5
– Куда? – наглаженный, свеженький, как с иголочки, поручик попытался заступить дорогу афганскому офицеру в грязной форме, простоволосому, с лицом, неразличимым под слоем пыли, но просто отлетел в сторону с его пути, а генеральская секретарша даже не пискнула, сжавшись за своим столом, как мышка. Да и как тут пискнешь, когда на поясе у пришельца расстегнутая кобура, из которой торчит рукоять пистолета, а руки и лицо перемазаны кровью – себе дороже.
– Кто вы… – поднял голову от бумаг Мещеряков, но тут же узнал в вошедшем Бежецкого. – Что это за маскарад, поручик? И почему вы в таком виде?
– Нет, это вы мне скажите. – Поручик подошел к столу и оперся на него, не обращая внимания, что пачкает бумаги. – Почему именно я был отправлен в этот «отвлекающий маневр»? Почему меня не поставили в известность?
– Прекратите истерику, поручик, – откинулся на спинку стула генерал. – Я… я не собираюсь перед вами отчитываться… И вообще! – повысил он голос. – Где субординация?
– Почему меня и моих солдат сделали приманкой? – не слушал его Бежецкий, действительно готовый «сорваться с нарезки».
– Прекратите на меня орать!
Дверь за спиной Александра скрипнула.
– Разрешите?
– А! Это вы, ротмистр! – обрадовался Мещеряков, опасливо косясь на пистолет в кобуре поручика. – Помогите мне объяснить поручику… Нет, лучше сами все объясняйте, – сделал он отстраняющий жест. – В конце концов, это ваша затея.
– Охотно. – Кавелин обошел стол и посмотрел на Александра, по-птичьи склонив набок голову. – Вы не оставите нас на пару минут одних, ваше превосходительство?
– Конечно. – Мещеряков грузно выбрался из-за стола. – Конечно… Чувствуйте себя как дома…
Он подошел к двери, остановился, хотел что-то сказать, но лишь пожал плечами, махнул рукой и вышел, громко хлопнув дверью. А жандарм по-хозяйски занял его место и кивнул на стул поручику:
– Присаживайтесь, Александр Павлович, в ногах правды нет. Да не смотрите вы на меня волком! Я готов ответить на все ваши вопросы.
Саша молчал. Вся ярость, которая копилась в дороге, как снежный ком, вдруг куда-то испарилась, оставив одну лишь бесконечную усталость. Не дождавшись вопросов, ротмистр хмыкнул:
– Молчите… Хорошо, я сам скажу. Понимаете, поручик… У нас некоторое время назад появились определенные подозрения в ваш адрес. Не хотите знать, какие?
– Я вас слушаю… – разлепил сухие губы Бежецкий.
– В том, что вы, дорогой мой, – жандарм сделал театральную паузу, – шпион.
Наверное, Кавелин ожидал возмущения, гневной отповеди, но молодому человеку сейчас было настолько все равно, что он выглядел разочарованным.
– Британский шпион, – добавил он, но снова не добился никакой реакции. – Вам это неинтересно?
– С чего вы это взяли? – Александр чувствовал, что если он сейчас закроет глаза, то свалится в сон. Или в обморок, что, при его состоянии, было одним и тем же.
– Хороший вопрос! – обрадовался Кавелин. – Во-первых, – принялся он загибать пальцы, – само ваше появление здесь. Согласитесь, что добровольно совать голову под пули желающих немного…
– Перед вами один из них, – криво улыбнулся поручик.
– Он еще смеется! Ладно. Во-вторых, вы тут же влипли в историю с самоубийством Кобылкина.
– Там вместе со мной было еще более полусотни человек.
– Может быть, может быть… А убийство Зацкера?
– Это же было самоубийство.
– Убийство, убийство… Убили, конечно, не вы – все тщательно проверено, но… Конечно, мы сделали все запросы по месту вашей бывшей службы, в училище и так далее… Но что прикажете делать? Резиденты такой мощной спецслужбы на редкость изворотливы. Добавьте сюда ваше экстравагантное прибытие в Кабул… Не возражайте, не возражайте! – замахал жандарм руками на не думающего даже возражать Бежецкого. – Весьма экстравагантное! А письма из дому, которые вы даже не собирались получать? Поверьте, подозрения были более чем мотивированны.
– И вы сочли их достаточными, чтобы отправить меня на верную смерть? Что бы она доказала?
– Но вы же живы? Зато авианалет доказал вашу полную невиновность, поскольку британцы ни в коем случае не стали бы подвергать опасности жизнь своего агента.
– А не будь его?
– Тогда мы с вами встретились бы в другом месте и беседовали по-другому. Дело в том, что налета просто не могло не быть – слишком лакомый кусочек для англичан наши тайные поставки в Афганистан. Они уже и раструбили на весь свет о нашем вероломстве. Хотите почитать?
Он вынул из кармана сложенную газету и помахал перед Сашиным носом. Тот успел лишь понять, что газета напечатана на английском языке.
– Наши дипломаты, конечно, разбили их сенсацию вдребезги, но… Это ваше алиби, Бежецкий.
– А четверо убитых и один раненый?
– Увы, это неизбежные потери, – пожал плечами Кавелин. – К тому же трое погибших – афганцы. Пусть они сами разбираются. А из наших пал лишь Насыров. Жаль, конечно, но… Он честно выполнил свой солдатский долг. Родственники получат компенсацию, а его прах будет с почестями доставлен на родину.
– В гробу с наркотиками?
– С какими наркотиками? – не понял жандарм. – Вы, наверное, устали, Бежецкий. Я распоряжусь, и вас доставят домой на моем автомобиле.
– Нет уж, – поднялся на ноги Саша. – Я как-нибудь сам. Своим ходом.
– Ну, как знаете.
– Вы что-то говорили про письма.
– Их привезут вам на квартиру. Извините, вскрытыми, конечно. Служба такая.
Александр повернулся и направился к двери, слыша вслед:
– Надеюсь, поручик, вы будете благоразумны и не станете трезвонить о нашем разговоре на каждом углу? В вашем «клубе» – особенно…
Саша постарался хлопнуть дверью особенно сильно.
* * *
«Какая же я свинья, право… Совсем забыл…»
Саша, плотно прикрыв окно и затеплив керосиновую лампу – с электричеством после взрыва на электростанции было совсем плохо, а восстановительные работы шли медленно, да и снайперы не дремали, – по третьему разу читал и перечитывал матушкины письма, проклиная себя за легкомыслие и забывчивость. Ему-то что – втянулся в военную жизнь, привык, а ей-то там каково?
«Милый мой сыночек, жду не дождусь от тебя весточки…»
«Сегодня же напишу, – дал зарок молодой человек. – Напишу и отправлю…»
Он со стыдом вспомнил, что даже не знает, как ему отправить письмо: обычной почтой или через посольство. Не хотелось, чтобы конверт вскрывали липкие жандармские пальцы, щедро вымарывали черным неподходящие, по мнению цензора, строки…
«Надо будет спросить Иннокентия Порфирьевича, – подумал он, но в памяти всплыло их натянутое расставание в госпитале, и в душе колыхнулось раскаяние. – И извиниться заодно».
Он сложил письма в пухлую стопку и подровнял. Надо было сложить куда-то, но куда? За долгие месяцы он толком так и не обзавелся обстановкой. Да и много ли вещей у строевого офицера? Одежда, полка с книгами, разные мелочи… Взгляд упал на купленный еще вместе с Еланцевым кальян. Или как его там… чилим. Так ни разу и не раскуренный, лишь покрывшийся пылью…
На столе оставалось еще одно письмо, тоже вскрытое бдительным цензором, как и остальные, но так и не развернутое адресатом. От одного взгляда на летящий почерк, которым конверт был подписан, у Саши сжималось сердце. Сколько раз он бережно вскрывал такие же конверты, вдыхал легкий аромат, хранимый бумагой…
Не удержавшись, он и сейчас поднес конверт к лицу. Показалось ему или нет, но тонкий, едва уловимый аромат знакомых духов сохранился и сейчас, волнуя, будоража кровь.
«Что я теряю? – подумал он. – Почему я боюсь развернуть листочек? Почему? А вот возьму и прочту!»
Но знал, что не развернет и не прочтет. К чему будить призраки прошлого?
Рука, поднесшая к лампе письмо, слегка дрожала, но не отдернулась даже тогда, когда соломенно-желтое пламя с голубой каймой коснулось пальцев. Боль была сладка, как щемящая сердце светлая грусть.
Так и не прочитанная весточка из прошлого рассыпалась невесомым пеплом, но даже после этого в комнате продолжал витать чуть заметный аромат духов.
Аромат умершей любви…
* * *
– Поручик, – прапорщик Деревянко был удивлен, если не сказать большего, – к вам гость.
– Зовите, – буркнул поручик, спуская босые ноги с кровати на пол: уснул он уже под утро, несмотря на усталость, и проспал, судя по часам, не сутки, как намеревался, а всего ничего. – Хотя постойте. Там, случайно, не дама? А то я, понимаете…
– Да нет, мужчина… – окинул критическим взглядом соседа с ног до головы Матвей Опанасович. – Но накинуть что-нибудь на ваше, хм-м… исподнее, Саша, рекомендую.
Когда минуту спустя в дверь требовательно постучали, молодой человек выглядел прилично. Даже очень. Хотя парадный мундир не надевался с Пасхи и был, мягко говоря, не готов к выходу.
«Да и черт с ним, – досадливо подумал Александр, безуспешно пытаясь разгладить ладонью упрямую складку. – Что там за гость такой, что я перед ним должен быть наглаженным и прилизанным? Обойдется…»
– Войдите!
– Добрый день, – приветствовал его вошедший: высокий худощавый офицер королевской гвардии – алый короткий мундир, обшитый галуном наподобие гусарского, белая меховая шапка с пышным султаном (в такую-то жару!), синие с золотом рейтузы, лаковые сапоги.
– День добрый… – ответил Саша настороженно, пытаясь понять, чем же ему знакомо лицо афганца.
– Не узнаете? – знакомо улыбнулся офицер, снимая свой головной убор и водружая его на тумбочку у входа. – Оно и понятно… Виделись-то мы всего несколько минут.
– Вы?..
– Ну да, это я. Поздравляю вас, поручик, выбраться живым из такой передряги…
– Так вы – не перс?
– Ну вы же не афганец, хотя и были облачены в капитанский мундир пехоты Его Величества. Кстати, разрешите представиться – Фархад Али Джафар, джегтурэн королевской гвардии, личный адъютант его королевского высочества принца Махмуд-Хана.
– Э-э-э…
– О! О вас, Александр Павлович, я знаю все, можете не представляться. «La noblesse oblige», как говорили древние. Можете, кстати, называть меня просто Федором Алексеевичем. Так меня звали друзья в Ташкентском пехотном Его Императорского Величества Алексея Второго училище. Которое я, как и вы Николаевское, закончил с отличием.
– Так почему же вы не в гвардии?
– Почему не в гвардии? Как раз в гвардии.
– Ну и чему же обязан?..
– Александр Павлович, – принял официальный вид гвардеец. – Я уполномочен пригласить вас во дворец Его Высочества.
– Зачем? – опешил поручик.
– Мой повелитель не любит пышных сборищ и кровавых забав, как его кузен, – склонил голову господин Джафар. – Но ценит храбрых людей. Я рассказал ему о вас, и он пожелал познакомиться поближе с человеком, оставившим почетную службу и отказавшимся от возможных благ в будущем ради помощи маленькой бедной стране, которой ему, возможно, предстоит править. Да продлит Аллах дни властелина нашего Ахмад-Шаха.
– Но я…
– Вижу, – критически окинул взглядом своего визави гвардеец. – Давайте поступим так: я вас оставлю в покое на часок, а… – он поглядел на свои щегольские наручные часы, – скажем, в тринадцать ноль-ноль буду ждать вас внизу. У меня авто – прокатимся с ветерком. Если вы не имеете других планов.
– Да вроде бы нет… – пожал плечами Бежецкий. – Я в отпуску еще несколько дней…
– Тогда договорились. – Офицер взял свою «папаху» под мышку и открыл дверь. – Не задерживайтесь, пожалуйста, высочайшая особа, как-никак…
* * *
– А почему не через главный вход?
Офицеры только что миновали какую-то сторожку, более подобающую фабрике или овощехранилищу, и шагали теперь по узкому проходу между кирпичными зданиями без окон, еще более придающими «тылам» дворца Махмуд-Хана сходство с чем-то производственным или торговым. Людей им навстречу попалось всего двое, да и охрана на входе оставляла желать лучшего – двое вооруженных лишь пистолетами в кобурах гвардейцев в камуфляжной форме российского образца (да и происхождения, вероятно, российского).
– Ну, мы же с вами не высокие персоны, – сверкнул из-под усов белоснежными зубами «Федор Алексеевич». – Таким, как мы, лучше быть незаметными. Вы ведь, в бытность свою в Санкт-Петербурге, не ломились в Зимний дворец с парадного подъезда?
– А где охрана?
– Зачем? – пожал плечами гвардеец. – Принца любят в народе… И к тому же один Аллах знает, кто из кузенов будет выбран королем своим преемником, когда настанет его час.
– Но Ибрагим…
– Ваш сиятельный друг, – снова улыбнулся Джафар, – уже сам провозгласил себя будущим королем и окружил сановниками. Вряд ли это нравится Его Величеству, но пока он не подает вида. Пока, – многозначительно добавил он. – Почему же мой повелитель должен следовать примеру кузена? Кстати, мы почти пришли.
«Производственный пейзаж» вокруг наконец сменился более присущими Востоку строениями. Провожатый провел Сашу по нескольким лестницам и коридорам, с каждым разом все богаче и изящнее украшенным, и наконец оба остановились перед высокой дверью из какого-то ценного дерева, покрытой затейливым орнаментом и украшенной серебряными инкрустациями.
– Прошу вас, поручик, – предупредил штабс-капитан, заметно волнуясь, – быть самим собой. Почтительность, но не более. Махмуд-Хан – человек европейского воспитания и не любит, когда перед ним лебезят. Также он очень проницателен и легко улавливает всякую фальшь.
– Как же мне быть? – смутился Александр. – Все-таки он принц крови, один из наследников престола…
– А вы ведите себя так, будто он не принц и не наследник, а просто человек, стоящий несколько выше вас по иерархии. Вы ведь, я знаю, легко и просто общаетесь со своими коллегами по службе. Теми, кто выше вас на ранг-другой… Даже с полковниками, – улыбнулся посланец принца.
– Вы и про полковника Седых знаете…
– Я обязан про все знать, – пожал плечами Джафар. – Служба такая. Но не смущайтесь – этот пример подходит, как никакой иной: общение без излишнего напряжения, но и без панибратства. То, что нужно.
– Не знаю, смогу ли я…
– Сможете. Надеюсь, что вы подружитесь с принцем.
Не оставляя Бежецкому времени на раздумье, гвардеец негромко постучал в дверь апартаментов принца пальцем, затянутым в белую лайку, и, уловив привычным ухом царедворца не слышное никому иному приглашение, бесшумно приоткрыл ее, вежливо пропуская вперед бледного от волнения молодого человека. И тот, помедлив, сделал шаг в полутьму покоев, наполненных незнакомыми ароматами…
* * *
– Я вряд ли бы смог поступить так, как вы…
Собеседники сидели друг против друга за столом, накрытым весьма скромно даже по европейским понятиям: две крошечные фарфоровые чашки, высокий серебряный кофейник, небольшое блюдо со сладостями… И никакого алкоголя – Аллах всеведущ.
Кроме мужчин, в большой, полутемной комнате не было никого, лишь за занавеской в дальнем углу, откуда доносилась тихая и приятная струнная музыка, угадывалось чье-то присутствие – слишком уж не похоже было, чтобы такая прихотливая мелодия издавалась каким-нибудь чудом техники вроде магнитофона. Хозяин, не обращая внимания на разницу в положении между ним и гостем, сам подливал ему и себе кофе, когда чашки пустели, и вообще – Александр очень скоро перестал чувствовать стеснение в общении со своим ровесником, возможно, лишь чуть-чуть старше его по возрасту.
Махмуд-Хан оказался удивительно похож на своего кузена – сыграло свою роль то, что их отцы были родными братьями, а матери – близкими родственницами, – то же тонкое, похожее на девичье лицо, чуть более полные, чем следовало бы по европейским стандартам мужской красоты, губы, большие карие глаза. Разве что у принца Махмуда они были печальны и кротки, и в них ни разу не вспыхнули те кровожадные искры, что приметил у Ибрагим-Хана Бежецкий.
Вообще, этот принц оказался превосходным собеседником, умеющим слушать, когда нужно, и вставлять реплики к месту. Привыкший к горячим спорам в «клубе», где зачастую каждый твердил свое, не слушая другого, а его, в свою очередь, перебивали другие, Саша поддался магии по-восточному неспешной беседы. А поддавшись, неожиданно для самого себя поведал этому виденному в первый, а может быть, и в последний раз в жизни человеку почти всю свою нехитрую историю. Не утаив почти ничего. Ну, разве что не зацикливаясь на тех моментах, которые человек чести предпочтет оставить неозвученными.
И теперь, когда исповедь его подошла к концу, сиятельный собеседник сделался еще более задумчивым, чем прежде. Какие мысли бродили в его голове под чем-то вроде тюрбана, полностью скрывающим волосы, было непонятно, но тень, время от времени пробегающая по его лицу, говорила о многом. Уж кто-кто, а этот царственный молодой человек не был равнодушен к истории поручика.
– Оно и понятно, – осторожно нарушил затянувшуюся паузу Александр. – Вы – наследник престола…
– Я не об этом, – сделал изящный жест рукой принц. – Наследник не наследник… Вы сильнее меня, Александр. У вас получилось изменить свою жизнь так, как вам захотелось, а я… Пленник в золотой клетке, – чуть скривил губы в горькой улыбке Махмуд-Хан. – Один из петухов, хозяин которых еще не решил – кому из них оттяпать голову и сунуть в суп, а кого отправить в курятник топтать кур.
Грубое, простонародное сравнение в устах этого утонченного человека не резало слух. Может быть, все дело во французском языке, на котором общались собеседники? Недаром же говорят, что язык Вольтера и Дидро способен облагородить даже площадную брань.
– Не возражайте, прошу вас! – замахал он рукой на пытающегося вставить слово Бежецкого, понемногу оживляясь: даже румянец появился на бледном лице. – Если бы вы знали, мой друг, как я был свободен там, – он махнул рукой куда-то в сторону. – На Западе. Когда я был нищим студентом Сорбонны – я намеренно не тратил средств, которыми меня снабжали из посольства, и жил лишь на те деньги, что мог заработать сам, – я был богаче всех императоров мира!.. Если бы вы знали, как умолял я дядюшку сделать выбор в пользу Ибрагима и отпустить меня на все четыре стороны… Пусть даже завтра он, да продлит Аллах его годы безмерно, возложит корону на меня – я никогда не буду счастлив так, как в милом моему сердцу Париже.
Махмуд-Хан отхлебнул остывший кофе и с отвращением отставил звякнувшую о блюдечко чашку прочь. Тут же, откуда ни возьмись, словно тени, возникли три закутанные во все темное фигуры без лиц, бесшумно сменили остывший кофе на свежий, исходящий паром, и исчезли, как ночной морок.
«Вот это выучка! – подумал Александр, придвигая себе чашечку. – Да и кофе великолепен. Как бы мне с непривычки дурно не стало…»
Действительно, хотя чашки были чуть больше наперстка, напиток, в них содержащийся, был крепчайшим. Таким крепким, что даже молодое, тренированное сердце поручика начало частить, как после доброго марш-броска по горам.
Принцу же передышка на смену приборов лишь пошла на пользу. Он немного успокоился, и голос его, зазвучавший вновь, был почти бесстрастен.
– Да и велика ли честь стать повелителем нашей нищей страны? – проговорил он, словно разговаривая сам с собой. – Мой многострадальный Афганистан не велик и не могуч, как Россия, Британия, Германия или Франция, не благополучен, как Бельгия, Нидерланды или Япония… Нам нечем похвастаться, кроме своей свободы… Даже став королем, получив право, данное Аллахом, казнить и миловать, возвеличивать и низвергать в грязь, разве смогу я сделать счастливым каждого из моих подданных? Накормлю ли всех досыта? Дам ли крышу над головой? Нет. Это не в моих силах. И не в силах моих сыновей и внуков. Как счастливы вы, мой друг, что перед вами никогда не будет стоять таких вопросов…
Махмуд-Хан улыбнулся, хотя глаза его продолжали грустить.
– А давайте поменяемся, Александр! Вы займете мое место, а я – ваше. Вы станете наследником престола, а я – армейским офицером, каждый день рискующим жизнью во имя чужой для него страны. Вы согласны?
– Нет, – покачал головой поручик. – Каждый должен быть на своем месте и исполнять свой долг…
– Вы правы. – Улыбка на лице принца поблекла. – Но не кажется ли вам, что мы взяли слишком минорную ноту? – вновь улыбнулся он после минутной паузы. – Давайте веселиться, в конце концов! Ведь молодость так коротка…