Глава 25

Я вошел в свой кабинет ровно в девять часов утра. Место ночного сержанта с ребенком занял капрал из Луизианы.

– Вас уже ждут люди от ГВП, – сказал он, указывая большим пальцем в сторону моего кабинета. – Я впустил их внутрь.

Я кивнул и огляделся в поисках кофе. Кофе не было. Плохое начало. Я распахнул дверь в свой кабинет и вошел. Там меня поджидали двое. Один из них занял стул для посетителей. Другой устроился за моим столом. Оба были в форме класса «А». У обоих на груди красовались жетоны ГВП – маленькие золотые венки, пересеченные саблей и стрелой. Тот, кто сидел на стуле для посетителей, имел чин капитана. За моим письменным столом устроился подполковник.

– Где мне сесть? – спросил я.

– Где пожелаете, – ответил подполковник.

Я молча ждал.

– Я видел телексы из Ирвина, – сказал он. – Примите мои искренние поздравления, майор. Вы проделали выдающуюся работу.

Я не ответил.

– И я слышал о повестке дня Крамера, – продолжал он. – Мне только что звонили из офиса начальника штаба. А это еще лучший результат. Уже он один оправдывает операцию «Аргон».

– Вы здесь не для того, чтобы обсуждать раскрытое мной дело, – сказал я.

– Верно, – кивнул он. – Разговор о нем пойдет в Пентагоне с вашим лейтенантом.

Я взял оставшийся стул для посетителей, поставил возле стенки под картой и сел. Откинулся на спинку. Поднял руку над головой и потрогал булавки. Подполковник наклонился вперед и пристально посмотрел на меня. Он ждал, словно хотел, чтобы я заговорил первым.

– Похоже, вы намерены получить от происходящего удовольствие? – спросил я.

– Это моя работа, – сказал он.

– И вам она нравится?

– Далеко не всегда, – ответил он.

Я вновь предпочел промолчать.

– Это дело подобно набегающей на пляж волне, – сказал он. – Подобно могучему валу, который мчится по песку и вдруг замирает, а потом уходит обратно, ничего не оставляя за собой.

Я молчал.

– И все-таки кое-что остается, – продолжал подполковник. – Остается уродливый кусок мусора, застрявший у воды. Нам необходимо с ним разобраться.

Он ждал, пока я заговорю. Может, предоставить ему довести дело до конца самостоятельно? В конце концов я пожал плечами и заговорил:

– Жалоба о грубом обращении.

Он кивнул.

– Полковник Уиллард привлек к ней наше внимание. Получилась неудобная ситуация. Если несанкционированное использование подорожных можно отбросить как необходимость при расследовании, то жалобу о грубом обращении оставить без внимания невозможно. Поскольку двое гражданских лиц не имели к происходящему ни малейшего отношения.

– Меня дезинформировали, – сказал я.

– Боюсь, это ничего не меняет.

– Ваш свидетель мертв.

– Однако он оставил подписанную жалобу. А документы нельзя игнорировать. Он с тем же успехом мог быть здесь и давать показания.

Я не стал возражать.

Подполковник встал.

– Вы можете поговорить со своим адвокатом.

Я посмотрел на капитана. Очевидно, это он был моим адвокатом. Подполковник вышел из кабинета и аккуратно закрыл за собой дверь. Капитан протянул мне руку и назвал свое имя.

– Не стоило так жестко говорить с подполковником, – сказал капитан. – Он предложил вам лазейку размером с милю. Вся эта история больше похожа на фарс.

– Я раскачивал лодку, – сказал я. – В армии этого не любят.

– Вы ошибаетесь. Никто не хочет причинить вам вред. Однако Уиллард настаивает на принятии мер. Поэтому мы вынуждены проделать необходимые телодвижения.

– И в чем они состоят?

– Вам достаточно все отрицать. В таком случае заявление становится спорным, а поскольку невозможно устроить перекрестный допрос, Шестая поправка гарантирует вам автоматическое прекращение дела.

Я не пошевелился.

– И как это делается? – спросил я.

– Вы подписываете письменные показания, как это сделал Карбон. Он говорит черное, вы – белое, и больше нет никакой проблемы.

– Официальные бумаги?

– Вам потребуется пять минут. Мы можем проделать это прямо здесь и сейчас. Ваш капрал напечатает показания и будет свидетелем. Нет ничего проще.

– А альтернатива существует? – поинтересовался я.

– Будет огромной глупостью даже думать о ней.

– Но что тогда произойдет?

– Это равносильно тому, чтобы признать себя виновным.

– И какими будут последствия? – не унимался я.

– Если вы признаете себя виновным? Потеря в звании и в зарплате, начиная с того момента, когда произошел инцидент. Гражданский суд не позволит нам обойтись чем-то меньшим.

Я ничего не сказал.

– Вы вновь станете капитаном. Вас вернут в обычное подразделение военной полиции, поскольку Сто десятый отдел не захочет, чтобы вы оставались в его рядах. Это краткий вариант ответа. Но даже думать на эту тему было бы ужасной глупостью. Вам достаточно все отрицать.

Я сидел и размышлял о Карбоне. Ему было тридцать пять лет, шестнадцать из них он прослужил в армии. Пехота, десантные войска, рейнджеры, «Дельта». Шестнадцать не самых легких лет. И он ничего не сделал, если не считать попытки сохранить тайну, с которой он случайно соприкоснулся. Он постарался предупредить свою часть о возможной опасности. В его действиях не было ничего плохого. Однако теперь он мертв. Убит в лесу. Потом я подумал о толстом парне из стрип-клуба. Фермер меня не особенно беспокоил. Разбитый нос, ничего страшного. А вот толстому парню сильно досталось. С другой стороны, он не являлся образцовым гражданином Северной Каролины. Сомневаюсь, чтобы губернатор наградил его за гражданские доблести.

Я долго думал об этих людях. О Карбоне и толстом парне на парковке. А потом о себе. Майор, восходящая звезда, следователь особого подразделения, которому светит быстрый путь наверх.

– Хорошо, позовите подполковника, – сказал я.

Капитан встал и распахнул дверь. В кабинет вошел подполковник, капитан закрыл за ним дверь. Капитан уселся рядом со мной, а подполковник вновь устроился за моим столом.

– Ладно, давайте заканчивать. Жалоба лишена оснований, так?

Я молча посмотрел на него.

– Ну?

«Ты поступишь правильно».

– Жалоба соответствует действительности, – сказал я.

Подполковник недоверчиво уставился на меня.

– Жалоба верна во всех деталях, – сказал я. – Все происходило именно так, как написал Карбон.

– Господи, – пробормотал подполковник.

– Вы сошли с ума? – удивленно спросил капитан.

– Весьма возможно, – ответил я. – Однако Карбон не был лжецом. В его досье не должно быть написано, что в конце своей жизни он солгал. Он заслуживает лучшего. Он служил в армии шестнадцать лет.

В комнате воцарилась тишина. Мы сидели и молчали. Им предстояло много бумажной работы. А я думал о том, что снова стану капитаном военной полиции. Никаких спецподразделений. Однако тут не было сюрприза. Я знал, что к этому все идет. Знал с того самого момента, как закрыл глаза и костяшки домино стали падать, падать, падать, увлекая за собой одна другую.

– У меня одно пожелание, – сказал я. – Я прошу отсрочить решение на два дня. С этого момента.

– Почему?

– Я должен побывать на похоронах. И не хочу просить об отпуске своего командира.

Подполковник отвернулся.

– Разрешаю, – сказал он.

Я вернулся к себе и сложил в сумку все свои вещи. Снял со счета деньги и оставил пятьдесят два доллара в конверте для моего ночного сержанта. Еще пятьдесят долларов я отправил по почте Францу. Потом я забрал у патологоанатома ломик, которым пользовался Маршалл, и положил его рядом с тем, что мы одолжили в скобяной лавке. Затем зашел в гараж военной полиции, чтобы взять машину. Я с удивлением обнаружил, что там все еще стоит взятый Крамером напрокат автомобиль.

– Нам никто не сказал, что с ним делать, – сказал служитель.

– Почему?

– Сэр, это ваше дело, вы скажите мне.

Я хотел взять машину, которая не привлекает внимания, а маленький красный «форд» выделялся среди оливковых и черных машин военной полиции. Но тут я сообразил, что в обычном мире все будет наоборот. Там маленький «форд» затеряется среди остальных машин.

– Тогда я его заберу. Мне все равно нужно в аэропорт.

Мне не пришлось заполнять бумаги, поскольку машина не принадлежала армии.

Я покинул Форт-Бэрд в двадцать минут одиннадцатого и направился на север, в сторону Грин-Вэлли. Сейчас я ехал заметно медленнее, чем прежде, поскольку «форд» не самая скоростная машина, да и сам я не такой мастер, как Саммер. Я не стал останавливаться на ланч. Просто ехал и ехал вперед. Возле здания полиции я оказался в пятнадцать минут четвертого. Там, в общем зале, я нашел детектива Кларка и сказал ему, что дело закрыто. Обещал, что Саммер сообщит ему все детали. И забрал у него ломик, который он одолжил в качестве образца. Я быстро проделал оставшиеся до Сперривилла десять миль. В узком переулке припарковался рядом со скобяной лавкой. Стекло в окне заменили, фанера исчезла. Я взял все три ломика, вошел в лавку и вернул их стоявшему за стойкой хозяину. Потом сел в машину и по единственной дороге, выходящей из города, направился в Вашингтон.

Я свернул на кольцевую автодорогу и отправился на поиски самой отвратительной части города. Выбор был разнообразным. Меня привлек прямоугольник, состоящий из четырех кварталов. Здесь был район старых, разваливающихся складов, разделенных узкими переулками. В третьем переулке я нашел то, что искал. Из двери вышла изнуренная шлюха. Я вошел в ту же дверь. Там, за стойкой, сидел какой-то тип в шляпе. У него было то, что я искал. Потребовалась минута, чтобы между нами установилось доверие. Кончилось тем, что наличные устранили все разногласия, которые между нами существовали, как это бывает почти всегда. Я купил немного марихуаны, немного каликов и несколько доз кокаина. Заметно было, что мне не удалось произвести впечатление на типа в шляпе. Вероятно, он решил, что я любитель.

Потом я поехал в Рок-Крик, штат Виргиния. Я добрался туда еще до пяти часов. Припарковался на холме в трехстах ярдах от штаба 110-го особого отдела, откуда мог видеть стоянку. Машину Уилларда я почти сразу отыскал взглядом. Он успел мне рассказать о ней все, что нужно. Классический «понтиак». Машина стояла возле выезда. Я поудобнее устроился на сиденье и стал ждать.

Он вышел в пять пятнадцать. Час банкира. Завел двигатель «понтиака». Я слегка опустил стекла и даже с расстояния в триста ярдов слышал, как хорошо налажен двигатель. Не сомневаюсь, что Саммер была бы в восторге. И я решил, что, если когда-нибудь выиграю в лотерею, обязательно куплю ей новенький «понтиак».

Я включил зажигание «форда». Уиллард выехал со стоянки и свернул в мою сторону. Я сполз пониже, и он меня не заметил. Потом я подождал («одна тысяча, две тысячи…»), развернулся и последовал за ним. Слежка за Уиллардом оказалась совсем простым делом. С опущенными окнами я мог бы это делать, руководствуясь только звуком. Он ехал не слишком быстро, рядом с обочиной дороги. Я держался позади, чтобы между нами находилось несколько машин и он меня не заметил в зеркало заднего вида. Он направлялся на восток, в сторону пригородов Вашингтона. Наверное, снимал жилье в Арлингтоне или Маклине еще с тех времен, когда служил в Пентагоне. Я надеялся, что это не квартира. Нет, он должен был жить в доме, с гаражом для такой классной машины. А это хорошо, поскольку с домом всегда проще.

Я не ошибся. Он снимал дом. На тихой улице, к северу от Арлингтона. Много деревьев, правда большинство из них стояли голыми, но среди них попадалось и несколько вечнозеленых. Подъездные дорожки были длинными и изогнутыми, а садики неухоженными. На улице следовало бы вывесить плакат: «Только для разведенных или одиноких мужчин, работающих на правительство». Именно такое место. Не самое идеальное, но гораздо лучше, чем прямое пригородное шоссе, где бок о бок стоят домики, во дворах которых полно детишек с мамашами.

Я проехал мимо и примерно в миле от дома Уилларда нашел подходящее место для стоянки. И стал ждать темноты.

Я подождал до семи часов и начал действовать. Небо заволокло тучами, на землю опустился туман. Звезд не было видно. Как и луны. На мне была полевая военная форма. Пентагон позаботился о том, чтобы я оставался невидимым. Я не сомневался, что в семь часов здесь будет совсем мало людей. Правительственные служащие среднего достатка очень хотят стать служащими с высоким достатком, а потому подолгу задерживаются за своими письменными столами, пытаясь произвести впечатление на нужных людей. Я выбрал улицу, идущую параллельно улице Уилларда, и нашел два совсем уж неухоженных дворика, находившихся по соседству. Свет ни в одном из домов не горел. Я прошел по подъездной дорожке к одному из них, обогнул его и оказался на заднем дворе. Здесь я остановился. Лая собаки не было слышно. Я свернул и прокрался вдоль заборчика к заднему двору Уилларда. Он весь зарос старой травой. Посреди лужайки валялась ржавая решетка для жарки мяса. С армейской точки зрения задний дворик находился в полнейшем беспорядке.

Я слегка сдвинул в сторону шест ограды и проскользнул внутрь. Пересек дворик Уилларда и мимо гаража подошел к входной двери. Свет над крыльцом не горел, и входную дверь было не очень хорошо видно со стороны улицы. Не идеальный вариант, но и далеко не худший. Я нажал на звонок. Услышал, как он зазвенел внутри. После короткой паузы послышались шаги. Я отошел чуть в сторону. Уиллард открыл дверь. Сразу, без малейшей паузы. Может быть, он заказал еду в китайском ресторане? Или пиццу?

Я толкнул его в грудь, чтобы освободить проход. Вошел внутрь и закрыл за собой дверь ногой. Унылый дом с затхлым воздухом. Уиллард цеплялся за перила лестницы, пытаясь сделать вдох. Я ударил его в лицо и сбил с ног. Он оказался на четвереньках, я сильно врезал ему ногой по заду и продолжал пинать до тех пор, пока он не понял намек и не пополз на кухню. Оказавшись на кухне, он привалился спиной к стенке шкафчика. На его лице страх мешался с удивлением. Казалось, он не верил своим глазам. Наверное, он думал: «Это из-за той жалобы?» Его бюрократический разум не мог понять, что происходит.

– Ты слышал о Васселе и Кумере? – спросил я.

Он кивнул, быстро и испуганно.

– Помнишь лейтенанта Саммер? – спросил я.

Он снова кивнул.

– Она обратила мое внимание на одну вещь, – продолжал я. – Вроде бы очевидную. Она сказала, что они бы вышли сухими из воды, если бы я не проигнорировал твои приказы.

Уиллард смотрел на меня и молчал.

– И я задумался. Что же именно я игнорировал?

Он не ответил.

– Я неправильно тебя оценил, – сказал я. – Приношу свои извинения. Я полагал, что игнорирую приказы назойливого и ничтожного карьериста. Что имею дело с ханжеским, трусливым идиотом, который думает, что знает все лучше всех. Но я ошибся. Я столкнулся с чем-то совершенно другим.

Уиллард смотрел на меня снизу вверх.

– Тебя совсем не смущала история с Крамером, – продолжал я. – Тебя не беспокоило, что я сильно давил на Васселя и Кумера. И тебе было наплевать на армию, когда ты хотел, чтобы убийство Карбона списали на несчастный случай. Ты просто делал работу, на которую тебя поставили. Кто-то хотел, чтобы три убийства остались нераскрытыми, и тебя перевели на место начальника полиции, чтобы ты об этом позаботился. Ты участник сознательной операции прикрытия, Уиллард. Перед тобой поставили задачу. А я не подчинился. Проклятье, зачем еще нужно было приказывать мне бросить расследование? Да затем, чтобы скрыть преступление, которое кто-то тщательно спланировал! Все было продумано заранее. Окончательное решение приняли второго января, когда Гарбера перевели, а на его место поставили тебя. Ты оказался здесь для того, чтобы назначенное на четвертое января убийство прошло без проблем. Других причин быть не могло.

Он не ответил.

– Я думал, что они хотели поставить на это место некомпетентного человека, чтобы все произошло само собой. Но они этим не ограничились. Они поставили друга.

Он не ответил.

– Тебе следовало отказаться, – сказал я. – Если бы ты отказался, они бы не стали продолжать и Карбон с Брубейкером остались бы живы.

Он не ответил.

– Ты их убил, Уиллард. Как если бы сделал это сам.

Я присел на корточки рядом с ним. Уиллард попытался отползти подальше, но у него за спиной был шкаф. В его глазах появилась безнадежность. Однако он сделал последнюю попытку, пробормотав:

– Ты ничего не сможешь доказать.

Я не ответил. В его глазах появилась решимость.

– Ты имеешь дело не с идиотами, – продолжил он. – Доказательств не существует.

Я вытащил из кармана «беретту» Франца. Я прихватил ее в Мохаве. Разумеется, я не терял этот пистолет. Он приехал со мной из Калифорнии. Именно по этой причине я сдал свою сумку в багаж. В самолет нельзя проносить пистолет без специального разрешения.

– Этот пистолет считается уничтоженным, – сказал я. – Официально его не существует.

Он посмотрел на «беретту».

– Не будь дураком. Ты ничего не докажешь.

– Ты имеешь дело не с идиотом, – сказал я.

– Ты не понимаешь! – горячо заговорил Уиллард. – Я получил приказ. Мы в армии. Мы исполняем приказы.

Я покачал головой.

– Это оправдание не помогло ни одному солдату.

– Я получил приказ, – повторил он.

– От кого?

Он закрыл глаза и потряс головой.

– Не имеет значения, – сказал я. – Я точно знаю, кто это был. И я знаю, что не сумею до него добраться. Он слишком высоко сидит. Но я могу добраться до тебя. Ты будешь моим посланцем.

Уиллард открыл глаза.

– Ты этого не сделаешь, – сказал он.

– Почему ты не отказался?

– Я не мог отказаться. Пришло время выбирать, на чьей ты стороне. Ну как ты не понимаешь? Нам всем придется это сделать.

Я кивнул.

– Пожалуй, тут ты прав.

– Сделай правильный выбор, пожалуйста, – попросил Уиллард.

– Я думал, что ты – одна ложка дегтя в бочке с медом, – сказал я. – А оказалось, что вся бочка полна дегтя. Меда в ней совсем мало.

Он посмотрел на меня.

– Ты все испортил, – сказал я. – Ты и твои проклятые друзья.

– Что испортил?

– Все.

Я встал. Отступил на шаг. Снял предохранитель с «беретты».

Он смотрел на меня.

– Прощай, полковник Уиллард, – сказал я и приложил пистолет к своему виску.

Он смотрел на меня, не отрывая глаз.

– Я пошутил, – сказал я и выстрелил ему в лоб.

Это была обычная пуля в цельнометаллической оболочке. Часть его затылка оказалась в шкафу вместе с разбитым фарфором. Я рассовал купленные мной наркотики по его карманам вместе с символической пачкой долларов. Потом вышел через заднюю дверь и пересек двор. Я перешагнул через ограду, спокойно миновал парковку и направился к своей машине. Сел за руль, достал сумку и переодел ботинки, испорченные в пустыне Мохаве, – у меня еще осталась пара поновее. Затем я поехал на запад, в аэропорт. Вернул взятую напрокат машину в агентство «Херц». Там знают свое дело. Люди часто возвращают машины не в самом лучшем виде. Внутри накапливается всякий мусор. Поэтому у въезда в боксы стоят большие мусорные баки – в надежде, что люди сами приведут сдаваемые ими автомобили в порядок. Так они сокращают расходы. Даже если на каждой машине удается выиграть минуту, за год накапливается приличная выручка. Я положил свои старые ботинки в один бак, а «беретту» – в другой. Если учесть, какой поток машин здесь проходит, баки меняют очень часто.

До посадочных ворот я прошел пешком. Мне не хотелось садиться в автобус. Показав свои документы, я купил билет в Париж в один конец на самолет «Эр Франс». Еще совсем недавно, когда мир был другим, я летал на этом же рейсе.

Я оказался на авеню Рапп в восемь часов утра. Джо сказал мне, что машина придет в десять. Поэтому я побрился, принял душ в ванной для гостей, нашел гладильную доску и привел в порядок свою парадную форму. Потом я нашел в шкафу щетку и почистил ботинки. Наконец я оделся и прицепил все свои медали – получилось четыре ряда. Я все сделал в соответствии с инструкциями. Каждая медаль на своем месте, под соответствующей ленточкой. Другие свои значки я тоже почистил, включая жетон майора – в последний раз. После этого я перешел в гостиную и стал ждать.

Джо был в черном костюме. Я не большой эксперт в одежде, но понял, что костюм новый. Из какого-то дорогого материала. Возможно, шелка или кашемира, не знаю. Костюм был хорошо сшит. Еще Джо надел белую рубашку, черный галстук и черные туфли. Он великолепно выглядел. Никогда я не видел, чтобы он выглядел лучше. Лишь в глазах читалось легкое напряжение. Мы не разговаривали. Просто сидели и ждали.

Без пяти десять мы вышли на улицу. Катафалк прибыл из морга вовремя. За ним появился черный лимузин «ситроен». Мы сели в лимузин, закрыли двери и медленно поехали вслед за катафалком.

– Только мы? – спросил я.

– Остальные встретят нас на кладбище.

– Кто придет?

– Ламонье, – сказал Джо. – И ее друзья.

– На каком кладбище?

– Пер-Лашез, – ответил Джо.

Я кивнул. Пер-Лашез – знаменитое старое кладбище. Особое место. Возможно, это как-то связано с участием моей матери в Сопротивлении. Может быть, Ламонье добился разрешения похоронить ее там.

– Есть предложение по покупке квартиры, – сказал Джо.

– Сколько?

– В долларах твоя доля составит шестьдесят тысяч.

– Я не хочу брать эти деньги. Отдай их Ламонье. Скажи, чтобы он нашел оставшихся в живых стариков и разделил деньги между ними. Он наверняка знает соответствующие организации.

– Старые солдаты?

– Старые, кто угодно. Те, кто делали правильные вещи в нужное время.

– Ты уверен? Тебе могут понадобиться эти деньги.

– Я бы не хотел их иметь.

– Ладно, – сказал Джо. – Твой выбор.

Я смотрел в окно. День был серым. Медовые тона Парижа поглотила погода. Река вяло катила свои воды, похожие на расплавленное железо. Мы проехали через площадь Бастилии. Кладбище Пер-Лашез находится на северо-востоке. Не слишком далеко, но и не близко, если вы полагаете, что оно совсем рядом. Мы вышли из машины возле небольшой будочки, где продавали карты, показывающие, как пройти к знаменитым могилам. Самые разные люди похоронены на Пер-Лашез. Шопен. Мольер. Эдит Пиаф. Джим Моррисон.

У ворот кладбища нас уже ждали. Я увидел консьержку из дома матери. Она стояла рядом с двумя другими женщинами, которых я не знал. Служащие похоронного бюро подняли гроб на плечи, несколько мгновений постояли неподвижно, а потом медленно двинулись вперед. Мы с Джо зашагали следом за ними. За нами пристроились три женщины. Воздух был холодным. Мы шли по песчаным дорожкам, между необычными европейскими мавзолеями и памятниками. Наконец мы оказались возле вырытой могилы. Земля была аккуратно сложена рядом и прикрыта зеленым ковриком, очевидно изображающим траву. Там нас ждал Ламонье. Наверное, он пришел сюда пораньше. Он не мог идти быстро и не хотел нас задерживать.

Служащие похоронного бюро поставили гроб на заранее приготовленные веревочные петли. Потом подняли его снова и при помощи веревок осторожно опустили вниз, в могилу. Какой-то человек прочитал отрывок из книги. Я слышал слова по-французски, а потом английский перевод возник в моем сознании. «Прах к праху… долина слез». Я не слушал. Просто смотрел на гроб, опускающийся в яму в земле.

Мужчина замолчал, и один из служащих забрал зеленый коврик, а Джо взял пригоршню земли. Он взмахнул рукой и бросил землю на крышку гроба. Земля со стуком упала на дерево. Человек с книгой последовал примеру Джо. Потом консьержка. Потом две другие женщины. Потом Ламонье. Он неловко дернулся вперед, опираясь на свои трости, наклонился и взял в руку землю. В его глазах стояли слезы, а затем он просто разжал ладонь, и земля посыпалась вниз, словно вода.

Я шагнул вперед, поднял руку к сердцу и снял Серебряную Звезду. Подержал ее в своей ладони. Серебряная Звезда – красивая медаль: крошечная серебряная звезда в центре более крупной золотой. К ней прилагается красно-бело-синяя лента с водяными знаками. На моей было написано: «Дж. Ричер». Я подумал: «Это в честь Жозефины» – и бросил звезду в яму. Она ударилась о гроб, отскочила и упала лицевой стороной вверх, заблестев на фоне серой земли.

Я позвонил с авеню Рапп и получил приказ о переводе в Панаму. Мы с Джо съели вместе поздний завтрак и пообещали друг другу почаще перезваниваться. Потом я поехал в аэропорт и улетел через Лондон и Майами. Теперь я стал капитаном. Мне дали роту. Нам предстояло поддерживать порядок в Панама-Сити во время окончания операции «Правое дело». Это было весело. Мне попались отличные парни. А работа с людьми явилась приятным разнообразием. И кофе был столь же хорош, как и прежде. Его присылали в огромных банках размером с нефтяную цистерну.

Я больше никогда не бывал в Форт-Бэрде. Никогда не видел своего сержанта, у которой был маленький ребенок. Иногда я думал о ней, когда начались крупные увольнения в армии. И Саммер я тоже больше никогда не видел. Я слышал, что она так много говорила о повестке дня Крамера, что ГВП предложил смертный приговор за предательство, а потом она получила признания от Васселя, Кумера и Маршалла в обмен на пожизненное заключение в Левенуэрте. Она стала капитаном в тот день, когда их отправили отбывать наказание. Так мы с ней оказались в одном чине. Встретились посередине. Однако наши дороги никогда больше не пересекались.

И я больше никогда не возвращался в Париж, хотя и собирался. Я хотел поздней ночью взойти на мост Инвалидов и просто вдохнуть в себя воздух Парижа. Но этого так и не произошло. Я был в армии и всегда находился там, где должен был находиться.