Глава 32

Лихорадка трепала Тревитта все сильнее и сильнее, погружая его в бескрайний водоворот недомоганий, каждое из которых разрасталось и разгоралось, становясь все нестерпимее. А поскольку его воображение всегда и так было непомерно развитым, впечатления оказались невероятными. Его фантазии были сотканы из насилия и секса и крутились вокруг тела женщины, лежащей в луже собственной крови. Но вскоре они начали утрачивать свою яркость. На вторую ночь в голове постепенно начало проясняться. Было очень холодно. Воздух обжигал легкие. Он натянул что-то на себя, какое-то тонкое одеяло, совсем не дающее тепла.

Когда на третий день он очнулся, то обнаружил, что находится в каменной хижине с незастекленными окнами, печью с какими-то горящими деревяшками и земляным полом, по которому бродили куры, охраняемые парой безразличных шавок. Его охватило ощущение, как будто он угодил в какой-то фильм, и он принялся оглядываться вокруг в поисках скота. Но нет: рядом была лишь массивная человеческая фигура, в которой он не сразу узнал Рамиреса. Тот сидел в его, Тревитта, желтых штанах, с его, Тревитта, «береттой» за поясом, и читал фотороман, заголовок которого можно было перевести с испанского как «Поделом юной нахалке». Рамирес сидел, водрузив ноги в ковбойских сапогах на стол, и жевал жирную куриную ножку из «Эль коронеля» (от полковника Сандерса из Кентукки: Тревитт заметил раскрытый картонный бочонок с эмблемой «KFC» на полке).

Тревитт с трудом приподнялся; его шатало от слабости.

– Хочешь крылышко? У нас осталось крылышко, – такими словами приветствовал Рамирес человека, который спас ему жизнь.

– Мне очень хреново, – заплетающимся языком сказал Тревитт по-английски.

– Да и вид у тебя хреновый, – ответил ему Рамирес, также по-английски.

Тревитт простонал. Голову как будто стискивали изо всех сил металлическим обручем.

– Где мы? – спросил он, дрожа, и заметил, что перед лицом у него клубится большое белое облако смерзшегося дыхания.

– Ха! – взревел восхищенный Рамирес. – Господи Иисусе, этой девчонке и в самом деле всыпали по первое число!

Он с теплотой и восторгом посмотрел на комикс.

– Да уж, тоже мне, нашлась принцесса. Получила по мягкому месту палкой! Ты в горах, друг мой. Высоко-высоко. Далеко от города.

Тревитт изогнулся, чтобы выглянуть в окно. Вдалеке сверкала на солнце зубчатая гряда гор. Хаотичные взлеты и падения линии горизонта могли бы символизировать кривую его везения за эти последние несколько дней.

– Здесь появился на свет Рейнолдо, – сообщил Рамирес, – в этой деревушке, еще до того, как сюда пришло электричество. Он приезжал сюда на охоту.

Мексиканец улыбнулся, обнажив два золотых зуба, которых Тревитт прежде не замечал. Золотые зубы? Это уже начинало совсем походить на кино.

– Кто были те люди? Убийцы? – по-испански спросил Тревитт.

– Кто знает? Это загадка. Мексика полна загадочного. Это страна загадок.

Рамирес рассмеялся.

– Бандиты? Сутенеры? Наркоторговцы?

Рамирес расправился с куриной ножкой и швырнул обглоданную косточку через всю комнату в угол, где на нее набросилась собака, а сам обтер ладонь о штаны. У Тревитта возникло такое чувство, как будто он очнулся в пещере Циклопа.

– Он делает отличную курицу, – заметил Рамирес, – этот полковник. Готов поручиться, что он богач.

Он зевнул и взглянул на Тревитта.

– Вот что я скажу вам, мистер. Когда идешь отлить, нет-нет да и вымокнешь. Вы меня понимаете?

– Э-э…

– Оскар Меса, он вымок. Семья Хуэрра из Мехико, да кто угодно. Это может аукаться еще многие годы.

Тревитт встал на нетвердые ноги и, когда выпутался из куцего одеяла, обнаружил, что облачен в дешевые полотняные штаны, одежду крестьянина. Он кое-как доковылял до двери. За ней виднелся загон для коз, мусорная куча, грунтовая дорога, стремительно сужающаяся до тропинки, и бурое море заскорузлых, складчатых, пыльных, каменно-холодных и безмолвных гор.

– Где мы, черт побери?

Внизу виднелись какие-то деревья и долина, там и сям мелькали возделанные поля. Но это был дикий край, необузданный, высокогорный и бедный.

– Неподалеку от Эль-Пломо. В горах Сьерра-дель-Каррисаи. К западу от Ногалеса. Милях примерно в шестидесяти.

– А где все остальные?

– Внизу. В Эль-Пломо. Это большое приключение. Вчера ночью малыш плакал, хотел к маме. Но теперь он уже успокоился.

Тревитт с болью кивнул. Бедняга. Какого дьявола они не отпустили его? Теперь мальчишка черт знает где и по уши увяз во всем этом.

– Они скоро уже вернутся. Стоп, мистер. А вы кто такой?

Мексиканец впился в него настороженным взглядом.

– Просто парень, который вляпался в непонятно что, – последовал сбивчивый ответ Тревитта. – Я тоже искал приключений.

– Приключений ищут только сумасшедшие. Рейнолдо хочет умереть где-нибудь в теплой постели. С бутылочкой пива и теплой мягкой бабой под боком, которая не создает тебе неприятностей.

Тревитт прислонился к занозистому косяку и принялся выглядывать на узкой дороге взятую напрокат желтую машину. Боже, ну и счет ему выкатят!

– По крайней мере, – сказал он, – мы в безопасности. Это хорошее место, чтобы залечь на время.

– Да уж, тут безопасно, – расхохотался Рамирес. – Безопасно так безопасно.

Его улыбка так и лучилась весельем.

– В чем дело? Что тут такого смешного?

– Дело в том, что я позвонил из Эль-Пломо моему доброму другу Оскару Месе. И рассказал ему об этом замечательном безопасном местечке.

Тревитт уставился на мексиканца. Сначала он решил, что имеет дело с особо извращенным чувством юмора. Но широченная, с сумасшедшинкой, улыбка Рамиреса так и не угасла и не стала хитрой, и Тревитт осознал, что именно ему выложили, и чуть не покачнулся, как от удара.

Внезапно он ощутил прилив сил и заорал:

– Что? Что ты сделал? Что сделал? Надо же было так сглупить, выложить все ему!

Тревитт взглянул на дорогу. В любую секунду на ней могла показаться машина, битком набитая мексиканскими головорезами. А у них была «беретта». С четырьмя оставшимися патронами.

– Эй, мистер, взгляните-ка сюда, – позвал Рамирес.

Мексиканец привел его в угол и сдвинул какую-то пыльную циновку, под которой обнаружилось что-то вроде ящика или сундука, вкопанного в землю. Он опустился на колени, отпер замок и открыл крышку. И вытащил оттуда винтовку с оптическим прицелом.

– Эх, поохотимся, – сказал он.

Его улыбка не стала уже, но Тревитту она показалась людоедской.

Внезапно послышался какой-то шум, и Тревитт решил, что умирает.

Но это оказалась всего лишь его желтая машина.