Часть третья
«Пентаметр»

Здесь шла война. На светящихся экранах, посылающих серовато-голубые отсветы на потолок помещения, которое могло быть заполнено страховыми агентами, составителями рекламных писем или операторами фирмы, торгующей товарами по каталогу, молодые ребята из 143-й экспедиционной эскадрильи охотились, убивали и взрывали, причем делали они все это исключительно хорошо.

— Вам уже вкратце рассказали, что представляет собой Эм-кью-9 «Потрошитель»? — спросил полковник, приглашая Боба и Чендлер в просторное тихое помещение с безукоризненно чистым воздухом, чуть ли не религиозный храм, плотно заполненный исповедальнями.

— Более или менее, — подтвердила женщина.

— Позвольте мне вкратце повторить. Это наша главная система охоты и убийства. Можно сказать, бомбардировщик «Митчелл» войны с терроризмом, воздушный снайпер, готовый отправиться куда угодно и сделать что угодно. «Потрошитель» может висеть в воздухе, на большой или малой высоте, пятнадцать часов подряд, и малыши, управляющие им, вырабатывают чуть ли не мистическую способность чувствовать его возможности. Можно сказать, они сливаются с ним воедино, как выразился бы старый летчик-истребитель вроде меня. У него превосходная оптика и система целенаведения. Вооружение состоит из двенадцати ракет и двух управляемых боеприпасов, как официально именуются «умные» бомбы. И эта штуковина большая. При словах «беспилотный самолет-разведчик» на ум приходит маленькая фанерная штучка с жужжащим моторчиком; так вот, ничего подобного. «Потрошитель» размером со штурмовик «А-10», он оснащен турбореактивным двигателем в девятьсот пятьдесят лошадок. В нем нет ничего, кроме крыльев и электронных прибамбасов. Все считают его маленьким, потому что он безликий, в нем нет ощущения размеров. Ничего эксцентричного, ничего веселого, лишь белая обтекаемая смерть. Мы смотрим на него как на «смертоносное упорство» — так он ведет себя на охоте. У него есть все колокольчики и свисточки, в том числе многоспектральный датчик целенаведения «Рейтеон» АН/ААС-52 с цветной и монохромной телевизионными камерами видимого диапазона, инфракрасным приемником, усилителем слабых оптических сигналов, а также лазерным дальномером и целеуказателем. С такой аппаратурой можно вести студийную телепередачу.

— Чем он стреляет? — спросил Свэггер.

— В основном ракетами класса «воздух — земля» «Хеллфайр АГМ-114». И речь идет об очень точном оружии. Говорят, что свое название ракета получила по аббревиатуре «helicopter launched fire and forget», «пустить с вертолета и забыть». Но, по-моему, это слабое объяснение. На мой взгляд, именно так какой-то генерал-баптист представлял себе адский огонь и серу, которые обрушились на погрязшие в пороке и распутстве города Содом и Гоморру, а также на Афганистан. А теперь серьезно — это ракета с лазерным наведением и двадцатифунтовой боеголовкой, первоначально разработанная для того, чтобы жечь красные танки, катящиеся по Фульдскому коридору. Здесь никаких танков нет, поэтому мы обернули эти двадцать фунтов взрывчатки в так называемый «осколочно-разрывной» кожух. Когда боеголовка взрывается, она посылает во все стороны сто тысяч брызг стали. В основном используется для уничтожения людей и взрыва машин. Может снести и маленькое здание. Для труднодоступных мест у нас есть особое блюдо под названием «вакуумная бомба». Это означает, что за какую-то наносекунду перед детонацией взрывчатое вещество распадается на атомы, то есть превращается в мельчайшие капельки тумана, наполняющие воздух. Затем бомба взрывается и пробивает хорошую дыру в стене вселенной. Ее можно доставить практически в любое место. «Хеллфайр» может пролететь около трех миль, максимальная скорость девятьсот пятьдесят миль в час, так что полетное время минимальное. Первоначально ракета должна была наводиться с помощью телевизора, но эту систему так и не удалось отладить. Тогда в качестве головки наведения использовали так называемый «мягкий лазер»; наш оператор отсюда захватывает цель и загружает все данные в систему наведения самой ракеты, после чего производит пуск, и «птичка» следует за лазерной сигнатурой до самого конца пути. Она разогревается за первые несколько сотен футов и после этого становится очень надежной. Весьма мерзкая стерва — появляется под низким углом, чуть выше вершин деревьев, и в зависимости от того, как точно наведена, может влететь в окно, миновать кулер с водой и автомат с кока-колой, остановиться и заглянуть в туалет, постучать в дверь, войти в приемную имама, дождаться, когда он будет готов, и только тогда заглянуть к нему в кабинет и взорвать его ко всем чертям.

Свэггер улыбнулся шутке, а Чендлер так до конца ее и не поняла.

— Но в основе своей это убийца танков, правильно? — спросил Боб. — Предположим, вам нужно разнести вдребезги что-нибудь крупное?

— Вот тут нам приходится использовать «Пейвуэй-2», — подтвердил Нельсон. — Речь идет об управляемой бомбе с телевизионным наведением, пятьсот фунтов взрывчатки, вакуумный заряд для максимально эффективного разрушения. Телекамера размещена в носовой части, оператор может переключиться на ручное управление и буквально вывести бомбу на цель. Вот с помощью чего мы роем глубокие воронки, и у каждого «Потрошителя» таких бомб две, на тот случай, если нам понадобится стереть с лица земли здание. Такое бывает. Ну а теперь — как мы принимаем решение использовать эти очаровательные маленькие игрушки? Вот в чем главный вопрос, не так ли? — сказал Нельсон.

— Именно поэтому мы здесь, сэр.

— Совершенно справедливо. У нас очень строгие правила насчет того, когда мы можем стрелять и когда не можем. Существуют три уровня допустимости. Первый называется «Танго», военное обозначение буквы Т, по слову «тактический». Как правило, все тактические задачи решает армейская авиация. Предположим, взвод морской пехоты попал под огонь, он связывается со своим командованием, прилетает «Апач» и пускает «Хеллфайр» в тех, кто стреляет по морским пехотинцам. Нас это не касается, однако иногда по каким-то причинам «Апачи» не могут прибыть на место достаточно быстро, а у нас в том районе есть зонд. Наши люди делают выстрел, принимая решение на уровне «Танго». Они могут поддерживать связь с морпехами в реальном времени. Может быть, я говорю предвзято, но мне кажется, что морпехи предпочитают выстрел с нашего зонда всем своим «Апачам» и «Ф-15», потому что наши ребята гораздо лучше. Я хочу сказать, только этим они и занимаются изо дня в день, и некоторые начинают буквально чувствовать свой самолет. Они знают, что он может и что не может, они могут развернуться буквально на месте, в считаные доли секунды изменить направление атаки, выполнить иммельман — вообще они делают со своими самолетиками поразительные вещи и очень больно бьют плохих парней.

Свэггер видел — в одном из множества одинаковых закутков за пультом управления сидела молодая женщина в ладном мундире ВВС и розовых шлепанцах. Правая ее рука лежала на рычаге управления, левая застыла в готовности на тумблере. Перед ней в окружении множества кнопок и лампочек стоял черно-белый телевизор, на экране которого скользил ландшафт, увиденный с высоты десять тысяч футов, а также самые различные технические показатели. Уши закрыты наушниками, а вдоль щеки изгибалась тонкая гарнитура с закрепленным на конце микрофоном. Она говорила, летала, искала и надеялась — и все одновременно.

— Лейтенант Джеймсон представляет наш второй уровень допустимости. Этот уровень называется «Оскар», то есть «О», «оперативный», в смысле обнаружения цели. На основе информации, собранной находящимися на земле наблюдателями ЦРУ, Джеймсон определяет, где наиболее вероятна активность талибов. Вместе с оперативным дежурным они ищут признаки людей с оружием. Возможно, эти боевики и не представляют непосредственную угрозу коалиционным силам, однако наши порядки не позволяют нам просто взять и прихлопнуть кого угодно. Мы должны увидеть оружие. Иногда мы часами наблюдаем за каким-нибудь грузовиком, чтобы мельком заметить дуло «калашникова». После этого тратим десять минут, чтобы получить разрешение — сначала от того, в чьей зоне ответственности это происходит, затем от Управления, от тех, кто находится на месте в Афганистане. Потом от координационного центра ЦРУ, после чего от авиационного командования, и у них есть офицер-юрист, который занимается всеми операциями уровня «Оскар» и имеет доступ к тем же самым картинкам с поля боя. И тогда и только тогда стреляем. Большинство наших действий относится именно к этому уровню.

Похоже, лейтенант Джеймсон обнаружила возможную цель. Теперь она действительно кружила над землей на высоте десять миль, изящно работая двумя ручками управления, и в ее движениях чувствовались напряжение и сосредоточенность.

— Эта рукоятка, — объяснил полковник Нельсон, — служит для управления самолетом — по сути дела, это штурвал былых дней. Вверх, вниз, влево, вправо. Вместо педалей управления элеронами теперь работает компьютерная программа, так что Джеймсон не приходится еще и нажимать ногами. Ну а левая рукоятка — это ручка газа, с ее помощью регулируются мощность двигателя, скорость и тому подобное. Когда самолет снижается, чтобы нанести удар по цели, действовать приходится в очень ограниченной зоне, так что с помощью этой рукоятки Джейсон находит точку равновесия, чтобы совершить маневр, но при том не заглохнуть. Как я уже говорил, у наших ребят вырабатывается поразительное чутье. Я видел, как они проделывали со своими «Потрошителями» то, о чем я даже мечтать не мог на своем «Ф-15».

Джеймсон была великолепна. Всего в нескольких футах перед ее лицом, озаренным отсветами экрана, на черно-белом мониторе, среди мелькающих технических показателей, в мельтешащем потоке цифр, сообщающих о скорости и направлении беспилотного самолета, мелькали горные хребты Афганистана. Перевалив через один из них, женщина заложила резкий вираж влево, накренив крылья на сорок пять градусов, подстраиваясь под крутизну склона внизу, после чего левой рукой дала полный газ, и Свэггер буквально почувствовал, как на нее навалилась воображаемая перегрузка. Самолет пронесся над деревушкой, сделал разворот, и наконец перекрестие прицела застыло на одном конкретном доме. Сбросив скорость, Джеймсон закружила на низкой высоте, не выпуская дом из перекрестия.

— Джеймсон — наш новый ас, — продолжал полковник. — Ее называют «Новой Ди», что ей не нравится, однако это дань уважения ей и «Старой Ди», Домбровски, лучшей из лучших до тех пор, пока та не уволилась. А теперь смотрите: Джеймсон может стереть цель с лица земли одним нажатием кнопки, однако она не сделает этого без разрешения. Вы ее сейчас не слышите, но она как раз ведет очень напряженный разговор с самыми разными источниками, не только со своим оперативным дежурным, — Нельсон указал на офицера, сидящего на возвышении посреди зала, который купался в сером свете мониторов, наблюдая одновременно сразу за несколькими аналогичными драмами, — но и с другими источниками, о которых я уже говорил. Она даже читает номерные знаки машин, чтобы проверить, не совпадают ли они с теми, которые числятся за талибами или «Аль-Каидой».

— А если она увидит какой-нибудь достаточный признак, то пустит ракету? — спросила Чендлер.

— Предварительно получив одобрение.

Однако этот день получился неблагоприятным для Дианы-Охотницы. Богиня так и не дождалась кровавого жертвоприношения от своей молодой жрицы Джеймсон. Невидимые соратники и начальники решили не нажимать на спусковой крючок, и она набрала высоту, покидая район, и легла на строгий курс, прочесывая местность вдоль, перед тем как начать шерстить ее поперек.

Продолжая объяснение, Нельсон повел гостей дальше.

— Третий уровень допустимости называется «Сьеррой», «С» от «стратегического». Под этой вежливой терминологией скрывается чистой воды убийство. Это случается тогда, когда Управление определяет доступность какой-либо значительной цели в определенном месте в определенное время. Другими словами, когда появляется возможность прихлопнуть какого-нибудь плохого парня. Такое случается редко, это можно считать наградой за долгие недели дежурства. Мы перехватываем цель, как это было с Ямамото во время Второй мировой войны. Все разрешения уже собраны, юристы дали «добро», мы просто ищем один из десятка заранее определенных признаков. Быть может, с нами будет на связи наблюдатель на земле. Как правило, на волну настраиваются все заинтересованные стороны; это шоу любят посмотреть все. Однако на самом деле то, будет ли поражена цель, зависит только от оперативного дежурного и пилота, а все остальные обычно лишь помалкивают. Так что остается только летать, дожидаясь, когда господин Шишка сядет в машину, и чтобы поблизости не оказалось ни школьных автобусов, ни санитарных машин, ни грузовиков, полных юными гениями-скрипачами, — и тогда можно будет опустить молоток. В Управлении очень строго следят за жертвами среди мирного населения, особенно в случае с уровнем «Сьерра». Одно дело — взорвать школу, когда пытаешься спасти от истребления целый взвод, и совсем другое — взорвать ее, чтобы убить одного-единственного человека, причем нет стопроцентной уверенности, что он находится на месте. Так или иначе, на видеозаписи вы увидите тот случай, когда все произошло как надо. Мы в эту смену уничтожили главаря талибов в провинции Кандагар, я уже проверил. Достоверная информация. Мгновенное испарение. Моим ребятам такое очень нравится. Эти выстрелы приближают конец войны, а не отдаляют его.

— Других «уровней допустимости», как вы их называете, нет — только «Танго», «Оскар» и «Сьерра»? — спросила Чендлер.

— Нет, мэм. По крайней мере, в настоящий момент. Как не было их и семь месяцев назад. Конечно, если мы окажемся в ситуации как на момент падения Вьетнама, все может измениться. Или если «Аль-Каида» поднимет лапки кверху, после того как мы уберем их высокого дядю. Я не могу предсказать будущее. Но это наши стандарты и правила, и, как вы сами сможете убедиться, мы всё документально фиксируем и ничего не оставляем на волю случая.

— И нет никакой другой базы, откуда управляли бы беспилотными зондами?

— Нет, сэр. Авиация управляет зондами, ЦРУ предоставляет разведданные и помогает проводить операции. У нас отличное взаимодействие — по крайней мере, на этом уровне. Все действуют заодно.

— И вы записываете на пленку все выстрелы? — спросила Старлинг.

— Да, мэм. Отчасти чтобы набираться опыта, но также чтобы быть готовыми быстро и честно ответить на любые вопросы.

Они пересекли зал, увидев то, как сюжет на мониторе Джеймсон повторялся на экранах других операторов, среди которых одни были в мундирах офицеров авиации, другие в шортах и футболках (вольнонаемные специалисты, объяснил полковник), прошли под аркой и оказались в коридоре. Полковник проводил их в комнату.

— Вот здесь я вас разместил. Мы полностью в вашем распоряжении. Перед вами журналы дежурств, и присутствующий здесь сержант пригласит по вашей просьбе любого оператора или оперативного дежурного. Вы можете просмотреть в реальном времени смены всех операторов — ну, это вы вряд ли захотите — или увидеть на втором канале все пуски ракет. Вы можете поговорить с капитаном Пиплсом, который был оперативным дежурным в ту самую смену. Вам принесут поесть, туалет в конце коридора, и если что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне. Как я сказал, нам нужно, чтобы вы отметили: мы обеспечили содействие на все сто процентов.

— Благодарю вас, — сказала Чендлер.

Они со Свэггером принялись за работу.

Ник отправился на второй этаж в архив. Здесь ничто не напоминало о правоохранительных органах — скорее компания средних размеров, занимающаяся разработкой программного обеспечения, сосредоточенные люди, прильнувшие к компьютерным мониторам. Подойдя к столу дежурного, Ник стал ждать, когда на него обратят внимание. Конечно, он мог бы отправить сюда кого-нибудь, ибо, как у заместителя директора, у него сейчас имелся целый штат секретарей и помощников, плюс бесчисленное количество тех, кто прикомандирован к оперативной группе на время расследования, однако Ник посчитал, что этим делом лучше заняться лично. Он также мог бы вызвать сотрудника архива к себе в кабинет, однако ему до сих пор так и не удалось привыкнуть к могуществу своего нового положения.

— Да, господин заместитель директора? — спросила одна из сотрудниц, торопливо подходя к Нику. Появление большого начальства в этой части здания, на этом этаже означало нечто значительное, и можно надеяться, что активное содействие поможет продвижению по служебной лестнице.

— Привет, — сказал Ник, щурясь, чтобы прочитать карточку с именем на груди. — Дорис, как поживаете? Как жена и ребята? — пошутил он, разыгрывая карту насмешливой искренности, которая так хорошо вызывает смех, ломающий лед первой настороженности.

— Ребята удрали из дома с бандой мотоциклистов, а жена разводится со мной ради одной лесбиянки из дактилоскопического отдела, — весело ответила девушка, и оба рассмеялись. Нику пришелся по душе ее характер.

— Хорошо, — сказал он, — у меня вот какое дело. Не знаю точно, как вы сможете его найти, но мне кажется, что у вас обязательно должны иметься данные на одного типа.

— У вас нет ни имени, ни преступления, ни регистрационного номера?

— Я могу предложить лишь общее описание.

— Постараюсь вам помочь.

— Итак, вы знаете ребят, которые работают за границей в крупных охранных фирмах, выполняющих государственные контракты? Самая крупная из них — «Грейвульф», но, наверное, есть и другие.

— Да, сэр.

— Насколько мне известно, в 2005 году мы занимались «Грейвульфом» по делу о неправомерном открытии огня в Багдаде.

— Я хорошо помню это дело.

— Ребята, которых нанимают «Грейвульф» и ему подобные, — их называют контрактниками; это крепкие, жесткие парни, имеющие за плечами большой опыт службы в армии, в том числе и в войсках спецназа.

— Да, сэр.

— Мне нужен список тех, у кого возникали нелады с законом.

— Я могу провести перекрестные ссылки по месту работы и привлечению к уголовной ответственности. Какие именно преступления вас интересуют?

— Наверное, нанесение телесных повреждений, неумышленное убийство, может быть, вымогательство или изнасилование — все то, что встречается в зоне военных действий. Вряд ли преступления против имущества, но чрезмерная жестокость, склонность стрелять без разбора — такие вещи, из-за которых можно нарваться на неприятности даже в таких диких и жестоких городах, как Багдад или Кабул. Может быть, придется связаться с тамошними властями, с Госдепом, министерством обороны, морской пехотой и тому подобным.

— Хорошо. Я немедленно этим займусь.

— И, наверное, также проверьте в Госдепе; может быть, кто-нибудь из них недавно вернулся в Штаты. Я ищу крутого парня с большим армейским опытом, настоящего боевика, который также подвизался и на преступном фронте. Не сомневаюсь, большинство этих ребят — честные профессионалы, которые выполняют очень тяжелую работу в самых дерьмовых уголках земного шара. Но те, кто способен в течение длительного времени заниматься определенной работой, те, кто наслаждается чувством опасности, кто любит носить автоматическую винтовку и низко надвигать на глаза черную шапочку, те, у кого извращенная страсть нажимать на спусковой крючок, — у них должно быть какое-то сообщество, откуда вербуются исполнители для разных не совсем чистых и откровенно грязных дел в этих местах. Те, кто наломал дров, кого выставили за дверь, недавно выгнали, кто затаил обиду. Именно таких я и ищу, и мне очень хочется узнать, не возвращался ли кто-либо из этих громил недавно домой.

— Сэр, я немедленно этим займусь.

— И еще: пусть это останется между вами, мной и той лесбиянкой, что увела у вас жену.

Она вела машину скучно, хотя и умело. Мимо проплывала пустыня, безликая в своей повторяемости. Взятая напрокат машина пожирала мили между Кричем и Лас-Вегасом, в котором предстояло дать несколько часов отдыха после продолжавшихся всю ночь разговоров и просмотров взрывов ракет. В основном взрывались машины или какие-то убогие глиняные лачуги, а время от времени замаскированные позиции стрелков: точка на гребне холма, рощица, колодец у дороги.

Везде одно и то же. Взрыв получался слишком мощным и быстрым, чтобы его могла запечатлеть даже камера с высочайшим разрешением в режиме замедленной съемки. На экране видно лишь высвобождение огромной энергии, ограниченное тесными рамками черно-белой камеры: сначала ослепительно-яркое пятно, затем безудержные бурлящие клубы черного дыма, озаренные изнутри, а по краям молниеносно разлетались в стороны мельчайшие обломки; по всему тому, что оказывалось на пути ударной волны, пробегала рябь внезапного нарастания давления, и люди, предметы, всевозможный мусор оказывались в воздухе.

Увлеченные делом технари, как гражданские, так и молодые офицеры авиации, неизменно вежливые и услужливые, словно бойскауты, решительно настроенные получить очередной значок за доброе дело. Все вели себя так учтиво, что их никак не удавалось раскрутить: белозубые улыбки, искреннее желание помочь. Чувствовалось, что начальство приказало им выполнять любые прихоти федералов. Быть может, вольнонаемные вели себя чуть более расслабленно, но самую малость, и во всех взглядах Свэггер видел лишь преданность долгу, гордость своими навыками и отсутствие стеснительности, что свойственно лучшим бойцам. Здесь нельзя встретить ни интеллектуалов, ни шутников, ни насмешников. Улица с односторонним движением.

Они ехали вперед непринужденно, казалось не имея никакой другой цели, кроме как добраться до места и завалиться спать. В какой-то момент Боб проверил сообщения, пришедшие на сотовый, после чего снова погрузился в молчание, которым описывались их отношения, когда они не пытались расколоть какого-нибудь молодого офицера объяснить более подробно характер того или иного удара и протоколы, определяющие его. Работа была очень изнурительной, и лишь спартанская закалка помогла им выдержать ее, несмотря на разницу в часовых поясах и необходимость как можно быстрее вернуться в Вашингтон, к более насущным проблемам.

И только когда впереди показался космический пейзаж протянувшейся на милю причудливой архитектуры той ловушки для отнимания денег, которой является туристический Лас-Вегас, Чендлер наконец нарушила молчание:

— Боюсь, совсем немного.

— Да, мэм.

— Итак, я отправляю в Центральное управление по электронной почте предварительный доклад. Отчитываюсь о том, как мы провели время, перечислю наши результаты, поделюсь нашими заключениями, которые, поправьте меня, если я ошибаюсь, будут ноль, пустота, голяк, nada, rien, и, разумеется, ничего. Вы согласны?

— Да, мэм, — согласился Свэггер. — Ничего такого из того, что нам уже известно.

— Я попрошу разрешения вылететь обратно сегодня вечером, самое позднее — завтра утром. Кстати, а какой сегодня день? Если пробыть столько под землей, немудрено и потерять ощущение времени.

— Сегодня воскресенье, на Восточном побережье уже час сорок дня.

— Хорошо, дайте мне минуту.

Раскрыв одной рукой сотовый телефон, Чендлер нажала кнопку быстрого набора номера, дождалась ответа и быстро заговорила. Потом слушала. Затем захлопнула телефон.

— Зарси встречался с ведущими воскресных выпусков новостей, повышенные меры безопасности, никаких проблем, ничего чрезвычайного — то есть Крус действительно на какое-то время залег на дно, так что все в порядке. Но я очень хочу вернуться к следующему появлению Зарси на людях, а это будет речь в Джорджтаунском университете.

— Да, мэм, — сказал Боб.

— Ничего не хотите сказать? Есть какие-либо возражения? К слову, вы произвели на меня впечатление. Вы держались просто превосходно, идеально подхватывая и следуя моей нити. Трудно поверить, что вы не прошли специальное обучение.

— Спасибо, мэм. Просто старался помочь.

Снова молчание.

— Что вы имели в виду?

— Прошу прощения?

— Вы сказали: «Ничего такого из того, что нам уже известно». Но мы не знали ровным счетом ничего. И нам по-прежнему ничего не известно или я что-то упускаю?

— Ну, я бы сказал, что мы кое-что выяснили. Во-первых, действительно существует секретная программа ЦРУ; во-вторых, мы знаем, чем она занимается, как построена, кто в ней участвует и каковы ее цели; и, в-третьих, Домбровски в интересующий нас день действительно нанесла удар. Хотя это не «Хеллфайр», а, скорее всего, одна из больших девочек, «Пейвуэй-2».

Женщина молчала какое-то время, затем свернула к обочине. Мимо проносились машины, забитые старателями, жаждущими поскорее добраться до земли обетованной, до которой оставалось совсем чуть-чуть, и, как и обещано, лишиться всех своих денег. Сказочный город с пирамидами, космическими башнями и средневековыми замками вырисовывался впереди на фоне неровной линии невысоких гор, выбеленных солнцем. Он напоминал творение полоумного ребенка.

— Ну, хорошо, Свэггер. Что такое видите вы, что скрывается от глаз тупой Чендлер? Какого туза припрятал в рукаве ковбой Свенгали?

— Да, мэм. Во-первых, аура… Оба-на, какое заумное слово! Не могу поверить, что я его употребил. Наверное, прочитал в какой-то книге.

— Пожалуйста, не становитесь в позу.

— Да я просто хотел вас рассмешить, агент Чендлер.

— Поскольку вы решительно настроены разбить вдребезги все мои представления о последних шестнадцати часах, почему бы вам не называть меня просто Джин? Или, наверное, Старлинг, как меня называют все?

— Аура. Если вы смотрели внимательно…

— Наверное, не смотрела.

— …вы должны были заметить обрывки изоленты. То есть в оперативном центре повсюду висели плакаты, и их поспешно сняли. Там провели санитарную обработку, понимаете, как в туалете в мотеле. Готов поспорить, там висели плакаты в духе «Мочить тюрбанов!» и «Врежь им хорошенько, Тайгерс!». Вся эта бравада летчиков-истребителей, которым приходится воевать по-настоящему. Понимаете, все дело в полковнике. Он бывший летчик-истребитель, он принес сюда соответствующий образ мышления, его задача — подойти близко и взорвать ублюдков ко всем чертям. Вот какой дух царит в зале, а вовсе не гул компьютеров. Все эти ребята, они изо всех сил держали себя в руках. Они молодые убийцы и гордятся этим. И соревнуются между собой. Вот откуда такие прозвища, как «Новая Ди» и «Старая Ди», и я не сомневаюсь, что и у всех остальных тоже есть прозвища вроде Саксонского пса, Красного ястреба и Львиного сердца. Они не хотели показывать это посторонним, но именно так действуют те, кому приходится убивать, потому что они держатся вместе, чтобы прийти друг другу на помощь, когда в воздухе запахнет жареным. Я знаю по своему опыту. Три командировки во Вьетнам, одна в качестве снайпера.

— Я знаю, что вам довелось убивать.

— Чересчур много.

— И что все это нам дает? Ведь нельзя же…

— Нет, просто это позволяет почувствовать климат этого места и говорит, что тут все не такое «профессиональное», каким кажется; все более дикое, расхлябанное, сумасшедшее. Звездам многое прощают, командиру нужно, чтобы его малыши выполняли работу, он не хочет связывать их нелепыми правилами и прочей ерундой. Но ради нас он снова вспоминает о них, и Джеймсон почти удается застегнуться на все пуговицы, но все же она не может отказаться от удобных шлепанцев и надеть форменные туфли на низком каблуке. Вероятно, в обычной обстановке она охотится в джинсах и футболке или топе. Джеймсон любит свое дело, а все любят ее, потому что сейчас она лучшая из лучших. Но мне все это говорит вот что: перед этими мониторами могут происходить интересные вещи.

— Я вас внимательно слушаю.

— Следующий момент: дежурный смены, капитан Пиплс. Помните его?

— Тупейший из тупейших.

— Да, он и вправду похож на агента налоговой службы, ведь так? Но он — ключевая фигура. Пиплс обязательно должен быть в деле, и в определенных случаях он наверняка докладывает напрямую в Управление. У него такая сложная консоль управления, что он может иметь каналы связи, о которых начальство даже не подозревает.

— Это еще не доказывает…

— Я наблюдал за ним очень пристально. Помните, вы спросили: «И нет никаких других уровней допустимости помимо «Танго», «Оскара» и «Сьерры»?», а он ответил: «Нет, мэм, абсолютно точно»?

— Ну, что-то в таком духе. Кажется, то же самое я спрашивала и у полковника Нельсона.

— Вы спрашивали это у всех. Но меня заинтересовал лишь ответ капитана Пиплса. И знаете почему?

— Очевидно, нет.

— Потому что, в отличие от полковника Нельсона и всех остальных, капитан Пиплс подался в кресле вперед, уставился на вас и не моргнул. Моргали все, на протяжении всего разговора — для человека это совершенно естественно. Не моргает только тот, кто сосредоточенно следит за глазами, поскольку не хочет ничем выдавать свою ложь — например, отводить взгляд в сторону или вверх, читая заученный сценарий. Пиплса профессионально натаскали, как вести себя во время допроса, как лгать без красноречивых признаков лжи. Его обучили слишком хорошо, и он перестарался.

— Ну, хорошо, — согласилась Джин, — я это упустила. А от вас ничего не укрылось. Отличная работа. Все это очень тонко, однако кое-что тут определенно есть. Но вы сказали, что знаете, чем занимается эта программа.

— А вы задумайтесь над тем, чего не делают «Танго», «Оскар» и «Сьерра». Задумайтесь над тем, какую возможность они не покрывают.

— Просто скажите мне. Я слишком устала, чтобы играть.

— «Танго» — это неотложный, тактический уровень. «Оскар» — более длительный, включает в себя охоту, получение разрешения, проверку законности. «Сьерра» наиболее растянута во времени, требует предварительно запрашивать разрешения и согласования. Но предположим… предположим, кому-то попала в прицел крупная шишка, и решение нужно принять быстро. В считаные минуты.

— Ладно, предположим.

— Нет времени связываться с всевозможными комиссиями, получать необходимые согласования, приглашать юридического консультанта. Так что должна существовать некая сверхбыстрая процедура, когда кто-то обладающий высшими полномочиями и опытом может быстро оценить разведданные и санкционировать немедленный удар. Надежный разведчик на земле достоверно видит Усаму в шатре в какой-нибудь провинции. Он связывается со своим командиром, который ему доверяет, тот видит потенциальный выстрел и звонит в Лэнгли, чтобы получить молниеносное разрешение пустить ракету. Все строится на скорости, нет времени на споры, оценки, анализ возможных осложнений, взвешивание за и против — ничего подобного. Командир обращается к большому человеку. И тот, кем бы он ни был, должен решить, стрелять или не стрелять. Он принимает решение стрелять, и в Крич отправляется кодовое слово, причем не полковнику Нельсону или его заместителю, а непосредственно оперативному дежурному, который идет к своему лучшему асу, говорит кодовое слово, называет координаты, и тот без промедления всаживает в цель большую умную бомбу. От первого визуального контакта до пуска ракеты, наверное, не больше трех минут. И кто об этом знает? Во-первых, сам стрелок. Далее, оперативный дежурный, который тотчас же стирает видеозапись и не делает никаких отметок в журнале. И еще какой-нибудь техник на авиабазе в Афганистане, который, возможно, обратит внимание на то, что «птичка» номер двенадцать вернулась на аэродром без одной из своих двух «Пейвуэев». Дальше этого ничто не пойдет, потому что рано или поздно произойдет ошибка, и никто не хочет отвечать на неприятные вопросы, почему взорвали школу или гостиницу с тридцатью одним мирным торговцем в баре. Система самозакупоривающаяся. Все отрицается. Как только событие произошло, оно перестает существовать.

— Никаких доказательств нет.

— Завтра будут. Когда мы встретимся с Домбровски.

— Я свяжусь с Вашингтоном, мы получим ее биографию и личное дело. Вести разговор будете вы.

— Хорошо.

— Но если она станет от всего отпираться, наверное, мы останемся ни с чем.

— У меня есть ключик, который ее отопрет. Сьюзен Окада прислала мне на телефон сообщение. Она выяснила, что такая программа существует, и узнала ее название. «Пентаметр».

Наверное, Дорис из архива работала всю ночь напролет — и потрудилась отлично. К середине следующего дня она составила список возможных подозреваемых на основе расследования деятельности «Грейвульфа», проведенного Бюро несколько лет назад по поводу неоправданного открытия огня в ходе операций по обеспечению безопасности в Багдаде. Всего в списке оказалось семнадцать фамилий. Из этих семнадцати человек Дорис проверила пятнадцать и установила, что с ними все в порядке; а вот последние двое, похоже, куда-то исчезли. Дорис прогнала их на предмет наличия известных сообщников, и перекрестная ссылка позволила установить третьего. Она навела справки обо всех троих, сделала несколько телефонных звонков, собрала все документы вместе и тотчас же отнесла Нику.

Тот поблагодарил ее и удалился к себе, в то время как остальные агенты проверяли наводки относительно Рея или просто отдыхали. Ник не хотел никому раскрывать, чем он занимается, поскольку людям свойственно говорить, а даже у стен есть уши. Он открыл папку.

Лица. Одна из величайших загадок правоохранительных органов: о чем могут сказать лица? Человек внешне соответствует своей натуре или же нет? Ник попытался прочитать их. Но лица, такие обычные для людей энергичных, привыкших к действию, оставались пустыми, немыми, по сути дела, никакими.

Энтони Земке, хищный и быстрый, но с накачанной мускулатурой, в составе спецназа побывал в Ираке, а после окончания службы работал полицейским в Сосалито, штат Калифорния. Четыре года в «Грейвульфе», из них три в Багдаде специалистом по безопасности, уволен после каких-то неладов с накладными расходами. Последний известный адрес — «до востребования, кафе «Черная кошка», Кабул»; судя по всему, место, где ошивались наемники в ожидании заказов на работу от какой-нибудь из многочисленных охранных контор города.

Далее, Карл Крейн, двенадцать лет в армии, воздушно-десантные войска, 5-й батальон особого назначения, подрывник, связист, санитар, известный также под прозвищем «Клоун Крекер» за свою каменную внешность и полное отсутствие чувства юмора. Тип средних габаритов, имеющий за плечами достаточно боевого опыта, чтобы в одиночку одержать победу в любой войне. «Серебряная звезда», крест «За боевые заслуги», «Бронзовая звезда» с двумя значками за мужество в бою, «Боевой значок пехотинца», три командировки в Ирак, одна в Афганистан.

Все разбилось вдребезги, когда Крейна обвинили в изнасиловании — женатый мужчина, с двумя детьми и любящей женой в Джапитере, штат Флорида. Затем три года в «Грейвульфе», потом снова запашок скандала и увольнение. Его допрашивали дважды, по поводу стрельбы без разбора во время работы в охранном подразделении «Грейвульфа», но он наотрез отказался сотрудничать со следствием, справедливо указав на то, что начальство ни разу даже не сделало ему замечание.

И, наконец, Адонис — или, быть может, Геракл. Действительно любопытный тип. Майкл Боджер, Мик, в выпускном классе считался одним из лучших футбольных защитников среди школьных команд Америки. Его взяли в спортшколу Алабамы, и казалось, впереди открылась верная дорога в профессиональный футбол, однако после первых шести матчей звездный новичок напился вдрызг на вечеринке и отправился покататься со своей бывшей одноклассницей на желтом «Корвете», одолженном у одного из приятелей. Он врезался в дерево, разбив машину, себя и девчонку. Машине и девчонке это столкновение стоило жизни, от дерева тоже ничего не осталось, и Мику пришлось уйти из школы.

Боджер поступил в средний колледж, поиграл во втором и третьем дивизионах; в Лос-Анджелесе, пытаясь стать актером, приобщился к наркотикам и девицам легкого поведения; и в конце концов, после событий 11 сентября, пошел в армию. На какое-то время Мик нашел свою нишу: быстрый перевод в войска особого назначения, курсы снайперов, подрывного дела и связи, в бою прирожденный лидер, настоящий сержант Рок. Вся грудь в наградах, и казалось, что он прослужит двадцать лет в «зеленых беретах», после чего станет консультантом по вопросам безопасности.

Но тут появился «Грейвульф» с премией в двести тысяч долларов по случаю подписания контракта, и Боджер, который никогда не имел денег и горько сожалел об упущенных возможностях, не смог отказаться. Теперь он оказался на своем месте — контрактник с рекламного плаката, суровое лицо, короткий ежик светлых волос на голове, тело древнегреческого бога, ум, храбрость.

Но Мик также сорвался с катушки и начал палить направо и налево на улицах Багдада. Его по-тихому уволили, хотя и с приличным выходным пособием, и он остался в «зеленой зоне», где быстро завоевал себе репутацию определенного рода. Мика подозревали в причастности к различным неблаговидным делам, в том числе торговле наркотиками и оружием и попытке переправки наркотиков за границу. В Багдаде его дважды допрашивали агенты УБН, и в конце концов в этом городе ему стало слишком жарко. Он перебрался в Кабул, стал мальчиком на побегушках у нескольких наркобаронов, испытывавших проблемы с безопасностью, и предположительно отложил четыре-пять миллионов в швейцарском банке. В Кабуле он знал всех и вся, и если кому-то решительно и категорически требовалось сделать что-то к назначенному сроку, Мик Боджер был именно тем, к кому следовало обратиться.

Почему эта троица застряла в Кабуле? Война — их бизнес, и он приносил неплохие деньги. Все трое вернулись в Соединенные Штаты пять месяцев назад, через международный аэропорт Майами, безопасным кружным путем через Стамбул, затем в Англию, и только оттуда перелет во Флориду. Госдеп поставлен в известность, УБН — также, и время от времени отдел нравов полиции Майами навещал Боджера и его дружков, но находил лишь троих богатых бездельников, развлекавшихся выпивкой и девочками. Однако затем все трое исчезли… приблизительно тогда же, когда началось все это дело с Зарси.

Они вполне могли превратить ангар в решето и прикончить девятерых незнакомых людей — не ради удовольствия, а потому, что это их работа и за нее хорошо платили. Но кто мог их нанять? Они работали в замкнутом мире, обслуживая разведывательные ведомства и международные преступные группировки, изредка какого-нибудь миллиардера, не стесненного в средствах, которому нужно быстро выполнить одно грязное дельце, и черт с ними, с расходами.

Главный вопрос: на кого они работают?

«Как мило было бы побеседовать с этими джентльменами и выяснить, что у них на уме», — подумал Ник, прикидывая, как это можно осуществить. Какие увлекательные истории могли бы поведать эти трое…

Но… у него не имелось ничего помимо смутных подтверждений теории Свэггера о «контрактниках». Этого недостаточно, чтобы задержать троицу или объявить их в розыск. И все-таки можно распространить среди правоохранительных органов запрос, отослать в Центральное управление информацию относительно этой троицы, — и может быть, удастся что-то обнаружить на этих наймитов смерти.

Маленький дом с засыпанной щебнем площадкой вместо лужайки и кактусом вместо декоративных кустарников, один из десятков подобных в Хендерсоне, огромном пригороде Лас-Вегаса, жарился на ослепительно палящем солнце. На дорожке перед домом стояла «Хонда Сивик» с отскобленной наполовину наклейкой «…жить в ВВС!» на бампере, которая в нетронутом виде предположительно призывала: «Идите служить в ВВС!»

Они постучали, и дверь открыла молодая женщина с болтающимися на шее только что снятыми наушниками, подключенными к висящему на шортах смартфону. Коротко подстриженные волосы, светлые от природы, и красивая кожа, хотя саму ее, к сожалению, красивой назвать нельзя. Но она определенно обладала приятной внешностью, без той устрашающей красоты, что способна отпугнуть многих.

— Мисс Домбровски? — спросила Чендлер, показывая значок.

Полицейские значки всегда означают неприятность, даже если на самом деле они таковой не являются. Домбровски отшатнулась, словно получив удар, заморгала, разом растеряла всю уверенность и пробормотала:

— Э… да?

— Я специальный агент Чендлер, а это следователь Свэггер. Мы из Федерального бюро расследований. Изучаем события, которые произошли несколько месяцев назад в оперативном центре 143-й экспедиционной эскадрильи в Криче. Пожалуйста, мы можем немного поговорить с вами?

Чендлер вела себя учтиво, однако тон ее не допускал возражений, и молодая женщина, помрачнев еще больше, отступила в сторону, пропуская незваных гостей в дом.

— Прошу прощения, я вся вспотела, — сказала она. — Занималась на велотренажере.

Затем женщина пустилась в бессмысленные объяснения по поводу того, что в одиннадцать ей нужно быть в книжном магазине «Бордерс», а вечером она должна успеть в торговый центр, поэтому время заняться спортом остается только утром, но выкроить время все труднее и труднее… но на самом деле ей было все равно, как и гостям из ФБР.

Они сели: Домбровски — в кресло, двое следователей — на диван. Кофе? Нет? Сок, вода, что-нибудь попить? Нет? Так в чем же все-таки дело? И наконец: «Мне нужен адвокат?»

— Нет, — успокоила ее Чендлер. — Мы просто не хотим упустить никаких мелочей. Выдвинуты определенные обвинения в связи с запуском одной ракеты. Возможно, никакой ракеты не было, просто прогремел случайный взрыв в городе, где это в порядке вещей. Однако другое ведомство попросило нас во всем разобраться, что мы и делаем. Вчера провели весь день в оперативном центре, беседовали с пилотами, дежурившими в указанное время, полковником Нельсоном и капитаном Пиплсом. Не хватало только вас, а поскольку вы проживаете поблизости, мы решили зайти для составления полной картины. Вы, что называется, «не интересуете правосудие», и в настоящий момент в отношении вас не производится никаких юридических действий. Возможно, такое положение дел изменится, однако в этом случае вы будете надлежащим образом проинформированы обо всем, и вам предоставят возможность воспользоваться помощью защитника.

Домбровски угрюмо кивнула. Сглотнула комок в горле, затем сказала:

— Я не смогу вам ничего рассказать.

— Ну, вряд ли можно считать это хорошим началом, — делано изобразила разочарование Джин.

— Если и были какие-либо ошибки, нарушения и преступления, во всем виновата я одна, и только одна. Я не стану давать показания против своих коллег и командиров. Если у вас есть какие-то доказательства и вы собираетесь привлечь меня к ответственности, я не буду защищаться и давать показания. Если мне придется сесть в тюрьму, я сяду. Я тщательно все обдумала, и больше мне нечего сказать. Вы производите приятное впечатление, и вряд ли вы здесь, чтобы мне навредить, однако вот так обстоят дела.

— Ого, — сказал Свэггер. — Мы не собираемся выбивать из вас показания, мисс Домбровски. Никто не хочет отправить вас за решетку. Я уже выписал достаточно штрафов за неправильную парковку и по пути к вам пристрелил пару хулиганов, так что квоту свою выбрал, и сегодня мне больше не нужно никого хватать за шкирку. Мы просто хотим побеседовать в неофициальной обстановке о событиях того дежурства и посмотреть, что это нам даст.

— Это даст то, что я отправлюсь за решетку, — пробормотала Домбровски. — В тот день мною были убиты тридцать один человека, и мне бы хотелось все это забыть. Но если где-то решили, что я должна понести наказание, значит, понесу. Больше мне нечего сказать.

В комнате воцарилась тишина.

Поймав взгляд Свэггера, Чендлер кивнула, встала и вышла.

Пожилой мужчина и молодая женщина остались одни.

— Зачем вы приехали сюда? — спросила хозяйка. — Наверное, вы должны понимать, что с женщиной-следователем мне было бы легче. Сострадание, половая идентификация, женское взаимопонимание и все такое…

— Ну, на самом деле у нас с вами есть кое-что общее, что проникает гораздо глубже, чем половая идентификация и вся прочая чушь. И это то, что мы убивали во имя короля. Мы королевские убийцы. Мы любили свое ремесло, наслаждались тем, что оно выделяло нас среди окружающих. Нас тешило то, как все умолкали при нашем появлении. Но затем пришло время, когда мы посмотрели на все это и подумали: почему? Почему это должно было случиться? Принесло ли это какую-нибудь пользу?

Домбровски покачала головой, не опровергая слова Свэггера.

— А кем были вы?

— Комендор-сержант морской пехоты. Снайпер. Вьетнам, с семьдесят третьего по семьдесят пятый, когда меня здорово зацепило. Документально подтверждены девяносто три пораженные цели, но сколько еще тех, кто не попал ни в какие сводки… Как и вы, я наводил перекрестие, посылал посланца смерти и смотрел. Как и вы, говорил себе, что делаю все ради страны или что, по крайней мере, каждый, кого убью я, больше не убьет ни одного американского парня, — и, как и вы, в конце концов задумался: какого черта? Кто я такой? Почему это получается у меня так хорошо и, если я делаю все правильно, почему мне каждую ночь снятся лица? Вы потеете на велотренажере, я забрался в горы Арканзаса и беспробудно пил на протяжении двадцати лет, прежде чем наконец снова вернулся в мир.

Молодая женщина молча смотрела на него.

— Я хотела стать летчиком-истребителем, — наконец сказала она. — Не хватило здоровья. Тогда ухватилась за то, что к этому ближе всего. Даже не догадывалась, какую цену мне придется заплатить.

— Вы убивали людей. Так получилось. Наш мир очень жесток, и нам с вами пришлось испытать это на собственной шкуре. Поэтому вот что я вам скажу, и послушайте человека, кто сталкивался лицом к лицу с теми же самыми страшными демонами, что и вы: они никуда не денутся, но со временем воспоминания станут мягче; со временем вы поймете, что да, эти мальчишки выросли и стали мужчинами, отцами, гражданами, потому что вы убивали. Конечно, вы можете спросить, а как же насчет тех, кого вы убили, они тоже могли бы стать мужчинами и отцами и внести вклад в дело своей родины? Отвечу вам, что я не могу переживать за всех сразу, поэтому болею за своих собратьев, морских пехотинцев, как и вы. Нет, это непросто, и у тех, кто берет на себя ответственность нажимать на спусковой крючок и выпускать пулю или ракету, всякий раз отмирает какая-то малая частица, однако все заживает, зарастает, затягивается, уходит прочь, и человек снова потихоньку возвращается к нормальной жизни.

— Да, сэр, — едва слышно произнесла Домбровски. — Надеюсь на это.

— И если вы не хотите говорить об этом, так как считаете, что должны кого-то «оберегать», позвольте сказать вам, что кот уже выскочил из мешка. Нам известно про «Пентаметр». Нам известно про совершенно секретную, возможно, противозаконную программу быстрого уничтожения главарей, которая запрашивается и выполняется в считаные секунды, после чего перестает существовать. Нам известно, что вам приказали всадить вакуумную «Пейвуэй» в гостиницу, после чего тридцать одна душа отправилась на небеса, но ни один крупный главарь в тот день не был убит. Однако на самом деле это не вы убили этих людей. Вы с честью выполнили свой долг, в духе семейных традиций… — Свэггер уже знал, что отец Домбровски дослужился до звания генерал-лейтенанта авиации и доблестно сражался на «Фантоме» во Вьетнаме; ее дед, однозвездный генерал в составе Шестой воздушной дивизии во время Второй мировой войны совершил шестьдесят боевых вылетов в Европе; а сама она окончила академию третьей на курсе. — Вы действовали так, как и подобает настоящему солдату. Вас использовали, однако такое бывает, и вам нужно жить дальше.

— Но, — сказала Домбровски, — на войне неизбежны жертвы среди мирного населения. Не те координаты, порыв ветра, неточное движение пальцем, ошибочное прочтение карты — все что угодно, и погибают невинные люди. Тут же совсем другое. Мне приказали сбросить бомбу, и я вела ее до самой цели, потому что «Пейвуэй» — не та штука, чтобы выстрелить и сразу же забыть. Ею нужно управлять до самого конца. Я буквально находилась в носовой части. Видела, как крыша гостиницы становится больше, больше и больше, после чего она исчезла в ослепительной вспышке. Это произошло из-за меня. А затем проверила донесения, переговорила со всеми, кого только знала: нет, никто из главарей не был убит, разведданные оказались ошибочными. Знаете, если израильтяне всаживают ракету не в то окно, они приносят извинения и расплачиваются за причиненный ущерб. Здесь же мы просто притворились, будто ничего не произошло, и как ни в чем не бывало ушли прочь. Это неправильно.

— Именно поэтому вы уволились?

— И разбила сердце родителям, завершив карьеру продавцом книг в «Бордерс», а по ночам дежурю на телефоне и выслушиваю жалобы об изнасилованиях.

— Не сомневаюсь, вас возьмут обратно. Там нужны такие. Вы лучшая из лучших, и благодаря вам нашей родине становится чуточку лучше.

— Вы собираетесь меня вербовать?

— Нет, я охочусь на того, кто в тот день приказал нанести удар в соответствии с программой «Пентаметр». Какой-то тип, занимающий высокое положение в правительстве, сделал это по причинам, о которых мы пока что не догадываемся. Да, он убил тридцать одного человека, но у него на совести и другие убийства, совершенные ради цели, известной ему одному. Вот тот ублюдок, на которого я охочусь.

— Я расскажу вам все, — решительно произнесла молодая женщина.

Огни на патрульной машине мигали красным и синим, красным и синим, и еще полицейский включил что-то вроде клаксона, отвратительный звук, чем-то напоминающий психическое оружие, которое используют для разгона демонстрантов израильтяне. Биляль свернул к обочине и остановился.

— В чем дело, Биляль? — спросил профессор Халид.

— Не знаю, — ответил тот. — Сидите тихо и держите свои глупые рты на замке. У этого человека нет желания вмешиваться в ваши диалектические споры. Такому уже нечего надеяться на просветление. Увидев, что я мусульманин, он захочет арестовать меня и обыскать машину. Он обнаружит то, что находится сзади, и нас предадут суду. Неверные будут обращаться с нами, как с собаками. И потом вам придется провести остаток жизни в западной тюрьме, и вы не принесете абсолютно никакой пользы.

— О боже, — пробормотал доктор Фейсал, — это было бы очень прискорбно. Я не попаду на небеса. Хотя для отступника это не имеет никакого значения, поскольку он не попадет на небеса ни при каких обстоятельствах, обрезанный пес, я…

— Фейсал, — остановил его Халид, — ваша враждебность бессмысленна, если она направлена против меня. Приберегите ее для…

— Умолкните, оба! Никчемные вздорные старики, вечно ворчат; я чуть ли не надеюсь на то, что полицейский нас арестует, и тогда я получу хоть немного тишины и спокойствия.

— Мне нужно в туалет, — жалобно промолвил Фейсал.

— Возьмите банку, — предложил Биляль.

— Нет, банка тут не поможет.

— Тогда держитесь. Только этого нам еще и не хватало — обдристать всю машину, чтобы этот большой американский герой унюхал дерьмо.

Биляль постарался собраться. «Рюгер» 38-го калибра на липучке, приклеенной к затвору, держался на месте с помощью ответной липучки, привязанной к запястью. Биляль мог выхватить пистолет и выстрелить меньше чем за одну секунду. Однако что это даст? Средь бела дня, на оживленном шоссе посреди Америки, максимальная скорость шестьдесят две мили в час… Определенно, они не смогут добраться туда, куда нужно, и даже просто смыться отсюда. Точка.

Наконец, предположительно проверив аризонские номера по базе данных, полицейский неуклюже выбрался из машины, остановился, чтобы подтянуть ремень, и не спеша приблизился к окну микроавтобуса. Наблюдая за его приближением, Биляль положил бумажник на пустое сиденье рядом с собой, чтобы полицейский увидел, как он будет его брать, после чего положил руки на рулевое колесо, на десять и на два часа, и сосредоточился на том, чтобы сидеть неподвижно.

— Добрый день, сэр, могу я взглянуть на ваше водительское удостоверение, будьте добры?

— Да, пожалуйста.

Биляль наклонился и взял бумажник, сознательно держа его так, чтобы полицейский мог видеть обе его руки — этому он научился еще в детстве, когда израильские силы безопасности в большом количестве задерживали палестинских мальчишек, — и вытащил права, очень хорошую подделку, завязанную на настоящего автомобилиста из Темпе, штат Аризона.

Полицейский взял права, заглянул в микроавтобус, задержавшись на двух стариках, и сказал:

— Я сейчас вернусь, сэр.

Он направился к своей машине — теперь чтобы прогнать права по спискам подозреваемых, числящихся в розыске и прочих правонарушителей.

— Я обосрался, — печально произнес Фейсал.

— Хвала Аллаху! — воскликнул Халид. — Когда в нем нужда, он приходит на помощь!

— Неверный! Отступник! Изверг! Демон!

— Прекратите, оба! Я найду место, где вы сможете умыться, если нам удастся отсюда выпутаться.

— Я просто стараюсь быть рациональным.

— В священном тексте есть все «рациональное», что только может понадобиться…

— Пожалуйста, я больше не выдержу! — взмолился Биляль. — Тишина. Коп возвращается.

Полицейский снова подошел к окну микроавтобуса.

— Все в порядке, мистер Мухаммед, — сказал он, протягивая права. — Почему я вас остановил — мне показалось, у вас болтается правое заднее колесо. Наверное, вам нужно будет свернуть на ближайшую стоянку и попросить механика взглянуть на него. Может быть, просто разболтались гайки, а может быть, проблема более серьезная, и ею надо будет заняться. И также вы поможете привести себя в порядок тому из пожилых джентльменов, с которым случилось несчастье. Извините за то, что задержал вас и создал неприятности, однако в первую очередь нас беспокоит ваша безопасность.

— Благодарю вас, — сказал Биляль. — Я обязательно разберусь с колесом.

— Удачи вам и счастливого пути!

— Благодарю вас, сэр.

Биляль снова завел двигатель, дождался просвета в потоке машин и тронулся.

— Так, давайте разложим все по полочкам, — сказал директор. — Ваша задача заключалась в том, чтобы задержать человека, который угрожал одному высокопоставленному зарубежному государственному деятелю, прибывшему с визитом в нашу страну. Вы этого не сделали. Он был гораздо ближе к тому, чтобы осуществить свою угрозу, чем вы, чтобы выполнить задачу. Но зато вы утверждаете, что вам удалось вскрыть секретную программу ЦРУ, которая, по крайней мере, один раз была нацелена на американских военнослужащих в Афганистане. Вы решили, что это гораздо важнее, чем задержание Рея Круса. И вот сейчас вы хотите еще большей свободы, чтобы расширить круг поисков, привлечь генеральную прокуратуру, вызывать на допрос высокопоставленных сотрудников Управления, которые работают в самых засекреченных и наиболее чувствительных областях национальной безопасности… Гм, мистер Свэггер, похоже, каждый раз, приглашая вас в качестве консультанта, мы оказываемся совсем в другом огороде, чем тот, в который мы рассчитывали попасть. Это справедливое утверждение?

— Да, сэр, — подтвердил Боб, — совершенно справедливое.

Они втроем сидели в кабинете директора, выходящего окнами на Пенсильвания-авеню с куполом Капитолия вдали. Директор, розовый и сияющий, в строгом темном костюме, как и большинство вашингтонских крупных шишек, закинул ноги на стол, всем своим видом показывая, что сейчас у него настроение «дружеской беседы», а не «ты облажался по полной». Ему нравился Ник, и он более или менее «поддержал» его во время запутанного расследования, которое несколько лет назад привело к осуждению Тома Констебла за четыре умышленных убийства, что до сих пор вызывало многочисленные споры. Однако при этом директор также давал понять, что, возможно, в этот раз Ник просил слишком много. Он потрясающе владел искусством делать замечания со многими уровнями подтекста.

— Господин директор, — заговорил Ник, — доказательства весьма серьезные. У нас есть бывший пилот зонда. Это женщина, и она готова дать показания, что ей приказали, в соответствии с секретным протоколом ЦРУ, уничтожить цель, которая, как оказалось, не имела никакого военного значения. Мы можем привязать это по времени к разрушению гостиницы в Калате, где, как доложил своему командованию снайпер морской пехоты США, он должен был находиться при выполнении задания. Совпадение с точностью до минуты. Нет, мы не знаем, как Управление проникло в сеть связи морской пехоты. Но мы это обязательно выясним. Пилот успела вывести «Потрошитель» в точку с координатами, указанными оперативным дежурным, обнаружить цель, пустить «Пейвуэй» и вывести бомбу на цель. Это зафиксировано в штабе 2-го батальона, в котором служил Крус, в то время находившегося в районе Калата. От фактов никуда не деться.

— И ты полагаешь, что операция продолжается на территории Соединенных Штатов?

— У меня есть данные о прибытии в страну трех чрезвычайно опытных контрактников, которых в последний раз видели в Майами, штат Флорида. После того как они исчезли, все и началось: в Даниэльстауне, штат Южная Каролина, был расстрелян дом, при этом погиб один человек. Мистер Свэггер лишь по счастливой случайности остался в живых, однако у него на лице до сих пор виден шрам, полученный тогда. Далее, четыре дня назад девять филиппинцев, приехавших в Соединенные Штаты на заработки, были расстреляны в Балтиморе группой убийц, которые действовали очень профессионально и использовали оружие с глушителем. Мы считаем, что убийцы проследили до места за мной и Свэггером и решили расправиться с обитателями дома, в надежде застать среди них Круса. Они по-прежнему на свободе, они по-прежнему пытаются убить Рея Круса, и они не оставят свидетелей. Поскольку мы считаем, что вся эта слежка возможна только с помощью спутника, у нас есть все основания предполагать, что убийцы работают на кого-то в Управлении.

Директор кивнул. Но затем сказал:

— И то обстоятельство, что Рей Крус по-прежнему где-то скрывается, что он пытался убить Зарси в Балтиморе, то обстоятельство, что его так и не удалось задержать, похоже, не имеет для тебя никакого значения.

Боб почувствовал, что сейчас как раз самое время раскрыть, что Рей связывался с ним и согласился залечь на время, чтобы дать возможность разобраться в этом скандале, и что в прошлое воскресенье он не предпринял никаких действий против предполагаемой цели. Но, понимая, что это единственный козырь, который оставался у него на руках, Свэггер решил его придержать. Вместо этого он робко заметил:

— В прошлое воскресенье Крус не пытался совершить покушение. Быть может, он решил выждать. Быть может, он дает нам возможность покопаться в этом «Пентаметре», и именно в этом цель его игры, а Зарси тут ни при чем. Ведь в Балтиморе Крус так и не нажал на спусковой крючок. Но нет никаких сомнений, что его «попытка покушения» на Зарси вывела нас на «Пентаметр». Может быть, на это все и рассчитано?

— Возможно. Или мы слишком хорошо о нем думаем. А может, он вам слишком нравится.

— Трудно не согласиться, — признался Свэггер. — Надеюсь, это не так, но подсознательно я не могу от этого избавиться.

Директор вздохнул.

— Я доложу о ваших находках генеральному прокурору, и мы посмотрим, что есть в Министерстве юстиции, чтобы продолжить и расширить расследование. Подозреваю, почти ничего, и я предупреждаю вас об этом. Если у этого Рея Круса есть какие-либо доказательства, ему лучше объявиться самому. Это значительно упростит работу всем.

— Да, сэр. Мне хотелось бы подчеркнуть, что времени…

— Да, времени в обрез. На меня уже давят из администрации. Поймите, это дело политическое. А политика значит больше, чем истина и правосудие. И вы должны понять — особенно вы, Свэггер, — что на этот раз нельзя допустить никакой хренотени в духе маршала Диллона, иначе всех нас раздавит очень тяжелая кувалда.

— Никакого маршала Диллона от меня больше не ждите, сэр, — скромно заметил Боб. — Я слишком стар для этого.

— Ну, хорошо, мы посмотрим, что у нас получается, — сказал Ник, пока они ждали лифт. — Я тебе говорил, что сделаю все возможное, и директор тоже постарается. Ты просто должен быть готов к тому, что некоторые вещи не произойдут.

— Например?

— Никто не даст Рею Крусу «Серебряную звезду», не возьмет его обратно на службу и не сотрет те преступления, которые он совершил. Ему придется отсидеть срок, что бы ни случилось.

— По-моему, это неправильно, — сказал Боб.

— Нельзя так, чтобы был один закон для героев — и другой для нас, обыкновенных людей. Хотя, увы, есть один закон для председателей правлений корпораций, выборных должностных лиц, конгрессменов, лоббистов и банкиров с Уолл-стрит — и другой для всех остальных. Я очень сожалею, что именно так обстоит дело, и если мне удастся добиться какого-то положения в этом городе, я постараюсь это изменить. Но от реальности никуда не деться: Рей получит срок, и его карьера в морской пехоте кончена. Если только, конечно, он не убьет Зарси.

— Не убьет.

— И я не думаю, что нам удастся раскрутить это дело. На мой взгляд, нам придется довольствоваться лишь тем, что Управление вынуждено будет оправдываться, и, может быть, полетят с плеч многие головы, а Сьюзен Окада круто пойдет в гору, и если это произойдет, возможно, она скажет, что с нее хватит, сбежит в Айдахо и будет до конца жизни гладить тебе брюки.

— Вряд ли, — проворчал Боб.

— Что ж, наверное, тут ты прав. Ладно, я дам ориентировку на этих типов — Боджера, Земке и Крейна — с указанием: «Задержать для допроса. Соблюдать осторожность». Если мы удалим их со сцены, возможно, Крус станет более сговорчивым.

— Не думаю, что эти ублюдки уйдут по доброй воле. Возможно, кому-то из полицейских это будет стоить жизни.

— Тогда я добавлю: «Осторожно, вооружены и очень опасны».

— Вот так лучше.

— И еще я хочу, чтобы ты сегодня отправился в Джорджтаун и оценил ситуацию на месте, как это было в прошлый раз. А дальше все то же самое: встречи с нашими добрыми друзьями из Секретной службы и местной полиции, и мы наметим планы на пятницу.

— В пятницу ничего не будет.

— Хотелось бы надеяться. А тем временем мы станем ждать, когда нас снова вызовет к себе директор.

— Конечно, — сказал Боб, — жду не дождусь.

— Старлинг говорит, ты поработал отлично.

— У нас с этой девчонкой-пилотом много общего. И я не хочу, чтобы у нее возникли неприятности.

— Не вижу, что ей может грозить. Официального дела никто возбуждать не будет, ты должен быть к этому готов. Нынешняя администрация влюблена в беспилотные зонды и ни за что не станет ставить программу под угрозу срыва. Понятно? Comprende?

— Да уж понятно.

— А теперь занимайся своим делом. Или чьим-то чужим делом, все равно чьим.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Боб, размышляя о том, что первым делом ему нужно помыть свою машину.

— Вы такая красивая, — сказал Зарси. — Ваши глаза подобны черным бриллиантам. Ваша кожа гладкая, словно атлас. Ваши руки нежные и изящные, будто стихи. Ваша шея подобна золотой вазе, полной тончайших нюансов. И все же самой примечательной чертой является ваш ум, опережающий красоту. Он видит, он проникает, он выделяет все существенное, он понимает игру истории и традиции. Это самое необычайное из ваших многих-многих дарований.

Он положил руку ей на плечо.

— Прошу прощения, сэр, — сказала Сьюзен Окада, — но, чисто из любопытства, скажите: а все эти уловки когда-нибудь дают результаты?

— Вы будете удивлены, — продолжал Зарси. — Я мог бы сделать вас царицей.

— Царицей Афганистана! — презрительно фыркнула Сьюзен. — Нет уж, увольте. Вы что, пытаетесь меня рассмешить?

— Я сделаю вас царицей Вашингтона. Я сделаю вас царицей «Блуминдейла».

— Гм. А как насчет «Сакса»?

— Ну, я…

— Нет, даже ради «Сакса». К тому же вы все равно лжете, причем очень искренне. Ложь вам к лицу. Однако мы оба понимаем, что вы не сделаете меня никакой царицей. И мы оба понимаем, что я не хочу ею быть. Я и так уже принцесса, так зачем же мне бремя ответственности?

— Какой блестящий ум! Но вы думаете, что слишком хороши для меня?

— Ничего подобного я не думаю, сэр. Тут думать не нужно. Я знаю, что слишком хороша для вас. Это простой факт.

Вокруг на заводных устройствах качались циферблаты часов. Не являлось ли это частью техники соблазна? Быть может, на безмозглых тупиц это и действовало, однако Сьюзен лишь ощущала легкую тошноту. Она шла сюда, зная наперед, что ублюдок будет к ней приставать. Это у него в натуре. Фу, он красивый и обаятельный, но при том чрезвычайно неинтересный. Да, все технические аспекты на месте, однако ему недоставало единого центра, чтобы связать все вместе.

— Итак, полагаю, мы закончили с отступлением в духе Кэри Гранта и Дорис Дей. А теперь можно мне продолжить?

— Разумеется.

— Итак, в тот день около пяти часов вечера взорвалась гостиница, расположенная прямо напротив вашего особняка.

— Самым ужаснейшим образом.

— Управление поручило мне разобраться с этим взрывом. Нас беспокоит, что это было покушение на вашу жизнь, устроенное талибами или даже «Аль-Каидой».

— Нет, нет, — с жаром возразил Зарси. — Братство не промахнулось бы. Если оно решит, что я должен умереть, то я умру. С радостью принесу в жертву свою жизнь ради благополучия моей родины. Я жажду мученической смерти — не для того, чтобы попасть в рай, но чтобы своим примером воодушевить нашу молодежь не склонять голову перед силами зла, ополчившимися против нас. Зачем мне мечтать попасть в рай? Я и так уже в раю.

— Ну, если ваше представление о рае заключается в том, чтобы быть окруженным часами…

— И плотью красавиц. Вы отвергли меня, это право западной женщины, но я должен сказать, немногие поступают так. У меня есть… как это называется?.. ах да, согласно иллюстрированному приложению к «Нью-Йорк таймс», те самые «вибрации в духе Омара Шарифа в роли доктора Живаго». И, похоже, несколько дней назад в меня влюбился один молодой журналист из этой славной газеты. Такой очаровательный щеночек. Представьте себе, он даже упал в обморок. Пришлось вызывать врача.

— Ох уж эти журналисты, — пробормотала Сьюзен. — Потаскушки, жадные до внимания, все до одного.

— Знаете, милая дама, возвращаясь к теме взрыва: в тех местах процветает торговля наркотиками. Уверен, этот взрыв был как-то связан с наркоторговлей. Деньги, которые вращаются в этом бизнесе, способны совратить самого святого из имамов.

Разумеется, Сьюзен знала, что Зарси положил в швейцарский банк около девяноста миллионов долларов, полученных от контроля за обширными плантациями опийного мака в провинции Забуль, но она не стала заострять на этом внимание и попробовала зайти с другой стороны.

— Говорили, что этот взрыв сыграл ключевую роль в вашем решении связать будущее своей родины с Америкой — «судьбы наших стран тесно переплетены, и впереди нас ждет светлое будущее».

— Да, кажется, я действительно это сказал. Конечно, еще одна ложь. Ничего не могу с собой поделать, Запад так ждет еще тысячу сказок Шехерезады. И, как вы сами сказали, ложь мне к лицу. Видите, вот еще одно ваше примечательное качество — проницательность. Такая точная, такая глубокая.

— Быть может, нам не следует отвлекаться на этические, психологические и политические аспекты, а просто сосредоточиться на практической стороне дела? Что вы можете сказать про взрыв?

— Взрыв как взрыв. Бабах — вот и все. Пожалуй, довольно мощный. Ко мне во двор еще несколько дней сыпались части тел и всякий мусор. А на следующий день, во вторник, свалилась голова. Очень любопытно.

— Падающие с неба головы доставляют удовольствие только тогда, когда принадлежат кому-то другому.

— Моя голова останется там, где она есть, до тех пор, пока ее не призовет к себе Аллах, чтобы взять в правую руку, — чересчур весело произнес Зарси.

— Если бы я решила, что вы действительно в это верите, то пришла бы в ужас.

— Да, действительно, я порой преувеличиваю. Тут уж ничего не поделаешь. Меня не покидает ощущение, что ваши ноги — наверное, самое поразительное во всем вашем теле. Для азиатской женщины они кажутся слишком длинными. Однако вы прячете их в брюки. Вам следовало бы наслаждаться западной свободой и носить короткие обтягивающие юбки и черные лакированные туфли на очень высоком каблуке. Насчет чулок я никак не могу определиться: разумеется, черные, но все-таки тонкие, или оставить ноги голыми, чтобы наслаждаться блеском кожи…

И так продолжалось все дальше и дальше. В конце концов Сьюзен вынуждена была признать, что Ибрагим Зарси абсолютно невосприимчив к лести, напору, стыду, угрозе и давлению. Он представлял собой самозапечатанную систему, полностью непроницаемую для Запада, надежно скрываясь в доспехах высокомерия, созданных по клише второсортных фильмов тридцатых годов. Закончив разговор, женщина вытерпела долгое теплое рукопожатие — чуть ли не половой акт, — после чего собрала вещи и удалилась как можно более изящно, туманно пообещав Зарси как-нибудь выпить с ним и понимая, что произойдет дальше. Именно ради этого она и затеяла игру. Оглянувшись по сторонам, Сьюзен увидела только сотрудников афганского отделения и нескольких полицейских и уже начала было думать: «О черт», но тут в дверь ворвалось явление, слегка растрепанное, слегка запыхавшееся — не кто иной, как Джаред Диксон, заместитель главы афганского отделения. Впервые в жизни Сьюзен была рада его видеть.

— Привет, привет, привет, — выпалил тот.

— Пока, пока, пока, — ответила она.

— Сьюзен, пожалуйста, нас свела вместе судьба.

— Вот как? Готова поспорить: узнав, что я здесь, ты пулей выскочил из Лэнгли и добрался сюда за двадцать минут.

— Сьюзен, ты переоцениваешь мои чувства к тебе. Мне пришлось мучиться целых тридцать две минуты, и я только шесть раз проскочил на красный свет. Послушай, здесь больше ничего не произойдет. Зарси будет сидеть в окружении часов и размышлять, какую бы ложь еще придумать и каким журналистам ее сказать. В конце концов, это его работа, и он чертовски хорошо с ней справляется. Давай лучше пообедаем вместе. Я хочу услышать последние новости об охоте на людей, и у меня есть очень забавные истории о той настоящей войне, которую ведет Джек Коллинз, но не с мировым терроризмом, а с международным джаред-диксонизмом.

— Только чтобы никакой чуши насчет того, чтобы завязать отношения. На этом фронте сегодня и всегда ответом будет решительное «нет». У меня нет желания снова проходить через все это.

— Понял. Я докажу тебе, что могу играть по твоим мелкобуржуазным правилам.

— И также никаких мартини. Два коктейля — и ты уже начнешь лезть языком ко мне в ухо. Это не очень привлекательно.

— Ну конечно, мы просто спустимся вниз, поговорим о деле, выпьем минеральной водички и съедим те маленькие штучки с креветками, очень вкусные.

— Если ты только тронешь меня за руку, я проткну тебе ладонь вилкой.

— Ты так классно строишь недотрогу!

Мимо проносился зеленый пейзаж. Свэггер проехал через городок под названием Лорел, где кто-то однажды пытался убить кандидата в президенты. Расстояние до Балтимора сокращалось. В кармане у Боба лежал конверт. Его доставили в гостиничный номер, который в то утро служил ему жилищем. Вскрыв конверт, Свэггер не нашел внутри ничего, кроме вырезанного из газеты рекламного объявления: «Лучшая автомойка в Балтиморе — без щеток, профессиональная полировка. На пересечении Говард-стрит и 25-й улицы. Моем бесплатно на следующий день, если выдалась плохая погода».

Зазвонил лежащий на соседнем сиденье сотовый телефон. Кому известен этот номер?

— Алло…

— Свэггер?

Это Окада. Боб почувствовал, как в груди шевельнулось что-то. Не большое, но и не маленькое: что-то.

— Привет, — сказал он. — Что стряслось?

— Послушай, я сейчас в женском туалете в «Четырех временах года». По твоей просьбе я только что провела кучу времени в обществе одного полного козла по фамилии Диксон, который занимает высокую должность в афганском отделении, но хочет залезть еще выше.

— Бедная ты, несчастная.

— Мне и вправду пришлось нелегко. И я еще не закончила. Но хочу передать следующее. Кажется, по обрывкам фраз этого Диксона я догадалась, что означает «Пентаметр».

— Я посмотрел в словаре. Это какой-то стихотворный размер, ведь так?

— Да, Шекспир писал пятистопным ямбом, или пентаметром, и это связано с числом «пять», количеством ударных слогов в строфе. Их пять. То есть вот что на самом деле означает пентаметр: пять.

— Как число сторон у Пентагона?

— В самую точку. Или, в нашем случае, пять старших должностных лиц в разведке, облеченных правом назначать выстрел по программе «Пентаметр». Один из них отдал приказ нанести удар по той гостинице. Тот, кто хотел, чтобы Рей Крус превратился в пыль в огромной воронке.

— Ты узнала, кто это?

— Как это ни удивительно, сам директор Управления в их число не входит. Это политическая фигура, и он поступил благоразумно, отказавшись от предложения, потому что не хотел принимать срочное решение, не обладая необходимой информацией. Итак: трое в Управлении — это первый заместитель директора, начальник оперативного отдела и глава афганского отделения. За стенами Управления это директор Национальной разведки и сам президент, хотя, как говорит Диксон, на самом деле президент не хочет со всем этим связываться.

— Отлично. Итак, четверо. Замечательно.

— Я собираюсь предпринять кое-какие шаги, чтобы выкурить одного из этой четверки.

— Ладно, посмотрим, разрешат ли нам продолжать расследование. Мы ходили к шефу ФБР, и тот сказал, что должен будет поставить в известность Министерство юстиции, а там, скорее всего, нас прикроют.

— Может быть, нам по крайней мере удастся вытащить из огня Рея Круса, — сказала Сьюзен.

— Да, хорошо бы, — согласился Боб. — В любом случае спасибо.

— Что-нибудь еще?

— Окада-сан, как всегда, ты бесподобна. Извини, что вел себя как кретин. Почему-то в этом деле я на грани, готов в любой момент сорваться. Но тут уж ничего не поделаешь: какой есть, такой и есть. Это не имеет никакого значения.

— Есть те, кто родился кретином, — заметила она, — другие натыкаются на кретинизм, а третьи матереют, становясь богатыми и энергичными кретинами. Ты относишься ко всем трем категориям.

Свэггер поехал дальше, и когда он добрался до Кольцевой, впереди показались силуэты города, чем-то напоминающего Омаху, но только без ее очарования.

Он даже не подозревал, что в миле позади за ним следует «Форд Эксплорер» с тремя людьми и обилием оружия, — подобно беспилотному «Потрошителю», бесшумный, всевидящий, смертельно опасный.

Свэггер сидел на солнышке под трепещущими полотнищами, висящими на натянутых крест-накрест тросах, что создавало атмосферу средневековой ярмарки, а тем временем его взятый напрокат красный «Торес» скользил по длинному тоннелю, где его мыли, терли, обливали струями воды и сушили паром. Скоро он снова выкатится на свет божий, и орава выходцев из стран третьего мира — мексиканцев, сальвадорцев, негров и азиатов — яростно набросится на него со щетками, словно намереваясь отодрать краску, и теоретически через несколько минут машина будет сверкать как новенькая и благоухать ароматом того мешочка, который повесят на зеркало заднего вида; одному богу известно, чем именно — шоколадом, мятой, лимоном или фруктовым пуншем?

Боб рассудил, среди рабочих должен быть Рей, однако здесь все так запутано… Всевозможные машины — «бимеры», «мерсы», кроссоверы, пикапы, такси — непрерывно въезжали и выезжали, владельцы машин толпились во дворе, наблюдая за происходящим. Какой-то белый распорядитель выполнял роль руководителя полетами на палубе авианосца, пытаясь поддержать в этом хаосе хоть какой-то порядок и не дать чересчур рьяным рабочим в спешке устроить столкновение.

Свэггер увидел, как его мокрая машина выползла из мойки. Один рабочий отогнал ее на свободное место, а остальные набросились на нее, словно стая воронья. Подобно всем владельцам «Мерседесов» и «БМВ» — ни один водитель такси не потрудился сделать и шагу, — он отправился наблюдать за процессом и указал на одно особенно отвратительное пятно усердному парню в старой бейсболке, мешковатых джинсах и толстовке с эмблемой Гарвардского университета. И тот сказал:

— Так что же происходит, ганни?

— Я тебя не узнал, — сказал Боб. — Но, полагаю, на то все и рассчитано.

— Я просто похож на всех остальных маленьких коричневых человечков, работающих здесь. Выкладывай, что у тебя?

— Хорошо, — сказал Боб и вкратце подвел итоги последних нескольких дней.

— Мне бы хотелось, чтобы ты бросил это высокооплачиваемое престижное занятие, сел бы ко мне в машину, и мы прямо сейчас отправились бы в Вашингтон, — заключил он. — Это избавило бы тебя от массы неприятностей.

— Я здесь не для того, чтобы спасаться от неприятностей. А чтобы воздать по справедливости за Билли Скелтона и всех тех остальных маленьких человечков, которых растоптали эти ублюдки. Ты должен все понимать, так что даже не проси.

— Какой же ты упрямый! Ну ладно, говори. Что дальше? Пожалуйста, пожалуйста, ничего не делай в Джорджтауне. Если там что-нибудь случится, вряд ли я смогу тебе помочь. Крус, мы уже почти докопались до истины. Не сомневаюсь, срок ты получишь пустяковый, потом сможешь вернуться к жизни…

— Сержант, надо мною по-прежнему висит смертный приговор. Я не удивлюсь, если эти мерзавцы прямо сейчас сбросят на меня «Пейвуэй». Они без колебаний убьют всех, кого ты сейчас видишь, лишь бы покончить со мной. Побочные жертвы для них ничего не значат. Ценю все то, что ты сделал, но мы с тобой никуда не уйдем до тех пор, пока у меня не будет твердых гарантий, что я больше не на мушке, что отбывать срок отправился тот, кто все это заварил, и что с контрактниками, заполнявшими мешки для перевозки трупов, разобрались. Где они будут — за решеткой или в земле, что предпочтительнее, — на самом деле мне все равно. Для меня дело не в том, чтобы вернуться в жизни, а в том, чтобы расплатиться по долгам.

— Господи, какой же ты упертый!

— Вот, — сказал Рей, протягивая сотовый телефон. — Нажмешь единичку и позвонишь мне. Держи меня в курсе. Я знаю, что ты не будешь пытаться выследить меня с помощью телефона. А теперь мне пора идти. Из мойки как раз выползает «мерин». А их хозяева обычно щедры на чаевые.

И с этими словами он отправился начищать колесные диски следующей машины.

Убрав сотовый в карман, Боб сел в машину, пробрался через запруженный двор и, выехав на Говард-стрит, направился назад в Вашингтон. Чертовски неблизкий путь до мойки.

Никаких торжеств. Они хладнокровные профессионалы. Просто пришло время приниматься за работу, а имея дело с этим надоедливым ублюдком, рисковать нельзя.

Место действия чересчур хаотическое для прицельного выстрела из снайперской винтовки. Слишком много тел, непредсказуемо движущихся туда и сюда. Обращаться с «барреттом» 50-го калибра ничуть не удобнее, чем с плугом, а «лапуа» калибра.338 не намного легче. К тому же внутренний двор отгорожен от улицы кирпичной стенкой, так что Крусу достаточно будет распластаться на земле, и он окажется под надежной защитой.

— Это будет классический набег, — объявил Боджер. — Ворваться, стреляя, подойти близко и разрядить в ублюдка весь долбаный магазин. После чего живо уносить ноги из города к ядрене фене.

— Кто-нибудь обязательно запомнит номер машины, — заметил Тони Зи.

— Вот почему когда оденемся, надо будет подъехать куда-нибудь поближе и стырить машину, на которой мы приедем на место. Я отправляю ее в мойку. Вы ждете на улице. Как только я нахожу Круса, подаю сигнал. Крекер на своих двоих заходит во двор. Я подаю другой сигнал, и все начинается. Я подойду к Крусу и разнесу из автомата его задницу на мельчайшие атомы. Тем временем Крекер палит из своей «жужжалки» по этой расчудесной балтиморской мойке…

— Клево! — обрадовался Клоун.

— …и все разбегаются в стороны, словно чумовые. Тони Зи подгоняет джип, мы перепрыгиваем через стенку…

— Мик, по-моему, стенка-то довольно высокая.

— Ты парашютист-десантник, можешь преодолеть любое препятствие.

— Я бывший парашютист-десантник. Все дело в моих коленях. Они уже не те, что прежде.

— Ну, тогда просто перекатишься через стенку, как старик, — сказал Тони. — Сам знаешь — запрыгнешь, потом перекинешь ноги. Тут не нужна ловкость гонконгского гангстера, твою мать.

— Да, да. Так должно получиться.

— Я могу продолжить? — язвительно поинтересовался Боджер. — Или вы желаете обсудить еще какую-нибудь занимательную тему?

— Извини, Мик, — сказал Крекер. — Я просто думал, какое именно дерьмо может нас подстерегать.

— Терпеть не могу, когда ты так делаешь. От этого все равно никакого толку.

— Но если я буду в нашем джипе, все равно кто-нибудь заметит наш номер.

— Ну, хорошо, хорошо. Значит… мы угоняем машину и снимаем с нее номера.

— На самом деле больше смысла будет украсть два комплекта номеров, — с жаром подхватил Крекер. — Мы снимем их с какой-нибудь машины и повесим на нашу «тачку». А свои номера оставляем… Подождите, нет; нам нужно снять номера с джипа, потому что они другие, чем у обычной легковушки. Мы вешаем их на нашу «телегу». А потом мы снова повесим наши номера.

— Болваны, у нас ведь на заднем сиденье лежит «барретт» 50-го калибра. Думаю, можно будет просто…

— Боже милосердный, девочки, с этой хренотенью пора завязывать. Мы снимаем номера с джипа и вешаем их на свою машину. Потом угоняем еще одну машину. Одна пара номеров джипа, одна машина. После чего делаем все так, как я изложил. Я загоняю машину в мойку, Крекер заходит во двор с улицы. Я делаю грязную работу, Крекер расходует пару магазинов, делая дыры, разбивая стекло и сшибая флажки — это будет его личный День независимости, — после чего мы смываемся на джипе. Думаю, номера никто не успеет запомнить, потому что это будет тридцать секунд Третьей мировой войны. И все же мы их все равно заменим, для полной уверенности. Ну а потом домой, в Майами-Бич. Каникулы на целый год, обилие девочек и наркоты, новые тату, жизнь О’Рейли.

— Просто Рейли. Не О’Рейли. Это тип с телевидения.

— Знаешь, по мне, О’Рейли тоже живет достаточно неплохо.

Бронежилеты. Полный набор оружия калибра 9 мм, включая «МП-5» и «ЗИГ-Зауэры». Боевые ножи «Рэндолл». Черные вязаные шапочки. Высокие ботинки на шнуровке «Даннер дезерт». Вылитый спецназ. Ребятам нравилось выглядеть классно.

Вызов поступил в пять вечера. Свэггер только что вернулся из чересчур поспешной поездки в Джорджтаун, где Зарси предстояло выступить в речью в университете. Он присоединился к Нику в приемной кабинета директора, и их тут же пригласили войти.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — сказал директор.

Они сели.

— Что-то вы, ребята, хмурые. С чего такие кислые лица?

— Приходится все делать слишком быстро, — сказал Ник. — Если хотите услышать приятные новости, у нас будет человек из Управления, двое-трое из Министерства юстиции и, возможно, наблюдатель от президентской администрации. Оптимизма у меня нет.

— Все не так плохо, как могло бы быть. Но вот ключевой момент — Крус должен явиться к нам, мы поместим его под нашу защиту, и он станет с нами сотрудничать. Все обвинения будут временно приостановлены. Ему предоставят административный отпуск на службе, а также временно пригласят на работу в ФБР. Он выложит все, что у него есть, под присягой, нам и Минюсту. После чего все игроки — то есть мы, Минюст, Управление и администрация — примут согласованное решение, продолжать ли расследование. Мне обещана возможность честно и справедливо изложить претензии, и Управление окажет содействие. Похоже, в самом ведомстве крепнет недовольство тем, что афганское отделение приобрело чрезмерные полномочия и превратилось в самостоятельную политическую силу, и это дело рассматривается как шанс немного осадить зарвавшихся ребят. Если хотите, можете включить в команду и Окада. Но Крус должен явиться к нам. С ним можно связаться? Я так понимаю, один из вас поддерживает с ним связь, потому что все это могло прийти только от него самого.

Молчание, затем Боб сказал:

— Возможно, я найду способ с ним связаться.

— Я так и думал. Свэггер, вы снова меня поражаете. Я без ума от того, как он прибирает к рукам наше расследование, меняет его суть и задачи и разворачивает совершенно в другом направлении — к счастью для нас, в правильном. Да, и когда все это завершится, вы должны будете вернуться к себе домой в Айдахо; вы приговариваетесь остаток своих дней провести в кресле-качалке. Ник, я добьюсь для тебя еще одного повышения по службе, если ты согласишься приковать Свэггера к нему наручниками.

Боб и Мемфис переглянулись.