Глава 29
– Как думаешь, нас будут кормить обедом? – грустно спросила Юля.
Кустарев пожал плечами. Он думал совсем о другом. Надо было как-то сбежать отсюда, и он искал варианты.
Была у него идея поджечь занавески, чтобы дымом подать сигнал бедствия. Но, во-первых, он не нашел, чем зажечь огонь, во-вторых, совсем не факт, что дым привлечет внимание соседей, а в-третьих, они с Юлей сами могли задохнуться. Возможно, Никиткин именно этого от них и ждал. Представит их смерть как несчастный случай, и с него взятки гладки…
Кричать тоже бесполезно, к тому же опасно. Ворвутся «быки» в комнату, заломают их с Юлей, свяжут и заклеют рты. Более того, растащат по разным комнатам. Их было трое, а может, и больше. Гриша видел троих, когда подавали завтрак. Один с пистолетом, другой с электрошокером, третий на раздаче. Они намекали на нехорошие последствия, если он вдруг решит оказать сопротивление…
– Завтраком нас в районе десяти кормили, – вздохнула Юля. – Значит, обед подать должны в районе трех. А уже пять… Может, они не собираются нас кормить? Может, нас приговорили?
Гриша покачал головой. Он не хотел верить в такой исход, но не исключал худшего. Все зависит от того, как ляжет фишка. Может, она уже легла – и не так, как надо…
– Давай загадаем. Если мы выживем, ты напишешь рапорт на увольнение.
– А если не выживем?
– Умней ничего не догадался спросить?
– А ты?
– Пойми, полиция – это не твое!
– Не убедила.
– Там и без тебя есть кому работать…
– Если каждый станет так думать, то и работать будет некому.
– А сейчас что, война? Надо записаться добровольцем на фронт? Сейчас у твоего отца война…
– Война?
– Конкуренция на строительном рынке растет, рентабельность падает, чтобы сохранить темпы, нужно выходить на новый уровень организации производства…
– Чего-чего?
– А того! Твоему отец нужен помощник! Ему нужен человек, на которого можно опереться… Конкуренция растет, в таких условиях верить никому нельзя… Доверишься какому-нибудь проходимцу, и все прахом пойдет…
– Никому верить нельзя, – эхом отозвался Кустарев.
– А кому можно, если даже сыну довериться нельзя! – повысив голос, возмутилась Юля.
– Это ты о ком?
– О твоем отце. И о тебе… Отцу твое участие нужно, а ты посылаешь его. Не хочу! Не буду! Как маленький! Думаешь, ему не обидно? Родной сын не хочет поддержать!
Гриша пожал плечами. В принципе Юля права. Отец давно просит его включиться в семейный бизнес, а он все крутого ковбоя из себя строит…
– Тебе какое до этого дело?
– Как это какое? Я знаю, что ты настоящий мужчина, и мне нравится быть девушкой крутого мента. Честное слово, нравится! Но выйти замуж я хочу за серьезного бизнесмена!
– Выйти замуж?
– Ну, я уже загадала. Если мы выйдем отсюда живыми, ты возьмешь меня замуж.
– Но сначала я должен уволиться?
– Давай не будем об этом говорить. Давай просто загадаем…
– Давай! Вот если нас освободят прямо сейчас, я сегодня же напишу рапорт!
– Тише! – Юля приложила палец к губам. – Кажется, машина!
И Гриша тоже услышал отдаленный звук автомобильного мотора. Кажется, во двор их дома кто-то въезжал.
Окно комнаты выходило на глухую сторону двора, ворота из него не просматривались, но все-таки Гриша отдернул занавеску. И никого не увидел. Никого – в том числе и собаку, которая должна была отреагировать на шум.
– Что-то здесь не то…
Он подошел к двери, приложил к ней ухо. Тишина. Как будто вымер дом, и в нем остались только они с Юлей.
Гриша осторожно надавил на ручку, толкнул дверь и не почувствовал сопротивления.
Из комнаты он вышел в холл, из которого на второй этаж вела лестница. И на кухню отсюда можно было попасть, и в каминный зал. И еще путь через холл вел к выходу.
Не было никого в доме. И двор пустовал. Ни одной живой души. Собака гавкала где-то за домом, но вряд ли она представляла опасность, если, конечно, ее не собирались спустить с цепи.
Калитка была открыта, и ничто не помешало пленникам покинуть двор. Даже овчарка не бросилась за ними.
Гриша осмотрелся. Обычный коттеджный поселок, каких много, можно постучать в любой двор, попросить телефон. А можно вернуться в дом, который они покинули, там тоже мог быть телефон. Но об этом и думать не хотелось.
– Смотри, ты слово дал! – злорадно ткнула в него пальцем Юля.
И о том, что придется подать рапорт на увольнение, думать не хотелось. Но теперь Юля точно не слезет с него. Есть только один вариант – выставить ее за дверь, но Гриша уже исключал этот вариант. Привык он к ней, это как минимум. Возможно, есть и максимум, но о нем пока рано говорить…
Деньги – грязь. Для кого-то лечебная, а есть люди, которые сходят из-за нее с ума, когда от переизбытка, когда, напротив, от недостатка.
Лукомор и сам чувствовал психологическое давление, глядя на банковские упаковки, сложенные ровными рядами. Десять пачек, по пятьсот тысяч рублей в каждой. Кого-то эти деньги окрылят и отправят в опасный полет над вилами закона, а его жаба душит.
Пять миллионов – это целое состояние. Для маленького человека. Эти деньги должны были стать важным аргументом в разговоре с таким человеком. Лукомор собирался сделать предложение, от которого этот счастливчик, или, напротив, несчастный, не имел права отказываться.
Можно было обойтись и меньшими деньгами, но у него не было времени, чтобы искать, находить и утрясать подходящие варианты, действовать нужно было быстро, нагло и наверняка. Мало того, Лукомор даже не знал, кому именно предназначены эти деньги. Сначала нужно было найти печку, а потом уже устраивать вокруг нее пляски.
– Здесь пять «лимонов». Отдашь все сразу, чтобы не было никаких сомнений, и сразу в Крым. Выгорит дело или нет, оставайся там, пока не позовут.
– Я все понял, – кивнул Капрон.
– Если влетишь, меня не сдавай. А у меня еще много денег, на тебя хватит.
– Да я понимаю.
– И все равно стремно? – усмехнулся Лукомор.
– Да как-то все с бухты-барахты…
– Знак сегодня был. Все нормально будет…
Знак действительно был. Сам Одинцов дал понять, что с Никиткиным нужно решать раз и навсегда. Он возражать не будет. В принципе в разрешении Одинцова Лукомор не нуждался, но ему важен был добрый знак. Добрый знак на черное дело…
С Никиткиным нужно кончать, иначе покоя в городе не будет. Да и отомстить ему нужно. Даже более того, Лукомор обязан был спросить с него за тот беспредел, который он развел…
Он уже помог сегодня Одинцову, и, как результат, Фраер в изоляторе временного содержания. «Крыша» у него серьезная, поэтому долго он там не пробудет. Или под залог выпустят, или в другое место переведут. В общем, нужно спешить…
Помог Лукомор Одинцову, но взамен получил только немое одобрение. Помогать ему майор не станет, на это даже не стоит надеяться. Поэтому Капрон очень рисковал, и сам Лукомор тоже. Но делать нечего, надо идти напролом. Пять миллионов должны стать надежным тараном. Ну, и капелька яда в придачу…
Деньги должен взять мент, который сейчас дежурит в изоляторе. У Капрона есть связи в ментовке, он сможет выйти на этого мента, а тот должен будет исполнить «заказ»…
Сложно все. Очень сложно. Но если дело выгорит, то потом все будет выглядеть легко и просто. Останется лишь сожаление о потерянных деньгах. Но радость большой победы куда более сильное чувство…
Только вот ждет ли его такая радость?.. Лукомор отпустил Капрона и закрыл глаза. Ну, была не была!..
Крепкие дубы ломаются под ураганным ветром, а жалкая древесная поросль всего лишь гнется. Даже на малом ветру гнется, но не ломается даже в бурю.
Так и Никиткин. И ломал его Максим, и выкручивал, но так и не добился от него главного признания. На дерьмо Фраер исходил, в собственных соплях тонул, но так и не признал своей вины. В одном только пошел навстречу – Кустарева и его девушку вернул назад. Но у него не было другого выхода. Не отдай он Кустарева, Максим точно грохнул бы его в том лесочке у Ленинградского шоссе…
Никиткин позвонил своим людям, они освободили Гришу. Одинцов ждал звонка от него, но на связь вышел полковник Саньков, велел прекратить самодеятельность и доставить Никиткина в управление.
А сегодня эта самодеятельность выходит Максиму боком. Саньков хоть и гад, но с должности начальника УВД его не снимал.
– Ну и как все это понимать? – спросил он, сурово глядя на подчиненного из-под нахмуренных бровей.
Одинцов открыл папку, достал и передал начальнику копии заявлений Кустарева и Ерофеевой.
– Факт похищения налицо. Статья сто двадцать шестая, в случае с Никиткиным – до двенадцати лет лишения свободы. Принято решение о возбуждении уголовного дела, на основании этого гражданин Никиткин задержан и помещен под стражу.
– Похищение… Сто двадцать шестая статья… – брюзжащим голосом передразнил его Саньков. – А ничего, что в этой статье примечание есть? Лицо, добровольно сдавшее похищенных, освобождается от уголовной ответственности…
– Если в его действиях не было иного состава преступления.
– И какой там состав?
– А незаконное лишение свободы?
– Кто лишил Кустарева свободы? Были там какие-то люди, он их видел. А Никиткина не видел… И его девушка не видела…
– А нападение на сотрудника полиции?
– Кто напал? Никиткин напал?
– Пока я не могу вам этого сказать. Ведется следствие, выясняются обстоятельства…
– А как насчет другого похищения? Кто, как не ты, похитил Никиткина?
– Вообще-то я его задерживал…
– И в лес доставил.
– Водитель немного заблудился.
– Ты допрашивал Никиткина, угрожал ему расправой… Думаешь, это тебе сойдет с рук?
– Есть варианты? – нахмуренно глянул на Санькова Одинцов.
Увы, но его действия запросто можно назвать незаконными, подвести их под превышение служебных полномочий, злоупотребление власти… Он нанес удар Никиткину палкой о двух концах.
– Есть. Проблемы с прокуратурой. Тебя устраивает такой вариант?
– Не очень.
– Мне уже звонили насчет Никиткина, спрашивали… Ты меня понимаешь?
Одинцов кивнул. Саньков – шкура продажная, но за жабры его так просто не возьмешь. А самому по ту сторону закона оказаться можно. Очень даже запросто можно…
– Понимаю.
– Надо освобождать Никиткина.
– Чтобы он дальше по городу ездил, девчонок совращал?
– Будут заявления, будем принимать меры…
– Я перед ним извиняться не буду, – набычился Максим.
– Так никто и не требует! – не смог сдержать вздох облегчения Саньков.
Извиняться перед Никиткиным Одинцов не собирался, но возникло желание сказать ему на прощание пару ласковых слов. Вчера он всего лишь разыграл Фраера, а завтра шутить не станет. Пусть эта гнида еще раз перейдет ему дорогу…
Он отправился в изолятор и увидел дежурного прапорщика, который выходил из камеры Никиткина. Все бы ничего, но, увидев Максима, прапорщик сошел с лица, даже губы от страха побелели.
– Радьков, ты чего такой напуганный? – всматриваясь в него, спросил Одинцов.
– Я напуганный?! – проблеял прапорщик.
Никогда еще Максим не видел этого краснощекого борова таким растерянным, как сейчас. Такое ощущение, будто он заключенного в камере убил.
Но Никиткин был жив. Он лежал на койке и с наигранным презрением смотрел на Одинцова. Бутылка пива у него в руке, и он открывал ее на глазах у Максима.
– Откуда пиво?
– Так это… Виноват!
Одинцов смотрел на Никиткина и не видел прапорщика, который находился у него за спиной. Но, судя по голосу, Радьков находился на грани обморока.
Зато Никиткин вел себя вызывающе. С насмешкой глядя на Максима, он поднес к губам открытую бутылку, сделал несколько глотков.
Одинцов догадывался, что происходит. Не стал бы Радьков так переживать из-за незаконной бутылки пива. Здесь что-то другое. И он мог бы узнать, что именно, прямо на месте. Мог остановить Никиткина, изъять у него бутылку, отдать содержимое на экспертизу… Он помнил, как погибли Штрих и Ворсобин. Их отравили…
– Ну, если виноват, накажем… – закрывая дверь в камеру, затаенно усмехнулся Максим.
Не стал он разговаривать с Никиткиным. Много чести. И останавливать его не стал, и бутылку не отобрал. Пусть пьет, вдруг это смертельно…
Радьков закрыл дверь на ключ и пошел за Максимом. Тот вдруг резко вонзил в него пристальный взгляд:
– Ты что-то хотел сказать?
Радьков чуть не умер от страха. Беднягу всего передернуло, лицо перекосилось.
– Я?!. Нет!..
– А может, все-таки?
– Да нет, нормально все…
Поворачиваясь к прапорщику спиной, Максим практически не сомневался в своей версии…
Никиткин умер на свободе. Через три дня после освобождения. Причину его смерти мог установить только майор Одинцов, но он не стал этого делать.
А на следующий день после этого старший лейтенант Кустарев подал рапорт. Не хотел Одинцов его отпускать, да и сам Гриша не очень хотел уходить, его легко можно было уговорить. Но все-таки Максим дал ход рапорту. Как ни крути, а у парня своя дорога, рано или поздно он на нее встанет. Для него будет лучше, если это случится раньше. Как мент, он состоялся и в деловой среде так же быстро и уверенно станет своим…
Назад: Глава 28
На главную: Предисловие
