Глава 56

Крестьянин и Учитель спешно продвигались по тропе, идущей вдоль дальней стороны хребта. Они ещё и мили не отошли от каньона, как позади них раздался шум русской атаки — резкая, громкая перестрелка изо всевозможного автоматического орудия и взрывы. Они остановились, слушая, как позади них сражаются и умирают люди. Им показалось, что они стояли целую вечность, хотя на самом деле прошло всего лишь несколько секунд.

— Кто победил? — спросил Крестьянин.

— Не знаю. Если выживших немцев хватило, чтобы взорвать проход, то полагаю, что битву за Наташино Нутро выиграли они. Если русские убили всех немцев и Нутро осталось открытым, то это очередная славная победа Сталина.

— Будет интересно, если они сумеют взорвать ущелье.

— Ну, если тебе нравится смотреть на взрывы — то да, интересно. Давай, пошли. Полагаю, мы уже в безопасности. Но всё равно надо уйти как можно дальше.

Они снова тронулись в путь, следуя тропой, ведущей сквозь лесную чащу. Справа от них склон вздымался так, что делался практически неприступным. Поднявшись чуть выше, в прогале деревьев они увидели более далёкие от них горы — целое горное море, уходящее в бесконечность.

Докатившийся до них взрыв был более чем громким — хоть они и были более чем в двух километрах от него. Оба обернулись и поискали место, с которого открывался обзор получше. Гриб горячего, пыльного газа поднимался вверх, тут же разносимый ветром.

— Немцы отлично взрывают всякое, — сказал Учитель.

Когда дым рассеялся, в просвете деревьев они разглядели три небольших машины, идущих по дороге на Ужгород. Вскоре маленькую колонну заслонили заросли.

— Эсэсовские свиньи, — снова нарушил молчание Учитель. — Почему Господь столь благоволит подобным мерзавцам?

Они прошли ещё несколько километров до наступления темноты.

— Полагаю, достаточно. Тут мы в безопасности.

Сойдя с тропы, они ещё полкилометра прошли лесом, где и нашли убежище между двумя огромными валунами. Тут им пригодились припасённые хлеб и морковь, а также немецкие сигареты, которыми их снабдили десантники. Потом оба провалились в сон. Если кого-то из них и посетил кошмар — наутро они ничего не рассказали друг другу.

— Давай вернёмся к перевалу и посмотрим, как там наша армия, — предложил Учитель. — Или, может, после взрыва им нечего там было делать, и они ушли обратно к Яремче? Тогда нам тоже нужно пойти туда и найти кого-нибудь, кому можно доложиться.

— Да, точно, — согласился Крестьянин, вставая.

— Погоди. Мне нужно поговорить с тобой перед тем, как тронемся.

Крестьянин покорно сел.

— Возможно, нас разлучат, когда мы будем рассказывать. По разным причинам. Я дам тебе совет, который тебе поможет.

— Давай.

— Ты любишь её, и я тоже люблю её. Она — настоящий герой и заслуживает вечной памяти. Но ни при каких обстоятельствах мы не должны говорить о том, что виделись с Милли Петровой.

— Что? Почему..

— Тут политика. Тебе не понять. Если я буду тебе объяснять — это займёт время до конца войны. При определённых обстоятельствах может случиться так, что её сочтут предательницей. Поверь мне. Я понимаю, что это неправильно, но сейчас мы ничего не можем поделать. Так что вместо похвалы за то, что мы помогли Белой Ведьме, мы можем получить допрос и расправу. Понял?

— Она убила это чудовище… Грёдля. Она…

— Это ничего не значит. Значение имеет лишь один вопрос: кто всё организовал? И, кем бы он ни был, он будет искать и стремиться уничтожить любого, кто был рядом с Милли. Так и будет. Более того, не упоминай о том, что ты был в армии Бака. Советы могут счесть его украинским националистом, а тебя — преступником лишь потому, что ты был рядом с ним. Кто знает — может быть, они сами его и убили? Я предупреждаю тебя потому, что знаю, как они работают. Ты понял?

Было очевидно, что Крестьянин не понял.

— Поверь, мой друг. Я желаю тебе добра. Твоя история должна быть такова: немцы угнали тебя на принудительные работы, и вот ты оказался здесь. Когда началось наступление — ты убежал. Несколько дней прятался в лесу, а теперь вернулся. Только и всего — и ни о Милли, ни о Баке ты не знаешь. Стой на этом. Понял?

— Вроде бы, — ответил Крестьянин, хоть это и не было правдой.

Среди строений — а вернее, их дымящихся развалин — Яремче советская армия устроила фильтрационный пункт, в который должны были доложиться все обездоленные или неместные граждане, сорванные с привычных им мест жестокостями войны. Здесь их разбирали по категориям и либо разрешали вернуться домой, либо — в худшем случае — определяли им неясную судьбу. В длинной очереди Крестьянин терпеливо ожидал своего череда, а Учитель стоял за ним.

Недалеко от них следователи Красной армии копались в сгоревших развалинах. Под обугленными обломками и пеплом сгоревшей церкви они раскопали сто тридцать пять трупов погибших. Здесь же стояла танковая рота, временно расположившаяся тут в качестве поддержки оперативников НКВД, заведовавших фильтрационным пунктом. Постепенно рос палаточный городок, в котором пропущенные НКВД люди набирались сил перед началом долгого пути домой. Советская империя снова брала контроль над территориями, бывшими в германской оккупации, проводя все бюрократические процедуры. Небольшой полевой госпиталь заботился о раненых, походная кухня готовила еду, несколько политруков наблюдали за процессом: в целом — ничего примечательного.

Наконец, Крестьянин добрался до молодого офицера, сидящего за столом. У того были очки в проволочной оправе, он был крайне утомлён и слегка пьян. Крестьянин нервничал: говорить с властями было для него испытанием, в котором он не имел никакой практики. То, что Учитель незадолго до очереди Крестьянина повторял ему быть спокойным и не нервничать, ещё раз повторив всю историю, не имело значения. Крестьянин назвал своё имя и протянул затасканный документ.

Молодой офицер даже не взглянул на него.

— Объясни, что ты делаешь здесь, — потребовал он, изучив документ — потёртую краснокожую обложку, скрывавшую удостоверение личности.

— Я был взят в плен германскими солдатами два года назад. Я работал всё это время — строил танковые дороги, прокладывал колючую проволоку, копал окопы. Когда началось наступление, мы попали под артобстрел. Началась суматоха. Я убежал в лес, где пробыл примерно неделю.

Офицер прервал сбивчивую речь Крестьянина.

— Стой, стой. Я спрашиваю, сэр, знакомы ли вы с партизанской группой Бака, действовавшей в этом районе?

— Я не знаю никакого Бака, сэр.

— И ты не воевал вместе с его партизанами в горах?

— Нет.

— Ладно, скажи-ка мне вот что. Слышал ли ты о женщине по имени Людмила Петрова? Её также зовут Белой Ведьмой. Она была в партизанской армии Бака.

— Я никогда не слышал о Милли Петровой, — ответил Крестьянин.

— Отлично, — сказал офицер. — Теперь покажи мне руки.

Крестьянин протянул руки.

— Нет, идиот, ладонями наружу!

Тот повернул ладони кверху.

— Объясни мне, каким образом после двух лет тяжёлого труда на немцев ты не натёр мозолей? Руки, хоть и грязные, вполне мягкие. К лопате или кирке ты не прикасался.

— Я… я ничего не слышал о Милли Петровой, — повторил Крестьянин.

Офицер кивнул двум солдатам, которые подошли и схватили Крестьянина. После этого один из них рывком разорвал его рубаху. Вся его грудь была покрыта татуировками. Солдат указал на одну из них — похожую на мандолину, окружённую развёрнутыми наружу буквами R, нарисованными единой линией.

— Это Трезубец, — сказал офицер. — Украинская национальная эмблема. А также эмблема Украинской национальной армии Бака. Ты лгал мне: ты был солдатом в армии Бака, а значит — предателем Советского Союза. Возможно, ты также помогал предательнице Людмиле Петровой, которой вынесен смертный приговор. Только тот, кто общался с ней, может знать, что её звали Милли, а не Люда — разве что ты не читал о ней в журналах несколько лет назад, но читать ты вряд ли умеешь.

— Сэр, — вклинился Учитель, — могу ли я сказать за него? Он неумело говорит.

— Ты кто такой? — перевёл офицер взгляд на Учителя.

Учитель шагнул ближе и достал свой документ. Офицер изучил его.

— Так значит, учитель.

— Сэр, этот человек…

— Здесь я задаю вопросы. Тебя тоже угнали? Ты был с ним?

— Эти крестьяне покрывают татуировками всё тело. Это их забавляет. Они не понимают, что означают татуировки. Я — местный учитель, я это знаю.

— Я спросил — ты был с ним? Тебя тоже угнали?

— Сэр, я только хотел бы прояснить…

Один из бойцов ударил его в живот прикладом винтовки.

— Учитель, глупец, тут я задаю вопросы. Не объясняй. Я тебе не ученик. Покажи руки.

Ударивший его солдат поволок его к столу и развернул одну ладонь, чтобы офицеру было видно.

— Так…ещё один трудяга с мягкими руками. Твои даже чистые. Не думаю, что у тебя есть наколки — ты считаешь себя чистым, но ты говорил за него, лгал ради него и пытался избежать советского правосудия. Уведите их обоих…

— Сэр, позвольте вам кое-что показать.

Тут ему как следует досталось по хребту, отчего он упал на колени. Крестьянин, пытавшийся было вступиться, также получил по голове и упал, обливаясь кровью из раны на голове.

— Уберите этих скотов, — скомандовал офицер. — Я закончил с этими преступниками.

— Сэр, я умоляю — позвольте показать документы! Вас они очень заинтересуют.

— У меня нет времени, — ответил офицер, державший документы Учителя.

Учитель, извернувшись, освободился, схватил документ и, перекрутив, оторвал заднюю обложку. Наружу выпала карточка, которую он и протянул молодому офицеру.

Тот, поглядев на карточку, побелел, челюсть его отвисла, он весь затрясся.

— Майор Спешнёв… я извиняюсь, сэр, я поспешил… я не имел понятия. Сэр, пожалуйста… я просто пытался…

Учитель остановил его кваканье поднятой рукой.

— Слушай, лейтенант, если не хочешь провести остаток жизни на строительстве дороги на Северный полюс — вдруг Вождь захочет туда поехать? Ты сделаешь именно так, как я скажу. И немедленно.

— Да, сэр, конечно. Я не представлял…

— Ты вынудил меня раскрыть важную операцию. Понятно, что пропавшего Бака ты никогда не найдёшь. Я уже сделал за тебя твою работу, и тут ты меня вскрыл. Ты хоть понимаешь, что я могу с тобой сделать?

— Да, сэр. Я не…

— Этот человек — мой телохранитель и оказал огромную услугу НКВД и безопасности Советского Союза.

— Да, майор Спешнёв… боже мой, все вас знают! Вы столько сделали для партизан в зонах оккупации, вы…

— Дай ему такое одобрение, чтобы он вернулся домой героем, каким он и является. Я же вскоре оформлю наградной лист, по которому он получит медали, которых он заслуживает.

— Да, сэр.

— Что же касается меня — мне нужен перелёт в Москву. Чем быстрее — тем лучше. Ты понял?

— Будет сделано.

Спешнёв подошёл к Крестьянину.

— Теперь с тобой будут хорошо обращаться. Возвращайся домой, мой друг. Живи счастливо, заведи детей.

— Сэр, вы расскажете о Милли? Пусть они увидят…

— Ещё не время. Политика, как я и сказал. Многое нужно скрыть. Но я попытаюсь. Месть — это несколько иная материя. Теперь иди отсюда. Возвращайся домой и заводи семью.

— Я назову их в честь тебя.

— Это неважно. Если у тебя будет дочь — назови её Милли. Вот это будет дело.