Глава 45
СТАЛЬ ПРОТИВ СТАЛИ

Свэггер повернулся и, поднимая облака снежной пыли, направился к воротам с мечом работы Мурамасы за плечом. Выйдя в переулок, он повернул направо, прошел пятьдесят ярдов, затем свернул влево, входя через открытые ворота в парк Киёсуми, освещенный первыми лучами восходящего солнца.

Ему показалось, что он попал в сказочную страну. Свежевыпавший снег покрывал все вокруг; в воздухе царило полное спокойствие раннего утра. Прямо впереди Боб увидел пруд, плоскую зеркальную поверхность, которую время от времени разбивали волны, поднятые огромным карпом размером с форель, решившим показать свой золотистый бок. В одном углу мягко покачивался тростник, подчиняясь внутреннему ритму, а не возмущению воздуха; он был по-прежнему зеленый, потому что снег не мог удержаться на вертикальных стеблях. Вдалеке поднимался павильон: крытая черепицей крыша с загнутыми вверх концами, покрытая снегом, прочные опоры красного дерева и целое море окон в частых переплетах. Деревья тоже оделись в белое. Сосны безропотно держали на себе снег, ивы были не столь покладистыми и, подобно тростнику, оставались почти голыми. В воздухе кружили жирные утки, отъевшиеся в этом изобилии рыбы, хрустящий снег напоминал рассыпанный сахар, и весь пейзаж обладал совершенством гравюры древнего мастера. Картину не портило ни одно здание современной постройки. Это было настоящее хайку под названием «Парк, 5.32 утра, рассвет». Можно было еще добавить: «1702 год».

На островке слева Боб увидел человека, до которого оставалось еще около ста ярдов безмолвия. Боб направился по тропинке, прыгая по камням, огибающим небольшую бухточку, поднырнул под ветви ив, отыскал плавно изогнувшийся деревянный мостик и перешел по нему на остров.

Это был пятачок земли шагов тридцати в поперечнике, с берегом из старательно уложенных камней, покрытых искрящимся снегом. Здесь росли ивы, согнувшиеся под тяжестью снега, белого на зеленом, и все это было подкрашено пурпурными ленточками пробивающегося солнечного света, отраженного низкими плотными тучами. Время от времени на поверхности пруда расходились круги — это выныривал жирный карп, то ли в поисках чего-нибудь съестного, то ли просто чтобы икнуть.

Кондо Исами стоял, выставив ногу, любуясь собой. Как и Свэггер, он перекинул ножны с мечом за спину наподобие винтовки. На его широком красивом лице витала усмешка. Он был похож на джазового музыканта, готового начать импровизацию, или на футболиста, собирающегося пробить штрафной: накачанные мышцы под строгим черным кимоно, поза уверенного в себе воина, излучающая чуть ли не ощутимые тепловые волны.

— Ну, — спросил Кондо подошедшего Свэггера, — Мива умер достойно?

— Не совсем, — ответил тот. — Перед смертью он произнес совершенно бредовую речь.

— Увы, мне столько раз приходилось выслушивать все это. Но ты, Свэггер-сан, — я уверен, ты умрешь достойно.

— Сомневаюсь в этом, — возразил Свэггер. — Я собираюсь вопить как резаный. Но поскольку в ближайшие тридцать лет этого не произойдет, сейчас можно не беспокоиться.

Когда Кондо услышал это бахвальство, самодовольная усмешка на его на лице стала еще шире. Затем он кое-что заметил.

— О, вижу, мой отец дал тебе клинок работы Мурамасы. Он по-прежнему верит во всю эту чушь. Для меня будет большой радостью сегодня днем вернуть ему меч без каких-либо комментариев. Он сразу поймет, что это означает. Это станет моей местью ему. Какой трогательный семейный момент!

— На самом деле твой отец получит мешок, в котором будет лежать твоя голова.

— Раз папаша тебе помогает, это означает, что он отправлял тебя к Досю. Я тоже учился у Досю. Я тебе сочувствую. С Досю далеко не уйдешь. Твое воображение ограничено стариком. Если ты намереваешься продержаться против меня больше одной минуты, тебе следовало бы приготовить что-нибудь помимо восьми ударов. А когда я отрублю тебе голову, Досю тоже услышит об этом. Жаль, что я не смогу увидеть, как он отнесется к этому известию.

— А ты, похоже, нервничаешь. Слишком много говоришь. Я пришел сюда сражаться, а не болтать.

— Нет, я нисколько не нервничаю. Я сгораю от нетерпения. Сегодня у меня знаменательный день. Я не помог Миве одержать победу на выборах, и что с того? Подумаешь. Он занимался грязной порнографией. Зато мне сейчас предстоит сразиться с настоящим великим самураем и победить его, о чем я мечтал уже столько лет. Тем самым я одержу победу над своим отцом, а поскольку он является живой легендой самурайского духа, я тоже стану легендой.

— Ты говоришь так много, будто располагаешь всем временем на свете.

— И это действительно так. Позволь объяснить почему. Я гений, а гений всегда торжествует победу. Таков закон генетики. В моих жилах течет кровь сотен поколений фехтовальщиков. Далее, у меня есть опыт. Я тридцать два раза сражался в поединках на мечах — и во всех одержал победу. Я знаю, что это такое. У меня есть молодость, сила, энергия. И у меня есть над тобой еще одно преимущество: я знаю стиль Досю и те восемь ударов, которым он тебя обучил, и смогу без труда отразить любой из них одной рукой. Кроме того, мне известны особенности твоего стиля: все твои удары размытые, за исключением лучшего, миги кириаге, а движения ногами вообще никуда не годятся.

— Ты забыл одну мелочь: я жульничаю, — заметил Свэггер.

Мечи покинули ножны быстро, подобно мелькнувшим змеиным жалам, издав сдвоенный шелест полированной стали о дерево, прозвучавший особенно громко в тишине раннего утра. Кондо оказался гораздо расторопнее. Он настолько быстро обнажил свой меч, что Свэггер порадовался собственной предусмотрительности: он держался от противника на почтительном удалении. В противном случае Кондо смог бы рассечь его нукицуке, еще только выхватывая меч, и поединок закончился бы, не успев начаться.

Островок не оставлял пространства для маневра: Свэггер решил, что это ему только на руку: чем меньше он будет бегать, тем больше сил у него останется. Чем ближе он подойдет к противнику, тем выше будут его шансы. Если дело дойдет до беготни с размахиванием мечом, как это показывают в кино, он очень быстро выдохнется. Стоит ли тратиться на технические ухищрения, чтобы просто устать?

Решив положиться на агрессивность, свою давнюю подругу, Боб двинулся вперед, быстро рассекая островок пополам, опуская свое лезвие справа сверху на противника, который ждал его на упругих ногах, полностью сосредоточенный, выставив меч перед собой, словно готовый сделать выпад.

Забыв о скользящих перемещениях по дощатому полу спортивного зала, Боб шагнул вперед. Это был реальный мир: ему приходилось переступать через клочки травы, заметенной пушистым снегом, через камни. Он бросился вперед — «Кияй!» — со своим любимым кесагири справа, однако подвижный, словно ртуть, Кондо в последнее мгновение сместился в сторону, уходя с пути лезвия, развернулся и отплатил быстрым боковым ударом, очень сильным классическим йокогири. Свэггер каким-то образом с быстротой, о существовании которой даже не подозревал (и сразу понял, что надолго ее не хватит), выставил свой меч, отбивая удар. Сталь ударилась о сталь с музыкальным звоном — аккорд из оперы композитора, одержимого кровью и смертью, который очень обрадовался бы постановке финала под падающим снегом. Свэггер ощутил в ударе своего противника и силу его мышц, и точность. Мгновенно развернувшись, он отступил назад.

— Да, неплохо сойтись вплотную и быстро со всем покончить. Мы оба понимаем, что долго ты против меня не выдержишь. Каждая секунда является очком в мою пользу. Для того чтобы одержать над тобой победу, мне вовсе не обязательно торопиться, — с выводящей из себя усмешкой на лице сказал якудза. — Достаточно будет лишь дождаться, когда у тебя устанут руки.

Он сделал вид, будто расслабляется, но подсознание Боба, прочтя движения его тела, раскрыло обман. И действительно, уже в следующее мгновение Кондо из положения кажущейся мягкости мышц взрывом бросился вперед: выпад кобры, бросок волка, прыжок льва. Нет, его движение было настолько гладким, что в природе у него не было аналогов, оно было лишь тем, чем было, и никакое сравнение не могло передать его суть. Свэггер сам не смог бы сказать, как ему удалось остаться в живых, но в нем самом проснулось нечто по-кошачьи стремительное, и он, даже не пытаясь отразить меч, поспешно отступил назад, ответив одним неуклюжим ударом, который Кондо отбил без труда. Однако тот не стал развивать свое преимущество, а застыл на месте.

— Неплохо. Медленно, неловко, но ты все еще дышишь. Что ж, попробуем еще раз.

Цуки, прямой выпад, выброшенный резким выдохом воздуха из легких и сомкнутыми локтями, устремился Бобу в лицо, приближаясь с молниеносностью хищника, стараясь найти глаза, рот или горло, и на этот раз Свэггера спас только древний первобытный инстинкт, доставшийся ему чуть ли не от динозавров. Рывком отдернув верхнюю часть туловища перед сверкающим острием катаны, остановившимся в каком-то дюйме от его лица, он шагнул вправо, пытаясь нанести йокогири, удар сбоку, на этот раз только одной правой рукой, поскольку в процессе этого движения, казалось произошедшего несколько лет назад, левая разжалась, выпуская рукоять меча. Клинок Мурамасы рассек что-то — но это оказалась лишь ткань кимоно.

— О-о! — простонал Кондо, глубоко оскорбленный тем, что его гардероб испорчен лезвием.

Его ярость выплеснулась в удар наискось, коварный кесагири, который Боб не отбил, а лишь направил в другую сторону, мимо себя. И тут же послышался глухой стук и что-то вонзилось Бобу в лицо. Это была рукоять, поскольку противник, не имея свободного пространства, чтобы развернуть меч и снова задействовать лезвие, просто с силой ткнул ему в лицо рукоятью, выбивая из глаз искрящееся звездное небо и вспышки орудийных залпов.

Но Свэггер еще не был готов к смерти. Прыгнув вперед, он обхватил Кондо. Оба меча оказались выведенными из игры этим объятием, и Боб воспользовался случаем, чтобы отплатить любезностью за любезность. Его лоб обрушился на лицо Кондо. Менее крепкий противник упал бы на землю оглушенный, но Кондо, собрав силы, освободился из захвата и снова принял стойку.

Противники стояли друг против друга, жадно глотая воздух. Лица у обоих были окровавлены, глаза лихорадочно бегали, собирая информацию, взгляды были сосредоточены.

Кондо шумно выдохнул.

— Ты дерешься, как крестьянин, — сказал он.

— А я и есть крестьянин, — ответил Боб.

Настал его черед нанести цуки, быстрый выпад вперед, однако он целился ниже, намереваясь лишь пронзить грудь и сердце, чтобы противник умер от потери крови. Но выпад получился недостаточно быстрым. Казалось, удар растянулся на целый час, потому что мышцы Боба, в конце концов, прожили на этом свете уже почти шестьдесят лет, и хотя когда-то им не было равных в скорости, сейчас они потеряли несколько драгоценных миль в час.

Пронзив пустоту, Боб отступил назад и тотчас же сделал обманный выпад влево, понимая, что Кондо на это не купится и будет ждать удара справа. Поэтому он оказался готовым, когда через долю секунды блок, поставленный его противником, сам перешел в удар. Боб отразил этот удар и шагнул вперед, пытаясь обратить его в свою пользу. Но хотя меч Кондо прошел мимо, Боб на мгновение забыл, что у его противника две руки, и тот обхватил его второй рукой за шею. Свэггер отшатнулся назад, собираясь с силами, затем вдруг резко упал на одно колено и перебросил Кондо через плечо, опираясь на свой меч, чтобы удержать равновесие.

Равновесие-то ему удержать удалось, но это означало, что он никак не успеет вернуть лезвие в дело, и когда он наконец был готов нанести удар, его противник, ловко перекатившись по снегу, уже поднялся на ноги в облаке снежных искр и принял стойку. Волосы Кондо были растрепаны; он пожал плечами, давая себе небольшую передышку.

— Ты меня снова удивил. Схватка продолжается уже две минуты, тебе даже удалось пустить кровь, и ты до сих пор стоишь и огрызаешься.

У Боба не было слов, чтобы ответить своему противнику. Ему нестерпимо хотелось ощупать страшный синяк под глазом, который превращался в дополнительного врага — помимо возраста, отсутствия опыта и страха. Этот новый враг быстро разбухал, угрожая полностью закрыть левый глаз. А оставшись с одним глазом, он будет все равно что слепым.

Боб перевел дух, стараясь, чтобы это не бросалось в глаза, после чего перебрал имеющиеся у него возможности.

Луна отражается в холодном ручье, как в зеркале.

Нет. Не то.

Думать о сексе.

Плохая мысль.

Думать о косе, о гладких движениях лезвия, рассекающего прохладный воздух Айдахо.

Но в тот самый момент, когда Боб решил думать о косе, коса сама пришла к нему — в мощном кесагири. Какой это был восхитительный удар! Возможно, лучший из всех, что были нанесены до сих пор. Вся сила была сосредоточена в четырех дюймах летящего острия — немыслимое количество атмосфер; лезвие готово было разрезать все, что угодно, любое растение или животное, и если бы Бобу не повезло, оно рассекло бы его от ключицы до пупка, вывалив все его тайны, розовые и мокрые, на восхитительный белый снег.

Каким-то чудом увернувшись от меча, Боб снова попытался ткнуть противника головой в лицо, при этом стараясь включить в игру и свое лезвие; однако его удар пришелся вскользь, подобный скорее оплеухе, а когда его меч очутился там, где находился Кондо, Кондо там уже не было. Он успел отскочить на безопасное расстояние.

Боб жадно глотнул воздух.

Господи, каким же старым и уставшим чувствовал он себя!

— Тебе стало страшно? Я вижу это по твоим глазам. Ты признаёшь свое поражение. Замечательно. Я могу сделать все быстро. Ты ничего не почувствуешь. Все мои противники просто падали на землю, не сказав ни слова, не издав ни звука. Я ни разу не слышал крика. Восемь секунд кислорода в мозгу истекают очень быстро. Ты даже не успеешь почувствовать боль.

Ответом Боба стал йокогири слева направо, сопровождаемый надлежащим «кияй!», потому что выдох в нужный момент времени ускоряет движение лезвия. Он аккуратно рассек воздух надвое. Менее опытный противник упал бы на две стороны разом. Но Кондо просто отступил назад, сделал пируэт, принимая оборонительную стойку, высоко поднял меч и, шагнув вперед с криком «хай!», нанес стремительный удар наискось. К счастью, нервная система Свэггера все еще была взведена до предела, и он успел среагировать, быстро отскочив не назад, а вперед и тем самым избежав встречи с закаленной сталью. Однако Кондо опомнился так быстро, гироскопическая механика его локтей была такой совершенной, что ему моментально удалось нанести новый мощный удар, на этот раз свою версию йокогири слева направо, гораздо более безупречно исполненную, чем удар Боба, гораздо более изящную, достойную воплощения на экране. Боб уклонился от удара, лишь отбросив достоинство и в отчаянии отдавшись порыву. Зловещее острие вспороло рукав куртки и почти на дюйм погрузилось в плоть, однако удар был нанесен с таким хирургическим мастерством, что боль пришла только несколько секунд спустя.

Затем плечо обожгло, и Свэггер почувствовал запах своей собственной крови. На темной ткани куртки расплылось еще более темное пятно. Рана серьезная, глубокая, почти до самой кости. На нее нужно будет накладывать швы, иначе через час он умрет от потери крови. Однако внутренности, сердце и легкие не задеты, кости целы, поток нейронов от нервных окончаний к головному мозгу не нарушен. Просто чертовски больно.

Боб развернулся влево, наткнулся на что-то твердое и потерял какую-то долю секунды, обходя иву. В этот момент Кондо нанес еще один йокогири, настолько молниеносный, что глаз не успел за ним проследить. Боб лишь вздрогнул, не успевая поставить блок, слишком усталый, чтобы уворачиваться.

Однако вместо того, чтобы вскрыть ему горло, превратив его в лопнувшую сточную трубу, лезвие потеряло десятую часть своей скорости, налетев на толстую ветку ивы, скользнуло сквозь нее, не задерживаясь, и остановилось в нескольких дюймах от его лица.

— Здорово, правда? — сказал Кондо. — В кино ты такого не видел, да?

И правда не видел. Ибо весь мир, казалось, окутал снежный буран. Это был снег с листьев ивы, осыпавшийся вниз вместе с рассеченной веткой, образуя белую пелену, облака, туман, недостаточно плотный, чтобы полностью скрыть окружающее, но воскресивший в памяти миф о знаменитом поединке, пересказанный тысячу лет спустя знаменитым рассказчиком.

Свэггер нанес кириаге, восходящий удар слева направо, свой наилучший выбор, но выполнил его слишком медленно.

— Мне приходилось видеть и кое-что получше, — снисходительно заметил Кондо. — Право, думаю, за такой удар Досю следовало бы тебя хорошенько отчитать.

Боб уже не воспринимал издевки; он стоял, пытаясь отдышаться.

— Тебе нечего возразить? Ты выдохся. Это был твой последний удар. Ты истощен. У тебя больше не осталось наступательной энергии.

Не дав ему договорить, Свэггер сделал выпад вперед, прямой цуки, но в этом ударе не было силы, и он все равно встретил лишь пустоту, которую только что занимая Кондо.

Свэггер жадно глотнул кислород. Ему никак не удавалось отдышаться. Господи, ну где же второе дыхание? Кто дал ему сегодня выходной?

— Свэггер, позволь мне закончить. Ну зачем тебе распоротый живот, вывалившиеся внутренности, крики, боль? Я могу положить быстрый конец твоим страданиям.

Свэггер ответил ударом наискось сверху вниз, таким неуклюжим и плохо скоординированным, что Кондо воспринял его чуть ли не как оскорбление. Лезвие прошло от него не меньше чем в семи дюймах. Боб понял, что у него в запасе почти ничего не осталось.

— Эй, старый лев, просто дай мне закончить все, быстро и чисто.

Боб благоразумно не послушался этого совета, откликнувшись на него синдзёкугири, вертикальным ударом вниз, но медлительным и абсолютно безобидным.

— Если тебе не удалось убить меня в самом начале, ты вообще не сможешь меня убить, — заметил Кондо. — Ну хорошо, я сделал предложение. Я отдаю тебе должное. Это было замечательно. Ты мужественно сражался. Но партия закончена. Еще пять ударов, из которых ты сможешь выдержать только четыре. Ты умрешь с честью, великий самурай.

— Да пошел ты! — только и смог предложить в ответ отчаявшийся мозг обессилевшего бойца.

— Хай! — воскликнул Кондо.

Удары последовали так быстро, что взгляд Свэггера не успевал за ними следить. Лишь первобытный умирающий воин у него глубоко внутри, взяв на себя его инстинкты, сумел довольно сносно отразить первый удар слева наискось, второй удар справа наискось, кое-как поставил меч горизонтально, отбивая третий удар снизу вверх, метнулся вправо, уворачиваясь от четвертого, снова справа наискось, но все-таки оказался беспомощным перед пятым, заключительным ударом, боковым йокогири.

Нет времени.

Нет сил.

Нет скорости.

Лезвие Боба не могло поспеть за мелькнувшей сталью, которая, казалось, еще больше ускорялась, приближаясь к его телу.

Это был безукоризненный йокогири, Кондо вложил в него все свои силы и мастерство. Как он и обещал, его клинок беспрепятственно преодолел вымотанную линию обороны Свэггера. С графической четкостью Кондо представил себе, что произойдет дальше.

Якиба — закаленное острие — проходит через бедро, рассекая его, направляется вверх, крушит головку бедра за счет неотвратимой физики собственной энергии удара, затем рассекает тазовую кость и перерубает бедренную артерию, выпуская на свободу поток крови. Разорванная артерия извергает свое содержимое в воздух бурлящим фонтаном, превращающим белый снег в пурпурную слякоть. А лезвие, еще не растерявшее свою энергию, движется дальше, разделяя мягкие ткани, и наконец выходит на свободу, завершив ампутацию. Боб падает, истекая кровью. Клиническая смерть, возможно, приходит и не мгновенно, но определенно в течение двух секунд.

Однако хотя мозг говорил Кондо, что все это неминуемо произойдет, случилось нечто иное. Вместо этого он ощутил неожиданную дрожь лезвия, успевшего лишь чуть-чуть погрузиться в бедро и тут же застывшего. Рукоять едва не вырвалась у него из рук, и он с трудом успел ее удержать, почему-то вспомнив одно древнее изречение. Кто это сказал? Где, когда? Почему оно так знакомо?

«Сталь режет плоть, сталь режет кость, сталь не режет сталь».

Опомнившись, Кондо попытался отступить назад. Но не успел.

Это был миги кириаге, удар слева направо вверх, подобный движению косы, лучший прием Свэггера, отточенный до совершенства на пустынных холмах Айдахо под немилосердным палящим солнцем. Со своей стороны, злобный старик Мурамаса также сделал все, что мог. Его лезвие жаждало крови, поднимаясь прямо от бедра, через крупные и мелкие сосуды, через влажные органы и ткани, открывая целый анатомический урок человеческих внутренностей, чтобы они смогли исторгнуть свое черное содержимое на снег. Это был далеко не лучший удар Свэггера, ибо ему не хватило силы и лезвие остановилось на полпути, не дойдя до позвоночника и уж тем более не поднявшись до легких, чтобы лишить тело кислорода и нарушить биомеханику внутреннего строения тела. Однако даже Досю признал бы его достаточным.

Боб выдернул меч и, увидев далекое так, словно оно было вблизи, а близкое так, словно оно было вдалеке, довольно изящно перешел в следующую наиболее подходящую стойку, касуми («туман»): меч горизонтально над плечами, удерживаемый вывернутыми запястьями.

— Похоже, тебе все-таки стало страшно? — спросил Боб.

Ему показалось, он увидел мелькнувший страх на искаженном лице Кондо: «Я смертный, сейчас я умру, мое время истекло, почему, почему, почему?»

Касуми Боба словно по волшебству сама собой выплеснулась в цуки, не слишком прицельный, но все же достаточно хороший: острие вонзилось Кондо в горло, рассекло гортань и шейную артерию, наполовину перерубило позвоночник и на долю секунды удержало его от падения.

Боб освободил меч, и Кондо повалился на землю, извергая из страшных ран огненно-красную жидкость. Его лицо стало отрешенным, взгляд устремился в пустоту, рот обмяк. Упав, он поднял облачко розоватого снега.

Отступив от поверженного противника, Свэггер пощупал свое бедро, где сталь, вставленная в человеческую плоть тридцать лет назад благодаря русскому снайперу во Вьетнаме, остановила блестящий удар Кондо. Это был единственный козырь Свэггера, и он поступил мудро, разыграв его в последнюю очередь. Разрез был аккуратный, но неглубокий; из него, пульсируя, вытекала черная жидкость, однако бурного гейзера не было, из чего следовало, что ни одна крупная артерия не задета и ему не грозит смерть от потери крови. Боб быстро приложил к ране тампон, закрывая ее тканью, пропитанной составом, способствующим свертыванию крови. Он понимал, что без швов все равно не обойтись и их надо наложить в течение часа, если у него до тех пор хватит сил. Достав второй тампон, Боб прижал его к кровоточащей резаной ране на левом плече.

Господи, как же больно!

Отойдя назад, он отыскал ножны и застыл на мгновение.

«Сделай все, как полагается, — подумал он, — Поблагодари этот долбаный меч».

Чувствуя себя довольно глупо, Боб взял меч горизонтально перед собой, поклонился, благодаря маленького японского божка, заключенного в стали, и как можно старательнее произнес: «Домо аригато». Затем, поскольку на полированном лезвии темнело пятно, он резко дернул им вправо, оставляя на снегу узор красных брызг, — цибури, профессиональное движение, запечатленное во всех фильмах.

А теперь ното — завершение: Боб убрал меч в ножны, как того требовали правила, отводя тусклую поверхность лезвия через направляющие пальцы левой руки, одновременно сжимая сайя до тех пор, пока не дошел до самого кончика, после чего аккуратно вставил кончик в отверстие ножен и натянул на лезвие деревянную оболочку, скрывающую и оберегающую его. И все это движение завершилось мягким стуком эфеса, наткнувшегося на дерево.

Его часы показывали 5.39 по токийскому времени. Развернувшись, Боб посмотрел на труп человека, которого только что убил. Кондо лежал в розовом шербете крови, смешанной со снегом. Кровь больше не хлестала, а струилась. Поднявшееся солнце пробивало напалмовыми лентами низкие тучи. Откуда-то налетел ветер и принес облако снега, закружившегося белым вихрем над островком. Из глубины пруда к поверхности поднялся жирный золотой карп и, икнув, оставил после себя расходящиеся круги.

Свэггер снова посмотрел на труп. Конечно, можно было бы отрубить голову, как он и обещал. Однако если честно… какой в этом смысл?