Глава 40

Причудливая вязь судьбы, которая проглядывала сквозь все события, тревожила Улу Бега, будила глубокие подозрения: происходящее всегда было загадочным, поразительным, словно подстроенным с арабским хитроумием. Взять хотя бы любопытное совпадение, по которому курд появился на сцене ровно тогда, когда Чарди ее покинул – словно бы свыше было предначертано, что их встреча откладывается на другой день. Или вмешательство неведомой силы, благодаря которой этот толстяк Данциг остался жив. Он стрелял с пятнадцати футов и видел, как заколыхалась одежда, когда пули достигли цели, как американец грохнулся на пол. Он видел это, видел своими собственными глазами. Так каким же чудом Данциг остался жив?

Что это – какая-нибудь американская уловка, хитроумную цель которой не под силу разгадать человеческому разуму? Или ему и в самом деле не повезло?

Он читал газету, пока не наткнулся на объяснение.

Жилет, задерживающий пули! Жилет!

И тут, когда он уже было решил, что с неожиданностями покончено, он перевернул страницу и обнаружил еще одно знакомое лицо, глядящее на него еще из-под одного пугающего заголовка:

Она мертва. Как и еще двое неизвестных. Два бывших брата, один преследующий, другой преследуемый, разминулись в ночи. И после всего этого Данциг все-таки остался в живых.

Улу Бег слабо откинулся назад и потер заросший щетиной подбородок. Он устал, глаза у него слезились. Он в бегах уже неделю после того, как это произошло, и деньги у него были на исходе. Нужно побриться, вымыться, отдохнуть.

Он огляделся по сторонам. На станции, несмотря на поздний час, было полно народу. На улице шел дождь. Америка якобы была страной чудес, но на этой станции воняло сортиром, было грязно и жарко. Кроме того, вокруг толпились странные люди: психи, старухи, мамаши с неуправляемыми детьми, хмурые солдаты, богатые денди – словом, куда более своеобразный контингент пассажиров, чем на автовокзалах. Или, возможно, виной всему было его безысходное настроение или усталость, понимание, что с каждым днем его шансы тают на глазах; ему никогда не добраться до Данцига, его поймают.

Ему некуда было идти, негде укрыться. Никто не направлял его. Несколько минут назад он допустил ужасную оплошность, перепутал четвертак с пятидесятицентовой монетой в маленьком кафе; разгорелся скандал, на шум пришел полицейский. Даже сейчас блюститель порядка подозрительно поглядывал на него из-за колонны.

Курд посмотрел на часы. Через несколько минут – если поезд не опоздает, а они вечно опаздывали, – он отправится в Вашингтон. В Вашингтоне он отыщет дом Данцига. У него до сих пор хранилась фотография особняка из газеты, которую он читал много недель назад, в Арканзасе. Как-нибудь Улу Бег найдет его. И уж на этот раз подберется достаточно близко, чтобы приставить пистолет к голове толстяка, прежде чем стрелять.

Он откинулся назад, глядя на ржавые железные брусья. Пахнуло туалетом. По крыше барабанили капли дождя. Голова раскалывалась. Улу Бег почувствовал, что его начинает познабливать. Очень хотелось поспать, но он знал, что нельзя. Похоже, его лихорадило.

Если бы он мог рассчитывать на чью-то помощь! Знать бы, куда он едет. Знать бы, что предначертано свыше. Знать бы, какие еще неожиданности его ждут.

Какой-то человек присел рядом с ним, обернулся и сказал:

– Не хотите сигарету?

Это был полковник Спешнев.