Сознание покидало Эрла вместе с пузырьками воздуха, вырывающимися изо рта. Внезапно перед его тускнеющим, умирающим взором мелькнул какой-то призрак, то ли угорь, то ли другая большая скользкая рыба. Эрл ощутил какое-то движение и в следующий миг испытал счастье и радость освобождения.

Он устремился вверх, к возрождению, видя впереди поверхность воды — то, что видели в последние мгновения жизни все, кто остался внизу, чего они так и не смогли достичь и с мыслями о чем умерли.

Вынырнув, Эрл жадно глотнул холодный, сладкий воздух, ушел под воду и тотчас же снова поднялся над поверхностью, чтобы дышать, дышать и дышать. Однако даже сейчас он не поддался опьянению безумной радостью. Эрл не барахтался, не кричал, ибо где-то поблизости находилась лодка, хотя те, кто в ней был, вряд ли обращали внимание на происходящее вокруг.

Рядом с ним вынырнул старик Окунь.

— Ты сможешь плыть в цепях?

Эрл молча кивнул. Кандалы предоставляли достаточную свободу движений для того, чтобы грести, а торжество победы над смертью придало ему новые силы и энергию.

— Мы поплывем медленно. Держись рядом со мной. Если потеряешь меня из виду, ориентируйся вон на ту низкую звезду и плыви прямо на нее. До берега меньше пятидесяти ярдов. А меньше чем через тридцать пять ярдов дно поднимется так, что можно будет встать.

Эрл снова кивнул, и они стали медленно плыть к берегу. Эрл не отставал от старика, рассекая воду неким подобием брасса. Окунь оказался прав, и через несколько минут Эрл действительно обнаружил, что старик рядом с ним уже не плывет, а идет по дну. Опустив ноги вниз, он нащупал ил, провалился в него на дюйм-другой и наконец уперся во что-то прочное. Только теперь он понял и умом, и сердцем: он снова остался жив.

Выбравшись на берег, они поднялись на насыпь, которая защищала землю от воды. Эрл спустился на противоположную сторону, прикидывая, что они находятся футах в двухстах ниже по течению от «дома утопленников». Старик заранее припрятал здесь одеяло, и сейчас он завернул в него продрогшего Эрла. После этого они вышли на тропинку, скорее, оленью тропу, петляющую между деревьями, и прошли по ней около мили. Время от времени в босые ноги Эрла впивалось что-то острое, но он совершенно не чувствовал боли.

Наконец они достигли цели — старой охотничьей заимки, оставшейся с незапамятных времен, когда владелец плантации, ставшей впоследствии Фиванской колонией, осенью собирал урожай с неба, охотясь на уток. Эрл скользнул внутрь, старик последовал за ним.

— Ну как ты, парень?

— Проклятые цепи замучили.

— Подожди секундочку.

Нагнувшись, Окунь вытащил откуда-то из своего жилистого, сухого старческого тела еще одну чудодейственную булавку и быстро отпер кандалы на запястьях и щиколотках. Эрл был свободен.

— Отдохни здесь. Я должен вернуться назад. Здесь тебе будет хорошо. Об этом месте никто не знает.

— Хорошо.

Старик протянул ему мешок.

— Как я говорил, парень, вот одежда. Штаны, рубаха, старые башмаки, шляпа. Ты будешь похож на бродягу, но тебя никто не станет искать. Здесь также немного галет и овсянки. И компас. Вернешься к реке, пройдешь вдоль нее миль пять по старой дороге до тех пор, пока не увидишь посреди русла островок. В этом месте повернешь и пойдешь на северо-северо-запад напрямик через сосновый лес. Примерно миль через двадцать дойдешь до железной дороги. Пока ты будешь держать курс на северо-северо-запад и оставаться в движении, все будет отлично. Каждый день по железной дороге около четырех часов дня проходит товарный поезд до Хаттисберга. Залезешь в него, доедешь до Хаттисберга, а дальше уже сам знаешь, что делать. Тебе не помешают долларов пятьдесят наличными, поэтому они тоже здесь. Купишь одежду, билет на автобус. Главное, сохраняй полное спокойствие. Никто не будет тебя искать. Ты покойник, а покойников не разыскивают.

— Понял.

— Идти через лес не боишься?

— Как-нибудь пройду.

— Что ж, значит, отдохни и можешь идти. Возвращайся домой. Возвращайся в страну свободы. Ты пересек реку Иордан.

— Старик, почему ты помог мне?

— Чтобы хоть чем-нибудь насолить этим ублюдкам. Это единственный способ. Я постоянно думаю только о том, чтобы чем-нибудь им насолить. Это немного, но хоть что-то.

— Не могу выразить тебе...

— Не надо, молчи. А сейчас ты должен обещать мне две вещи. Ты остался жив, поэтому должен будешь их выполнить. Помнишь наш уговор?

— Помню.

— Слушай хорошенько, чтобы сделать все, как нужно. Ты в долгу перед стариком Окунем.

— Слушаю.

— Во-первых, ты отправишься в Новый Орлеан, мой родной город. Ты снимешь номер в гостинице, возьмешь двух хорошеньких девчонок, одну китаяночку и одну мулаточку, бутылку виски и развлечешься всласть. И когда ты получишь столько удовольствия, сколько может получить мужчина за одну ночь, ты упадешь, обессиленный, на кровать и выпьешь за здоровье старика Окуня. Окунь помог тебе для того, чтобы получать наслаждение, представляя себе, как ты будешь веселиться. А вот второе условие: выбрось из головы это место. Здесь мы все пропащие. Здесь самое дальнее пастбище преисподней. Отсюда не возвращаются. Никому нет до нас никакого дела, никто не хочет ни о чем знать. Так что возвращайся домой, живи в свое удовольствие и не позволяй тому, что ты видел здесь, отравлять твои мысли. Пусть ни одно облачко не омрачает твою жизнь. Ты все равно ничего не сможешь поделать, так что забудь обо всем, иначе ты погиб. Эти воспоминания убьют тебя. Память о боли подточит твое сознание. Даже не думай о том, чтобы вернуться сюда и навести порядок. Этого не произойдет ни сейчас, ни через десять лет, ни через двадцать, возможно, вообще никогда. Поэтому нет смысла разбивать голову в кровь, пытаясь это проверить. Я уже убедился во всем.

Эрл задумался.

Наконец он сказал:

— Что ж, старик, наверное, тебе придется вернуть меня в реку и снова приковать к бетонному блоку на дне, потому что я не выполню ничего из того, о чем ты меня просишь. Я человек женатый, у меня есть маленький сын, поэтому мне не нужны две шлюхи. Да, я получил бы какое-то удовольствие в их обществе, но об этом не может быть и речи. А что касается второй просьбы, здесь я тоже ничем не смогу тебе помочь. Ибо я вернусь назад. Но только на этот раз я приду не один. На этот раз я приду с друзьями. И знаешь, что еще, старик?

— Нет, — ответил Окунь.

— На этот раз я захвачу с собой много оружия.

— О-хо-хо-и-и-и! — воскликнул старик. Лунный свет, пробившийся сквозь темноту, озарил его лицо. — О-хо-хо-и-и-и! Наконец-то в Фивы придет конь бледный! Придет конь бледный!