Глава 31
Часы в голове Ричера показали ровно восемь. Ничего не произошло. Мир снаружи оставался ледяным и тихим. Тишину нарушали лишь свист ветра и шорох замерзших ветвей, да еще подрагивала замерзшая земля.
Одна минута девятого.
Ничего не произошло.
Две минуты девятого.
Ничего.
Ни единого звука.
Тишина.
Никто не появился.
Петерсон посмотрел на Ричера, и тот пожал плечами. Джанет Солтер выглянула в окно. Никого. Женщина-полицейский сделала шаг в коридоре, и Ричер услышал, как скрипнула половица у нее под ногой.
Три минуты девятого.
Ничего не происходило.
Четыре минуты девятого.
Пять.
Шесть.
Семь.
Ничего не происходило.
Ни звуков, ни сирены.
Совсем ничего.
В четверть девятого они перестали волноваться. Петерсон был уверен, что перекличку не могли отложить. Тюрьмы живут по жесткому расписанию. Если камеры не закроются на ночь ровно в восемь, об этом будет сделана пометка в журнале, и охранникам придется писать рапорты в трех экземплярах с подробными объяснениями. Слишком много мороки, никто не нарушит расписание без особых на то причин — например, мятежа, — но в таком случае сирена уже включилась бы. Значит, у них не вышло. Или за словами адвоката ничего не стояло.
Все спокойно.
— Ты уверен? — спросил Ричер.
— Абсолютно, — ответил Петерсон.
— Так докажи. Подкрепи свои слова делом.
— Как это?
— Отправляйся домой.
Так Петерсон и сделал. В двадцать минут девятого он надел куртку, прошел по подъездной дорожке, сел в машину и уехал. Джанет Солтер перестала поправлять книги и снова взялась за чтение. Женщина-полицейский, занимавшая пост в коридоре, присела на верхнюю ступеньку лестницы. Ее напарница в библиотеке отошла от окна. Ричер сидел на кухне и размышлял, стоит ли беспокоить Джанет Солтер или можно самому сварить себе кофе. Он знал, как работает такая кофеварка. Такой же пользовалась его мать, хотя она была француженкой. В конце концов он сам включил кофеварку. Ричер слушал, как булькает и шипит аппарат, а когда все успокоилось, налил себе чашку. Он поднял ее в насмешливом салюте, глядя на свое отражение в окне, и сделал первый глоток.
В восемь тридцать зазвонил телефон в коридоре. Женщина-полицейская поднялась с верхней ступеньки и взяла трубку. Попросили Ричера. Голос из Вирджинии. Женщина показала на глаза, а потом на дверь. Ты присмотришь за дверью, а я дам тебе возможность спокойно поговорить. Ричер кивнул, сел и взял трубку.
— Сорок тонн снаряжения для экипажей самолетов, оставшегося после Второй мировой войны, — сказал голос.
— Не слишком понятно.
— Расскажи мне, чем вы там занимаетесь. Мой человек сделал все, что в его силах, но больше он ничего не знает.
— Какого рода излишки остались после Второй мировой войны?
— Ты шутишь? Самые разные. Атомная бомба все изменила. Если раньше имелось много самолетов, оснащенных маленькими бомбами, то теперь осталось мало самолетов с большими бомбами. Там может лежать сорок тонн нижнего белья пилотов. Кроме того, осуществлен переход от самолетов с пропеллерами к реактивным двигателям. У них были шлемы. Может быть, это сорок тонн устаревших кожаных шлемов.
— Мне бы сейчас не помешал один из них.
— Кончай ныть.
— Какая здесь температура?
Небольшая пауза.
— Минус двадцать шесть градусов.
— Кажется, что больше.
— Больше и будет. Новости канала погоды выглядят ужасающе.
— Спасибо за доброту.
— Ну, ты сам спросил.
— Шлемы и нижнее белье?
— Это должно быть как-то связано с общей сменой оборудования или с уменьшением числа членов экипажа. Или с тем и другим.
— А есть какая-то информация по архитектуре самого здания?
— Планы исчезли много лет назад.
— Ладно, — сказал Ричер. — Спасибо.
— Мой парень заговорил. Из Форт-Худа. Все получилось, как ты сказал.
— Я рад.
— Я твоя должница.
— Мы в расчете.
— Нет, это моя первая большая удача.
— Неужели? А как давно ты занимаешь эту должность?
— Две недели.
— Я понятия не имел. Ты говоришь так, словно командуешь подразделением всю жизнь.
— Я не уверена, что это комплимент.
— Ну, так задумывалось, — сказал Ричер.
— Тогда спасибо.
— Тебе бы следовало сейчас праздновать успех.
— Я отослала всех своих людей.
— Хороший шаг. И скажи, что это их заслуга. Они оценят, но начальство будет знать, кто сделал всю работу. И ты получишь двойной выигрыш.
— Ты так поступал?
— Всегда. Я делал вид, что сам почти ничего не делал. И во многих случаях так и было.
— В твоем досье написано совсем другое.
— Ты все еще читаешь это старье?
— Это сага.
— Нечестно. Мы в неравных условиях с точки зрения информации.
— Чувак, так устроена жизнь.
— Как ты сейчас меня назвала?
— Я пыталась изобразить калифорнийскую блондинку.
— Понятно.
— В каком смысле?
— Ты не блондинка, и ты не из Калифорнии.
— А это хорошо?
— Брюнетка меня вполне устроит. Карие глаза?
— Ты угадал.
— Длинные волосы, правильно?
— Длиннее, чем следовало бы.
— Превосходно.
— Ты хочешь узнать про остальное?
— Должен быть честным. Я просто этого не слышал.
Она рассмеялась:
— Ладно, признаюсь. Ты прав.
— Рост?
— Пять футов семь дюймов.
— Светлокожая или смуглая?
— Ни то, ни другое. Но я хорошо загораю.
— Хочешь увидеть Южную Дакоту зимой?
Она рассмеялась:
— Я предпочитаю пляж.
— Я тоже. А ты откуда родом?
— Из Монтаны. Из маленького городка, о котором ты ничего не знаешь.
— А ты попробуй. Я бывал в Монтане.
— Хангри-Хорс.
— Никогда о нем не слышал.
— Я же говорила, — сказала она. — Он рядом с Уайтфиш.
— Тебе нравится армия?
— А тебе?
— У тебя есть мое досье, — ответил Ричер.
— И всякий раз, когда я на него смотрю, у меня возникает вопрос: если ты так ее ненавидел, почему не вышел в отставку в более благоприятный момент?
— Я никогда не испытывал ненависти к армии. Ни на минуту. Просто хотел все там исправить.
— И всякий раз выходил за рамки своих возможностей.
— Со временем я это понял.
Ричер осмотрел коридор. Закрытая дверь, темные панели, картины, персидский ковер. Редкие породы дерева, воск, полировка, патина. Он получил всю информацию, которую мог раздобыть в 110-м подразделении. Нет никаких причин продолжать беседу.
— А что ты вообще делаешь в Южной Дакоте? — спросил голос.
— Я ехал в автобусе, который попал в аварию. Пришлось здесь задержаться.
— Жизнь — это игра.
— Но колода подтасована. Ни один автобус, попавший в аварию, не сделал этого там, где тепло.
— Ты хорошо себя ведешь?
— А почему я должен вести себя плохо?
— На досье остаются пометки, если другие агентства делают запрос. Ну, ФБР, или местная полиция, или еще кто-нибудь. Так вот, в твоем досье полно таких следов. Кто-то постоянно тобой интересовался за последние двенадцать лет.
— А за последние два года?
— Копию твоего досье отправили Томасу Холланду из полицейского департамента Болтона.
— Это шеф полиции. Обычный запрос. Он хотел знать, какова моя квалификация, потому что ему требовалась моя помощь. Тогда он думал, что каменное здание принадлежит армии. Потом было что-то еще?
— Нет.
— Потому что я хорошо себя вел.
Долгая пауза.
Пора заканчивать.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— А это имеет значение?
— Я могу узнать. Армия сейчас так устроена, что тебя наверняка можно найти на каком-нибудь сайте.
— Ты шутишь? 110-е подразделение? Никаких шансов. Мы не существуем.
— И как тебя зовут?
— Сьюзен.
— Хорошее имя.
— Согласна.
Еще одна долгая пауза.
Пора заканчивать.
— Твой приятель из ВВС работает в Лэкленде?
— Да. Он запрашивал архивы в Колорадо.
— Попроси его попытаться еще разок. Должны были остаться накладные на груз.
— Я его попрошу.
— Позвонишь мне сюда?
— А как же? — ответила она.
Ричер вернулся на кухню и выпил еще одну чашку кофе. В доме было тихо. Снаружи не доносилось никаких важных звуков. Как и изнутри, если не считать подсознательной энергии, исходящей от напряженных людей. Такую тишину Ричер наблюдал сотни раз. Он взял чашку и перешел в гостиную, где Джанет Солтер продолжала читать. Она оторвалась от книги и сказала:
— Вы пьете кофе.
— Надеюсь, вы не против, — ответил Ричер.
— Конечно. Кофе помогает вам бодрствовать?
Он кивнул:
— Пока я не захочу спать.
— Как она?
— Кто?
— Женщина из Вирджинии.
— У нее все хорошо.
Ричер подошел к окну и выглянул на улицу. Снег, лед, припаркованная неподалеку патрульная машина, замерзшая листва, колышущаяся на ветру. Слабый лунный свет, легкие тучи, далекое оранжевое сияние уличных фонарей на улицах к северу и востоку.
— Все спокойно, — добавил Ричер.
— Как вы думаете, тюрьмы штата и федеральные закрывают камеры на ночь в то же время, что и окружные?
— Думаю, да.
— Тогда мы на некоторое время в безопасности, верно? Заключенных пересчитали, и до утра у них не будет возможности для массовых беспорядков.
— В принципе.
— Но?
— Надейся на лучшее, но готовься к худшему.
— Таков ваш девиз?
— Один из многих.
— А каковы остальные?
— Никогда не прощай, никогда не забывай. Делай один раз и делай правильно. Что посеешь, то и пожнешь. После первого выстрела все планы отправляются к дьяволу. Служить и защищать. Увольнительных не бывает.
— Вы столь же жестко относитесь к себе, как к другим.
— Жестко, но честно.
— Я больше не могу выдерживать такое напряжение.
— Надеюсь, вам и не придется.
— Впервые в жизни мне страшно. Это нечто непреодолимое.
— Это выбор, — сказал Ричер. — Вот и все.
— Не сомневаюсь, что все боятся смерти.
— У меня есть еще один девиз. Я не боюсь смерти. Это смерть боится меня.
— Вы говорите так, слово пытаетесь убедить себя.
— Так и есть. Все время. Поверьте мне.
— Значит, вы боитесь смерти.
— Нам всем когда-нибудь придется уйти. Наверное, дело в том, каким будет этот уход.
Джанет Солтер задумалась.
— Два года назад я встретила в Йельском университете своего преемника, — сказала она. — На библиотечной конференции. Это был любопытный опыт. Наверное, вы испытали нечто подобное, когда беседовали с той женщиной из Вирджинии.
— Она не является моим преемником. Не в прямом смысле. Между ней и мной эту должность занимали шесть или семь человек. Может быть, даже больше. Так что связь достаточно далекая. Почти археологическая.
— Она лучше, чем вы?
— Вероятно.
— Я испытала нечто похожее. Сначала у меня было депрессивное состояние. А потом я поняла, что мне следовало обрадоваться. Прогресс не останавливается. Мир все еще движется вперед.
— А вы уже давно ушли на покой?
— Немногим больше десяти лет назад.
— Значит, вы вернулись еще до того, как построили тюрьму.
— Да, за несколько лет. Тогда это был другой город. Но настоящие изменения еще впереди. Мы продолжаем находиться в фазе перемен. Вот когда мы привыкнем, город станем совсем другим. Пока мы город с тюрьмой. Но скоро станем тюремным городом.
— Каким был Болтон?
— Тихим, — ответила Джанет Солтер. — Спокойным. Вдвое меньше размером. Никаких закусочных, единственный мотель. Шеф Холланд был молодым человеком с семьей, как теперь Эндрю Петерсон. Не знаю почему, но для меня это символизировало перемены. Все казались веселыми, молодыми и легкомысленными. А не старыми, усталыми и озлобленными, как сейчас.
— Что случилось с женой Холланда?
— Рак. Но он оказался милосердно быстрым. Их дочери Лиз было тогда пятнадцать. Казалось, у них могли возникнуть проблемы. Но она справилась с трудностями. Ее назвали в честь матери, только мать называли Бетти, а дочь — Лиз. Они были очень похожи друг на друга. Шефа это могло бы сломать, но он пережил горе. К этому моменту он уже занимался планированием тюрьмы, что позволило ему отвлечься от горьких мыслей.
— А почему развелся Лоуэлл?
— Я уже вам говорила, что мне неизвестны причины. Но уже одно то, что никто ничего не объясняет, порождает слухи, верно?
— Кто виноват — он или она?
— Думаю, он.
— Петерсон сказал, что сестра Лоуэлла похожа на него.
— Можно и так сказать, но она намного младше. Больше напоминает его племянницу.
— А вы намерены и дальше жить здесь, несмотря на то, что Болтон станет тюремным городом?
— Я? В моем возрасте поздно что-то менять. А какие планы у вас?
— Я не могу здесь оставаться — слишком холодно.
— Рано или поздно вы захотите где-то остановиться.
— До сих пор этого не произошло.
— Посмотрим, как вы себя почувствуете через тридцать лет.
— Это слишком далекий горизонт.
— Время проходит гораздо быстрее, чем вы предполагаете.
Ричер поставил чашку на низкий столик. Он не решил, следует ли ему оставить Джанет Солтер читать дальше или лучше с ней посидеть. Он не знал, чего она хочет.
— Присядьте, — сказала она. — У меня будет полно времени для чтения, когда эта суматоха уляжется.
Ричер сел.
— Сейчас вам тепло?
— Я в порядке, — ответил он.
Так и было. Древний радиатор под окном давал много тепла. Горячая вода без устали курсировала по трубам внутри дома, и Ричер слышал ее журчание, он даже различал, что в колене, соединяющем две трубы наверху лестницы, вода шипит немного громче. Он представил себе котел в подвале, ревущий огонь, беспрерывно работающий насос. Неограниченное тепло, доступное всему дому. Гораздо лучше, чем в фермерском доме Эндрю Петерсона, где стоит старая металлическая печка, работающая на дровах, остывающая за ночь и едва теплая утром.
Мгновение Ричер смотрел в пространство.
— Глупец, — сказал он.
— Кто? — спросила у него Джанет Солтер.
— Я.
— Почему?
— Мне нужно сделать телефонный звонок.
Он встал, вышел в коридор и заговорил с женщиной-полицейским, сидящей на ступеньке лестницы:
— Мне нужен номер домашнего телефона Эндрю Петерсона.
— Я не уверена, что имею право его вам сообщить.
— Тогда наберите его для меня. Я не буду смотреть.
Она набрала номер Петерсона, дождалась гудка и передала трубку Ричеру. На звонок ответила Ким. Ричер представился.
— Сожалею, что вынужден вас потревожить, но мне необходимо поговорить с Эндрю.
— Он только что пришел домой.
— Я знаю. Прошу меня простить, но это важно.
Последовала долгая пауза. Может быть, Ким пришлось вытащить Петерсона из его кабинета. Однако он все же взял трубку.
— Проблема? — спросил Петерсон.
— Наоборот, — ответил Ричер. — Я знаю, где ключ от каменного здания.
Было без пяти девять вечера.
Осталось семь часов.
