58

С каждым шагом, с каждым поворотом, с каждым новым запахом ему становилось легче. Они кучкой спустились по Санха к Капитолию, и никто не обратил на них внимания. Это была всего лишь еще одна группа из двух белых и трех негров, проталкивавшаяся сквозь толпу, освещенную вывесками ночных клубов и баров.

— Понимаете, на двух быстро идущих мужчин обратили бы внимание. Поэтому я взял с собой этих трех славных негров, и теперь мы тесная компания, жаждущая свободы и удовольствий, — моряки, туристы или солдаты, какая разница?

Оставив Капитолий позади, они оказались в лабиринте узких улочек Старой Гаваны со множеством крошечных баров и пивных погребков. Всюду горели неоновые вывески, всюду были люди. Мужчины миновали Лампарилью и вскоре почуяли запах моря.

Они нырнули в арку, прошли через двор частного жилого дома и оказались в порту. На воде безмятежно покачивались танкеры и сухогрузы, напоминавшие небоскребы. Темнота не мешала Эрлу видеть краны, похожие на хищных птиц с распростертыми крыльями. Повсюду валялся мусор: в порту не подметали.

— Туда. Осталось немного.

Матросы не солгали. За громадными судами скрывался причал для небольших суденышек. На волнах подпрыгивали рыболовецкие шхуны и прогулочные яхты — как шикарные, так и старые калоши. Вскоре они добрались до одномачтового траулера с низкой осадкой. Палуба «Дэйс Энд» была завалена сетями.

— Я не могу пригласить вас вниз. Там чувствительное оборудование. Сами понимаете.

— Мне плевать, что у вас на борту. Можете слушать разговоры кальмаров хоть весь день. Меня это не касается.

Появились еще два негра и помахали приближавшимся товарищам. Вслед за ними на палубу вышел белый. Лицо у офицера было мрачное. Было видно, что происходящее ему не по душе.

— Похоже, он не любит американцев, — сказал Эрл.

— Так его учили, вот и все. Он сделает все, что я скажу. Этот молодой балбес восхищается мной. Считает меня героем.

— Все они балбесы.

— Завтра днем мы высадим вас в Ки-Уэсте. Оттуда доберетесь сами.

— Премного благодарен.

— Не за что. Правда, вы должны мне за один чудесный шейный платок. Он мне очень нравился.

— С наличными у меня негусто. Может быть, примете чек?

— Наличные, чек, песо, рубли, лиры. Возьму все, старина. Кстати, отличный был выстрел.

— Я должен был убить его и ранить вас.

— Суэггер, почему вы этого не сделали? Это причинило вам множество неприятностей.

Эрл только улыбнулся.

Добравшись до траулера, стоявшего в полуметре от берега, они прыгнули на палубу, качнувшуюся под ногами. Эрл оглянулся, но увидел только темноту, а за ней — зарево Старой Гаваны.

— Нам туда, Суэггер, — махнул рукой русский. — Сейчас мы покинем порт, пройдем между Президентским дворцом и крепостью Морро и очутимся в нейтральных водах. Там нас никто не остановит. Вы вернетесь домой. Думаю, я тоже найду себе место. Слишком многим я намозолил глаза. Ваша подружка сумела найти меня, а значит, пора рвать когти.

На русском была белая полотняная куртка, белая крестьянская блуза, брюки и веревочные сандалии. За время пребывания в горах его лицо загорело дочерна. Он был жилистым, гибким, быстрым и насмешливым.

— Орлов, отчаливаем. Ждать нет смысла.

Орлов кивнул и громко скомандовал. Матросы отдали швартовы, и траулер отошел от причала сначала на метр, потом на два, потом на три. Орлов включил двигатель, тот закашлял, в воздухе запахло дымом и бензином. Судно неторопливо двинулось вперед, рассекая черную воду, и люди начали делать свое дело.

Оставшийся в одиночестве Эрл прошел на нос, сел на ящик, в котором лежала сеть, и закурил «кэмел». Суденышко набрало скорость; молодой лейтенант искусно лавировал между бакенами, пока не достиг узкой части пролива. Здесь два матроса поставили паруса, те наполнились ветром, и траулер рванулся вперед, рассекая воду.

Затем суша снова сомкнулась: до обоих берегов было не больше сотни ярдов. Но никто не окликнул их, не зажег прожектора, не включил сирену. Противоположный берег тонул в темноте.

Эрл посмотрел налево. Даже в этот поздний час дворец президента был ярко освещен, его колонны претендовали на величие, которого здесь не было и быть не могло. Фортификационные сооружения, охранявшие вход в бухту и стоявшие по обе стороны канала, производили более грозное впечатление. В толстых стенах были проделаны бойницы для пушек, готовых противостоять вторжению. И самым мрачным из фортов была крепость Морро.

А потом форты остались позади, и они вышли в открытое море, казавшееся угольно-черным по сравнению с более светлым небом. Море было пустынным; им не попадалось ни одного огонька, свидетельствовавшего о близости других кораблей. Над ними раскинулся безбрежный небосвод. Поверхность воды блестела в ярком свете звезд. Воздух был свеж и прохладен, в нем не чувствовалось запаха помойки, топлива и человеческих страстей.

Кто-то пристроился рядом. Конечно, это был русский.

— Мы поплывем во Флориду, на северо-северо-восток. Как я сказал, во второй половине дня будем на месте. Путешествие недолгое. Ки-Уэст, и вы дома. Что вы будете там делать?

— Ничего. Сяду на автобус и поеду к себе на ферму. Буду жить с женой и сыном. И работать.

— Больше не связывайтесь с этими парнями и с их делами. Там все хитрят, никто никому не верит и роет другому яму. Это будет для вас смертью. Можете не сомневаться.

— Не волнуйтесь, этот урок я запомню надолго. Сигарету?

— Да, спасибо.

Суэггер щелкнул по донышку и протянул пачку русскому. Тот взял сигарету. Эрл вынул зажигалку «Зиппо», оставшуюся на память о службе в морской пехоте, наклонился и прикрыл пламя ладонями. Русский втянул в себя воздух, пламя вспыхнуло, и кончик сигареты засветился красным.

— Знаете, — с наслаждением затянувшись, сказал Спешнев, — у вас, американцев, замечательные сигареты. Английские по сравнению с ними дерьмо. Французам тоже не мешало бы поучиться у вас, но табак у них неплохой. Кубинцы — мастера по части сигар, а американцы...

Тут он увидел, что американец его не слушает.

Эрл мрачно смотрел на сушу, раскинувшуюся за спиной Спешнева.

Русский обернулся, но не увидел ничего, кроме темной стены и ярко освещенной набережной Малекон. Здешние рестораны и бары работали круглосуточно, взад и вперед сновало множество машин.

— Что случилось? — спросил он.

— Я обошел пешком всю Гавану, — ответил Эрл. — Мы только что миновали улицу Манрике, которая пересекает Санха у театра «Шанхай».

— И?..

— И увидел «леденец».

— Что?

— Проблесковый маячок. Мигающий красным. По улице Манрике в сторону Санха ехала машина. Должно быть, за ней. Тут всего несколько кварталов.

— За ней? О ком вы говорите?

— За Эсмеральдой. Полицейская машина.

— Ах да, та проститутка.

— Да.

— Полицейские машины прочесывают Чайнатаун днем и ночью. Патрульная служба.

— На этом судне есть антенна. Необычная антенна. С ее помощью можно подслушать разговоры по радио?

— Суэггер, я...

— Вы знаете, что это правда. Если так, то вы можете прослушать частоты, на которых работает гаванская полиция.

Русский бросил на него подозрительный взгляд.

— Ради бога, во что вы ввязываетесь? Вам-то какая разница? Теперь все позади. Вы плывете в Америку. Орлов высадит меня в Мексике, а оттуда я отправлюсь домой. Наши приключения на Кубе закончились.

— Мистер Вермольдт, пожалуйста. Пусть этот молодой офицер включит свою аппаратуру. В такой поздний час болтают все. Я знаю это, потому что болтал сам. Расскажете мне, что вы услышите. Расскажете мне, что происходит.

— Суэггер, вы просто чокнутый.

— Мистер Вермольдт, это важно. Пожалуйста.

Русский устало поднялся. Суэггер услышал обрывки спора, потом молодой офицер передал штурвал помощнику и исчез внизу. Русский пошел за ним.

Эрл курил одну сигарету за другой, сидел на носу корабля и смотрел на темный горизонт. Его обдавало брызгами, но он не обращал на это внимания. Что делать?

И тут появился русский.

— Ну, дело сделано. Что вы хотите знать?

— Все. Она помогла мне, хотя и не должна была. Я знал, что не имею права обращаться к ней.

— Каждый делает то, что может.

— Что случилось?

— Была облава. История неприятная.

— Она умерла?

— Ее застрелили.

— О боже... — сказал Эрл.

— В конце концов.

Эрл подождал секунду-другую, но выбора у него не было, поэтому он задал следующий вопрос:

— В конце концов? Что это значит?

— После того, как несчастная долго кричала во всю мочь.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он вырезал ей глаза. Офицер тайной полиции по прозвищу Ojos Bellos, Прекрасные Глаза. И его американский прихвостень. Она с криком бегала по Санха, и американец застрелил ее. Она до сих пор лежит на улице.

Эрлу показалось, что он получил удар под ложечку. Спустя несколько секунд острая боль сменилась яростным гневом, от которого перед глазами поплыли красные круги. А затем они исчезли.

— Поворачивайте.

— Суэггер, вы дурак.

Эрл отвернулся и крикнул молодому офицеру:

— Черт побери, поверните это корыто! У меня дело!

Он говорил командным тоном, холодным, властным и непререкаемым.

— Суэггер, — сказал русский, — я служу народу, а не отдельным личностям. Она была личностью. Как ни печально, но то, что происходит с отдельными личностями, не имеет значения.

— Ее убили из-за меня.

— Она была проституткой. Гавана — город проституток. Сегодня ночью — впрочем, как и каждую ночь — пять тысяч проституток ублажили двадцать тысяч мужчин. Пятьдесят проституток избили, потому что мужчины бьют проституток. Одна из пятидесяти умерла. Таков наш мир. Что значит смерть одной проститутки? Она не имеет никакого отношения к силам, которые управляют историей и политическим прогрессом. Не имеет никакого отношения к нашим странам. Не имеет никакого отношения к...

— Мистер, трахал я это дерьмо. У вас есть пистолет?

— О боже, Суэггер... Это невероятно. Неужели вы с голыми руками броситесь на людей, которые вас ждут?

— Откуда вы знаете?

— Я слышал разговоры копов. Они не слишком любят Прекрасные Глаза, но боятся его. Пытаются понять, что он задумал. Он не позволил им забрать тело. Торчит там со своим американским дружком и индейцем. Все трое вооружены до зубов и сидят в «Бамбу». Чего они ждут? Мы знаем, чего они ждут, правда, Суэггер?

— Это неважно.

— А что важно?

— Только одно: похоже, мне еще придется пострелять.

— Суэггер, вы что, решили стать красным партизаном?

— Трахал я это дерьмо. Речь о другом. Вы бы не пошли без оружия помогать человеку, за которым охотятся. Я знаю, у вас должна быть пушка.

— Она лежит в сейфе танкера «Черное море». Пистолетик, который был у меня в тюрьме, я отдал в качестве взятки за право выйти оттуда.

— Вы бы не пошли через всю Гавану без оружия. Для этого вы слишком осторожны и опытны. Вы похожи на старого техасского рейнджера, который спит с пистолетом под подушкой.

Русский повернулся, кивнул молодому офицеру, тот громко отдал команду, и судно начало разворачиваться.

— Просто поразительно, — сказал русский, снова повернувшись к Эрлу.

Он сбросил куртку, снял с себя что-то тяжелое и протянул его Эрлу.

— Где в Гаване можно быстро раздобыть оружие? — задал он риторический вопрос — Мне пришло в голову только одно место, а именно в музее империализма, защищенном только харизмой Американской империи. И мне это удалось.

Это была наплечная кобура из старой потертой кожи. Эрл надел ее, как куртку, просунув плечи в ремни портупеи, перекрещивавшиеся на спине. Потом прикрепил кобуру к поясу, быстро открыл ее и вынул револьвер.

Это был кольт «миротворец» сорок пятого калибра с коротким дулом. Вороненый ствол посерел от старости, нарезка на рукоятке почти стерлась от частого употребления. Эта модель была хорошо знакома Эрлу. Казалось, она протягивала ему руку из далекого прошлого, которое сам Эрл считал безвозвратно ушедшим. Отец носил такой, когда был шерифом, а он, Эрл, десять лет каждый день чистил оружие. Если забывал, то получал хорошую трепку. Он и кольт стали единым целым. Эрл стрелял из него так часто, что перестал удивляться. Его интересовало только одно: как к револьверу относился старый маршал, который был его хозяином и прошел с ним войну тысяча восемьсот девяносто восьмого года? Чтил или не обращал внимания? Эрл проверил курок, обнаружил, что тот ходит как по маслу, и понял, что когда-то старик отшлифовал внутренние поверхности и, возможно, вставил кожаное колечко туда, где главная пружина соприкасается с рамкой, чтобы из кольта было легче убивать людей. Он заметил, что мушка слегка сточена: это помогало быстрее выхватывать пистолет из кобуры. Эрл вынул из барабана патроны, потом взвел курок (гладкий, словно стекло), нажал на спусковой крючок и обнаружил, что тот отзывчив, как кошка, выгнувшая спину. Потом снова зарядил пистолет, и русский протянул ему старую коробку с патронами, которые Эрл пересыпал в карман пальто. Судя по всему, в свое время этот револьвер славно потрудился.

— Суэггер, это потрясающе, — сказал русский. — Я никогда не видел вас таким счастливым.