправлялся от эпохального события в своей трехсотлетней истории — визита президента. С улиц исчезли милицейские патрули, растворились многочисленные оцепления, погрузился в машины и отбыл в областной центр ОМОН. Рабочие коммунальных служб проехались с вышкой на автомобильном шасси по центру города, повыдергивали из гнезд на фонарях разноцветные вымпела, флажки и государственные флаги, скатали приветственные растяжки. С флагами и вымпелами все было понятно — пригодятся к любому другому празднику, а вот куда подевать растяжки, на которых написаны имя, отчество и фамилия действующего президента? Вряд ли подобный визит мог повториться при нынешней власти. А потому их после недолгого совещания отдали в гараж — на ветошь. На словах чиновники никогда не позволят себе усомниться в вечности первого лица государства, но в практической плоскости они рассуждают как самый обыкновенный рачительный крестьянин, у которого и ржавый гвоздь в хозяйстве пригодится.

Короче говоря, от всего праздника в городе остались лишь крашеные вдоль основных магистралей заборы, свежезаасфальтированная привокзальная площадь да десяток новых крыш на архитектурных доминантах.

Длиннющая фура, засипев пневматическими тормозами, остановилась на главной магистрали городка. Немолодой водитель принял от пассажира две сотенные бумажки и сунул в нагрудный кармашек ковбойской рубашки.

— А ты говорил, что в город не пустят, — промолвил он. — Это только из-за президента весь транспорт в объезд пустили, а теперь катайся, где хочешь.

Клим попрощался и легко спрыгнул с высокой подножки на тротуар. Тягач, пыхнув черным дымом, величаво отчалил, длинная фура легко вписалась в крутой поворот, исчезла за углом. Каждый час в дороге Клим неизменно просил переключить приемник на выпуски новостей. Услышанное не оставляло сомнений в том, что президентское путешествие на поезде добром не кончится. О нем сообщали лишь мельком с определенной долей пренебрежительности. Мол, «барин развлекается», а затем шли апокалиптические сообщения о бесчинстве карташовцев. В каждом выпуске трижды звучало слово «революция» и непременно упоминался генерал Муравьев.

Бондарев осмотрелся. У здания универмага три бабки, сев рядком на ящиках из-под вина, торговали семечками. Бездомные собаки грелись на выгоревшей от летнего зноя траве. Молодежь попивала пиво, мужчины постарше культурно распивали за углом бутылку водки на троих. Окончив ритуал, повесили стакан на короткий сучок липы — для своих последователей. На другой стороне улицы торчал милицейский «жигуль». Дверки машины были открыты, из салона долетали потрескивание рации и обрывки ментовских переговоров.

— … видимо, будем брать… — прохрипел динамик.

Молоденький лейтенант, держа в ладони пригоршню семечек, сплюнул на асфальт шелухой. Клим наклонился к нему и мельком показал удостоверение. Мент тут же выбрался из машины, деловито ссыпал семечки в карман, отряхнул ладони и отдал честь.

— Дело есть, лейтенант. Государственной важности, — Клим, не дожидаясь приглашения, забрался за руль ментовской машины.

Офицер ошарашено смотрел на Бондарева.

— Товарищ…

— И ты садись — вместе поедем, — миролюбиво бросил Клим…

Ментовская машина затормозила у единственного на весь городок морга. По периметру старого кирпичного здания буйно пестрел цветник. Поздние пчелы и шмели тревожно гудели, перелетая с цветка на цветок.

— Пошли, — коротко бросил Бондарев лейтенанту.

Тот, всецело подчиняясь напору обладателя чудодейственного удостоверения, последовал за Климом. В полутемном коридоре пахло тленом и хлоркой. Бондарев всегда запоминал планировку зданий, где ему доводилось бывать хоть единожды, а потому сразу же направился к кабинетику главного патологоанатома. Немолодой мужчина в застиранном белом халате мирно попивал чаек. На письменном столе, кроме поллитровой банки с всунутым в нее кипятильником, стояла еще и эмалированная кювета, прикрытая марлей. Сквозь влажную материю довольно четко просматривалась человеческая печень, несомненно, увеличенная от чрезмерного употребления алкоголя.

Патологоанатом нервно дернулся, когда в его кабинете появился Клим в сопровождении милиционера. Бондарева он помнил хорошо, тот приезжал с начальником местного управления МВД осматривать неопознанный труп.

— Здравствуйте, — неуверенно проговорил знаток загробной жизни, поднимаясь из-за стола.

— Я приехал забрать тело, — безапелляционно заявил Бондарев, — то самое.

Патологоанатом вжал голову в плечи:

— А его, это… родственники забрали, — произнес он и тут же осекся.

— Родственники, — прищурился Клим. — Значит, его опознали?

— Не знаю, — сдался медик, — мне сказали — отдать, я и отдал. Мое дело — причину смерти установить.

— Начальник управления приказал?

— Он самый.

— Ну, так вот, — Бондарев отодвинул кювету с трупным материалом и присел на край стола, — сейчас же звоните ему и скажите, что за трупом приехали.

Бондарев рассчитал все абсолютно правильно. Наверняка главмента не посвящали в детали заговора. Хотя о том, что вовлечен во что-то противозаконное, он подозревал. А потому и примчится тут же.

Подполковник, как и предполагал Клим, приехал только с шофером, боязливо поздоровался с Бондаревым, подозрительно посмотрел на патологоанатома.

— Освободите помещение морга, — многозначительно попросил Бондарев.

Немногочисленный персонал как ветром сдуло.

— Лейтенант, подождите за дверью. Где труп? — с добрым чекистским прищуром поинтересовался Клим.

Подполковник нервно пожал плечами и ответил, не глядя в глаза:

— Друзьям отдали.

— Значит, личность все же установили. Интересно.

— Мне приказали. Я не имею права без санкции раскрывать информацию. Свяжитесь с ФСБ.

Бондарев понимал, что начни он раскручивать главмента, перед ним возникнет бесконечная цепочка из силовиков, ведущая на самый верх властной пирамиды. Только оттуда и мог начаться заговор по смещению президента. Рядовые исполнители его не интересовали. На сегодняшний день он в общих чертах представлял, кто именно стоит за этим. Ему надо было срочно отыскать Белкину.

Главмент явно не был намерен раскрывать своих властных подельников и тех, кого они покрывали. Но Клим не собирался попусту тратить время. В конце концов он действовал не как официальное лицо, и на инструкции с законами ему было глубоко наплевать. Цель оправдывала любые средства.

— Пройдемте, — строго распорядился он, — вы оказались втянутыми в антигосударственную провокацию. А потому предлагаю сотрудничество.

— Не понимаю, о чем вы? Я же сказал, свяжитесь с ФСБ. — Тем не менее подполковник уже шел рядом с Климом по коридору.

Бондарев остановился у холодильной камеры морга.

— Его забирали отсюда?

— Да, — ответил подполковник, проходя внутрь.

— Припомните имена и адреса его друзей, — посоветовал Клим.

И не успел главмент добежать до двери, как Бондарев закрыл ее со стороны коридора. Кулаки ударили в ледяную жесть. Вокруг было темно и холодно. Подполковник пошарил рукой по двери в поисках ручки. Естественно, ее не оказалось — покойником она без надобности. Затем озябшие пальцы прошлись по стене — искали выключатель. Конечно же, с прежним успехом. Главмент ощупью пробирался вдоль стены, пока наконец не наткнулся на окоченевшего покойника и отпрянул. Тележка с противным поскрипыванием прокатилась по бетону и замерла в темноте. Как ни прислушивался подполковник, из всех звуков сюда проникало только ровное гудение холодильного компрессора. И тут он почувствовал, что тот загудел сильнее, ледяной воздух водопадом потек на него с потолка. С каждым выдохом в темноте уже шуршал иней. Непослушные пальцы нащупали сосульку под носом…

Милицейский лейтенант округлившимися от непонимания происходящего глазами смотрел на то, как Бондарев повернул до упора ручку на пульте морозильного компрессора.

— А теперь у нас есть четверть часа, чтобы попить горячего чая, — произнес Клим, взглянув на соединенный с холодильной камерой термометр.

Столбик окрашенного спирта медленно опускался ниже нулевой отметки.

— Там и кофе есть, я видел, — предложил лейтенант. — Правда, растворимый.

Страж порядка звериным чутьем ощущал начальственную силу, исходившую от Бондарева, а потому и стремился угодить. Вскоре в поллитровой банке на письменном столе в кабинетике патологоанатома уже булькал кипяток.

Как и обещал Бондарев, дверь холодильной камеры морга открылась ровно через четверть часа. Иней к этому времени уже густо покрыл звезды на погонах главмента. Подполковник на негнущихся ногах выбрался в коридор. Посиневшие, скрюченные от холода пальцы не хотели разгибаться.

— Прямо сейчас мы и поедем к заботливым друзьям покойного, — миролюбиво предложил Клим. — Или следующий раз дверь откроется не раньше, чем через час.

— Всех вспомнил, — выбивая дробь зубами, заверил главмент.

Человеколюбивый Бондарев подал ему стакан кофе:

— Осторожно, горячий.

Пока подполковник отогревался кофе, Клим в общих чертах доходчиво обрисовал ему обстановку. Мол, антигосударственные элементы в силовых структурах использовали его в своих целях.

— Естественно, никаких письменных распоряжений, приказов вам не отдавали?

— Нет…

— Значит, в случае чего, вся вина ляжет на вас, — резонно подвел черту под последними сомнениями подполковника Бондарев.

— А если… это, им удастся… — главмент оказался не так уж наивен, все-таки телевизор смотрел и понимал, куда клонится ситуация. — Хотя я в это не верю.

— Я тоже не отдаю вам письменных приказов, — спокойно парировал Клим. — А потому, если спросят, скажите, что я всем приснился. Но можете мне поверить, делать на них ставку — самоубийство.

Главмент отставил пустой стакан и с готовностью произнес:

— Едем, — а затем обратился к лейтенанту. — Вопрос серьезный.

«Волга» главмента и патрульный «жигуль» замерли во дворе старой пятиэтажки. На стене возле подъезда чернела сделанная под трафарет надпись «Бойлерная». Какой-то местный шутник-грамотей дорисовал мелом букву «р», после чего надпись можно было прочитать как «бройлерная».

— У них тут гнездо, — таинственно проговорил главмент, взглядом указывая на массивную дверь, ведущую в подвал.

— Вас в лицо здесь знают? — поинтересовался Клим.

— Меня каждая собака знает, — не без гордости заявил главмент.

Даже глядя из машины, было понятно, что подвальная дверь оснащена неподходящими ни для «бойлерной», ни для «бройлерной» техническими прибамбасами. Массивные стальные петли и полотно, переговорное устройство, рыбий глазок телекамеры.

Клим стал в стороне, чтобы не попадать в поле зрения глазка. Главмент же, наоборот, расправил плечи и нажал кнопку «переговорника». Даже не поинтересовавшись, зачем, а только узнав подполковника, ему открыл рослый парень — весь в черном, перетянутый театральной портупеей, с повязкой на рукаве.

Бондарев, ни о чем не спрашивая, спустил бритоголового молодчика с лестницы. Сбежал следом и, схватив за грудки, оторвал от пола. Серые глаза смотрели на Клима испуганно и с непониманием.

— Где Тамара Белкина?

И прежде, чем прозвучало: «Не знаю», Бондарев тряхнул провинциального нациста. Бритая голова звонко ударилась о кирпичную стену.

— Кто там? — послышалось из конца коридора.

Приоткрылась дверь, за ней мелькнуло распростертое на стене знамя со стилизованной свастикой, показалась не слишком трезвая морда. Дверь не успела захлопнутся, подполковник уже молодцевато подскочил к ней и выхватил из кобуры пистолет. Ствол уперся в мгновенно вспотевший лоб любителя выпить в партийном офисе.

Не прошло и минуты, как оба нациста уже лежали мордами в пол с заведенными за спину руками. Лейтенант с серьезным лицом застыл рядом с ними, ожидая дальнейших приказов начальства.

— Прислужники масонов! Всех перевешаем! — заверещал пьяница.

— Заткнись, — зашипел бритоголовый, вжимая голову в плечи.

Но было уже поздно, лейтенант четко отработанным движением утопил ботинок в мягком боку кричавшего, а потом просто для порядка ударил резиновой дубинкой по спине его более осторожного товарища.

— Менты поганые! — гулким эхом разнеслось по подвалу.

— Лейтенант, закройте дверь на улицу, — внятно попросил Клим, опередив еще один удар.

Подполковник нервно дышал, его ноздри раздувались, как у разъяренного быка.

Бондарев прошелся по партийному офису, к флагу даже не притронулся, пролистал несколько брошюрок, зашелестел плакатами, поднял с пола стопку листовок — свежих, еще источавших запах типографской краски. Вытащил одну, прочитал.

— Значит, «все на смертный бой»? В Москву? И как один покалечимся и умрем в борьбе за это?

— Висеть тебе на фонаре, — без лишнего пафоса отозвался пьяный ублюдок. — Чувствовалось, что это не пустая угроза, придет его время — так и сделает. — А тебе, мент, за то, что своих сдал…

Договорить он не успел, подполковник со всего размаха заехал ногой ему в морду.

— В Москву ехать призываете, а день и время не проставлены, — усмехнулся Клим. — Вы тут поговорите, а я осмотрюсь.

Он вышел. Тут же раздались глухие удары и крики:

— Бля… больно ж!

Партийный офис карташовцев роскошью не отличался. Под него были отведены две подвальные комнаты. В одной Клим только что побывал, вторую закрывал тяжелый навесной замок. Пригодилась связка ключей, позаимствованная на столе. Под неоштукатуренными стенами громоздились транспаранты, предрекающие скорую гибель Западу и его низкопоклонникам, лозунги, галерея портретов, на которых даже тувинец в действующем правительстве был изображен с подозрительно крючковатым носом. Наличия всего этого добра здесь можно было ожидать. Насторожило другое. В углу высилась две стопки ящиков с бутылками.

— «Коктейль Молотова», — определил Клим.

Такие зажигательные гранаты никто не стал бы готовить впрок, только перед самым выступлением. Бондарев продолжил осмотр. Среди табличек на подвальных дверях кроме «первый секретарь» и «склад» значилась еще одна, имеющая отношение к временам более ранним — «теплоузел». Оно было выведено от руки корявыми черными буквами. Бондарев щелкнул выключателем и вошел.

На трубе покачивалась пара наручников. Матрас, свернутый в трубку, покоился у гигантского вентиля. Никто и не собирался скрывать, что именно здесь еще недавно держали пленника или пленницу. Бондарев присел на корточки, посветил зажигалкой, на краске трубы было выцарапано: «Белкина. Позвоните!», номер мобильника самого Бондарева и позавчерашняя дата.

Получалось, что покушение на него и похищение телегруппы совершили карташовцы. И если с покушением более или менее понятно, то зачем нацистам понадобились телевизионщики кремлевского пула, оставалось невыясненным. Наверняка провинциалы лишь исполнили заказ и точного ответа на этот вопрос не знали.

Климу понадобилось лишь пять минут, чтобы разговорить обоих партайгеноссе. Бритоголовый, хлюпая разбитым в кровь носом, торопливо вываливал все, что знал. Его товарищ с рвением прирожденного предателя делал существенные дополнения. Выяснилось, что журналистов отвезли в Москву прямо к Карташову, а перед этим столичный эмиссар склонял их к сотрудничеству. Массовое выступление в Москве планировалось осуществить через неделю, но вчера пришел факс с сообщением, что срок переносится, и быть готовыми к выезду надо хоть завтра. Даже автобусы уже заказаны, оповещены все члены партии и сочувствующие, подготовлены бутылки с горючей смесью, арматурные пруты и агитационная литература.

Карташовцы смотрели на Клима преданно и всем своим видом давали понять — сказали все, что им было известно. И он поверил.

Главмент вел себя нервно, ему трудно было убедить Бондарева, что он не знал о происходящем в городе.

— В других условиях вы были бы честным служакой, — сделал комплимент Бондарев. — Но я же знаю систему не снаружи, — тут он сделал многозначительную паузу, — она кого угодно сомнет.

Подполковник с пониманием кивнул. Мол, и он того же мнения.

— Они не победят. Я не о карташовцах, а о тех, кто решил их использовать. Поэтому дам вам совет…

Главмент и впрямь был неплохим милиционером и относительно честным человеком. Единственным его желанием оставалось — не потерять свой пост.

— Сейчас вы берете с лейтенантом этих уродов и запираете их где-нибудь подальше. Чтобы никто не нашел. Есть у вас такое место?

Страж порядка с легкой обидой пожал плечами:

— Не Гуантанамо, конечно. Но место надежное. А дальше что мне с ними делать?

По взгляду стало понятно, что скажи Бондарев: «закопать живьем», это будет исполнено — неохотно, но надежно.

— Что хотите. Мне они неинтересны.

— Статью всегда найти можно, — напомнил главмент.

— Для всех остальных они просто испарились. И для ФСБ, и для вашего начальства, и для их соратников.

— Не впервой, — абсолютно не стесняясь такого признания, сказал подполковник.

Заметив на дне ментовских глаз остатки сомнения, Бондарев сделал последнее пожелание:

— Вы ничем не рискуете, если поведете себя правильно. И еще, мне нужна машина.

Карташовцев, скованных наручниками, препроводили в ментовскую машину, со стороны это выглядело вполне невинно.

Подполковник довез Бондарева на своей «Волге» до местной штрафплощадки, предложил на выбор два автомобиля: сверкающий лаком пучеглазый «Мерседес» и потертый, пугающих размеров джип «Чероки».

— Конфискат, — коротко доложил он, — можете не возвращать.

Чувствовалось, что этот знак внимания главмент не рассматривает как повод получить от Клима прощение.

— «Чероки», — сделал выбор Бондарев.

Клим получил от подполковника еще один подарок: три новеньких номера и техпаспорт на машину.

— Если надо, вы только позвоните. ОМОН прислать не смогу, но у себя в городе порядок наведу, — пообещал главмент, — вы же понимаете, душой я на вашей стороне, но я человек подневольный. Удачи.

Бондарев не стал благодарить, все-таки подполковник по большому счету просто выполнял свой долг, к тому же делал это трусливо и с оглядкой. Вскоре громоздкий «Чероки» уже мчал его по шоссе на запад.

Военный дирижер нервно взмахнул палочкой, и оркестр заиграл государственный гимн. Раскрасневшиеся от натуги духовики надували щеки, бухал барабан, разбрызгивая звон, смешанный с утренними солнечными бликами, сходились и расходились медные тарелки. На здании вокзала лениво переливались шелковые триколоры.

За путепроводом показался президентский поезд. Сверкая лаком, зеркальными стеклами, начищенной латунью и никелем, он державно приблизился к перрону и величественно замер. Девушки в пестрых национальных костюмах, представляющие народы, населявшие Урал, растянули безбожно накрашенные губы в гостеприимных улыбках. Огромный каравай с водруженной на него солонкой подрагивал на вытянутых руках первой красавицы.

Впереди девушек высился губернатор. Он хоть и горбился, но не мог скрыть своего роста. По его лицу было видно — самым большим своим недостатком он считает то, что уродился на две головы выше президента. Свита в одинаковых строгих костюмах с надеждой смотрела в спину своему предводителю, гадая, удастся ли губернатору скрыть недостатки в области.

Понять, откуда именно появится президент, было невозможно — вагоны состава походили друг на друга, как близнецы-братья. Поэтому, на всякий случай, ковровая дорожка была раскатана по всей длине платформы.

Оркестр закончил исполнение гимна.

Окно в одном вагоне опустилось, из глубины выплыла рука, ладонь закачалась в приветствии, в полумраке угадывались светлое пятно лица да белый треугольник рубашки, рассеченный пополам галстуком.

На мгновение собравшиеся на перроне для встречи президента онемели, но тут же рассыпавшиеся в немногочисленной толпе люди в штатском, заблаговременно доставленные в Ельск, дружно закричали:

— Ура!!! Да здравствует!!!

Толпа из тщательно отобранных и выдрессированных представителей общественности отличалась сообразительностью, крик был тут же подхвачен, сотня рук уже трясла бумажными флажками.

Ладонь в окне еще несколько раз качнулась и исчезла.

Заместитель коменданта поезда подбежал к губернатору, что-то шепнул ему на ухо, тот на мгновение растерялся, а затем, завладев хлебом-солью, торопливо двинулся к вагону, исчез в нем.

И тут в кадр влезла молоденькая местная тележурналистка, она держала микрофон так, словно собиралась его лизнуть острым розовым язычком. Старательно артикулируя, она произнесла, неотрывно глядя в камеру:

— Беседа президента и губернатора длилась чуть больше получаса. К сожалению, глава государства из-за легкого простудного заболевания не смог выйти к собравшимся. Но через руководителя области передал им… Впоследствии президент отбыл в заповедник…

На экране телевизора сменилась картинка — стремительно пронесся кортеж из лимузина с флажком на капоте, джипов охраны и милицейского сопровождения.

Генерал Подобедов повернулся к сидевшему рядом с ним на скрипучем кожаном диване политтехнологу Глебу Черяевскому.

— Ну как?

— Неплохо, — без энтузиазма ответил политтехнолог. — Особенно насчет легкого простудного заболевания.

Гебешный генерал и политтехнолог встретились в той самой сауне, с разговора в которой и начался крупномасштабный заговор. Правда, с ними уже не было столпа администрации президента Алексея Кечинова, чей обугленный труп препарировали патологоанатомы. Но на войне как на войне, без потерь не обойтись. На этот раз парилка бездействовала. Мужчины сидели под зеркальным потолком в «фригидарии», как бы выразились древние римляне, знавшие толк и в хороших банях, и в удачных государственных заговорах.

— Что сказали губернатору? — поинтересовался политтехнолог и щелкнул пультом дистанционного управления.

В верхнем углу телевизионного экрана возник логотип «Евроньюс», внизу бежала бесконечная строка «без комментариев». А на самом экране бесноватый Артур Карташов, стоя на балконе, приветствовал ветеранов и неофитов своего движения. На переливающихся знаменах шевелили паучьими лапками стилизованные свастики. Взлетали в нацистском приветствии руки.

Подобедов поморщился, даже ему, «замутившему» все это безобразие, сделалось слегка не по себе, неофитов оказалось куда больше, чем он рассчитывал. Оставалось надеяться, что процесс не выйдет из-под контроля.

— Губернатору намекнули, что президент серьезно болен. При этом настоятельно порекомендовали держать это в тайне, — генерал повертел головой, разминая толстую шею. — Короче, он понял, что глава государства недееспособен, и, думаю, вскоре об этом будет знать большинство его коллег по губернаторскому цеху.

Глеб Чернявский сверкнул тонкими стеклами очков.

— Президент надежно изолирован?

Юрий Подобедов довольно ухмыльнулся:

— Муха не пролетит, можешь сам убедиться, полчаса тому назад мне доставили, еще и сам не смотрел, — и тут же открыл крышку ноутбука, стоявшего на журнальном столике. Моргнул и зажегся экран.

Генерал неумело поводил мизинцем по встроенному миниатюрному коврику, курсор совместился с файлом. На экране появилось изображение: президент мерил шагами вагон, скрестив на груди руки.

— Прямо тебе Наполеон Бонапарт на острове Святой Елены, — нервно хохотнул генерал. — Нервничает.

— И ты бы занервничал, — в голосе Чернявского не было и капли сочувствия.

— Его вебкамера, установленная на его же компьютере, снимала, — Подобедов вытер салфеткой вспотевшие ладони. — Вагон что тот сейф — мы его специально не тревожим. Пусть подумает и осознает, что выхода у него нет. От власти сложно отказаться. Но никуда не денется.

Президент на экране остановился у письменного стола, посмотрел прямо в камеру, взгляд стал злым, губы дернулись в зловещей ухмылке. Чернявский инстинктивно отпрянул от монитора. Подобедов испуганно повел плечами. Глава государства покопался в проводах, подведенных к компьютеру, изображение мигнуло и исчезло.

— Догадался, гад, — произнес генерал Подобедов.

— А ты чего хотел, мужик он неглупый.

— В отличие от Муравьева-усмирителя, — не слишком дружелюбно добавил чекист.

— У тебя есть на сегодняшний день лучшее предложение?

— Переигрывать поздно, — признался Подобедов.

— Да, велика Россия, а выбирать не из кого.

Чекист закрыл ноутбук, потянулся в бутылке вискаря, стоявшей на нижней полке журнального столика.

— Пить будешь?

— Хочу.

Янтарная жидкость полилась в рюмки.

— За то, что изоляция прошла успешно, — без особого энтузиазма проговорил Подобедов.

— Согласен.

Рюмки сошлись над столом. Политтехнолог глотнул спиртное и закашлялся.

— Что, вискаря пожалел? — ухмыльнулся он.

Лубянский генерал нутром чуял, что казавшийся идеальным заговор с последующим государственным переворотом неудержимо мутирует, словно вирус гриппа. Еще немного, и никакая сыворотка-противоядие его не возьмет.

— Чем быстрее мы все закончим, — Чернявский снял очки, и от этого половина его интеллигентности тут же улетучилась, — тем больше Муравьев нам будет обязан. Следовательно, мы легко сможем его контролировать. Если же пустим дело на самотек, он сумеет обойтись и без нас.

Подобедов по-своему понял намек:

— Помянем Алексея, неплохой мужик был.

— Кечинов — голова, но трусливым оказался. Не переживай из-за него. Исчез с телевизионного экрана, и скоро о нем все забудут.

Выпили не чокаясь.

— Главное — телевизионная картинка, — принялся объяснять прописные истины политтехнолог. — Для народа ничего в реальной жизни не происходит. Работа, дом… Народ ленится даже в окно выглянуть, но если ему на «голубом экране» показали, то это уже жизнь. Пока мы контролируем кнопку, против нас все бессильны.

Подобедов цедил спиртное сквозь зубы:

— Мы хотели электорат попугать, но, кажется, «ужастик» ему понравился.

— Все еще впереди, главное, успевать бежать впереди паровоза. Не дай бог, догонит — по рельсам размажет.

— Да уж, народный бунт жесток и беспощаден.

Глеб Чернявский потер разгоряченный лоб:

— А теперь нам с тобой придется распределить обязанности. Я займусь Карташовым, надо ему имидж подправить. Не хрен из него народного героя лепить, на этот случай у нас Муравьев припасен. А ты езжай-ка к президенту.

— Это еще зачем? — насторожился Подобедов: встречаться с все еще действующим главой государства ему не хотелось, липкий страх тут же поселился в душе.

Пока у него еще оставалась слабая надежда вовремя пойти на попятный. Если бы первоначальный план стал разваливаться, генерал мог успеть арестовать основных фигурантов и первым доложить об этом президенту. После же встречи с глазу на глаз такая возможность навсегда осталась бы в прошлом. Но по взгляду Чернявского лубянский генерал понял, что тот собрался лишить его подобной возможности.

— Значит, так, Юра. Прямо сейчас ты едешь к президенту…