В баре сидел совершенно пьяный Макс Байкалов и жаловался отцу Иоанну на свою тяжкую жизнь. Кто бы знал, каково это – быть significant other звездного старца! Хотя, по-моему, старцем Олега Ивановича назвать было никак нельзя. И в сравнении с Максом тоже – у них разница в возрасте двадцать с чем-то лет. Отец Иоанн тоже был весьма и весьма нетрезв, жаловался на баб вообще, которые его никогда не понимали, обдирали как липку, обманывали в ответ на искренние чувства Ивана. Их разговор становился все громче и громче, и мне показалось, что каждый уже говорит только о своем, наболевшем, и не слушает другого. Отец Иоанн пил пиво, Макс Байкалов – какие-то коктейли.

Владимира Сумрачного в баре не было. Кроме двоих гостей Галтовского, в помещении находился лишь бармен, который широко улыбнулся при виде меня.

– Давайте сделаю вам коктейльчик, – предложил он. – Вам послаще?

Я покачала головой и попросила сок.

– Вы не употребляете алкоголь?

– Стараюсь пить как можно меньше. Всегда. И здесь я на работе.

– Ну, я же не предлагаю вам напиваться!

Я не стала объяснять, что от алкоголя у меня ослабевает восприятие (и это типично для всех людей, обладающих экстрасенсорными способностями), просто сказала, что привыкла быть готовой к вызову в любое время дня и ночи, да и просто не люблю спиртное. Бармен кивнул и выжал мне апельсиновый сок.

Я знала, что его зовут Стас, но не знала полное имя. Мне показалось, что у него прибалтийский акцент, хотя по-русски он говорил без ошибок, но он совершенно не походил на прибалта внешне. Во внешности у него было что-то восточное. Но мужчина был красив…

– Вы из Прибалтики? – спросила я.

– Родился в Москве, но гражданин Литвы. Отец у меня литовец, мать – чеченка.

Я удивленно посмотрела на Стаса. Если бы отец был чеченцем, а мать – литовкой, я не удивилась бы, но наоборот… Вроде бы восточные женщины выходят только за своих.

– Они вместе учились в Москве. Кстати, оба врачи. Потом уехали на родину к отцу. Семья матери была совсем не рада такому родству. Но у моих родителей был счастливый брак. Ее подруга вышла замуж за украинца. Там обе семьи их не приняли. Но была любовь, а любовь может преодолеть все преграды. Если она настоящая, конечно.

– Вы так никогда и не виделись со своими чеченскими родственниками?

– Почему же? Виделся. Но уже взрослым. А вы надолго на яхту?

– Вообще-то речь шла только про этот круиз.

– А дальнейшие планы у вас есть? Будете продолжать работать на Галтовского?

– Если предложит. Смотря что предложит. Может, вернусь в «Скорую». Может, устроюсь в какую-то частную клинику. Этот круиз – просто удачное стечение обстоятельств…

– Роман Борисович платит хорошие деньги.

– Согласна. Но я пока не получила конкретных предложений. И круиз еще не закончился. И неизвестно, как тут все пройдет… Я не исключаю, что я здесь как потенциальный козел отпущения.

– Но вы согласились.

– Вы правильно заметили, что Галтовский хорошо платит. Я как раз думала об устройстве на работу. Меня Галтовскому порекомендовали бывшие пациенты. Он сделал предложение, от которого я не смогла отказаться, – я рассмеялась. – Мне никто никогда не платил таких денег.

За спиной послышались громкие рыдания. Я оглянулась – я сидела спиной к Максу Байкалову и отцу Иоанну, а бармен не обращал на них внимания. Отец Иоанн обнимал Макса, тот рыдал на широкой груди у попа. Потом они встали, Макс буквально висел на Иване. Не обращая внимания на нас с барменом, двое мужчин покинули бар.

– Люди нашли друг друга, – усмехнулся Стас.

Я в непонимании посмотрела на него. Он кивнул.

– Но Иван, то есть отец Иоанн…

– Из этих, – кивнул Стас. – Поверьте: у меня глаз наметанный.

Я никак не могла прийти в себя.

– Может, у них чувства вспыхнули? Вы же не верите, что Байкалов стал официальным и постоянным партнером Бардашевича из-за большой любви? Вроде, по официальной версии, он с детства хотел стать его другом и учиться у него, – Стас хмыкнул. – И среди попов немало представителей тех, с кем борется известный питерский «чудила с кадилом», он же – охотник на Мадонну. Возможно, этого отца Иоанна и изолировали от паствы за вполне определенные грехи. Мы же с вами не знаем точно, как там обстояли дела. А он сам может говорить все, что угодно. Не верьте людям на слово, Варенька. И не верьте своим впечатлениям.

– Вообще-то я привыкла доверять своим впечатлениям…

Бармен почему-то разговаривал со мной, как с маленькой девочкой, хотя он старше меня лет на десять, не больше. Тактильного контакта у нас не было, так что я не могла уловить его мысли. Но у меня создалось впечатление, что он меня клеит. Хотя почему бы и нет? Выбор у него был совсем небольшой. Но меня интересовал Володя.

– Как вы считаете, от кого мне в этом круизе ждать проблем?

– Может, на «ты» перейдем?

Я кивнула. Так на самом деле легче установить контакт.

– Бардашевич может устроить все, что угодно.

– Вам, то есть тебе, доводилось с ним раньше сталкиваться?

Стас кивнул.

– Твоя задача – чтобы с беременными все было в порядке. В первую очередь, с суррогатной матерью. Я не думаю, что возникнут проблемы с очередной женой политика. Тихая интеллигентная девочка. А вот дедушка себе нашел настоящий «подарок». И проблемы могут возникнуть не из-за беременности. Беременность может только усугубить дурной характер. Ты же видела это чучело? Что у нее в голове? Если там, конечно, вообще что-то есть… Василий – отличный мужик, и баба у него нормальная. От этих никаких проблем ни у кого не будет. Проблемы – у всех – могут быть из-за выяснения отношений внутри Семьи.

– Кстати, где Лана?

– А мне откуда знать? – удивился Стас.

– Как она попала на яхту?

– Еще в Германии села – когда это судно спускали на воду.

– Галтовский, конечно, знал, что она здесь.

– Конечно. Ему так спокойнее. Он считает, что именно она подзуживает его жену. Без Ланы он, возможно, уже получил бы развод.

– Но зачем она сюда пробралась?

Стас рассмеялся.

– Я бы тоже хотел это знать. Женщины могут быть очень изобретательны, если хотят вернуть мужчину в семью.

– Но ведь он женат не на Лане и никогда не был! Или…

До меня дошло, что Лана и Галтовский вполне могли быть любовниками… Как оказалось – были.

– Но тогда она должна была бы ревновать его к племяннице! Он женился не на ней, а на дочери ее сестры, более молодой женщине!

– После того как они расстались. Племянница не уводила Галтовского. И он Лану не бросал. Но, будучи женат на племяннице, он всегда помогал тете – своей бывшей возлюбленной. И племянница, насколько я понимаю, на самом деле не хочет разводиться. Она, кстати, очень милая женщина. И я даже предположить не могу, что задумала Лана! Одно могу сказать: Ангелину она ненавидит лютой ненавистью. И та отвечает ей взаимностью.

– Яхту она не взорвет? – почему-то спросила я.

Стас странно посмотрел на меня.

– С собой и Галтовским? Нет, конечно. Она не камикадзе, и он ей и ее племяннице живой нужен. И яхта – это же семейное добро! Приобретено в браке. Совместно нажитое имущество делится пополам, если нет брачного контракта. А его нет. Надо договариваться.

– Ты знаешь, что произошло за ужином? – спросила я и рассказала.

Стас долго смеялся.

– Где они могут быть сейчас?

– А мне откуда знать? Сюда не приходили – ни одна, ни другая. Журналист заходил, но, как только пришли певец с попом, взял бутылку виски и ушел. Сказал, что будет лучше один в каюте пить, чем с гомиками. Больше никого не было.

– Но почему Галтовский не вмешался?

– Во что? В драку двух баб? За него? Я бы тоже не вмешался. Правда, за меня женщины никогда не дрались. Но это, наверное, так приятно в олигархических кругах…

– Но днем-то вмешался! Не сразу, правда, а когда Ксения на самом деле начала душить Ангелину!

– Ксения не из Семьи. А тут, можно сказать, семейное дело. И ведь Лана Ангелину не душила, не правда ли? Кстати, а попик к тебе за обезболивающими не приходил?

Я удивленно посмотрела на Стаса.

– Ты видела, что он прихрамывает?

Я кивнула.

– Он попал в какую-то аварию. Вроде серьезно пострадал. Мне жаловался, что в сырую погоду места переломов сильно болят.

– Но мы сейчас вообще-то совсем в другом климате.

Стас неопределенно пожал плечами и добавил:

– Ты присмотрись к нему.

– Ты считаешь, что он подсел на обезболивающие? Медикаментозный наркоман?

Стас не успел ответить.

В этот момент дверь в бар распахнулась, и вошел Владимир Сумрачный. Он был абсолютно трезв и даже не пытался изображать пьяного. Мы со Стасом повернули к нему головы. Владимир смотрел прямо на меня.

– Лана утопила Ангелину, – сообщил он.

Бармен издал какой-то странный булькающий звук. Я распахнула глаза и открыла рот. Я не могла поверить в услышанное. Этого не могло быть! Ведь не сумасшедшая же Лана! Или все-таки не совсем в себе?..

– Но… – квакнула я.

– Пойдем, Варя, – позвал Владимир. – Тебе нужно кое на что взглянуть.

Я допила сок одним глотком, поблагодарила стоявшего с обалдевшим видом Стаса и ушла с Володей. Он повел меня к открытому бассейну, рядом с которым никого не оказалось. Мы опустились в придвинутые друг к другу шезлонги. Володя заговорил шепотом.

– Не хочу, чтобы нас слышали. Здесь везде прослушка.

– У тебя случайно не шпиономания? – рассмеялась я, правда, тихо.

– У меня аппаратура.

Я моргнула.

– Нас всех слушает Галтовский? – уточнила я.

– Да.

– Но зачем ему это нужно? Кто здесь будет вести секретные разговоры? Дедушка-писатель со своей юной беременной подружкой? Боксер Вася со своей женой-кулинаркой? Известный певец с юным любовником, который уединился с попом и явно не разговоры разговаривает? Политик с не помню какой по счету женой? Ты с Ксенией? Или со мной?

– Ну, например, борец за чеченскую свободу, любитель русских денег и, возможно, тайный агент литовской разведки, если такая вообще существует.

– Что?! – После такого заявления я на какое-то время забыла про Ангелину. – Ты хочешь сказать, что этот бармен… Но…

– Давай я расскажу тебе одну историю, – сказал Володя, обнимая меня и прижимая к себе.

Не так давно, читая про прошлое Владимира Сумрачного, я узнала, что он вел репортажи из Чечни – в те годы, когда большинство чеченцев считали, что они – не часть России, а раз они не часть России, то должны руководствоваться своими законами и у них может практиковаться шариатский суд и публичная смертная казнь. Сумрачный писал про Дудаева и Масхадова и прочих лиц, имена большинства которых теперь забыты. Я сама не всех помнила – или вспоминала с трудом.

Во время одной своей командировки в Чечню тогда молодой еще журналист познакомился с одним интересным типом, сыном чеченца и литовки.

– А Стас ведь наоборот, – вспомнила я.

– Стас наоборот, но в результате таких союзов получается очень своеобразная комбинация. Тот тип был неординарной личностью. Кстати, фамилия у него была по матери, литовская. Не знаю почему.

– А внешне на кого походил?

– Блондин с темными глазами и черными бровями. Наверное, немало сердец разбил и явно этим пользовался. И в конце девяностых этот чечено-литовец или литово-чечен – я не знаю, как его правильно назвать – убил немало людей. Причем интересовали его только деньги. Я могу понять людей, которые борются за свободу своей страны, своей нации, мстят тем, кого они считают обидчиками своей нации, своих предков, то есть я принимаю борьбу за идеалы, пусть я их и не разделяю. Я понимаю и принимаю идейных людей, пусть даже эти идеи полностью противоречат моим. И я встречал таких идейных чеченцев в девяностые годы. Они были очень жестоки по отношению к русским, они ненавидели русских, но они обосновывали свою позицию, они верили в свою правоту. У этого же И…скаса (я не считаю возможным даже сейчас назвать его настоящую фамилию) идей не было никаких. Я встречал его и на одной стороне, и на другой. И он был настолько умен и изворотлив, что смог убедить и одну, и другую сторону, что работает на них.

– Но ты считаешь, что на самом деле он мог работать не на русских, не на чеченцев, а на литовскую разведку?

– Я пытался выяснить, существует такая или нет, и не смог. Вроде нет.

– А как насчет Интерпола? – спросила я.

– Возможно. Им бы такой кадр очень подошел. Вообще, он всем бы подошел и подходил – если учитывать, что человек абсолютно беспринципен и его интересуют только деньги. Но может быть, и нет. Может, это все было игрой. Честно признаюсь: в этом человеке я окончательно не разобрался.

– Что именно он делал в Чечне в конце девяностых?

– Я с ним впервые столкнулся, когда собирал материалы о заборе донорских органов у еще живых русских солдат. Ты, наверное, слышала, что трансплантация расцвела пышным цветом как раз в то время, а в последнее время органы шли с Украины.

– И еще была Югославия, – добавила я.

– Любой подобный конфликт дает возможность нажиться дельцам от «черной» трансплантации. Но это другая тема. И мы сейчас говорим не об этом. Хотя и об этом тоже. Тот чечено-литовец в некотором роде курировал забор и отправку органов. И операции проводились на территории Чечни. Ты же знаешь, что есть «срок жизни» органа вне тела.

Я кивнула.

– Еще забирали у казненных, но только русских.

– А казнили не только русских? – удивилась я. Я почему-то считала, что только наших.

– Я лично присутствовал на казни чеченца, который шпионил в пользу России, дагестанца-насильника – он изнасиловал чеченскую девушку. Но трупы чеченцев отдавали родственникам, того дагестанца, как мусульманина, похоронили по всем правилам – как у них положено. Но у них считалось, что трупы нечестивцев – то есть русских – должны ночь пролежать под открытым небом.

– Их кто-то охранял?

– Зачем? – удивился Володя. – Кому они там были нужны? Иногда их перевозили с места казни в другое – полежать под открытым небом. Кстати, если среди казненных был мусульманин, тело вместе с телами русских даже не возили. Так вот в процессе перевозки их завозили в определенные места для забора органов. И руководил этим опять тот чечено-литовец, и он же давал указания расстрельной команде, как стрелять – чтобы нужные органы не попортить.

– Он мог давать указания на площади Независимости?! Вроде там казни проводились.

– Не только там. И вот «не только там» и давал. Все было под его контролем! Вероятно, он поимел с этого очень неплохие деньги. И был еще один источник дохода. Иностранные журналисты. Тут я его нисколько не осуждаю.

– Их брали в заложники, да?

– Да. И правильно делали. У нормального человека там волосы дыбом должны были вставать. И у меня лично вставали. Но я считал, что должен доносить правду до наших людей. В принципе, я и имя себе сделал в Чечне. Я вначале был только пишущим журналистом. Потом пошло радио, телевидение. В общем, не зря я тогда в Чечню ездил. И закалило меня это здорово.

– Что делали иностранные журналисты?

– Вели себя как шакалы. Эдакие падальщики, вооруженные фотоаппаратами и камерами. Как они рвались посмотреть казни! Они платили огромные деньги, чтобы взять интервью у приговоренных, чтобы сопровождать приговоренных, так сказать, от и до.

– И этот чечено-литовец брал с них деньги и организовывал интервью?

– Брал и организовывал. А потом тех, кто вот такое наснимал, брали в заложники – и все отбирали.

– И это тоже этот тип?

– Тоже. Он мне лично говорил, что не хочет, чтобы в мире чеченцев принимали за дикарей.

– То есть какие-то идеи у него все-таки были? Если он таким образом старался обелить имидж своей второй родины.

– Ему нужно было показать свою необходимость чеченским командирам. То есть там все очень запутано… Вообще правильно, что самые жуткие съемки не ушли на Запад. Тогда не ушли. Они остались, я потом кое-что в Интернете находил. В недавнем прошлом, конечно, а не тогда. Тогда какой Интернет? Все только начиналось. И еще этот тип позволил сбежать одному русскому парню – который плюнул в рожу английской журналистке. Правильно сделал – она на все казни рвалась, больная на голову. Но почему этот чечено-литовец дал ему сбежать, я не знаю. Я в этом участвовал. Парень на самом деле вернулся в Россию.

– Может, в нем было что-то человеческое?

– Он уважал силу – и физическую, и внутреннюю. Он уважал личностей. Тот русский парень, простой солдатик из русской глубинки, был личностью. Кстати, парнишка жив. Конечно, теперь он не парнишка. Он – фермер. Я сюжет про него в прошлом году делал. Говорит, что смог преодолеть все трудности в мирной жизни благодаря тому, что пережил в Чечне. Но это опять же другая история… Давай вернемся к нашему бармену. Тип мутный. Я как узнал про его родословную, так сразу же сделал стойку боевого пса. Вспомнил того типа, про которого тебе только что рассказал.

– А где сейчас тот чечено-литовец? – спросила я. – Или где был в последний раз, когда ты про него слышал?

– Где сейчас – не знаю. Даже не знаю, жив или нет. Знаю, что успел потрудиться на один южно-африканский концерн, специализирующийся на алмазах. Такие люди всегда нужны, в мире на них есть спрос. Всегда был и всегда будет.

– Тебе удалось выяснить прошлое нашего бармена? Ведь, наверное, его проверяла и служба безопасности Галтовского. Не мог Роман Борисович абы кого взять! Тем более на должность бармена, который коктейли мешает!

– Варя, я не могу понять, что затеял Галтовский. А я не люблю, когда чего-то не понимаю. Мне, знаешь ли, моя жизнь очень дорога. И я планирую еще пожить – долго, счастливо, интересно. Я вообще ни за что не собираюсь отдавать свою жизнь. Ни за что и ни за кого. Нет таких людей и нет таких идеалов, за которые я бы отдал жизнь. И Родины такой, за которую стоит отдавать жизнь, сейчас, по-моему, нет. Раньше была, и люди за нее сражались и жертвовали собой. И идеалы были. А сейчас есть страна, которую разворовывают чиновники и депутаты, в которой самый большой конкурс в академию госслужбы, самая выгодная работа – быть чиновником или депутатом. Да, при советской власти чиновники определенного ранга жили как при коммунизме, но знали, что если где-то обделаются, то лишатся всего. И знали, что если рухнет система в целом, то запасного аэродрома у них нет. Не было ни вилл во Франции и Испании, ни счетов в швейцарских банках. А сейчас у них у всех что-то есть в другой стране, которой они готовы служить. И мне за эту Родину жизнь отдавать? Увольте.

Я погладила Володю по руке, чтобы он немного успокоился. Он на самом деле завелся. Он, конечно, общался с чиновниками гораздо больше, чем я, но ведь у любого нормального человека расплодившиеся чиновники, живущие как никогда вольготно и безнаказанно, вызывают негодование.

– У Галтовского есть своя служба безопасности. Зачем ему еще этот бармен? Для особых поручений? – спросила я.

– Не знаю. Кстати, ты его мысли читала?

Я покачала головой.

– А почему? – спросил Володя.

– Потому что мне хочется прикасаться не ко всем мужчинам, а только к вполне определенным!

Володя легко рассмеялся и накрыл мои губы своими.