Глава 87
Подняв с пола ключ зажигания, я положил его в карман. Вытянув левую ногу и положив ступню на диван, устроился на нем поудобнее и спросил:
— Капитан, вы врали своим подчиненным о том, что встречаетесь с шерифом Деверо, или нет?
Старший Райли снова вспылил:
— А какие основания у вас есть на то, чтобы допрашивать нас?
— Сорок пять минут, — ответил я. — По истечении которых здесь появится поезд.
— Вы, похоже, сумасшедший?
— Немного несдержанный, только и всего.
— Сынок, не говори ни слова этому человеку, — сказал сенатор.
— Капитан, отвечайте на мой вопрос, — напомнил я.
— Да, я врал относительно отношений с Деверо, — ответил Райли.
— Зачем?
— Стратегия командира, — сказал он. — Моим ребятам нравится видеть меня таким.
— Сенатор, — обратился я к отцу, — почему батальоны «Альфа» и «Браво» перебазировали из Беннинга в Келхэм?
Минуту старик пыхтел и кряхтел, стараясь заставить себя оставаться на привычных позициях, но в конце концов сказал:
— С политической точки зрения это удобнее. Миссисипи всегда протягивает руку. Или запускает ее в чей-то карман.
— А не из-за Одри Шоу? Не потому, что вы решили, будто ваш мальчик заслуживает небольшого подарка по случаю назначения на новую командную должность?
— Да это же смешно.
— Но ведь именно это и произошло.
— Чистое совпадение.
— Не морочьте мне голову.
— Ну хорошо, это был еще один небольшой подарок. Мне это даже показалось забавным. Только и всего. Решения такого рода отличаются новизной и необычностью.
— Капитан, расскажи мне о Розмари Макклатчи, — попросил я.
— Мы встречались, а потом расстались, — ответил Райли.
— Она была беременна?
— Если и была, то никогда ничего не говорила мне об этом.
— Она хотела выйти замуж?
— Майор, будто вы не знаете: любая из них только и думает, как бы выйти замуж за кого-нибудь из нас.
— Какой она была?
— Неуравновешенной, — ответил он. — Она постоянно меня доставала.
— Ну а как ты себя чувствовал, когда ее убили?
— Плохо, — сказал он. — Это было очень плохое происшествие.
— А теперь расскажи мне о Шоне Линдсей.
Тут сенатор решил, что они уже достаточно хлебнули дерьма, поднесенного мною. Он повернулся с намерением прочитать мне нотацию, но вспомнил, что ему лучше не двигаться, и отпрянул назад, как глупая старая кобыла, коснувшаяся электрического ограждения выпаса. Тяжело дыша, он стал смотреть вперед. Сын его не сдвинулся с места. Итак, они получили от меня еще по небольшой порции дерьма. В форме вещи диаметром девять миллиметров. Или тридцать пять сотых дюйма в реальном исчислении. Немного меньше, чем .38, но значительно больше, чем .23. Вот сколько дерьма я им преподнес.
Старик сделал еще один глубокий вдох и сказал:
— Я уверен, что все эти проблемы решаемы. Эта девушка Линдсей, да и другая девушка…
— Капитан, расскажи мне о мертвых женщинах в Косово, — попросил я.
Вместо него ответил отец:
— Никаких мертвых женщин в Косово нет.
— Серьезно? — удивился я. — Они что, вечно живые?
— Очевидно, они не вечно живые.
— Они все умерли во сне?
— Они все были женщинами из Косово, и это произошло в Косово. Это местное происшествие. И то, что случилось здесь, — тоже местное происшествие. Уже установлен преступник, один из местных жителей. Армия вне подозрений. Вот по этому поводу мы и праздновали сегодня вечером. Вы тоже должны были быть там. Успехи делают нас счастливыми. Жаль, что не все это понимают.
— Капитан, сколько тебе лет? — спросил я.
— Двадцать восемь, — ответил Ригли.
— Сенатор, — обратился я к его отцу, — как бы вы себя чувствовали, если бы ваш сын и в тридцать три года все еще оставался в чине капитана?
— Я был бы очень несчастлив, — ответил старик.
— Почему?
— Это признак неудачника. Никто не сидит в том же чине пять лет. Для этого надо быть полным идиотом.
— В этом-то и заключалась их первая ошибка, — задумчиво произнес я.
— Что?
— Вы же слышали, что я сказал.
— О чем вы говорите? И кто это они?
— У вас есть дедушка?
— Был когда-то.
— Вот и у меня. И он был не только моим дедушкой. Потому что у него имелась еще пропасть других внуков. Всего нас было, по-моему, десять. От четырех разных семей. Меня всегда очень удивляло, как такое может быть, даже когда я это понял.
— Да что ты, черт возьми, плетешь?
— То же самое происходит и с ведомством по связям с Сенатом. Вот мы, вот все эти шишки в Вашингтоне, и вот вы. В качестве дедушки. Да, вы к тому же еще и дедушка Корпуса морской пехоты. И все они имеют свои ведомства по связям с Сенатом. И у них эти ведомства намного лучше нашего. Они, вероятнее всего, готовы делать то, что от них требуется. Поэтому вы и обратились к ним за помощью. Но они сделали много ошибок.
— Я читал их отчет. В нем нет ошибок.
— Пять лет и в том же самом звании? Деверо не из тех, кто просиживает пять лет в том же звании. Вы же сами сказали, что только идиот на такое способен. А уж Деверо ни в коем случае не является идиоткой. Я полагаю, что она была старшим уоррент-офицером третьего класса пять лет назад. Полагаю, за это время ее дважды повысили в чине. Но ваши парни из Корпуса морской пехоты действовали по своему усмотрению и вписали «старший уоррент-офицер пятого класса» в отчет, который должен был быть составлен пять лет назад. Они использовали старую фотографию, однако не обратили внимания на ее чин. Вот в этом-то и была ошибка. Но ведь они слишком спешили.
— Да о какой спешке ты говоришь?
— Дженис Чапман была белой. То есть вы наконец получили жертву, к которой обыватели отнеслись со всей серьезностью. К тому же между вами имелась связь. Нельзя было терять ни минуты времени.
— Да что ты мелешь?
— Вот все это вместе и послужило причиной такой спешки. Вы трудились как одержимый и обманным путем вынудили нас дать вам еще времени. И в конце концов вы получили то, что вам было нужно, в воскресенье после обеда. Отчет был закончен. Известие об этом дошло до вас, когда вертолет уже поднялся в воздух. Поэтому обратно он вернулся пустым. И после этого, уже только во вторник, вы решились открыть его для внимательного ознакомления. Раньше у меня имелось для этого совсем иное объяснение. Я считал, причина в том, что я был там в воскресенье, а не во вторник. Но причина оказалась не в этом. Вам потребовалось два дня, чтобы придать отчету вид старого лежалого документа. Вы должны были поцарапать обложку и хорошо его помять.
— По-твоему, выходит, что этот отчет сфальсифицирован?
— Я понимаю, что вы сейчас в шоке. Возможно, вы все это знаете уже девять месяцев, или шесть, а может быть, всего неделю, но сейчас вы знаете всё.
— Знаем что? — спросил Рид Райли.
Я повернул голову. Он смотрел вперед, но знал, что обращаюсь я именно к нему. Я сказал:
— Возможно, Розмари Макклатчи и была неуравновешенной, потому что красота являлась для нее единственным достоянием, поэтому она, возможно, была ревнивой, и, может быть, именно она надоумила тебя вывести на сцену мстительную женщину. К тому же она была беременна, а ты уже распустил слухи о местном шерифе, потому что так поступает амбициозный командир батальона. Кстати, для тебя это было самым простым — ведь при твоих связях с местными ты знал о ее пустующем доме. И ты, отпетый мерзавец, завел туда несчастную беременную Розмари Макклатчи и там безжалостно убил ее.
Ни слова в ответ.
— И это тебе понравилось, — продолжал я.
Ни слова в ответ.
— Поэтому ты снова повторил этот подвиг. И на этот раз ты обделал дело еще лучше. Ты уже не сбрасывал тело в придорожный кювет возле железной дороги. Ты был готов совершить нечто более авантюрное и рискованное. Может быть, что-то более соответствующее твоему характеру и положению. Может быть, Шона Линдсей тоже питала иллюзии в отношении замужества, может быть, даже говорила о жизни в небольшом домике вдвоем, поэтому ты и бросил ее труп на строительной площадке. Ты мог проехать мимо нее столько раз, сколько хотел. Ты мог оказаться там в любое время. Крупный кобель, разъезжающий в поисках случки в своей старой голубой машине, ставшей частью городского пейзажа.
— Я прекратил общение с Шоной за несколько недель до ее смерти. Что вы на это скажете? — спросил Райли.
— Да стоило тебе позвать этих девушек снова, и они бежали к тебе бегом, разве не так?
Ни слова в ответ.
— И тело Дженис Чапман ты бросил позади бара по той же причине. Она была доступной женщиной. Может быть, ты поставил перед собой в тот вечер какие-то дополнительные задачи. На третий раз все должно пройти удачно. Разнообразие — это пикантность жизни. Может быть, ты сказал парням, что ушиб голову, и выскользнул ненадолго из бара; а может, ты сделал это, когда выходил, чтобы отлить. По моим подсчетам, на это потребовалось шесть минут и сорок секунд. Но ведь это не похоже на правду. Это дело не для Деверо. Вот с этого места и начала действовать альтернативная теория. Кто-нибудь задумывался о том, как она сложена? Ей не под силу поднять взрослую женщину с оленьих ко́зел. Ей не под силу донести труп до машины.
— Отчет достоверный, — подал голос сенатор Райли.
— Работа над ним началась, — ответил я, — когда запахло жареным. Кто-то сочинил небольшую пикантную историю. Ревнивая женщина, сломанная рука, пропажа четырех сотен долларов… Все вполне реально. Заключение должен был сделать читатель. Но затем кому-то пришла в голову мысль кое-что проверить. Неясные намеки никому не нужны. Нужен яркий красный свет. Поэтому вы перепечатали все произведение, вставив в него эпизод с машиной. А потом взяли в руки телефон и велели сыну оставить свою машину на железнодорожных путях.
— Да это же бред!
— Никакой другой причины для того, чтобы так поступить с машиной, не было. Машина оказалась лишней. Она могла быть использована лишь для одной цели: послужить непробиваемой уликой против Деверо, как только кто-нибудь заглянет в этот отчет.
— Этот отчет абсолютно достоверный.
— Они сделали хороший ход с умершими людьми. Возможно, сыграло роль имя Джеймса Дайера. На это мы могли клюнуть. Он был офицером высокого ранга. Но Пол Эверс… Очень удобная личность. Вы, похоже, боялись людей, которые способны задавать вопросы. Но мертвые-то не смогут ответить. И это привело нас к Элис Бутон. Неужто и она умерла? Или все еще жива? А если так, то что она ответит нам, когда мы спросим ее про сломанную руку?
— Ричер, отчет абсолютно достоверный.
— Сенатор, вы умеете читать? Если да, то прочтите мне это.
Я достал из кармана сложенный листок из кафе и бросил к нему на колени.
— Мне же запрещено шевелиться, — сказал он.
— Этот листок вы можете взять, — разрешил я.
Сенатор поднял листок с колен. Рука его, державшая бумагу, дрожала. Он посмотрел на оборотную сторону, потом на лицевую. Затем перевернул листок низом вверх, сделал вдох и спросил:
— Ты его читал? Ты знаешь, что там написано?
— Нет, я не смотрел в этот листок, — ответил я. — Мне и не надо знать, что в нем написано. В любом случае у меня достаточно данных для того, чтобы прижать вас к ногтю.
Он заколебался.
— Но не пытайтесь мошенничать, — предупредил я. — Я прочитаю листок после вас. Ради проверки.
Сенатор снова вдохнул и начал читать вслух:
— Согласно данным Отдела учета кадров Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов…
Он остановился.
— Мне необходимо знать, имеет ли этот документ гриф секретности.
— Это что, имеет значение?
— У тебя нет допуска к секретным материалам. Так же, как и у моего сына.
— Это не секретный документ, — успокоил я его. — Читайте дальше.
Он начал сначала:
— Согласно данным Отдела учета кадров Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов, в составе Корпуса морской пехоты гражданка по имени Элис Бутон не значится.
Я улыбнулся.
— Они придумали ее, — сказал я. — Она не существовала. Какая небрежная работа… Я даже засомневался, а вдруг я ошибаюсь? Может быть, вы разделили свой коварный план на две отдельные стадии? Может быть, на первой стадии была история с машиной? Может быть, Элис Бутон вы вписали в отчет в последнюю минуту, поскольку у вас уже не оставалось времени на то, чтобы добыть данные реального человека?
— Армию необходимо защищать, — сказал старик. — И ты должен понимать это.
— То, что армия потеряла, то приобрел Корпус морской пехоты. А ведь вы и для них являетесь дедушкой. Так что в профессиональном отношении грош вам цена. А защищали вы своего сына.
— Это мог быть любой солдат его батальона. Мы ко всем относимся одинаково.
— Да чушь все это, — отмахнулся я. — Фантастическое проявление коррупции. Что-то совершенно необычное. Беспрецедентное. Ведь в этом деле замешаны вы двое, больше никто.
Ни слова в ответ.
— А кстати, — добавил я, — ведь это именно я защищал армию.
У меня не было никакого желания стрелять в них. К тому же у патологоанатома практически ничего и не будет для исследования, но осторожный человек постарается не подвергать себя ненужному риску. Поэтому я бросил пистолет на диван возле себя и, вытянув вперед правую руку с растопыренной ладонью, плашмя приложил ее к затылку сенатора и, нагнув ему голову, ударил ее об ограждение приборной панели. Ударил довольно сильно. Человеческая рука может бросить бейсбольный мяч, придав ему скорость сто миль в час, а если вместо мяча фигурирует человеческая голова, то скорость может достичь тридцати миль в час. А ремень безопасности, как утверждают, не спасает при толчке, возникшем на скорости в тридцать миль в час, что может оказаться смертельно. Я не хочу сказать, что намеревался убить сенатора. Просто хотел вывести его из игры примерно минуты на полторы.
Приподняв вверх свою правую руку, я взял Рида Райли за подбородок. Его руки вцепились в мое запястье, но я оторвал их своей левой рукой, а потом, распялив пальцы, нажал ладонью на макушку его головы. Потянул и оттолкнул; вверх, затем вниз, зажав и сдавливая голову, как в тисках, обеими руками. Затем моя правая рука поднялась вверх по его точеному подбородку — ребро левой ладони в это время поддерживало голову, а ладонь правой руки закрыла рот. Его кожа была похожа на тонкую наждачную бумагу. Он побрился рано утром, а сейчас время шло к полуночи. Я поднял ладонь своей левой руки выше уровня его бровей, довел ее ребро почти до линии волос, сжал между большим и указательным пальцами его нос и потянул вниз.
Вот и вся история о том, как устроен человек.
Ему казалось, что он задыхается. Сперва он пытался укусить мою ладонь, но не мог открыть рот. Я давил очень мощно. Челюстные мышцы очень сильные, но только когда смыкаются. Открытый рот никогда не являлся эволюционным приоритетом. Я дождался, когда Райли затихнет. Он рвался из моих рук. А я ждал, когда он затихнет. Он цеплялся за свое сиденье, колотил каблуками по полу. А я ждал, пока он затихнет. Он выгнул спину. Я ждал, когда он затихнет. Он вытянул голову в мою сторону.
И я, сменив хватку, сильно повернул его голову и сломал ему шею.
Этому приему я научился у Леона Гарбера. Он, возможно, и сам где-то увидел его в действии. Может быть, и сам где-то применял его. Он способен на такое. То, что жертва предварительно начинала задыхаться, облегчало его применение. При этом шея всегда вытягивается. Это своего рода нежелательный инстинкт. Жертвы всегда сами располагают свои шеи по линии. Гарбер сказал, что такой прием никогда не дает осечки, и я могу это подтвердить.
Все это повторилось вновь спустя одну минуту — с сенатором. Он был слабее, но его лицо было скользким от крови, текшей из носа, который я сломал, ударив его об ограждение приборной панели, поэтому и приложенное усилие было почти таким же.
