Глава 50
Яремче. Карпаты
Конец июля 1944 года
Инна лилляхи ва инна иляйхи раджиун.
Воистину, принадлежим мы Аллаху и к Нему возвращаемся.
Напрямую обратившись к Аллаху посредством дуа, как назывались таковые прямые воззвания, Салид вывел себя из религиозного транса. Всё вокруг осталось тем же — разве что прошло пять секунд.
Оберштурмбанфюрер СС всё так же лежал на узком мостике в огромной луже крови, пропитавшей его одежду и отблёскивающей в неярких лучах заслоняемого облаками солнца. Кровь просачивалась сквозь доски моста и капала вниз, в бурлящий поток. Крови было так много, что Салид чувствовал её запах. Глаза убитого были открыты, как и рот. Кровь текла из носа и затекала в открытый рот, но пока ещё не переполнила своего вместилища.
Откуда мог быть сделан выстрел?
Видимо, очень издалека. Настолько далеко, что его звук весьма ослабился — пока, наконец, не долетел до них столь трагическим образом.
Салид моргнул, надеясь, что наконец-то наступит озарение. Люди, скованные отупляющим ужасом, смотрели на него, ожидая приказаний. Он и сам хотел, чтобы рядом оказался кто-то, кто отдал бы чёткие, ясные и хорошо продуманные приказы. Однако, в отсутствие доктора Грёдля он был старшим офицером.
Думать он мог только о себе.
«Человек, которого я был призван защищать, мёртв — несмотря на все мои усилия. Я буду обвинён в этом. Кроме этого, я ещё и чужак — не принадлежу к остальным. Моим главным покровителем был доктор Грёдль — теперь он мёртв, а снайпер скрылся. Я посрамил своего отца и деда, своего двоюродного брата-муфтия, свою семью, свою веру и судьбу. Немцы расстреляют меня за абсолютную некомпетентность. Аллах, дай мне мудрости! Молю тебя, я сын твой — Салид, окружённый в момент наивысшего ужаса неверными, для которых я не более чем ещё один ниггер, наделённый обязанностями, но проваливший их исполнение.»
— Сэр, что…
Это был Аков. Салид попытался собраться с мыслями. Что? Что? Что?
Собаки.
— Собаки её найдут. Ничего не изменилось. Она там, наверху, где-то позади выжженной линии. Нет, нет… пуля ударила его спереди, так что выстрел пришёлся оттуда!
Он указал на склон дальней горы, до которого была добрая тысяча ярдов.
— Где полевой телефон?
Аков махнул бойцу, который поднёс коробку с полевым телефоном «модель 33», за которой тянулся длинный провод. Полевой телефон в жёстком бакелитовом корпусе был главным средством связи германских сухопутных сил, поскольку был куда как более надёжным, чем радио и меньше зависел от окружающих условий, а провод легко прокладывался даже на дальние расстояния, связывая удалённые части. Его батареи также были более надёжным, он был легче и в нём никогда не разбивались лампы.
Салид открыл футляр, достал телефон и покрутил рукоять, посылая вызов на другой конец.
— Грёфельд.
Грёфельд, шустрый капрал, был одним из немногих этнических немцев в карательном батальоне.
— Ты слышал выстрел?
— Да, сэр. Это не у нас.
— Собаки, Грёфельд.
— Сэр, я уже велел собачникам двигаться в направлении выстрела. Они возьмут любой след. Выстрел был не очень далеко, так что я велел бойцам бросить пистолеты-пулемёты и боекомплект и выдвигаться только с пистолетами. Так они будут двигаться быстрее, а выносливость тут очень важна.
— Да, да, хорошо. Сколько у вас провода?
— Две катушки. Ещё полкилометра. Мне за ними идти?
— Да, следуй за ними и будь максимально близко.
— Да, сэр.
— Держи меня в курсе. Скоро я перемещусь и и не смогу быть на связи по полевому телефону. Если поймаете её — выстрелите сигнальной ракетой, после чего следуйте к перевалу. Если нет — само ваше присутствие выгонит её на десантников.
— Да, сэр.
— Отлично, Грёфельд.
— Сэр, как…
— Я не знаю и это неважно. Важно лишь то, что мы должны задержать женщину.
— Да, сэр. Конец передачи. Я меняю позицию.
Теперь Салид мыслил куда яснее. Он вернул телефон на место.
— Сэр, следует ли нам собраться к походу к перевалу?
— Пока нет, Аков. Вели бойцам согнать всех жителей и запереть в церкви.
— Да, сэр.
— Затем пусть бойцы возьмут огнемёты и спалят все дома. Я хочу, чтобы это место исчезло. Не должно остаться никаких записей о месте, где был убит оберштурмбанфюрер Грёдль. Никаких памятников здесь не будет.
— Да, сэр. А церковь? Что с жителями?
— Сожги всё, Аков.
* * *
Милли не бросила винтовку, а закинула за плечо. Учитель со «Стэном» постоянно оглядывался, высматривая сербов, которые могли их преследовать.
— Смотри, — вдруг сказала она, указывая пальцем, — он поджёг деревню.
— Этого следовало ждать. Так устроен его разум. Что здесь, что в Лидице — партизаны ударят, а платят простые люди.
Сквозь деревья нельзя было разглядеть деталей. Видны были лишь столбы плотного дыма, поднимавшиеся над гребнем гор и затем сливавшиеся в единое облако, постепенно раздуваемое волей ветров. Вскоре донёсся и запах: смесь палёного дерева, вони от сгорающего мяса и характерные нотки Фламмойла-19, огнемётного топлива. Криков не было слышно — расстояние не позволяло.
— Дыма преизрядно, — сказал Учитель, хватая воздух — ему не хватало кислорода. — Он спалил всё полностью.
Тут до них донёсся собачий брёх. Звук рос и близился, а иной раз ловил случайный эффект эха. Было ясно, что собаки предчувствовали славную охоту.
Они двигались вдоль тропы, и какое-то время собаки, казалось, не приближались. Однажды им даже показалось, что погоня прекратилась. Однако, собакам и сопровождавшим их молодым бойцам хватало сил. Когда Милли снова заслышала брёх, он оказался гораздо ближе.
Затем ещё ближе.
— Нам не убежать, — сказала она. — Собак не обгонишь.
Прошло ещё несколько минут. Гавканье стало ещё громче. Их бег сбился на рысь, и тут Петрова упала, разбив колено.
— Ладно, — сказала она. — Дай мне «Стэн». Я останусь тут и убью их столько, сколько смогу. Последнюю пулю оставлю себе.
— Прости, но этого не случится. Я останусь тут. Я ненавижу собак, так что убью их побольше с превеликим удовольствием. А ты иди.
Тут они увидели преследователей Шесть мускулистых, здоровых зверей. Спущенные с поводков, они мчались, словно ракеты: сплошные мышцы и скорость, ворвавшиеся в поле зрения, в прыжках выпрямлявшиеся, словно разжатые пружины, мощными рывками. Они приближались.
Учитель рывком поднял её.
— Беги! Чёрт тебя дери, беги!!! — и обернулся со «Стэном» в руках к наступающей орде.
* * *
Дым горящей деревни закрывал видимость, так что Салид сменил позицию, уйдя на полмили вдоль дороги на Яремче. Отсюда он видел лишь стену дыма, поднимавшемуся столбами в небо и пламя, пожирающее строения. Для его людей также лучше было не слышать криков жителей деревни, запертых в горящей церкви и пожираемых пламенем, хотя сам Салид ничего не заметил бы.
— Есть что-то? — крикнул он по-сербски Акову.
— Ничего, — ответил сержант, стоящий на страже у полевого телефона.
Капитан поёжился. Он знал, что ему следовало поймать эту женщину. Она значила больше, чем что угодно иное. С ней он мог бы обернуть свою жизнь в триумф и вернуться к солнцу и пескам пустыни мифическим героем. Амбициям тут места не было.
Он старался ради Аллаха. В глубине души он верил в главенство Аллаха надо всеми нациями и людьми и в то, что не вверившиеся Аллаху есть неверные, недостойные жизни и обречённые в загробной жизни на адово пламя. Поскольку их ждёт вечное мучение, то есть ли разница, что постигнет их здесь и сейчас?
«О Аллах, — взмолился он, — я покорно взыскаю Тебя обратить взор на успех дела слуги Твоего, Юзефа Салида, ищущего лишь удовлетворения и исполнения надежды своей заслужить право попасть на небеса после смерти. Пожалуйста, одари меня милостью Твоей, это всё, чего прошу я…»
— Сэр, — обратился Аков, — это Грёфельд.
Салид взял трубку.
— Грёфельд на связи.
— Что случилось, боец?
— Полагаю, что они увидели беглецов. Собаки, сэр. Они лаяли и выли, пока были на цепи, недовольные привязями, но теперь их спустили — собаки гавкают во весь голос. А бойцы не отпустили бы их, не увидя целей. Собаки, сэр, бегут за ней.
* * *
Собаки всё ближе. Их белые клыки сверкали на солнце, словно парадные кинжалы СС, пена летела из открытых пастей клочьями, глотки дрожали, сотрясаемые рычанием, предварявшим грядущую расправу.
Учитель проверил свой ещё ни разу не стрелявший «Стэн», убедившись в том, что он взведён, затвор свободен и не заведён в паз предохранителя. Одной очередью он мог срезать несколько зверей — а может быть, и всех шестерых — до того, как они доберутся до него. Затем он возьмётся за 6,35-мм «Фроммер», до недавнего времени бывший его единственной защитой и убьёт либо ранит остальных. Однако, он также понимал, что его могут покусать или порвать в лоскуты, и не было никакой возможности…
Небо разорвал жуткий вой.
Словно хор банши или ещё каких загробных существ, явившихся в кошмаре: высокий, полный вибрации вопль, предвещающий смерть рёв, рушащий цивилизации, крик голодных гарпий, рвущих свою добычу. Высокие ноты постепенно пропадали, поскольку звук становился ниже, приобретая вместе с тем шипящие и свистящие тона, предвещающие погибель в пламени.
Учитель узнал этот звук. Его издавала батарея, запустившая семьдесят две ракеты «Катюша» с носителей, расположенных на грузовиках. Ракеты уничтожат всё, что будет находиться там, куда они попадут. Визг был настолько пронзителен, что разлетался на мили, предвещая наступление Красной Армии и служа сигналом к началу битвы для армии германской. Для собак с их обострённым слухом он был оглушающе громок.
Красное наступление началось.
Это было понятно Учителю, но не собакам. Для них звук означал приближение другого, мифического хищника — обещавшего сокрушить, разорвать и уничтожить их своими челюстями динозавра. Их мозги не могли противиться такому кошмару.
В тридцати метрах от Учителя они словно налетели на стеклянную стену — но на самом деле, их остановил ужас. С них разом слетела стать и сосредоточенность, они припали к земле, некоторые даже закувыркались, не сумев погасить скорость бега, сталкиваясь друг с другом, охваченные беспримесной животной паникой. Снова встав на ноги, они с той же скоростью, что и прежде, скрылись в окружавшем лесу, стремясь найти пути к выживанию.
Тем временем в ход пошла артиллерия. Как минимум тысяча стволов — а может, и две тысячи — грянули разом, и грохот выстрелов утонул в разрывах снарядов, свисте падающих снарядов, подчиняющихся законам гравитации и снижающихся по нисходящим дугам, чтобы испарить всё, что попадёт в зоны взрывов. От мощного звука с деревьев посыпалась пыль, земля затряслась, и казалось, что весь мир находится на тончайшей грани, за которой было полное разрушение.
Однако, Учитель понял, что всё происходившее было от них в нескольких милях к югу, никак не ближе, чем возле Косива — ближайшего русского укрепления, откуда было логично начать наступление. Звук всего лишь доказывал старую истину — разрушение всегда сопровождается шумом. Он повернулся, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь стену деревьев между ним и долиной в четырёх тысячах футов внизу, но так ничего и не смог увидеть.
Настало время проследовать дальше вверх, по тропе. Без собак немцы беспомощны. Он догонит женщину, и затем они вдвоём сойдут с тропы в заросли, где их будет не отследить. Может быть, немцы снова соберут собак, успокоят их и снова пустят по следу, но пока они опять возьмут след — пройдёт несколько часов.
Он срезал угол и увидел бегущую впереди снайпершу. Почувствовав его взгляд, она обернулась и махнула ему. Учитель поспешил к ней, хватая ртом воздух.
— Ты жив!
— Удача пройдохи. Рёв «Катюш» накошмарил собак.
— Он и меня до смерти напугал, — призналась Милли.
— Давай, это наш золотой шанс. Нужно уйти с тропы. Дальше пойдём лесом и зарослями. Чтобы найти наш след, потребуются часы.
— Верно.
— Но избавься от винтовки. Она нас замедляет.
— Нет, нет. Никогда не знаешь, для чего она понадобится. Пошли, не тратим времени.
Прошла ещё пара часов, но своих преследователей они так и не услышали. Путешествие быстро превратилось в пытку — им приходилось проламываться сквозь шипастые заросли, сухостой, сосновые иглы — весьма острые! — и всё это на восходящих склонах, преодолеваемых на одной лишь вере. Они обливались потом, затекавшим в глаза, ветви хлестали их по лицам, а корни путали ноги.
— Вроде бы дошли, — вдруг сказал Учитель. — Впереди.
Они достигли знакомого склона.
— Идём! — крикнул он, и вместе с Милли рванулся вперёд.
* * *
— Почему бы нам здесь не остаться? — спросил Крестьянин по-украински. — Скоро придёт наша армия, всего-то день или два. Мы можем просто подождать…
— Нет, — оборвал его Учитель на том же языке. — Немцы скоро соберут собак и снова пойдут искать нас. Они найдут след, который приведёт их к пещере. Нам следует быть подальше отсюда, когда они будут здесь.
Это было правдой. Но Учитель не сказал всего. Он не раскрыл того, что не собирался просто выйти к Красной Армии с поднятыми руками. Он не знал, что за войска пойдут первыми, и если они будут неграмотны (а таких было весьма много) — они будут стрелять во всё, что шевелится. Кроме того, за Людмилой Петровой могут охотиться её собственные люди. Этот вопрос следовало уладить.
— У нас впереди долгий путь — как минимум три мили до «Наташиного нутра». Это узкое место, которое держит нас в этом районе. Мы пройдём там и найдём пещеру или склон на другой стороне. Когда Красная армия вышибет немцев с этих гор, мы вернёмся на нашу сторону безопасным путём.
* * *
Путь от пещеры, где они прятались до осыпного склона, где был спрятан жестяной ящик, занял около двух часов. До Нутра отсюда было совсем близко.
— Отдохнём, — сказали Милли, — но недолго.
Она передала винтовку Учителю.
— Положи обратно в ящик. И своё оружие тоже. Я сниму камуфляж. Теперь мы — крестьяне, бегущие от сражения.
Учитель взял винтовку и нырнул в пещеру. Там он уложил винтовку и «Стэн» обратно в контейнер, который затем аккуратно и плотно закрыл.
Снова выбравшись наружу, он обнаружил Милли и Крестьянина в готовности продолжить путь. Оставалось недолго.
— Ещё немного, — сказала Милли. — Несколько миль. Дойдём до Нутра — и там заляжем. Я поползу вперёд и оценю обстановку.
— Людмила, это моя работа, — вмешался Учитель. — Кто знает, что там, впереди? Лучше я пойду. Ты уже свою задачу выполнила.
— Ты идиот.
— Определённо да, но всё же стоит предпринять некоторые меры предосторожности.
С обновлёнными отвагой и верой они тронулись ещё выше по тропе, которая вскоре обещала привести к спуску, ведущему круто вниз — к Нутру. Но пока что путь всё же шёл на подъём, и их ногам снова пришлось несладко в преодолении гравитации. Они шли в тишине, нарушаемой лишь их собственным тяжёлым дыханием, далёкими взрывами и жужжанием мошкары, привлекаемой запахом солёного пота, текущего по коже и пропитывавшего одежду.
Пока ещё невидимое, Наташино нутро было уже близко. Это было понятно из того, что окружавшие их горы делались всё выше. Потому-то маленький отряд и искал перевала — иные пути потребовали бы альпинистского преодоления.
Милли остановилась.
— Итак, — здесь вы заляжете. Я пойду вперёд и погляжу, всё ли там в порядке. Затем…
— Сержант, пожалуйста, — попросил Учитель. — Это мой долг, и я…
— Хальтен зи! — донёсся до них внезапный крик.
Двое солдат вышли из кустов в десяти ярдах от них, оба с оружием наперевес.