Глава 44

— Весьма забавно! — заметил оберштурмбанфюрер Грёдль, сидевший поздним вечером в своём кабинете вместе с штурмбанфюрером Салидом. — Я уговариваю тебя, а ты меня отговариваешь! Разве не ясно, что должно было быть наоборот?

Но юмор был весьма теоретическим, и никто из беседовавших не улыбнулся.

Она оба сидели на кожаном диване в кабинете Грёдля. Перед ними стояла бутылка «Мютон Ротшильда» 1927 года, уже практически освоенная Грёдлем, а молодому штурмбанфюреру оставалось только принюхиваться. Это означало, что они оба были равно пьяны, и Грёдль даже ослабил галстук.

— Оберштурмбанфюрер столь вдохновляющ, — ответил Салид, — столь многих зажёг своей страстью и логикой, проникшей в души нескольких поколений, что меня откровенно ужасает сама мысль, что он будет рисковать собой таким образом.

— Война — это риск, Юзеф.

— Но есть риски, без которых воевать невозможно. К примеру, атаковать высоту или сбрасывать бомбы под зенитным огнём. Этот же риск вы берёте на себя добровольно. Война не имеет к нему отношения — вы просто подвергаете себя опасности, ничего не достигая.

— Ничего не достигая немедленно. Есть причины, которыми я не могу с тобой поделиться — но они делают Белую Ведьму невероятно важной. Она сама может не понимать своей важности — хотя, скорее всего, она всё же понимает. Не ведая того, она обладает возможностью раскрыть личность агента в ближнем круге Сталина. Ох, этого мне не стоило говорить… Жена обычно присматривает за мной, когда я пью, но ты пришёл с бутылкой, двумя бокалами… и голова моя совсем расшаталась. Юзеф, поклянись… Я скажу тебе больше, но только при одном условии: поклянись богами своей пустыни, что тебя не возьмут в плен живым. Этот секрет слишком дорог, чтобы тупо упустить его. Сбереги последний патрон в Люгере для себя, ты понял?

— Клянусь Аллахом, — ответил Юзеф.

— Теперь слушай и внемли. У меня долг перед этим человеком. Его сведения крайне ценны. Они не касаются вариантов перемещения бригад и расписания манёвров. Это всё обычно переоценивается. Нет, нет… он с нами в другой войне. В нашей войне… Юзеф, он работает не для военной разведки или высшего командования или чего-то похожего. Он работает исключительно для IV-B4, то есть РСХА. Это их агент. Его доклады идут напрямую Мюллеру и принимаются к исполнению Эйхманом. Он являет собой их частную разведывательную антиеврейскую сеть в Советском Союзе. Откуда, ты думаешь, мы узнаём о еврейских квартирах, входя в очередной советский город? Откуда мы узнаём о том, кто их лидеры, кто входит в интеллигенцию, а кто — торговец? Как у нас получается брать их всех за одну ночь и наблюдать за тем, как они получают заслуженное? Эти длинные списки с именами и адресами, Юзеф — именно по ним мы и работаем, и ты работал по ним, когда входил в Эйнзацгруппу Д несколько лет назад — как и другие Эйнзацгруппы — А, В и С. Именно так мы сложили в ямы и закопали тысячи из них. Не просто потому, что они были евреями, а потому, что они были лидерами. Мы должны снести голову еврейскому зверю, Юзеф — вот ради чего было всё затеяно! В этом заключается наследие, которое мы оставим миру — пусть он и относится к нам с неуважением, но переоценит его в грядущем.

— Всё это обеспечивалось тем человеком?

— Да, он-то и вёл эту войну, — усмехнулся Грёдль. — Не дело генералов и танков, а куда как более важное дело расовой чистоты, очищения человеческого рода от грязи и токсинов. Вглядываясь в Россию, мы мы оба видим грандиозный карнавал немецких смертей. Миллионы! Подумай о парнях из Гейдельберга и Гамбурга, Дрездена и Мюнхена и ещё всех маленьких фермерских городков, о которых ты даже и не слышал… они пришли в Россию и нашли здесь горькую кончину в снегах, камнях и пшеничных полях. Эти миллионы погибших немцев должны значить что-то, а иначе и сама жизнь не стоит того, чтобы жить, цепляясь за неё. Его работа делает все эти жертвы осмысленными и выстраивает наше наследие.

— Я понимаю… — ответил Салид, в очередной раз нюхая «Мютон Ротшильд», чьи испарения щекотали волосы в носу.

— Да, да… — продолжал Грёдль. — Он оказался способен предоставить IV-B4 бесценную информацию для наших оперативников. Возможно, что это была крупнейшая разведывательная операция в истории — поскольку этот человек понимал, что его обязательства перед его расой выше обязательств перед страной. По мере своего роста и возрастания во власти, обусловленного подарками от нашей разведки, он снабжал нас всё большим и большим. Под личиной «исследований» он выдавал нам тысячи имён. Целый советский департамент по факту работал на РСХА! Можешь себе представить? А когда он узнал, что эту женщину послали, чтобы убить меня по персональному приказу Иосифа Сталина, он предпринял попытку спасти мою жизнь — с огромным риском для своей собственной. Поэтому-то он должен быть защищён, а сведения о его истинной лояльности сохранены в тайне. Мы должны понять, подозревает ли эта женщина что-либо, осведомлена ли она о его личности и поделилась ли она своими соображениями с кем-нибудь ещё. Теперь ты понимаешь, почему я рискую своей жизнью? Не только для того, чтобы спасти героя, но и для того, чтобы защитить само наше дело!

Слегка захмелевший капитан СС кивнул.

— И ещё дело в том, что попасть в меня она всё равно не сможет.

— Не сможет?

— Не с советской винтовкой. А ничего другого она добыть не сможет. Здесь был мастер-снайпер Репп, подполковник Репп — герой Демьянска…

Салид был крайне впечатлён. Сам Репп! Тот самый Репп из дивизии СС «Мёртвая голова»! Он уничтожил несколько сотен русских за один день и теперь живёт, посмеиваясь над этим. Его даже на открытках печатали.

— Да, тот самый Репп. Он — мой друг. По моей просьбе он протестировал трофейную русскую винтовку и её прицел. Даже великий Репп не смог поразить из неё цель далее пятисот ярдов. Репп, величайший снайпер Рейха!

— Это отличная новость.

— Да, так что давай вернёмся к делу ещё раз.

— Да, сэр.

С этими словами Салид сделал очередной вдох винных паров. Гром и взрывы среди молний… Сумасшествие. Чистый покой, когда нос наконец-то освободился от удара аромата.

— Мы прибудем с военным конвоем в штабном «Хорхе» Двенадцатой танковой дивизии СС вместе с двумя панцервагенами. Для всех, кто бы ни наблюдал с гор, будет абсолютно очевидно, что приехал сам оберштурмбанфюрер. Несмотря на это, мы остановимся у вашей командной позиции на краю деревни примерно на час — чтобы у неё было время занять позицию. Ближе пятисот ярдов она подойти не сможет — радиус выжжен и патрулируется людьми карательного батальона. Ей придётся стрелять откуда-то из леса за пределами выжженной зоны. Мы уже отметили все точки на территории, находящейся в конусе, в котором возможно найти позицию для поражения вашей зоны активности. За каждой точкой мы установим наблюдение парой хорошо закамуфлированных бойцов. Когда и если она подойдёт, они позволят ей устроиться и сконцентрироваться на выстреле, а затем возьмут живой. Заслышав звуки выстрелов — если дело дойдёт до стрельбы — другие пары немедленно проследуют к месту стрельбы. На всякий случай мы имеем две команды с собаками за полмили от выжженной зоны. Если ей удастся скрыться, избежав захвата, через несколько минут собаки возьмут её след и догонят её. Они очень хороши. В самом плохом, наихудшем случае они загонят её в Наташино нутро, где её перехватят десантники боевой группы фон Дрелле.

— Слабое место плана — десантники, — ответил Салид. — Во время подготовки к казни фон Бинка мне пришлось поругаться с их оберфельдфебелем.

— Они выполнят свой долг, я не сомневаюсь. Мюнц свяжется с ними и всё тщательно им объяснит. Они либо будут послушны, либо будут мертвы. Это их единственный выбор. Если же они будут беспокоить тебя — то ни для Рейха, ни для меня ничего не будет значить их убийство. Я не приказываю тебе этого, но даю понять: такое решение, будь оно затребовано обстоятельствами, является твоей прерогативой. У тебя широкие полномочия.

— Да, сэр.

— Затем ты следуешь по дороге через Яремче и дальше в горы, к авиабазе в Ужгороде. Там вас ждёт Фокке-Вульф 200, на котором ты и Белая Ведьма улетите в Берлин.

— Сэр, я задержу самолёт до вашего прибытия, если красные начнут наступление.

— Нет, нет. Ты должен улететь с ней немедленно. Эта женщина — всё и лаже больше, чем всё.

Осталось сделать лишь одну вещь, и Грёдл сделал это на следующий день. Он связался с Мюнцем, бригаденфюрером Двенадцатой танковой дивизии СС и теперь, после смерти фон Бинка, также командиром Четырнадцатой танковой дивизии и всех подчинённых частей. Мюнц в тот же день добрался до своего узла связи, откуда его люди связались с «Оскаром» — такие позывные были у позиции зелёных чертей и приказали унтеру-связисту переключиться на другую, редко используемую частоту. Как только связь на новой частоте была налажена, Мюнц велел связисту «Оскара» вызвать командира «Оскара», самого фон Дрелле. На это ушло несколько минут, но наконец фон Дрелле взял микрофон.

Генерал пояснил, что он возлагает большие надежды на фон Дрелле, даже несмотря на то, что некоторые из его людей страдают недостатком субординации. Он также заметил, что под руководством фон Дрелле находится хамоватый унтер. Генерал сообщил, что ему было бы крайне неприятно учинять казнь и ещё меньше он намерен это делать в том случае, если фон Дрелле и его люди чётко исполнят свой долг в Наташином нутре — в особенности по отношению к женщине-снайперу Белой Ведьме.

Генерал продолжал:

— Если вы преуспеете в её поимке и передаче карателям, я забуду об оскорбительном поведении Бобера. Более того, я лично обращусь в генералитет с тем, чтобы всем вашим людям предоставили двухнедельный отпуск с последующим переводом на Западный фронт, где вы присоединитесь ко Второй десантной дивизии. Затем, фон Дрелле, вы найдёте какой-нибудь американский патруль, которому и сдадитесь, не забыв рассказать, как вы презираете СС и война для вас закончится. Понятно, майор?

— Да, сэр.

— Отлично. Нашли ли мы взаимопонимание? Вы поможете мне — я помогу вам. При этом мы оба поможем Рейху и всё обернётся к лучшему. Эту бандитку нужно взять живой.