Глава 34
В луче фонарика Холланда искрились золото, серебро и платина. А в отраженном свете сияли бриллианты, темно-зеленые изумруды, красные рубины и ярко-синие сапфиры. Они увидели приглушенные цвета пейзажей и портретов, масло на холсте, позолоченные рамы, цепочки, медальоны, булавки, ожерелья, браслеты и кольца. Драгоценности были грудой свалены на полке. Желтое золото, розовое золото и белое золото. Старые и новые вещи. Сотни футов добычи. Картины, ювелирные изделия, канделябры, серебряные подносы, часы. Маленькие золотые часики, крошечные замшевые мешочки с завязками, хрустальная ваза, доверху наполненная обручальными кольцами.
— Невыкупленные залоги, — сказал Петерсон. — Транзитом из ломбардов Платона.
— Бартер, — сказал Ричер. — За наркотики.
— Или всё вместе, — заметил Холланд. — Возможно, это одно и то же.
Они медленно двигались вдоль туннеля. Искушение было слишком велико.
Полка длиной в сто футов и шириной в тридцать два дюйма. Более двухсот пятидесяти квадратных футов недвижимости. Размером с приличную комнату. И на полке не нашлось свободного места, чтобы положить руку. Она была почти полностью забита драгоценностями. Некоторые ювелирные изделия поражали своим великолепием. Часть картин принадлежала кисти старых мастеров. Но эту красоту окутывал ореол печали; вещи кричали об отчаянии, они являлись обломками множества загубленных жизней. Тяжелые времена, наркомания, грабежи, потери. В лучах трех фонариков роскошные произведения казались чудесными и ужасными одновременно. Чьи-то мечты и кошмары, тайны, похороненные на глубине в двести футов.
Они весили сотни или даже тысячи фунтов. И стоили миллион или десять миллионов.
— Пойдем, — сказал Ричер. — У нас есть более важные дела. Нечего тратить попусту время.
Подъем на поверхность получился долгим, трудным и утомительным. Ричер считал ступеньки. Их оказалось двести восемьдесят. Получилось, будто они поднялись на двадцатый этаж. Ричеру приходилось всякий раз опираться на кончики пальцев. «Хорошая тренировка, — подумал он, — но сейчас она тебе ни к чему». Воздух постепенно становился холоднее. Внизу было около минус одного градуса. А на поверхности почти минус тридцать. Перепад температур почти в тридцать градусов. Каждые десять ступеней — один градус. Достаточно быстро, чтобы заметить разницу, но без шокового перехода. Ричер застегнул куртку и надел шапку и перчатки, когда им оставалось преодолеть две трети пути. Следующим сдался Холланд. Петерсон — на середине подъема.
Они с минуту отдыхали внутри каменного здания. Лунный свет снаружи все еще оставался ярким. Петерсон собрал фонарики и выключил их. Холланд стоял, держась рукой за перила лестницы. Его лицо сильно покраснело, он тяжело дышал.
— Вам нужно позвонить, — сказал Ричер.
— В самом деле?
— Сирена могла включиться и выключиться, пока мы находились внизу.
— В таком случае мы все равно опоздали.
Холланд вытащил сотовый телефон, набрал номер, представился, задал вопрос, выслушал ответ.
И улыбнулся.
— Все в порядке, — сказал он. — Иногда ты делаешь ставку и выигрываешь.
Холланд подождал, когда Петерсон выйдет, чтобы отнести фонарики в машину.
— Мы с тобой догадались, где лежит ключ. Ты знал, что метамфетамин находится внизу. Но я хочу, чтобы вся слава досталась Эндрю. Он будет следующим шефом. А такой успех поможет ему в дальнейших отношениях с нашими парнями. Да и в городе его авторитет поднимется. У него будет совсем другой статус.
— Никаких вопросов, — сказал Ричер.
— Так ты не против?
— Меня это вполне устроит, — кивнул Джек.
— Хорошо.
Ричер захлопнул дверь, заскрипели петли, а Холланд запер замок и спрятал ключ в карман. Они вернулись к машинам, шеф снял перчатку с правой руки в обжигающе холодном воздухе и протянул ладонь Петерсону. Тот сорвал свою перчатку и пожал протянутую руку.
— А теперь слушайте, — сказал Холланд.
Он распахнул дверцу в свою машину, снял микрофон радиопередатчика и вытащил его наружу. Затем включил рацию, набрал общий код и заговорил:
— Леди и джентльмены, сегодня помощник шефа полиции Петерсон обнаружил большую партию наркотиков. Полагаю, это будет крупнейший перехват в нашей стране. Завтра он обратится в УБН в Вашингтоне и сообщит подробности, а еще через тридцать секунд наш полицейский департамент станет одним из самых знаменитых в стране. Я его уже поздравил. Как и всех вас. Еще одна ночная работа, достойная наших добрых традиций.
Он отключился и бросил микрофон на сиденье.
— Спасибо, шеф, — сказал Петерсон.
— Не стоит благодарности. И все же вам не следовало приезжать.
Было без пяти одиннадцати вечера.
Осталось пять часов.
Конвой Платона, состоящий из трех автомобилей, ждал у неприметных ворот в проволочной ограде вокруг летного поля, находящегося на тысячу семьсот миль южнее. Ворота были сильно побитыми, перекосившимися, с висячим замком. Основание ограды заросло сорняками, рядом валялся мусор. Однако летное поле находилось в хорошем состоянии. Оно было военным, стало гражданским, потом вновь перешло в руки военных и опять было продано гражданским лицам. Здесь имелась длинная посадочная полоса, ангары, офисы и большая парковочная площадка для частных самолетов. Они стояли, аккуратно выстроенные в ряд, накрытые брезентовыми чехлами.
Платон не пользовался маленькими самолетами. У него был «Боинг 737». Самая большая машина на парковке. Самолету было двадцать лет, и Платон стал его третьим хозяином. Впрочем, никто этого не знал. Только компьютерные фанаты способны узнать дату производства самолета, но они не такие придурки, чтобы сообщать кому-то о своих находках. Платон заявил, что самолет построен по его заказу год назад в штате Вашингтон. На самом деле он слетал в Аризону, где в специальной мастерской с самолета полностью сняли краску и отполировали обшивку — теперь он стал темно-серым, блестящим и зловещим. Те, кто занимались его обслуживанием, регулярно проводили дни и даже недели, натирая его глиняными брусками и карнаубским воском. Он был отполирован, словно выставочный образец. Платон им гордился. Он стал первым в семье владельцем «Боинга».
Запыленный пикап с одной включенной фарой сделал круг внутри ограды и остановился возле ворот. Из него вышел мужчина, открыл висячий замок, снял цепь и распахнул ворота. Конвой из трех автомобилей въехал внутрь.
Платон был Платоном, а «Рейнджроверы» — «Рейнджроверами», поэтому они не стали придерживаться идущей по периметру дороги. Они поехали по прямой, через травяное поле, через гладкую взлетную полосу и бетонную парковку. Описав уважительную дугу вокруг «Боинга», они припарковались рядом друг с другом между двумя «Сесснами» и «Пайпером». Шестеро парней вышли из машин и образовали неплотный кордон. Платон вылез из машины последним. Сейчас ему не угрожала опасность, но ему было выгодно поддерживать ее видимость — с точки зрения осторожности и репутации. Возле «Боинга» стоял старомодный трап на колесиках; на нем все еще виднелась облупившаяся надпись «Мексикана». Трое мужчин поднялись по трапу. Через минуту один из них высунулся и кивнул. Все спокойно.
Платон поднялся в самолет и занял свое место — 1А, в первом ряду слева. Для него не имело значения расстояние для ног перед переборкой. Салон первого класса остался без изменения. Четыре ряда широких кресел, обитых кожей. А вот кресла из салона эконом-класса убрали. Там осталось свободное пространство. Самолет мог взять на борт сто восемьдесят человек, а двадцать лет назад средний вес пассажира составлял двести фунтов вместе с багажом. Что позволяло самолету поднимать груз весом тридцать шесть тысяч фунтов, или около шестнадцати тонн.
Платон сидел, а его люди осматривали снаряжение. Его предоставил и погрузил на самолет парень, который был должен Платону. Поэтому все оказалось на месте и в идеальном порядке — под страхом смерти. Однако его парни все проверили — на всякий случай. Одежда для холодной погоды, алюминиевые лестницы, фонарики, автоматическое оружие, патроны, еда и продукты. Все остальное доставят к месту назначения.
Пилоты закончили предполетную проверку. Первый пилот вышел из кабины и остановился в проходе. Платон перехватил его взгляд и кивнул — как хозяин, показывающий дворецкому, когда подавать суп. Первый пилот вернулся в кабину, двигатели заработали. Самолет развернулся, выехал на взлетную полосу, после небольшой паузы покатился вперед, начал набирать скорость и величественно поднялся в ночное небо.
Ричер возвращался в город в машине Петерсона. Холланд следовал за ними в своем автомобиле. Ричер вышел в конце улицы Джанет Солтер и помахал обоим рукой. Потом мимо патрульной машины по хрустящему снегу добрался до дома. Оказалось, что Джанет Солтер еще не ложилась спать. Она осмотрела его снизу доверху и спросила:
— Удачно?
— Пока все идет успешно, — ответил Ричер.
— Тогда вам стоит позвонить девушке из Вирджинии и рассказать о том, что вам удалось узнать. Вы неприлично резко закончили с ней разговор. Практически бросили трубку.
— Она почти наверняка ушла домой. Сейчас очень поздно.
— А вы попробуйте.
Ричер стащил куртку, повесил ее на вешалку и сел на стул в коридоре. Набрав по памяти номер, попросил Аманду.
Она все еще оставалась на месте.
— Н06БА03 — это фармакологический код для метамфетамина.
— Сорок тонн? — спросила она.
— Почти все сохранилось.
— Господи.
— Вот-вот.
— Что ты намерен делать?
— Ничего. Этим занимается местная полиция.
— И как выглядят сорок тонн?
— Однообразно.
— Но как могли исчезнуть из системы сорок тонн метамфетамина?
— Я не знаю. Все постоянно куда-то исчезает. Случаются самые странные вещи. Может быть, они не особо гордились тем, что делали. Многие ценности меняются, когда заканчивается война. Возможно, именно по этой причине они постарались спрятаться за кодом. Как только все забыли о том, что означает код, они забыли и о метамфетамине. С глаз долой, из сердца вон.
Она ничего не ответила.
— Спасибо за помощь, Сьюзен.
— Не стоит благодарности.
— Скажи своему приятелю в Лэкленде, что клерки в архивах берут взятки и выдают информацию. Метамфетамин нашли совсем не случайно. Может быть, ты таким образом сможешь вернуть ему долг.
— Бронзовое Сердце для всех. Что-нибудь еще?
— Есть что-то новое по Каплеру?
— Он вышел в отставку без всякой причины. Согласна, выглядит странно, но о нем больше нет никакой информации. Либо он невинен, как овечка, либо кто-то за ним подчистил.
— Ладно, спасибо, — сказала Ричер.
— Что-нибудь еще?
— Нет, пожалуй, у меня все, — ответил Джек.
— Значит, до свидания?
— Наверное, — сказал он.
— Было приятно с тобой общаться.
— Взаимно. Пусть тебе и дальше везет, Сьюзен. И еще раз спасибо.
— Можешь не сомневаться.
Она повесила трубку. Ричер несколько мгновений сидел на стуле с зажатой в руке трубкой, а когда из нее стали доноситься короткие гудки, положил на место, встал и направился на кухню.
Там находилась Джанет Солтер с книгой под мышкой, которая наливала воду в стакан из-под крана. Она собиралась ложиться спать. Ричер отступил в сторону, и она прошла мимо него к лестнице. Джек подождал немного, потом в последний раз обошел дом. Женщина-полицейский в библиотеке стояла в шести футах от окна, внимательная и настороженная. Ее напарница устроилась на стуле в коридоре. Она сидела, наклонившись вперед и положив локти на колени. Ричер выглянул наружу из гостиной и поднялся по лестнице в свою спальню. Он не стал включать свет и закрывать занавески. Снег на крыше над крыльцом покрылся настом и замерз. Улица была пуста. Только патрульная машина с полицейским внутри, колеи на дороге, лед и не стихающий ветер.
Все спокойно.
Компьютер, стоящий на письменном столе Сьюзен Тернер, издал легкий звон. Внутренняя правительственная сеть. Входящая электронная почта. Временный пароль из Штаба по управлению человеческими ресурсами. Она скопировала его и вставила в диалоговое окно базы данных. И получила древний рапорт в виде документа PDF. Нечто вроде фотокопии. Семьдесят третья цитата из индекса перекрестных ссылок в конце досье Джека Ричера.
История эксперимента, который проводили армейские психологи. Сьюзен Тернер знала, что прежде такое делали очень часто. Так часто, что они просто сидели на своих толстых задницах, дожидаясь озарения. Парней интересовали генетические мутации. Наука продвинулась довольно далеко в этом направлении. Уже были открыты ДНК. Затем появились анекдотические свидетельства о детском фильме, показанном на одной из военных баз, — дешевом научно-фантастическом боевике о чудовище. Взяли резиновую куклу и сняли ее крупным планом. Предполагалось, что первое появление чудовища, выходившего из лагуны, станет кинематографическим шедевром. Оно повергло детей, сидевших в зале, в глубочайший шок, те дружно закричали и отшатнулись от экрана. Реакция была универсальной.
Психологи пришли к выводу, что подобная реакция на опасность является рациональной и есть следствие эволюции. Однако они знали о мутациях. К примеру, жирафы иногда рождаются с более длинными или короткими шеями, чем их родители. Иногда это оказывается полезным, иногда вредным. Только время покажет. Эволюция вынесет окончательный приговор. У психологов возник вопрос: а бывают ли дети, которые иначе реагируют на опасность. Не слишком продуктивно с точки зрения выживания вида. Но может оказаться полезным для военных.
Они отправили копии фильма на отдаленные военные базы, расположенные в Тихом океане, задействовали армейские, военно-морские и базы морской пехоты, потому что психологи хотели получить максимальное количество результатов. Тихий океан выбрали из-за того, что там про фильм никто не слышал. Над киноэкраном поставили скрытые камеры и направили их на первые ряды зрителей. Они должны были начать съемку перед тем, как чудовище появится из тумана. На фильм собрали сотни детишек в возрасте от четырех до семи лет, этот возраст психологи считали достаточным для эмоциональной реакции, скрывать которую ребенок такого возраста не должен.
В документе имелось множество фотографий, иллюстрировавших тесты. Они получились немного темными и размытыми, но все показывали одно и то же: маленькие дети, глаза широко раскрыты, спины прижались к спинкам стульев, некоторые умудрились упасть назад, руки вскинуты над головами, лица искажены страхом и паникой.
А потом появилось исключение.
На одной фотографии был запечатлен первый ряд, состоящий из пятнадцати мест. Пятнадцать детей. Все мальчики. Все выглядели лет на шесть. Четырнадцать из них откинулись назад. А один прыгнул вперед. Он был крупнее остальных, с короткими, светлыми, спутанными волосами. Он прыгнул вперед и вверх, пытаясь добраться до экрана. В руке он что-то держал.
Сьюзен Тернер была почти уверена, что это был открытый перочинный нож.
Имени агрессивного мальчишки в документе прямо не называли. Его начали изучать, но тут отца мальчика срочно куда-то перевели, и ребенок затерялся в системе. А вскоре эксперимент был прекращен. Однако его результаты объединили в один документ. Агрессивного мальчика обозначили длинными словами, ни одно из которых Сьюзен не знала.
На последней странице документа имелись свои собственные перекрестные ссылки. В них упоминалось только одно досье — Ричера.
Сьюзен вернулась к изучению вступительной части. После того как камеры включились и до появления чудовища оставалось восемнадцать кадров — три четверти секунды. Это произвело на нее впечатление. Но не столько самим прыжком вперед. Она знала таких людей. Она сама была такой. Но для шестилетнего ребенка вытащить перочинный нож и открыть его менее чем за одну секунду — это что-то.
В доме Джанет Солтер царили тишина и покой — менее десяти секунд. Затем одна за другой ожили все четыре полицейских рации, послышался шум помех, коды, короткие напряженные слова, затем зазвонил телефон в коридоре, кто-то торопливо пересек спальню дневной смены, распахивались двери, грохотали шаги по лестнице, все говорили громко и испуганно.
Ричер вышел из своей комнаты и быстро спустился в коридор. Там уже стояли четыре женщины-полицейских — две в форме, две в ночных пижамах; все они говорили по телефонам. Бледные лица, широко раскрытые глаза, полные паники. В их крови кипел адреналин, не имеющий возможности найти выход.
— Что? — спросил Ричер.
— Эндрю Петерсон, — ответила одна из женщин.
— Что с ним?
— В него стреляли, он убит.
