Глава 65
Пентагон был построен в то время, когда приближалась Вторая мировая война, и именно по этой причине на его строительство было израсходовано минимальное количество стали. В военное время сталь требуется для более неотложных дел. Таким образом, это гигантское здание стало своего рода бетонным монументом силе и могуществу. Для замеса такого количества бетона потребовалось столько песка, что его черпали прямо из реки Потомак, неподалеку от возводимых стен. Почти миллион тонн этой необходимой составляющей. Результатом строительства стала прочная основательная крепость.
И молчание.
По другую сторону закрытой двери офиса Фрейзера трудилось тридцать тысяч людей, но никого из них я не слышал. Я не слышал вообще ничего. Только какое-то шипение, типичное для офисов, расположенных на кольце С.
— Не забывай, ты разговариваешь с офицером старше тебя по званию, — не преминул напомнить Фрейзер.
— Не забывайте, что вы разговариваете с военным полицейским, наделенным полномочиями арестовать любого — от вчерашнего рекрута до генерала с пятью звездами на погонах, — напомнил ему я.
— Ну а что тебе за дело до всего этого?
— «Свободным гражданам Теннесси» было приказано прибыть в Келхэм. Это, как я думаю, совершенно ясно. И я согласен, что, оказавшись там, они действовали с чрезмерным усердием. Но тот, кто отдал им соответствующий приказ, так же виновен, как и они. А фактически даже больше. Ведь ответственность начинает действовать сверху.
— Никто не отдавал никакого приказа.
— Их направили туда одновременно со мной. И с Мунро. Мы все сошлись в одной точке. Все эти действия были результатом одного принятого решения. Потому что Рид Райли находился там. Кто об этом знал?
— Возможно, это было решение местных властей.
— Ну а какой была ваша личная позиция?
— Абсолютно пассивной. Я мог лишь реагировать. Мог лишь предотвратить негативные последствия, доведись им случиться. И больше ничего.
— Вы в этом уверены?
— Ведомство по связям с Сенатом всегда пассивно. Мы только и можем, что гасить пожар.
— Оно никогда не действует по заранее составленным планам? Никогда заблаговременно не окапывает траншеями открытое место в лесу?
— Ну как я мог сделать что-то подобное?
— Вы же видели, что наступает опасная ситуация. Вы должны были составить план. Принять решение, отделяющее ограждение Келхэма от надоедливых граждан, задающих неудобные вопросы. Но ведь вы не попросили рейнджеров самих позаботиться об этом. Ни один из командиров на всем свете не посчитает этот приказ законным. Поэтому вы позвали своих неофициальных дружков из Теннесси; к слову сказать, это же ваш родной штат. Ведь такое оказалось возможным, верно?
— Ну что ты, это же смешно.
— И для того, чтобы соединить воедино всю разработанную вами систему, вы решили прослушивать телефоны военной полиции, чтобы быть в курсе всего и обеспечить себе раннее предупреждение на тот случай, если что-то из запланированного пойдет не по тому пути.
— А это тем более смешно.
— Значит, вы это отрицаете?
— Конечно, отрицаю.
— Вы меня смешите, — вздохнул я. — Давайте рассуждать теоретически. Если кто-то делает разом две эти вещи, что вы об этом подумаете?
— Какие еще две вещи?
— Призывает людей из Теннесси и прослушивает телефоны. Какая мысль должна сразу прийти вам в голову?
— Что имеет место нарушение законов.
— А положим, этот человек делает одно и не делает другое? С точки зрения профессионального солдата?
— Такого он не может себе позволить. Он не может позволить себе использовать в полевых условиях непрофессиональные силовые подразделения, не опасаясь того, что это может быть раскрыто.
— Согласен, — сказал я. — Значит, тот, кто разворачивает этих йеху, также прослушивает и телефоны; а тот, кто прослушивает телефоны, также разворачивает этих йеху. Я понятно объясняю? С точки зрения чистой теории?
— Полагаю, что так.
— Так да или нет, полковник?
— Да.
— Как у вас обстоят дела с кратковременной памятью?
— Достаточно хорошо.
— Что первое вы сказали, когда я вошел к вам сегодня?
— Я попросил тебя закрыть дверь.
— Нет, вы сказали: «Привет». А потом велели мне закрыть дверь.
— А потом попросил тебя сесть.
— А затем?
— Не помню, — признался он.
— Затем у нас была короткая дискуссия о том, каким многолюдным делается это здание в полдень.
— Да, я вспомнил.
— А потом вы спросили, какие у меня новости.
— И никаких новостей у тебя не оказалось.
— И вас это удивило. Потому что я оставил сообщение, в котором извещал о том, что знаю интересующее вас имя.
— Это меня удивило, да, удивило.
— Что это за имя?
— Я не был уверен. Оно могло быть связано с чем-то.
— Если бы дело обстояло так, вы спросили бы «какое-либо имя». А «не то имя, которое вас интересует».
— Возможно, меня развеселило твое заблуждение по поводу того, что кто-то все-таки направил эту самодеятельную гвардию в Миссисипи. И что это обстоятельство оказалось для тебя таким важным.
— Оно и вправду оказалось важным для меня. Потому что оказалось правдой.
— Ну хорошо, я уважаю твою убежденность. И предполагаю, что ты выяснил, кто их направил.
— Я выяснил.
Он ничего не ответил.
— Тут вы допустили оплошность, — сказал я.
Он ничего не ответил.
— Я не оставлял вам сообщения, — пояснил я. — Я назначил встречу. С вашим помощником, составляющим для вас расписание встреч. Только и всего. Я даже не указывал причину встречи. Я просто сказал, что мне нужно увидеть вас сегодня в полдень. Единственный раз я упомянул что-либо, касающееся имен и «Свободных граждан Теннесси», в разговоре по прямой линии с генералом Гарбером. Который, по всей вероятности, вы прослушивали.
Едва слышное шипение в маленьком офисе, казалось, изменило тон. Оно стало тише, но звучало более угрожающе — так воспринимается ухом настоящее монотонное молчание.
— Некоторые вещи слишком велики для тебя, чтобы ты мог их понять правильно, сынок.
— Возможно, — согласился я. — Я не совсем ясно понимаю, что произошло в течение первого триллиона секунд после Большого взрыва. Я не могу выполнить задания по квантовой физике. Но я могу справиться со многими другими делами. Например, я довольно хорошо понимаю Конституцию Соединенных Штатов. Вам когда-либо доводилось слышать о Первой поправке? Она гарантирует свободу печати. А это значит, что любой старый журналист имеет право приближаться к любому старому ограждению, к которому пожелает.
— Да это был парень из задрипанной радикальной газетенки леволиберального толка из университетского города.
— А вы, как я понял, лентяй. Вы убили годы на вылизывание задницы Карлтону Райли, и вам не хотелось начинать все снова с другим сенатором. Потому что такая перемена потребовала бы от вас выполнить заново вашу проклятую работу.
Ни слова в ответ. Я продолжал:
— Вторым человеком, которого убили ваши ребята, был не достигший армейского возраста рекрут. Он шел в Келхэм для того, чтобы попытаться записаться в армию. Его мать убила себя той же ночью. Оба события связаны, как я понимаю. Потому что я видел, что от них осталось. Сперва от одного, а затем и от другой.
Ни слова в ответ. А я продолжал:
— И я понимаю, откуда ваша двойная самонадеянность. Во-первых, вы были уверены в том, что я не смогу разобраться в вашей гениальной конструкции, а потом, когда я все-таки разобрался, вы решили, что сами сможете сделать со мной все, что захотите. Без какой-либо помощи, без группы поддержки, без арестной команды. Только вы и я, здесь и сейчас. Не могу не спросить, как вы оказались таким тупицей?
— И я хочу спросить: ты при оружии?
— На мне же униформа класса А, — ответил я. — А эта форма не предусматривает оружия, которое носят на портупее или поясном ремне. Почитайте уставы, там об этом сказано.
— Ну так кто из нас больший тупица?
— Я не ожидал, что окажусь в подобной ситуации. Я не ожидал, что дело зайдет настолько далеко.
— Послушай моего совета, сынок. Надейся на лучшее, но планируй, предвидя худшее.
— У вас пистолет в письменном столе?
— У меня два пистолета в письменном столе.
— Вы намерены меня застрелить?
— Если потребуется.
— Но ведь это же Пентагон. За вашей дверью сидят тридцать тысяч человек, приписанных к военному ведомству. И все они достаточно натренированы, чтобы, услышав выстрел, броситься туда, откуда стреляли. Вам бы сочинить какую-либо историю.
— Ты напал на меня.
— С чего бы это?
— Да потому, что ты просто одержим тем, что кто-то застрелил какого-то уродливого черномазого парня в каком-то захолустье.
— А ведь я никому не говорил, что он был уродливым. Или чернокожим. Ни в одном телефонном разговоре. Вы, должно быть, получили эту информацию от своих балбесов из Теннесси.
— Как бы там ни было, ты вел себя как одержимый, и я приказал тебе уйти, но ты напал на меня.
Я откинулся на спинку стула, предназначенного для гостей. Вытянул ноги перед собой. Руки свесились вниз. Мне стало легче, я расслабился. Я мог бы сейчас заснуть.
— Мое положение выглядит не очень угрожающим по отношению к вам, согласны? А мой вес примерно двести пятьдесят фунтов. Так что вам придется здорово потрудиться за то время, пока люди из офисов ЗС314 и ЗС316 появятся здесь. На это им потребуется полторы секунды. А потом вам предстоит иметь дело с военной полицией. Вы убили одного из них при сомнительных обстоятельствах, они же разорвут вас на куски.
— Мои соседи ничего не услышат. Никто вообще не услышит ничего.
— Почему? У вас пистолет с глушителем?
— А зачем мне глушитель? Или оружие?
Сказав это, он проделал странную вещь. Встал из-за стола и снял со стены картину. Черно-белую фотографию. Он и сенатор Карлтон Райли. Фотография была подписана, как я понял, самим сенатором. Отступив от стены, Фрейзер положил картину на письменный стол, затем, снова подойдя к стене, схватил двумя пальцами торчащую головку гвоздя и, напрягшись, вытащил гвоздь из гипсовой штукатурки.
— Только и всего? — спросил я. — Вы собираетесь пронзить меня насмерть этой булавкой?
Фрейзер положил гвоздь рядом с фотографией, открыл ящик стола, достал из него молоток и сказал:
— Я как раз занимался тем, что перевешивал фотографию на другое место, когда ты напал на меня. К счастью, я сумел схватить молоток, который все еще сжимаю в руке.
Я не сказал ничего.
— Все произойдет очень тихо, — объяснил полковник. — Один хороший удар — и все кончено. И у меня будет сколько угодно времени на то, чтобы перетащить твое тело куда потребуется.
— Вы ненормальный, — сказал я.
— Нет, я преданный, — возразил он. — Бесконечно преданный будущему нашей армии.
