29

Багажник стоявшего около университета черного «де сото» тридцать восьмого года выпуска был забит до отказа. Там лежали: ручной пулемет «мендоса» мексиканского производства калибра 7 мм и тысяча патронов к нему; автомат «стар RU-1935» калибра 9 мм и десять магазинов по тридцать патронов; три дробовика «винчестер» Модель-97, предназначенных для подавления уличных волнений, и триста обойм для заряжания в оба ствола; три револьвера «руби» калибра 0,38 дюйма; семь автоматических пистолетов калибра 9 мм и 0,45 дюйма, главным образом «стар» и «обрегон». Там имелись также дубинки, плетки, ручные и ножные кандалы, ручные гранаты, сигнальные ракеты, тряпки для завязывания глаз, веревки, цепи — в общем, обычное снаряжение оперативной группы кубинской военной разведки.

На переднем сиденье автомобиля расположились Рамон Латавистада и Франко Карабиньери, «Фрэнки Карабин», оба в полотняных костюмах и белых рубашках с расстегнутыми воротничками, в черных очках и панамах, надвинутых на глаза. Несмотря на ночь и относительную прохладу, оба сильно потели и то и дело утирали лица носовыми платками. Так они сидели, ждали и непрерывно курили. Ни одному ни другому даже не приходило в голову снять черные очки.

— Скорее всего, он так и не выйдет, — заметил Фрэнки.

— Боюсь, что вы правы, — ответил Рамон.

— Что за фигня?

— Полностью с вами согласен. Что за фигня?

— Можно подумать, что он знал.

— Похоже на то. Такое впечатление, что за ним кто-то приглядывает.

— И он сделал ноги.

— Что?

— А, это мы так прикалываемся в Штатах. В смысле — сорвался, сбежал. Это из кино. Вы смотрите кино?

— Никакое кино не сравнится с моей обычной реальной жизнью.

Толпа редела. Ораторы были донельзя скучные. Первым выступал Ортес, либерал, восторгавшийся раем, который устроили у себя англичане. Затем Лопес, социалист, который еще больше расхваливал Россию. Потом сеньора Рамилла, побывавшая под бомбежками во время испанской войны и потерявшая там глаз, делилась красочными воспоминаниями о парадах на Рамблас и о солидарности молодежи.

Увы, ко всеобщему недовольству, молодой оратор, которого все ожидали, который мог вдохновить и зажечь, заставить кровь течь быстрее, а сердце биться чаше, пока он разворачивал перед слушателями описание Кубы для кубинцев и предсказывал конец El Presidente, — молодой оратор так и не выступил, хотя его участие было объявлено в программе. И поскольку большинство присутствующих явились, чтобы послушать именно его, чувство разочарования ощущалось почти физически. Главная обязанность вождя — вести, а не разочаровывать людей.

— Ну вот, день потрачен впустую. Мои люди не слишком-то обрадуются.

— Никто не обрадуется, пока мы не изловим этого cabrone.

— Что это означает?

— Гомосексуалист.

— Неужели он...

— Вообще-то нет, но я называю его так, поскольку это все равно что плюнуть ему в рожу.

Латавистада завел мотор и тронул автомобиль с места, ничуть не беспокоясь о том, что расталкивает бампером расходящихся с митинга. Несколько молодых принялись размахивать руками, выказывая свое презрение, и один сделал настолько оскорбительный жест, что капитан совсем было решил выйти, чтобы измордовать нахала. Однако хладнокровие взяло верх над раздражительностью, и два новых приятеля покатили по ночным улицам Гаваны.

— Я позвоню в политическую секцию, — сказал Латавистада. — Не исключено, что у них появилось на него что-нибудь новенькое. Если нет, то мы пойдем к одному типу по фамилии Кубитски, это репортер из «Гавана пост» и он, насколько мне известно, внимательно следит за всеми этими делами. Потом мы еще раз перетряхнем квартиру нашего подопечного. Пусть мы не возьмем его этой ночью, но мы все равно его возьмем, это я вам гарантирую.

Но крыса улизнула. Ни телефонные звонки, ни поиски, ни полицейские посты, ни показания свидетелей и коллег, как добровольные, так и под нажимом, не помогли добыть необходимую информацию. Даже Мирта, жена человека, которого они разыскивали, угрюмое забитое существо с непослушным ребенком на руках, не имела понятия о его местонахождении. Это установили женщины-агенты Службы военной разведки, искусно проведшие с ней беседу в прачечной, куда пришли под видом посетительниц. Проводить официальный допрос не следовало, так как сведения об этом разойдутся со скоростью света, обязательно дойдут до ее мужа, и ему станет ясно, что за ним идет охота.

— Может быть, он отправился домой.

— А где его дом?

— Хороший вопрос. Я слышал, что он откуда-то с востока. А вот откуда точно — неизвестно. Кто он, этот человек? Мы знаем, что он делает, во что он верит, но до сих пор не узнали, кто он такой.

— Наверно, эту информацию непросто получить. Это можно было бы уз...

— Это можно узнать так, или иначе, или как угодно, — перебил собеседника Рамон. — Можно добиться пытками, можно подкупить, можно выследить. Увы, я нахожу все эти способы ненадежными и очень медлительными. Вы считаете кубинцев ленивыми и беспомощными, не так ли, мой друг?

— Приятель, да я же никогда...

— Что ж, я покажу вам одну нашу кубинскую организацию, отличающуюся высочайшей эффективностью. Мы получим эту информацию через... — Он сделал паузу, посмотрел на изящные наручные часы и продолжил: — Через два часа. Это должно вас немало позабавить, Фрэнки Карабин.

Фрэнки внимательно следил за их прибытием. Они прикатили на шести «черных мариях» — черных двухтонных грузовиках — и с молниеносной быстротой высыпали наружу, по десять человек с винтовками и дубинками из каждой машины, под командованием sergentos со свистками и пистолетами, потрясая отточенностью каждого движения. Солдаты любили унижать и калечить людей, и в этом заключался главный секрет их успехов. Громко топая ботинками, они бежали по знаменитой мраморной лестнице из ста ступеней, ведущей на вершину идиллического холма, где находился университет Гаваны, отделенный этими зелеными склонами от приземленной скучной действительности, — бежали, избивая каждого, кто попадался им на пути, ломая испуганно кричавшим студентам руки, ноги и ребра, сворачивая носы, выбивая зубы, сбрасывая искалеченных со ступенек и разбрасывая по сторонам бумаги, книги и тетради. Они яростно ревели. Это были необразованные деревенские мужики, в которых развивали и лелеяли тягу к насилию. Их держали в строжайшей, даже чудовищной дисциплине, и они пользовались любой возможностью и даже намеком на возможность, чтобы разрядиться в зверской жестокости. Они никогда не разочаровывали. Вот они добрались до верха, свернули немного в сторону и ворвались в здание юридического факультета.

К тому моменту, когда Рамон и Фрэнки поднялись на третий этаж, где находились помещения администрации, здание производило впечатление полуразрушенного. Повсюду алела кровь, подобно современной абстрактной живописи украшавшая бесформенными пятнами полы, стены и уцелевшие оконные стекла. Несколько несчастных студентов, жестоко избитых и униженных, пытались уползти, а полицейские походя пинали их по чему попало.

— Bay! — восхитился Фрэнки.

— Такие вещи очень полезны. Они учат молодежь тому, что следует с уважением относиться к властям. Это место — рассадник революции. Здесь с надоедливым постоянством зарождаются либерализм, измена и мятеж. Эти щенки думают, что у них есть какие-то права, считают, что нужно менять жизнь, и нисколько не уважают тот порядок, который родители создали для них. Я считаю, что нужно обращаться с ними гораздо строже, чем это делает El Presidente. Лично я, на его месте, каждый месяц, строго по часам, расстреливал бы по десятку для примера.

Они прошли по разоренным комнатам и в последней наконец-то обнаружили то самое святилище, где хранились архивы. Там они расшвыряли все, пока не добрались до буквы К, и принялись просматривать бумаги многочисленных Кастро, плативших за обучение в университете в течение последних лет. Времени потребовалось немного, так как в делах имелись очень полезные фотографии, а Рамон Латавистада, как выяснилось, обладал чрезвычайно ценным для агента тайной полиции качеством — фотографической памятью.

— А-а, вот, кажется. Фрэнки, это он? Как по-вашему?

— Я же никогда не видел этого парня.

— Нет-нет, это должен быть он.

Рамон передал спутнику фотографию, а сам принялся изучать бумаги. Снимок не произвел на Фрэнки почти никакого впечатления, как, впрочем, бываю почти всегда. Он сделал несколько шагов по комнате, постарался сосредоточиться и снова вгляделся в не лишенное привлекательности овальное лицо с темными пристальными глазами и копной густых черных волос. Нос крепкий; парень изрядно походил на итальянца или даже на сицилийца. К тому же лицо было чрезвычайно молодым. На нем не было ни единой морщинки, не читалось ни силы, ни стремления к ней, одно лишь ленивое сластолюбие.

— Похоже, что он богат.

— Замечательное наблюдение. Да, так оно и есть. Здесь написано, что он приехал из Бирана, это за Сантьяго, почти в Сьерре. Его отец владеет поместьем и много лет работает или работа! на «Юнайтед фрут». Видите, всегда одно и то же. Вечная проблема отцов и сыновей. Этот гаденыш хочет доказать папаше, что он большой человек и что-то из себя представляет. Раз папа управляет тысячей акров, то сынок решил, что когда-нибудь будет управлять всей нацией.

Фрэнки не мог понять, о чем говорил кубинец.

Но затем тот сказал:

— И вот то самое место, куда он должен был убежать. Обратно в Орьенте, в горы, где он, как сын местного владыки, вне досягаемости закона. Но мы-то достанем, не так ли, Фрэнки?