Книга: Честь снайпера
Назад: Глава 47
Дальше: Глава 49

Глава 48

Карпаты. Над Яремче
Июль 1944 года
Она тщательно обустроила свою позицию — всё ради неподвижности и устойчивости, так, чтобы в момент выстрела все кости имели поддержку, упираясь друг в друга, а сама она уверенно сидела на земле, нисколько не колеблясь от дыхания. Чтобы стрелять, как машина — вам следует стать машиной.
Милли решила стрелять сидя на небольшом уклоне, который позволял ей упереться телом в ствол дерева. Винтовка лежала перед ней, и её вес покоился не на руках Милли, а на достаточно толстой ветке. Если быть более точным, то винтовка лежала не на самой ветке, а на аккуратно сложенной перчатке, которая исключала возможность сдвигания винтовки во время выжима спуска. Поддержка щеки оказалась весьма кстати — она позволяла расположить лицо настолько чётко, что глаз оказывался строго в четырёх дюймах позади и ровно напротив того, что британцы называли «телескопическим прицельным устройством № 32». Заняв позицию, Милли выровняла дыхание, приведя его в естественную норму.
Позади неё сидел Учитель — наблюдатель без бинокля, бесполезный и нужный лишь для психологической поддержки.
— Я вижу их, — сказал он. — А ты?
Конечно, она тоже их видела. Роскошная оптика была куда как лучше, чем её собственный ПУ. Для неё, глядящей сквозь оптику, герр оберштурмбанфюрер Грёдль был в трёхстах тридцати трёх ярдах. Она видела одутловатого человека, на первый взгляд — из тех мягкотелых, которым никогда не светило унаследовать землю. Его комичность усугублялась особенностью движений, формальностью одежды и несуразностью походки — он смотрелся словно опереточный герой. Похоже было, что он о чём-то увлечённо беседует с другим чудовищем — Салидом во время движения в составе фаланги эсэсовцев вдоль центральной улицы Яремче. Салид указывал на интересные виды — как будто бы в этой задрипанной дыре, где никто и никогда не продвигался в желе покрытия крыш дальше соломы, могли быть какие бы то ни было интересные виды. И, хоть лицо Салида было весьма живым, его партнёр оставался безразличным и незаинтересованным.
«Если только у него не появилось интереса к русской средневековой агрономии — это всё липа. Они просто выманивают нас», — подумала Милли.
— Они думают, что они весьма умно поступают, — подтвердил её мысли Учитель.
Людмила оторвалась от прицела, поскольку не спешила поймать судорогу вследствие преждевременного напряжения при удержании винтовки и расслабила мускулы, поскольку занимать плотную позицию было ещё рано. Чем сильнее она устанет — тем больше будет вероятность, что дрожь или внезапный рывок в мышцах испортят выстрел.
Закрыв глаза, она пыталась набраться сил. Чуть раньше, в пещере она тысячу раз спустила курок вхолостую после пристрелки, чтобы изучить малейшие нюансы спуска. Спуск мог бы быть лучше, но с таким же успехом мог быть и хуже. Лёгкое усилие в самом начале движения, пара зацепок металла о металл в механизме, но затем, перед самым выстрелом спуск приходил в чёткую яму, в которой требовалось легчайшее усилие, почти волшебное в том отзыве, что оно производило — срывающее спуск с его упора и приводящее весь механизм в движение, совершаемое за микросекунду, в которую ударник летел вперёд, сообщая бойку энергию, необходимую для воспламенения капсюля, вызывающего…
Она знала, что происходит вслед за воспламенением капсюля.
Главную проблему составлял прицел. Хоть и ясный и светлый, он был достаточно грубым. Его настроек хватало для пристрелки на тысячу ярдов, хоть этого и было достаточно сложно достичь — Учителю пришлось помочь ей совершить механические манипуляции с его настройками. Но теперь он был пристрелян. Точка пристрелки находилась на вершине тупоконечного конуса, поднимающегося вверх от шести часов. На этом расстоянии вершина конуса закрывала слишком большое пространство, а вместе с ним и крошечную цель. Людмиле следовало навести вершину конуса на голову цели, а затем медленно выжать…
— Так, он остановился.
Она снова вернулась к прицелу. Вот он, увеличенный до расстояния в триста тридцать три ярда, стоящий на середине моста. Никого ближе трёх футов не было с обеих сторон. То же пустое лицо и невыразительная поза. Его спутники расступались в стороны, словно предоставляя для него пространство для созерцания в одиночестве — если оно ему было нужно: выглядел он таким же скучающим.
Она вдохнула и наполовину выдохнула, затем дождалась паузы между ударами сердца и выжала спуск до провала перед выстрелом, продумав вбитое до самых глубоких инстинктов и слоёв памяти наставление стрелка: «Выжимай с постоянным усилием. Не дёргай спуск и не ослабляй нажима. Контролируй винтовку. Будь сильной и уверенной. Смотри в прицел и выжимай спуск до срыва курка.»
Винтовка, покорная её невысказанным директивам, неожиданно для неё самой выстрелила.
* * *
Данные. Данные. Данные.
Остроносая пуля весом в сто семьдесят четыре грана, свинцовая, но при этом покрытая тонким слоем меди, покидает ствол со скоростью порядка двух тысяч четырёхсот футов в секунду. Её параболическая траектория теряет порядка ста двадцати дюймов по высоте на тысячу ярдов, а из этого следует, что целиться нужно, настроив прицел с превышением в сто двадцать дюймов над целью. На пятистах ярдах скорость падает до тысячи пятиста семидесяти восьми футов в секунду, а энергия — до девятисот шестидесяти двух футо-фунтов. Снижение в этой точке составляет тридцать один дюйм, определяемое как гравитацией, так и сопротивлением воздуха — строгими хозяевами, чьи указания не могут быть проигнорированы. Пуля продолжила чертить радугу в небе, не отклоняясь ни влево, ни вправо — поскольку этим ранним утром (9-22 советского фронтового времени) никакого ветра не было и ни дрожь, ни какие-либо ошибки не повлияли на обработку спуска, тем самым потревожив ствол винтовки. Если пуля и отклонилась от траектории вследствие особенностей своего дизайна, конструкции и гармонических колебаний ствола, определивших её траекторию, то снова вернулась на неё и продолжала свой снижающийся полёт, точно найдя цель. В момент попадания — проведя примерно две целых и две десятых секунды в полёте — скорость её упала до девятисот пятидесяти пяти футов в секунду, а энергия — до четырёхсот двенадцати футо-фунтов, траектория же снизилась на расчётные сто двадцать дюймов. Всё же ей хватало эффективности с избытком — а оберштурмбанфюрер Грёдль вдобавок повернул голову слегка направо, как если бы что-то привлекло его внимание. Видимо, это был взмах крыла ангела смерти.
Пуля ударила его под латеральным входящим углом примерно в шести дюймах ниже левого уха — слегка ниже места, где заканчивался торс и начиналась шея и немногим впереди от медиальной линии плеча, отчего раздался звук, напомнивший тем, кто находился рядом, удар кувалдой по куску говядины. Пуля вошла в тело под углом около восьмидесяти градусов, поскольку она снижалась, а не двигалась по прямой линии. Мощный удар вынудил его дёрнуться, а изысканный, но небрежно носимый костюм Грёдля заколыхался, потревоженный воздушной волной, созданной пулей, также породившей взрывчик распылённой крови, кожи и шерстяного волокна, распространившийся розовым туманом.
Проникая сквозь кожу и подкожные ткани, пуля снова замедлилась, но не радикально: пропахав желеобразные ткани гортани и глотки, она порвала голосовые связки, полностью уничтожила щитовидный и перстневидный хрящи, и слегка деформировалась, преодолевая сопротивление тканей, которое к тому же вынудило пулю изменить траекторию. Затем она вспорола вдоль подключичную и сонную артерии в том месте, где грудинно-ключичный сустав соединяется с глубинными мышцами шеи. Окончательно сбившись с курса, пуля беспорядочно понеслась по случайной траектории, на которой ей попались левое лёгкое, сердце, аорта, правое лёгкое, диафрагма, печень и кишечник, причиняя массивные раны. Наконец, она упокоилась — погнутая, потерявшая часть блестящей медной оболочки в своей одиссее внутри тела, засев в кишечнике и напоследок превратив печень в паштет. Раны в печень неизбежно смертельны, но к тому времени, как печень была разорвана, человек получил такое количество иных смертельных ранений, что печень уже не имела никакого значения.
Оберштурмбанфюрер не упал сразу же. По мере того, как гидростатическое давление в его теле снижалось сообразно полученным ранениям, он всё сильнее переносил вес на правую ногу. Какой-то внутренний гироскоп, ещё не понимавший, что тело уже мертво и уловивший судорогу, принял меры к сохранению равновесия, скомандовав другой ноге сделать шаг для обретения стабильности. Вследствие этого Грёдль ещё больше повернулся вбок — так, что полностью развернулся к Салиду перед тем, как окончательно рухнуть. Перила моста задержали его падение, и он сполз вниз по опоре конструкции, повисая на верёвочном ограждении.
Его тело было мертво, а вот мозг ещё жил. Во время падения его глаза выражали недоверие, разочарование и что-то вроде любопытства: как же ей всё-таки удалось выстрелить? Наконец, его силящиеся сфокусироваться глаза окончательно потеряли искру жизни и он грохнулся на перекладины моста. Никакое нервное электричество не внесло коррекции, чтобы предотвратить падение, и лишь посмертный рефлекс ещё раз пошевелил его согнувшиеся конечности.
Капитан Салид в ужасе понял, что атомизированная кровь, кожа и другие клеточные ткани забрызгали его одежду и лицо. Шокированный, он смотрел на лежащего перед ним мёртвого человека, как вдруг — наконец-то — до его ушей издалека донёсся звук винтовочного выстрела.
Назад: Глава 47
Дальше: Глава 49