Глава 3
Друг. Из личного архива Ланса де Креси
– Мой отец бросил меня, моя мать продала меня, сестра моя, кви-кви, спасла меня, – мурлыкал себе под нос сэр Джереми, пустив коня шагом. Мотивчик услышанной в городе уличной песенки прилип банным листом, как и слова. Смысл Джереми не сильно занимал: любовь между братом и сестрой, и отнюдь не платоническую, он наблюдал не раз и не два. При дворе чего только не увидишь.
– И вместе мы, кви-кви, убежали, кви-кви…
Дальше в песню вступала неизменная злая чародейка, разлучавшая влюблённых, пока те вероломно и ловко не отправили её в печку.
Только фантазия анонимного певца из черни была способна родить такой бред.
– Кви-кви-кви, сестра моя Марличка…
Рядом в седле покачивался Ланс уже на своей лошади. За три года упорными тренировками и розгами Джереми легко сумел добиться от хамоватого босяка послушания, более-менее правильного языка и аристократической осанки. Доску мальчишке только месяц как сняли, поэтому ходил он прямо-прямо, до неестественности. Джереми не мог удержаться от смешка каждый раз, когда глядел на воспитанника. И каждый раз неизменно напоминал себе, что теперь, ха-ха, вошедшие в моду мужские корсеты пацанёнку носить будет удобнее. Сам Джереми к «дамским доспехам» никак привыкнуть не мог. Потому и слыл в свете старомодным. Хотя на самом деле вовсе не из-за корсетов.
Школа «молодёжи при свете сиятельной, отроков государственных воспитующая» герцога Арксейского появилась из-за поворота точно убийца-чернь с тесаком наперевес. Привычный Джереми только хмыкнул благожелательно: приехали. А Ланс вздрогнул и побледнел, покосившись на опекуна. Но сказать ничего не посмел. Отучили.
Внушительный каменный замок – казармы для будущих «отроков государственных» – смотрелся настоящей тюрьмой, которой, по сути, и был. Но тюрьмой дорогой и очень, очень престижной. Отцы всего королевства мечтали отправить сюда старших сыновей – всего два года «отсидки» гарантировали место при дворе, а четыре – в армии, да не в каком-нибудь арьергарде, а при штабе.
И они того стоили, эти четыре года. Джереми знал не понаслышке – лично «сидел» кадетом. И отец нынешнего герцога Арксейского не одни розги извёл о будущего командира «Алых Зубров», когда последний со товарищи сбегал в соседний со школой (а их много было тогда – соседних) бордель. Отец Джереми – канцлер при тогдашнем короле – глядел на проказы сына сквозь пальцы. Пока блудный сынок не сбежал из школы на начинающуюся войну с западным королевством Грейи. Полгода сын с отцом писали друг другу гневные письма, канцлер подключил все связи, чтобы вытащить сына из грейиской мясорубки, а Джереми перебегал из одной части в другую, из одного отряда в другой – тогда это было можно: наступление грейийцев шло как по маслу, и учёт рядовых вёлся плохо. Потом канцлеру надоело получать «похоронки», и он на Совете Лучших Родо`в отрёкся от сына, разорвав завещание со всеми вытекающими для Джереми последствиями. Сын, не особенно расстроившись, прибился к штабу, «совершенно случайно» стал адъютантом генерала-главнокомандующего – вздорный был старик – и вернулся с войны в звании лейтенанта и с титулом графа. На следующем же Совете Лучших Родо`в показал папе кукиш и выдвинул свою кандидатуру в королевскую гвардию. Удачно – сразу после турнира, который и выиграл. Конечно, рыцаря-победителя приняли. Канцлер рвал и метал, так и не простив сыну самоуправства. Мелкие каверзы гвардейца и канцлера мусолил весь двор, с крупными разбирались Лучшие Роды`. А когда семейная грызня королю наскучила, он отправил Джереми, успевшего стать капитаном гвардии, на Снежный утёс разделаться с набившими оскомину всему королевству разбойниками-драколами. Джереми вернулся через семь лет – женатый на драколке. Этого его отец не перенёс и сыграл в ящик, позабавив сына напоследок завещанием в его пользу. А вслед за ним сыграла в ящик или в горящую сосну, по традициям драколов, и жена Джереми, так и не забеременев. Но договор с пиратами, подписанный кровью и скреплённый браком, остался. Джереми дали герцогство и отправили на покой.
Но покой сэру Джереми никогда и не снился…
А начиналось всё вот с этой школы.
Откидной мост был опущен – учебный год ещё не начался. Копыта гулко застучали по доскам, взбивая пыль и далёкие, отправленные в пыльный архив воспоминания. Сорок лет назад отец привёз сюда Джереми в карете. Да и не отец вовсе – он же вечно был занят. Вместо него поехал сэр Эддард – вассал герцога и учитель фехтования юного Джереми. И так же поднята была решётка, и так же солнце играло на копьях стражи. Вот только по каменным плитам двора, выглаженным поколениями учеников, сейчас стучали копыта, а не колёса.
Этот звук – мерно-монументальный, как военный барабан, – Джереми нравился куда больше.
В школу «Золотого дворянства» запрещалось привозить домашние вещи – всё нужное ученики получали уже здесь. Потому вслед за Джереми и его воспитанником не вкатили телегу с сундуками, и даже запасная, навьюченная поклажей лошадь не притащилась. Ученикам в принципе запрещались прогулки верхом, кроме поездок в город раз в две седмицы. Предполагалось, что «сиятельная молодёжь» будет учиться, не покладая рук и не поднимая от учебников голов. Предполагалось.
Кони въехали в Дозорную башню, стали подниматься по спирали пола всё выше и выше в гору. Сейчас копыта стучали гулко, эхом отдаваясь до затерявшегося в высоте потолка. Ланс нервно озирался, его лицо в острых солнечных лучах странно посерело. Впрочем, у Джереми тоже. Раньше линзы находящейся рядом Алхимической башни тоже указывали аккурат на Дозорную, и в лунную ночь цвет кожи случайно (или не очень случайно) оказавшегося здесь человека приобретал оттенок от ало-золотистого до сине-зелёного, о чём старшекурсники отлично знали и обожали пугать новичков «нежитью».
Похоже, линзы и сейчас на месте, и седмицы через две Ланса и его сокурсников ожидает увлекательная ночная прогулка…
Джереми усмехнулся в усы и приставил ко лбу ладонь «козырьком» – солнечный свет больно ударил по глазам после серого сумрака башни.
Во внутреннем дворике пришло время спешиться. Подбежавший «мышиный» лакей с поклоном сообщил, что господин герцог Арксейский ожидает сэра Джереми в кабинете. На предложение проводить Джереми только отмахнулся – дорогу до директорского кабинета он помнил до сих пор. Частенько по ней раньше хаживал.
Грациозно съехавший с седла Ланс осторожно оглядывался. Залитый солнцем каменный двор и мельтешащие в поле зрения слуги ему уже не нравились. Впрочем, школа ему заочно не нравилась. Но его мнением никто не интересовался.
Глянув на хмурящегося мальчишку, Джереми еле слышно фыркнул и, пророкотав: «Отставить!» – зашагал в сторону донжона, уверенный, что Ланс плетётся сзади. Он и плёлся, по дороге цепко примечая все щели, все тёмные углы – всё, где можно будет в будущем спрятаться. Слово «занятия» мальчику тоже не нравилось, как и «школа». В приюте оно наверняка означало нудное корпение над какой-нибудь ручной работой вроде мытья полов, у опекуна – уроки этикета, непонятные, нелогичные, но почему-то обязательные.
Джереми это веселило.
– А! Джереми! Старый лис, наконец-то! – пропищал, вываливаясь навстречу, герцог Арксейский – толстенький, круглолицый, улыбчивый мужчина. – Проходите-проходите. Я уже коньячку сообразил, десятилетний, Джереми, – заискивающе добавил он, расплываясь в улыбке, – как тебе нравится. Проходите-проходите…
Джереми вошёл в кабинет – тоже залитый солнцем и тоже каменный, но не в пример уютный зальчик – и обернулся к собравшемуся было сунуться вслед за взрослыми мальчишке:
– Жди здесь.
Ланс молча шагнул обратно.
– На сынишку твоего не похож, – продолжал трещать нынешний герцог Арксейский, разливая коньяк подрагивающей рукой. – А я уж думал, совсем ты сюда не приедешь, хе-хе.
Джереми опрокинул в себя стопку, внимательно поглядел на герцога, взглядом показывая, что он отлично помнит, как этот самый герцог, будучи маленьким толстеньким виконтом, бегал от компании Джереми со всех ног, так что только каблуки дорогих сапожек сверкали… Но всё равно медленно бегал, за что бывал бит. Неоднократно.
Нынешний герцог съёжился под его взглядом.
– Не сын. Воспитанник, – добившись нужного эффекта, сообщил Джереми, снова припечатав толстяка взглядом. О том, кто такой Ланс, директор школы отлично знал. Как знал и весь королевский двор. Такие сплетни всегда разносятся быстро.
– О-о-о, – воскликнул толстячок-герцог. – Это замеч-ч-чательно! Брать воспитанников нынче в моде! – и снова заулыбался глупо и фальшиво, как и всегда. – Не беспокойся, Джереми, не беспокойся, его устроят здесь наилуч-ч-ч-шим образом. Да-да, наилучшим!
Джереми зевнул.
– Наилучшим не надо. Надо наоборот. Спуску ему не давай, Жа-а-анчик, – пророкотал он, подмигнув толстяку. – Сделай так, чтобы мальцу жизнь малиной не казалась. Понял?
– Да, – удивлённо заморгал герцог. – Но…
– Никаких «но», – отрезал Джереми, с трудом удерживаясь от зевка. – Исполнять!
Толстяк только забавно открыл в ответ рот, в котором чуть позже исчезла очередная рюмка коньяка.
А Джереми, оглядев кабинет, еле удержался от желания подложить нынешнему директору вон ту острую кнопку со стола. Правда, он и так не раз слышал, как вопит (тоненько, с повизгиванием) нынешний герцог, а значит… никакого куража.
Ланс послушно ждал за дверью, прислонившись к стене рядом с таким же послушным лакеем, ожидающим, пока опекун с воспитанником попрощаются и нового кадета можно будет увести в «казарму».
– Будешь учиться здесь четыре года, – строго сообщил Джереми то, что мальчишка и так уже знал.
– Да, милорд.
– И будешь учиться хорошо, – продолжил Джереми.
– Да, милорд.
– Если на тебя хоть одна жалоба придёт… – Джереми сделал многозначительную паузу.
Мальчишка и бровью не повёл.
– Да, милорд.
– И экзаменовать тебя буду я.
Ланс поднял голову и впервые посмотрел на опекуна в упор – знакомым «взрослым» взглядом.
– Да, милорд, – тоном «я сбегу раньше» ответил он.
Джереми усмехнулся. Примерно этого он и ожидал.
– Тогда всё. Вперёд, шагом марш! К светлому будущему.
Мальчик послушно отлепился от стены и направился вслед за встрепенувшимся лакеем, так ни разу и не оглянувшись.
А сэр Джереми смотрел ему вслед. И когда темная макушка скрылась за поворотом коридора, усмехнулся, шепнув:
– Удачи.
* * *
Три года спустя моему опекуну в голову что-то торкнуло, и он решил от меня избавиться. Но это был бы не одиозный лорд Джереми, если бы сделал всё по-простому – удавку на шею или яд в бокал. Да и конечно, от тела же потом тоже избавляться. Холмиков других воспитанников я у него в саду что-то не приметил. Так что, наверное, этот способ был проверенный – милорд отправил меня в школу. И нет бы в городскую, ну, или, на худой конец, к джентри. Нет, меня отвезли прямиком в школу золотого дворянства, единственную в своём роде в нашей Мальтии, – учителя мне про неё все уши прожужжали, в основном в сочетаниях: «Тебе туда дорога заказана». Если бы!
Школа находилась в крепости, не чета дому моего опекуна или игрушечному замку принца. Тут со стенами всё было в порядке, и ров имелся, и ворота с мостом откидным – всё, как положено. И стены в три ряда, правильные. Стражу я ещё на въезде приметил – в третьем кольце стен её, правда, не было, здесь водились только слуги. В основном лакеи, тихие, серые и незаметные. Но где-то должна была иметься и нормальная прислуга. Судя по всему, с ней мне договориться будет легче, чем с местным крысятником.
Больше всего меня удивляло, почему все считали моё поступление в школу такой небывалой удачей? Ну, отвалил милорд кучу денег – он ими, судя по его дому, вообще сорить привык. Придумал экстравагантный способ от меня избавиться – и все наперебой, даже мой учитель фехтования, сэр Леорт, которого я всегда считал единственным нормальным человеком в окружении лорда Джереми, и тот посчитал своим долгом сообщить, какой это великий шанс, как мне в этой школе, наконец, руку поставят и, видимо, мозги вправят. Угу, прямо счастье мне привалило невозможное. Прыгай, Ланс, и пляши.
По-моему, одни мы с опекуном понимали, что действительно меня ждёт. Что местная высокая публика, включая, кстати, и учителей, ничуть мне, черни, не обрадуется. Что выгрызать себе место под солнцем придётся потом и кровью. Что жизнь отщепенца, и хорошо, если не лизоблюда, мне обеспечена.
Но лорд Джереми плевать на всё это хотел, он, наверное, в храме Трикса монетку подкинул. Упадёт решкой – убить надоевшего мальчишку, упадёт орлом – пусть живёт. А монета, похоже, на ребро встала – Трикс же шутить любит.
Я наивно полагал, что смогу сбежать если не по дороге, то в школе. Щас! Кто ж знал, что здесь такой замок мощный, такие фортификации – и для кого? Для сынков графьёв? Всё у этих «бла-ародных» не слава богу.
Мой план пока был таков: не попадаться на глаза однокашникам, в первую же ночь разведать обстановку и подружиться с прислугой. С первым пунктом проблемы возникли сразу же: оказывается, все эти графья жили в одной огромной зале, как в казарме. Как мы в приюте. Мне это в голову прийти не могло после великолепия дома опекуна. Нары, общая комната, дисциплина? Хотя почему бы и нет, раз готовили тут будущих офицеров. Лорд Джереми, говорят, тоже тут учился.
Впрочем, никаких сквозняков, грязи, блох и вшей здесь, как в нашем приюте, не было. Мебель из дорогого дерева, уложенный деревянными плитками пол, украшенный деревянной резьбой стрельчатый потолок и дорогая мебель. А на местных, хм, «нарах» – прорва шёлковых подушек, одеял и даже пологи. Единственное неудобство – девять соседей, вытаращившихся на меня с таким выражением, что мне сразу стало ясно: будут бить. Просто потому, что у меня на пальцах нет брильянтовых колец, как у того хмыря в алом модном камзоле, или потому, что моя рубашка льняная, а не шёлковая, как у них всех.
Я тогда ещё наивно не догадывался, что вся эта орава отлично знает, кто я. И ораву моё присутствие жутко бесит.
– Последний прибыл, – протянул наконец рыжий мальчишка рядом с тем важным юным господином-с-кольцами. – Опаздываешь, босяк.
Я стиснул зубы, заставив себя сосредоточиться на количестве «спальных мест», а не на желании подправить кое-кому веснушчатую физиономию. Действительно, пустовало только одно место в глубине залы. Странно, у нас в приюте первым делом разбирали именно «галёрку», а места у двери оставляли отбросам. Здесь, похоже, наоборот.
Хорошо, что я не успел ещё привыкнуть к тёплой мягкой постели. Даже у милорда, у которого эта постель для меня была, частенько приходилось засыпать за учебниками или в оружейной после отработки позиций и ударов. Это удачно, потому что здесь мне спать не дадут.
Соседи смотрели на меня с разной степенью заинтересованности и ухмылялись. По-хорошему, надо было уйти, может, исполнять третью часть плана. Но показать этой своре спину? Загрызут.
– Кланяйся, когда к тебе обращается граф, – с ленцой протянул тем временем рыжий.
А мой взгляд упёрся в медальон у него на шее: громадный медведь, рвущий ощерившегося льва. Эмблема де Беардов – гувернантка долго и терпеливо вбивала в мою тупую голову Лучшие Роды`, и Древние Роды`, и Богатейшие Роды`. Де Беарды были из Древних. А лордёныш с брильянтами рядом – наверняка из Богатейших. Или даже Лучших. Такой по Мусорному переулку бы прошёл, и его бы живо в ближайшую канаву отправили, а брильянтики поснимали. Но такие, как он, пешком, конечно, не ходят. А в Мусорный переулок отправляют провинившихся слуг.
– Что, спину гнуть разучился, выскочка? – подал голос рыжий. И лордёныш-с-кольцами на этот раз присоединился к нему:
– Какой позор! – патетично воскликнул он, трагично вздохнув. – Я, герцог де Шонсо, родственник самого короля, должен жить рядом с попрошайкой, бедняком, полжизни проведшим на улице!
Лично я, бедняк, попрошайка и кто-то там ещё, вовсе не чувствовал себя польщённым от близости ко мне Их Милостей. Скорее, наоборот. Но подозревал, что если открою рот и попытаюсь им это сказать, высокий мальтийский, вбитый в меня розгами и ремнём лорда Джереми, улетучится в два счёта, и опозорюсь я дальше некуда.
Потому пока молчал. Но кочергу у здоровенного камина слева очень даже приметил. И осторожно, по шажочку стал продвигаться к ней. Ни де Беард, ни этот, с кольцами, больших опасений не внушали – комплекция у нас была примерно одинаковая, я за время жизни у милорда отъелся и тоже разжирел. Но во втором ряду на нижней кровати сидел здоровенный темноволосый молодчик, больше напоминающий сына мясника или кузнеца, чем аристократа. И вот он-то меня в подкову быстренько свернёт голыми руками.
А рыжий, так и не дождавшись реакции, тем временем соскочил с полуразобранной кровати и вальяжно двинулся ко мне:
– Будешь называть нас «милорд» и «господин». Или «Ваша Светлость», – вкрадчиво, упиваясь вседозволенностью, протянул он. – Прислуживать нам, горшки, там, выносить, форму стирать, может, развлечёшь, когда без девчонок невмоготу будет, – тогда позволим тебе остаться.
– Знай своё место, чернь, – лениво добавил герцог-с-кольцами.
– Понял? – изогнул бровь рыжий. И сунул мне под нос руку в чёрной бархатной перчатке. – Целуй. И, кстати, тебе положено встать на колени. Быстро на колени!
Дальнейшее застряло у него во рту вместе с кровью и осколком одного из красивых белых зубов – я как раз добрался до кочерги.
И на колени он, кстати, передо мной встал очень даже замечательно…
* * *
– Зря ты так.
Ланс слизнул кровь с разбитой губы и запрокинул голову: нос мгновенно отозвался болью.
– Они тебе жить не дадут.
Ланс сглотнул кровь, заполнившую рот.
– Тебе нужно к лекарю, – не сдавался голос. – Позвать?
Ланс снова с трудом сглотнул, и на это ушли все силы.
– Тогда возьми. Вот.
Ланс не шевельнулся, но «собеседник» был очень настойчив: к губам прижалось что-то твёрдое и холодное. А спустя мгновение Ланс, закашлявшись, отобрал кубок и судорожно принялся заглатывать холодную – до зубной немоты – воду.
– Сейчас, – шепнул голос, о котором мальчик уже забыл.
И почти сразу ко лбу прижалось что-то ледяное. Поползло, точно змея, к щекам, рту, шее… И лишь спустя долгие мгновения Ланс осознал, что его кто-то осторожно обтирает мокрой тряпкой. Точнее, шёлковым платком с узорчатым вензелем «А.Р.». А скосив глаза, увидел и обладателя платка – толстого, круглого мальчишку с золотистыми кудряшками и пухлыми губами. Руки у него тоже были пухлые. Собравшись с силами, Ланс выдохнул: «Спасибо».
Круглый мальчик расплылся в улыбке, убрав платок.
– Ты не перечь им, – посоветовал он. – И они тебя не тронут. Ну, так, если только чуть-чуть. Но терпимо в общем-то. А так, чего ты добился? – он укоризненно посмотрел на Ланса.
– Ты не перечишь? – слизывая кровь, поинтересовался Ланс, и мальчишка-толстячок нахмурился.
– Ты не понимаешь… Я второй сын, мне не быть наследником. Я всегда буду прислуживать. И ты, – убеждённо добавил он, – тоже будешь.
– Да пошёл ты, – хмуро буркнул Ланс, оглядывая расплывчатую фигуру толстяка. – Давай, вперёд. Их ночные горшки и грязные шмотки тебя уже заждались.
И отвернулся.
Скрипнула кровать – толстячок встал и, шаркая шерстяными домашними туфлями, действительно ушёл.
Больше с Лансом никто не разговаривал, и так он пролежал до вечера, больной и голодный, свернувшись калачиком, наблюдая, прислушиваясь. А когда после заката сокурсники убрались на ужин в замковый общий зал, осторожно перевернулся на живот и закусил подушку, давя ком в горле.
* * *
Сбегу, хоть в бездну, сбегу…
Побег отложился на сутки – кочерга кочергой, а кулаки у того крепыша всё равно оказались что надо. И, судя по глазам, бычок этот думать не умел. За него тот, с кольцами, думал. Мне от этого было, конечно, не легче.
Ночь мне дали отлежаться, а потом оттащили прямо в местный карцер – продуваемую всеми ветрами комнату на вершине какой-то из башен. Для местных изнеженных аристократиков комната, наверное, казалась ужасной – каменная, сырая, с огромными дырами в стенах, смотрящими невесть куда, грязная, мыши бегают, вода капает – ну только что цепи не присобачили для полного устрашения.
А мне жуть как понравилась: можно сказать, домой наконец-то попал. Дыры? Да и бездна с ними – я исследовал все, куда смог протиснуться. И выяснил, что тайных ходов в замке немерено, надо только тихонько ходить под комнатой, кажется, директора и парой «казарм». Многие туннели, правда, пересекались коваными решётками с тяжёлыми, основательными замками. Но это ничего, гвоздь, переделанный в отмычку, их быстренько откроет. В карцере гвоздей не было, но я заприметил парочку подходящих в нашей спальне. Скобой от кровати выну и ей же заточу.
А пока я лазал по тем ходам, что были не закрыты. Вывозился и наконец вывалился в местной кухне, точнее, столовой для прислуги, что рядом. Хорошо, что ещё в громадную супницу на столе промазал, а то я ж с потолка падал – легко мог угодить. А и потолки здесь низкие – тоже хорошо.
Прислуга, ошеломлённо вытаращилась на меня, но повела себя куда дружелюбнее лордов.
Смешно сказать, они приняли меня поначалу за барчука, лордёнка. Закрутились, завертелись, только я поднялся – «Ах, господин испачкался, ах, рубашечку порвал, ах, пальчик занозил». И так, пока я не заговорил по-ихнему, без высокого мальтийского. Оказалось, их просто одежда смутила. Уф, а то я уж подумал, что начал походить на этих, высокорождённых.
Так что план по привлечению на свою сторону прислуги оказался выполнен в мгновение ока. Я тут же стал в доску свой, только обласканный милостью Матери. А когда за чаем и пудингом (хотя предполагалось, что в карцере я на хлебе с водой сижу) рассказал, кто я, откуда и как здесь оказался, дружба, можно сказать, скрепилась навеки. Мне, несчастному сиротке, вывалили бездну сплетен про директора, про учителей, про учеников-старшекурсников, про то, что нас, малолеток, ждёт. А одна из горничных, старая дева (и сильно в возрасте), даже предложила мне кровать у себя в каморке – у неё вторая пустовала, говорят, из-за вредности характера. Странно, милейшей души была женщина. Я часто у неё потом ночевал, и в ту ночь тоже.
А утром, наевшись свежих пирожных и забрав парочку с кухни, дисциплинированно сидел в карцере, ждал, когда лакеи директора – к нижней прислуге, с которой я чаёвничал, отношения не имеющие, – меня выпустят и обратно в казарму отведут.
Я сбежал прямо из казармы – там над балкой у входа была одна из отодвигаемых панелей, скрывающая лаз в сад.
Так и повелось – со своими однокашниками я встречался только на уроках. Вываливался, пыльный и помятый, где-нибудь на последнем ряду, за их спинами. И учился. Приходилось – лорд Джереми регулярно справлялся о моей успеваемости. Ход в ближайший город-то я потом, уже полгода спустя, нашёл и даже смог открыть перегораживающую его решётку. Но местная ключница, тоже знавшая замок, как свои пять пальцев, поймала меня как-то на кухне, отвела в сторону и подробно расспросила. Она нормальная была, дослужившаяся, а не получившая должность по наследству. Потому поняла и объяснила, что пока Великая Матерь мне улыбается, её милостью надо пользоваться, потому что лорд за меня всё-таки платит, и образование я, между прочим, лучшее в стране получаю. А с образованием шансов на приличную жизнь у меня куда больше, чем у простого приютского сироты, сбежавшего от своего опекуна.
Из-за её красочных доводов или из-за того, что обращалась она со мной как с равным, то есть взрослым, – спокойно и доброжелательно – я прислушался. И по здравому размышлению решил, что она права: прямо сейчас ничего ужасного мне не угрожает, так зачем менять шило на мыло? А то и на петлю – если лорд Джереми обидится и захочет меня найти (а он точно найдёт, это я уже понял).
Ключница, госпожа Берта, была даже настолько добра, что выделила мне пустующую комнату для прислуги. Говорила, что я расту и негоже мне спать со служанкой, пусть и годящейся мне в матери. Так я обзавёлся собственным углом и мог в спальню к своим однокашникам больше не заглядывать. Это хорошо: я делал всё, чтобы ограничить наше общение. Но следил за ними периодически, – во-первых, просто из любопытства, во-вторых, моё приютское прошлое говорило, что, выражаясь языком взрослых, компромат найдётся на каждого. Так и было. Они меня называли Босяком, я придумывал им клички куда обиднее и, главное, совершенно правдивые. Так, лордёныш-с-кольцами обожал смотреться в зеркало и даже носил с собой карманное. И стоило мне в ответ на его подначки сделать вид, что достаю зеркальце и смотрюсь в него, лордёныш начинал беситься и «рыть копытом землю». Я звал его Мадамой за глаза, и лично мне было весело. А рыжий де Беард, считавший, что он самый умный на потоке, а может, и в стране, обделался, когда старшекурсники повели наш поток на экскурсию в Алхимическую башню. Я из щели под потолком наблюдал, как моим «товарищам» показывают бесплатное представление, и, каюсь, посодействовал, испугав и парочку старшекурсников.
С учёбой всё было не так радужно. Знаний, которые нанятые милордом учителя умудрились в меня впихнуть, катастрофически не хватало. Так, я совершенно не знал арифметику, что, естественно, понял преподаватель и не стеснялся высмеивать меня перед всем потоком. За что ежедневно в течение седмицы получал дохлую мышь в суп или вино, но это мелочи по сравнению с шепотками: «Чернь, выскочка, босяк, вали в свою подворотню» и им подобными – воображения у лордов на большее не хватало. А я мог только стоять, пялиться на доску, которая пестрела непонятными символами и крошить мел себе на штаны. Ужасно.
Поддержать диспут о философах Древней Магианы я тоже не умел. И поэзию Золотого фонда Мальтии вообще не знал. Я уже молчу про алхимию, на которой в первый же день взорвал мензурку на столе преподавателя.
С мензуркой, кстати, вышла весёлая история. После того случая алхимик запретил мне вообще приближаться к реактивам. А я, конечно, приблизился – в тот же вечер взломал его лабораторию. Что смог – утащил, что не смог – на пол покидал. Говорят, там ещё долго что-то трещало и искрилось, а когда из окон повалил разноцветный дым, алхимику пришлось выбежать из бани чуть не голышом – спасать лабораторию.
Парочку его книг я тоже прихватил. И, жаждая знаний, попытался их прочесть. Не получилось, жутко скучные. Зато картинки красивые. Я решил следовать им, а не чудаковатым непонятным инструкциям. И, устроившись на широкой балке под потолком спальни моих однокашников, принялся экспериментировать. А заодно и подглядывать – одно из моих любимых занятий в те дни.
Внизу тем временем разгорался спор, грозящий закончиться дракой. Как обычно, что-то требовал рыжий, который граф. Как обычно, вторил ему голос, отдающий ленцой, – дружка, любителя колец. Неразлучная парочка, строившая весь курс, везде была впереди, как в учёбе, так и во время отдыха, и конкурентов не терпела. Сейчас они распекали толстого тугодума, того, что в первый же день увещевал меня покориться. Очевидно, он покорился – и вот результат: стал мальчиком для битья. Чудесно, наверное.
Я на пару мгновений отвлёкся – реторта странно нагрелась, но разбиваться с треском и осколками пока не спешила. Полистав книгу и найдя ещё одну занятную картинку, я насыпал в реторту то, что и было изображено, – синий порошок. Какое-то время ничего не происходило, потому я снова глянул вниз и понял, что назревает очередной сеанс битья.
К парочке присоединились почти все остальные ребята – статус у толстяка-тугодума был действительно низкий, так что все знали, что их за издевательство не накажут. В местном крысятнике издеваться над тем, кто по социальной лестнице ниже, не то что не возбранялось, а даже поощрялось. Да и интересно всем было посмотреть на валяющегося в ногах круглого, как аппетитный пончик, мальчика. Пнуть тоже – зазвенит, как мяч, и отскочит или скуксится и рыдать начнёт?
Когда же рыжий де Беард под громкие улюлюканья вытащил из-под чьей-то кровати ночной горшок, явно намереваясь вылить его содержимое на трясущегося толстяка, конфликт вошёл в новую фазу, неожиданную для всех участников. И для меня в том числе.
Честно, я просто засмотрелся и поскользнулся.
– Ты откуда взялся? – изумлённо выдохнул де Беард, глядя на пыльного меня с ретортой наперевес. И даже забыл присовокупить любимое «Босяк».
Я, чувствуя себя уже не так уютно, как наверху, и подозревая, что вся эта свара сейчас переключится с толстяка на меня, буркнул (потому что надо было что-то буркнуть):
– Оставьте его.
– Кого? – протянул дружок-герцог. – Жа-а-ака? – и, повернувшись к обомлевшему толстяку, поинтересовался. – Жак, вы что, друзья?
– Нет, – выдохнул толстячок. – Нет-нет-нет!
– Ну конечно, – хмыкнул герцог. – Кто с тобой дружить будет? Даже чернь не хочет. Зачем, кстати, явился, а, попрошайка? Тебя же вечно не дождёшься. Понял всё-таки, где твоё место? Туано, дай это ему, – подмигнул он рыжему. Тот под общий гогот протянул мне ночной горшок.
А у меня на этот раз не было даже кочерги… Только реторта.
– Я же тебя уже посылал в бездну, лордёныш, – обречённо вздохнул я. – Ничему ты не учишься, и школа тебе не поможет… – и, увернувшись от первого кулака, вылил содержимое реторты в горшок.
Впоследствии учитель алхимии долго ломал голову, отвечая на вопрос визжащего директора: что всё-таки сумело отправить в бездну «казарму» первого курса? Ответ его состоял из нечленораздельного «ы-ы-ы-ы» и укоризненно указующего пальца в мою сторону.
Случай этот аукнулся некоторым из моих однокашников двумя неделями лазарета и переводом в новую (в стене старой зияла красноречивая дыра) «казарму», по-моему, даже роскошней прежней. А мне – неделей отсидки в карцере (ой-ой, как страшно!) и письмом лорда Джереми, содержащим действительно страшную угрозу: «Ещё что-нибудь в этом роде – и заберу тебя обратно». Я догадывался, что «обратно» мне ничего хорошего не светит. Да и, честно говоря, в школе жилось лучше, чем в Пчелиной Заводи. Здесь меня хотя бы прислуга за своего держала, а там все считали игрушкой лорда – кем я, по сути, и был.
Так что месяц я потом вёл себя тише воды ниже травы. Дисциплинированно делал вид, что посещаю новую «казарму», дисциплинированно учил уроки (по крайней мере, пытался). Даже дисциплинированно доходил до общей столовой – роскошной залы с длинными столами, украшенной, как королевская. На самом же деле ел я вместе со слугами. Вот ещё – терпеть шепотки за спиной, подначки, тычки да прилетающие в суп или чай разные несъедобные мерзости. Учителя же всегда защищали тех, кто по социальному положению стоял выше. Значит, среди моих однокашников – де Беарда с кольценосным герцогом. А меня, всегда и во всём виноватого, полагалось только таскать за волосы в карцер и лупить розгами.
Так что столовую я не любил, но делал вид, что захожу каждый раз, когда особенно ревностный преподаватель решал лично нас туда сопроводить (если его уроки оказывались близко к обеденному времени). Обычно я пристраивался в самый конец шеренги и сбегал у самой двери, тишком отодвигая панель в стене.
Но однажды меня успели поймать раньше.
Тёмненький мальчик с потока на год старше. Свои звали его Молчуном – действительно, и я не слышал, чтобы он хоть слово сказал. Тихий, спокойный. Учился хорошо – это я к тому времени знал, потому что начал наводить справки и про старшекурсников после того, как несколько особо ревностных герцогов из старших подкараулили меня в оружейной и чуть не отправили на тот свет. С тех пор я решил, что мне лучше знать особо опасных в лицо. Этот был особо опасным – тоненький, худощавый и грациозный, он на плацу с мечом такое творил, что, по-моему, даже учителю впору было удавиться от зависти.
Сейчас у него меча не было, но рука, толкнувшая меня за дверь, в закуток между стенами, сдавила плечо так, что ясно стало: не знаю, что я ему сделал, но в лазарет ещё на день-два попаду. Впрочем, наверняка с ним на пару.
Обычно лордёныши начинали с обвинений, распаляли себя, выёживались, этот, странный, молчал. Только смотрел на меня так, будто на моей физиономии был написан сокровенный ответ мироздания.
Я не выдержал первым.
– Ну? Чего тебе?! – и попытался вырваться.
Лордёныш одной рукой снова припечатал меня к стене, а второй, пока я не вывернулся, сунул мне под нос блокнот. В блокноте была картинка: два человечка (палка-палка-огуречик), один толстенький, другой – перед ним, раскинув руки, – тоненький. От картинки вела стрелка на нечто, напоминающее взрыв, там было даже старательно выведено: «Бум!» И, наконец, подпись: «Это правда был ты?»
Дело было незадолго после того случая с взорвавшейся казармой, так что я, угрюмо дёрнувшись, буркнул:
– Ну я. И что?
Лордёныш торопливо перевернул лист.
«Зачем?»
– Да Трикс его знает, – пожал плечами я. – Так вышло.
Лордёныш снова перевернул лист.
«Зачем защищал?»
А, так он и это знает…
Я глянул на него исподлобья и повторил:
– Так вышло.
Лордёныш моргнул. Быстро схватил блокнот и нацарапал на чистом листе карандашом:
«Ты свалился с балки. Это видели. Перед виконтом Арно. Зачем?»
Арно – это толстячок, что ли? Никогда его именем не интересовался.
Я снова пожал плечами. Странный разговор получался.
– Говорю же, так вышло. Я упал.
Лордёныш снова моргнул – он это делал забавно медленно и очень вдумчиво. Снова полистал блокнот.
«Предлагаю сделку: ты объяснишь, как забрался на балку, как ты умудряешься всегда сбегать в последний момент и куда ты постоянно исчезаешь. А я объясню тебе арифметику».
Я обалдело уставился на него, кажется, даже рот открыв. Лордёныш предлагает черни сделку? То есть как равному?!
На это у меня даже слов не нашлось. Я выпалил только:
– А чего ты пишешь? Что, слышать твой голос такому, как я, слишком жирно будет?
Вопреки ожиданиям, он улыбнулся. И, снова полистав блокнот, показал:
«Я не могу говорить. Я немой. И это единственный способ общения, который ты поймёшь».
Я закрыл рот. Сглотнул. Тихо выдохнул, глядя на блокнот:
– Я не знал.
Лордёныш продолжал улыбаться. И нетерпеливо указывать на предыдущую надпись.
– А не боишься, что тебя свои загнобят? – на всякий случай уточнил я. – Да и запачкаешься ты, Твоя Светлость. Нет, не понравится тебе по всяким пыльным дырам и туннелям шастать. Не твоё это высокое дело.
Он беззвучно засмеялся, глядя на меня. Потом быстро написал:
«Не беспокойся. И меня зовут Рэйан, а не «Твоё Сиятельство».
Без титулов, без указания рода. Просто имя. С ума сойти.
Рэйан протянул мне руку в синей шёлковой перчатке. Я долго смотрел на неё – запомнил каждый стежок вышивки, каждый узор. Устав ждать, лордёныш… Рэйан сам взял мою пыльную, грязную руку, сжал и ткнул в лицо блокнотом:
«Сегодня на закате у моей «казармы».
Я не хотел идти – боялся. Почти наверняка это была ловушка – после оружейной со старшекурсниками я совсем осторожным стал. Да и зачем, в конце концов, лорду просить что-то у черни? Требовать, приказывать – это да. Но просить? А уж у выскочки-то – со мной местные иначе как оскорблениями не общались. И я их понимал – они-то во-о-он где, а я, понятно, вона где. Как Небеса и бездна, совершенно разные и недосягаемые.
Так что ничего хорошего не ждал, но любопытство, мой враг, победило. Наверное, мне хотелось в очередной раз убедиться, что никаких, ха-ха, сделок между мной и ими быть не может. И перед глазами всё стояли и эта его протянутая рука – как равному, и спокойный взгляд. Если бы Рэйан вздумал меня пожалеть, как лорды тоже иногда делают, я бы, не задумываясь, ему врезал. А так… Я был просто сбит с толку.
И долго наблюдал за ним, одиноко сидящим на скамье у колонны, глядящим в узкое окно на закат. Никого рядом не наблюдалось – лордёныши в это время суток дисциплинированно укладывались спать, из спален можно было выйти только украдкой, лакеи директора доложили бы учителям, если увидели кого из нас праздно шатающимися. Так что и этот… Рэйан рисковал попасть в карцер, если пройдёт мимо смотритель или прошмыгнёт кто-то из серых слуг.
Солнце догорело, спрятавшись за горизонт. Рэйан прикусил губу, отбросил с волос длинную чёлку и, вздохнув, встал – похоже, собираясь уйти.
Я, осторожно, не задвигая полностью панель, шмыгнул ему за спину. Думал напугать, но напугал в итоге он: повернулся резко, вставая в стойку, – я обратно в панель впечатался.
А он улыбнулся и протянул мне блокнот:
«Я думал, ты не придёшь».
Я тоже так думал.
Рэйан подошёл к панели, провел рукой – всё в той же синей перчатке – и удивлённо вскинул брови, когда панель послушно отъехала.
Я ещё разок оглядел пустой коридор и тихо произнёс:
– Этот ход ведёт в одну из старых дозорных башен. Но он о-о-очень пыльный.
Рэйан снова улыбнулся, глянул на меня и спокойно шагнул в темноту туннеля. Я торопливо шмыгнул за ним, задвигая панель обратно.
– Погоди, сейчас гнилушку достану, там ступеньки, ноги сломаешь, Твоя Светлость, а я опять виноват буду.
И получил чувствительный тычок в бок.
Говорить он не мог, но взгляд у него был очень выразительный. Когда тусклый зеленоватый свет гнилушки сделал из темноты полумрак, я ясно по его глазам прочёл, как в блокноте, что, хм, «хватит выёживаться».
Ну-ну.
На самом деле из этого туннеля было ещё несколько ходов, но я специально повёл лордёныша к тому, что шёл мимо отхожих мест, – так на самом деле было быстрее до полуразрушенной башни. Ну и ещё я хотел увидеть брезгливость на его спокойном, точно у Мудреца-Визера, лице.
По-моему, он всё понял, но виду не подал, хоть и испачкались мы оба, как свиньи. А мне под его взглядом даже стыдно стало – ладно я, а ему грязь не к лицу. Зачем, правда, выёживался?
Продуваемая всеми ветрами заброшенная башня купалась в лунном свете, когда мы выбрались наружу. Затихший замок спал – только далеко внизу перемигивались факелами стражи. И зачарованно светилась линзами Алхимическая башня.
Рэйан осмотрелся, подошёл к каменной ограде, ухватился, опасно перегибаясь вниз и открыв в немом возгласе рот. Его пальцы подрагивали от напряжения – я заметил: забывшись, он «танцевал» ими, точно пытаясь что-то сказать. Но да, я не понимал его языка. И, чтобы скрыть странное смущение, тихо спросил:
– Красиво, да?
Изо рта вырвалось облачко пара и быстро растаяло в стылом воздухе.
Рэйан повернулся ко мне, произнёс что-то одними губами. Я ничего не понял, но на всякий случай кивнул. А он уже отвернулся и, недолго думая, вскочил на ограду, выпрямился, расправляя руки, точно обнимая и бескрайнее небо с царящей на нём луной, и залитый мерцающим светом луг, и даже далеко-далеко за рощей шпили столицы.
– Осторожно, – выдохнул я, шагнув к нему. – Упадёшь же.
Рэйан мотнул головой, даже не думая спускаться, а я удивлённо поймал себя на мысли, что мне не всё равно, упадёт ли этот будущий граф или нет. Я замер рядом с ним, не замечая, что руки остановились в какой-то пяди от его пояса – ухватить, если что.
Рэйан смотрел вверх, на звёзды, кусая губы. Я тоже посмотрел, сначала не понимая, на что там можно так долго глядеть. Потом – на Рэйана, тёмный силуэт на фоне ночного неба. Глаза слезились от ветра, и звёзды зачарованно моргали, наверное, тоже с интересом глядя на нас.
«А ты видел призраков? – написал потом немеющей от холода рукой Рэйан. – Они правда есть в Алхимической башне?»
Я фыркнул.
– Не. Это, ну, стёкла разноцветные. Я, веришь, всю башню излазил, там много чудного. Но призраков точно нет. Веришь?
Рэйан кивнул.
– Да и к тому же это ведь вы призраков изображали, когда наш поток туда водили, – поддел я. – Весело было. Я прямо ржал, как… э-э-э… то есть смеялся.
Рэйан снова потянулся к блокноту.
«Это ты скинул Юстиниану де Беарду паука за шиворот?»
О да… Это был я, и я сохраню это воспоминание на всю жизнь!
– Ага. Он так орал!..
Рэйан беззвучно смеялся вместе со мной.
Потом я отвёл его в бани мыться – я уже знал, какие точно должны быть уже растоплены в это время суток и где воды для нас должно хватить. Конечно, пришлось ещё чуть-чуть подтопить. Рэйан удивлённо наблюдал, как я бегаю с дровами туда-обратно, как выливаю воду на раскалённые камни, и те шипят так, чтобы был пар, чтобы горячо стало. Мы же задубели на этой башне, у-у-ух! Я-то ладно, а эти лорды нежные…
Конкретно этот всё делал чудно и неправильно – может, потому у меня и проснулась странная забота? С дровами он мне даже помог. И с растопкой – за ней следить надо было. А потом, когда мылись, – поливал. И очень удивлённо глядел на мою разукрашенную спину – ну да, его-то была беленькая и чистенькая, без шрамов. Лорд, что скажешь.
Потом, когда я отвёл его к «казарме» и показал, как незаметно спуститься практически к его постели, он быстро написал на чистом листе:
«Я могу надеяться, что это был не последний раз?»
Я пожал плечами, пряча улыбку.
– Как хочешь, Твоя Светлость.
Он нахмурился и снова принялся писать.
«Пожалуйста, зови меня Рэйан».
Я медленно кивнул.
– Как хочешь, Рэйан.
Он улыбнулся и, сжав мою ладонь, быстро черканул:
«Спасибо».
Я тогда ещё и не подозревал, что у меня появился друг. И кто – лорд! Зашибись.
Оглядываясь назад, я всё ещё вижу его именно таким, каким он был тогда, а не в тот дождливый день на Дворцовой площади… Стройный, напряжённый, как струна, как готовая сорваться с лука стрела. На плацу, с мечом, порхающим в его руках, как тростинка. Его улыбка – открытая, яркая. Никто так не улыбался мне раньше. Никто так не вёл себя со мной раньше. Никто, кроме этого странного-странного старшекурсника-лорда. Яркий образ, росчерк клинка по сердцу, рубец, припорошенный пеплом.
Я вижу, Рэй, я всё помню…
Я долго сторонился, не подпускал его к себе. Не показал ему все туннели – только самые безобидные. Следил за языком – очень тщательно. Пару раз пропускал наши с ним «свидания» – он неизменно ловил меня то на плацу, то в саду, то у столовой. Я не мог смотреть в его глаза и врать, что всё хорошо, что наше с ним общение – нормально, что бы он об этом ни думал. Первое время я всё-таки подозревал, что это выльется в глобальную проблему для меня. Что ловушка всё-таки захлопнется и – ам, кто-нибудь из его друзей-старшекурсников хорошо если просто меня поколотит. Хотя не было у него друзей, я проверял. Его не сторонились, как меня, скорее, это он держал всех на расстоянии. У своих он был на особом положении и всегда один. А ко мне сам лез. Непонятно.
Я не выдержал и на вторую седмицу всё ему высказал, когда он в очередной раз поймал меня после занятий. В туннеле подкараулил – я сдуру сунулся, не стоило, давал же себе слово, что по тем, которые ему показал, ходить больше не буду… Пришлось, как благородные говорят, «объясняться». Он – жестами и записочками. И я – громким, яростным шёпотом. И наговорил ему кучу всего неприятного. Про лордёныша, который лезет туда, где ему не место, про Светлость, который невесть чего хочет от черни или считает эту чернь настолько тупой, не понимающей, что хорошо затея для неё не кончится… И всё в таком духе.
И да, снова не выдержал его взгляда, сбежал. Был уверен, что теперь-то если не приобрёл врага, то эта странная «дружба» для меня закончилась. В конце концов, он утолил своё любопытство, что ещё ему от меня надо?
Дня через два, когда на плацу заканчивались занятия и учитель отправился зачем-то к директору, оставив нас отрабатывать удары самостоятельно, мой курс решил припомнить мне старую «казарму». Картина маслом: их девять, кружком, я – в центре, судорожно сжимаю меч и огрызаюсь. Де Беард снова подначивает, а его дружок-герцог своего цепного пса Георга, того, что с кулаками, как моя голова, вперёд толкает – вроде как давай, начни. И ведь хоть бы раз решились вдвоём с рыжим на меня напасть, я бы их сделал. Нет, девятеро, сволочи! Без шансов.
И вот я красочно представляю себя в лазарете. Георг кулаками играет, де Беард кривляется у него за спиной, а круг тем временем раздаётся, пропуская Рэя. Тот невозмутимо проходит в центр мимо изумлённого рыжего с дружком. Становится у меня за спиной и очень медленно, но очень показательно вынимает из ножен меч. Оглядывает всех спокойно и встаёт в позицию.
Рыжему де Беарду хватило глупости ляпнуть поражённо: «О, Босяк-то покровителем обзавёлся. И сколько раз ты ему…» Договорить он не успел. Вечер рыжий умник долёживал уже в лазарете – и Рэй долго гонял его, как белку, по кругу, прежде чем отделал так, что будущий граф мог только ползать. И никто де Беарду не помог. Крысятник…
А потом, забравшись на верхушку главной башни, Рэй слушал моё возмущённое шипение: зачем вступился за меня, как за девчонку?! Дослушал и показал блокнот: «Тебе правда нужны новые проблемы от опекуна?»
Я завозмущался – какое тебе, мол, дело, я что, неясно в прошлый раз сказал…
Он, лёжа на самом краю широкой каменной ограды, снова выслушал, покосился на меня. И быстро вывел:
«Мне плевать, кто ты. Мне всё равно, где ты родился. И если ещё раз эти дурацкие мысли придут в твою тупую голову, я вправлю тебе мозги».
Я зыркнул на него.
– Извини… те, Ваша Светлость, но я вам не верю. Всем здесь есть дело до моего рождения, а вам нет?
Он слетел с ограды в мгновение ока, подмяв меня, отвесил тяжёлую оплеуху. И, сидя, пока я трепыхался под ним, быстро черканул: «Продолжать?» Потом с сомнением глянул на меня и добавил: «Или они уже вправились?»
Я не выдержал и захохотал. Он, помедлив, тоже, беззвучно.
Больше о разнице в статусах мы не говорили никогда.
Я быстро научился его чудному языку. Не очень хорошо умел отбивать чечётку пальцами – как у Рэя споро получалось. Но понимал его уже через седмицу совершенно спокойно. За следующий месяц мы излазили весь замок вдоль и поперёк – я плюнул на осторожность и показал ему всё, что нашёл сам. У нас даже были любимые места – заброшенная сторожевая башня, туннель над библиотекой и Алхимическая башня, которую все, кроме разве что самого алхимика, суеверно боялись. Ну и ещё оружейная, конечно, плац и закуток в саду, где под яблоневыми деревьями была скрытая дёрном пещера.
Рэй говорил, что я лазаю, как мартышка. Даже рисовал этих самых мартышек – вообще на меня не похоже. Но забавно получалось. Ещё его почему-то восхищало моё умение обходиться без слуг. Не понимаю почему – слуги же привилегия лордов, а он её не любил. Подражал мне в бане, даже научился её топить (зачем?), следил, как я зашиваю порванную штанину с таким интересом, словно я его любимые логарифмы показывал, как решать. Странный.
Зимние экзамены по арифметике я, кстати, кое-как сдал только благодаря ему. Учитель удивлённо смотрел на мои решения, на меня и говорил, что не понимает, как человек, только что не знавший, как совершать с числами простейшие действия вроде сложения-вычитания, решает квадратные уравнения.
Да что там понимать – Рэй просто был терпелив и требователен, как никто. Хотя мы с ним не один его блокнот исчёркали, пока я учился. Но это тоже было весело.
Ещё он рассказывал мне о магианской философии. С жаром – ему явно нравилось. Заберемся на сторожевую башню, он от ограды к ограде бегает, руками размахивает, на лице такие краски, что ни один живописец не передаст. И тычет мне в свиток, который я только что читал вслух. А пальцы танцуют…
Со стихами вообще забавно было – огромный фолиант мальтийской поэзии мы стащили прямо из-под носа у библиотекаря, потом я опять же вслух читал, а Рэй сидел рядом и через каждое слово потрясал свитком чистой бумаги.
«Ну как ты читаешь? Как ты читаешь?! Это вот так надо!»
Выдирал у меня книгу, беззвучно шевелил губами, а на лице такая неподдельная боль, будто он лично за жемчужиной для возлюбленной бросился и утонул, а эта дура за другого вышла.
Благодаря ему я уже через полгода выучил этот Золотой фонд наизусть и даже мог прочесть с выражением, но, хоть ты меня убей, никак не понимал, зачем сочувствовать идиотам, бросавшимся за жемчужиной ради какой-то вертихвостки. Или уходящему на войну лорду, слёзно прощающемуся с женой. Мы пару раз даже дрались с Рэем – он думал, что вобьёт в меня это самое «понимание». В шутку, конечно.
Моё фехтование улучшилось тоже благодаря ему. Через год я обогнал де Беарда, а через два оставил его далеко позади – плеваться от ярости и кричать оскорбления. Самое забавное – ему статус не позволял со мной фехтовать вне уроков, зато я теперь знал парочку приёмчиков, после которых и громила Георг отправился в лазарет отдохнуть пару дней.
Когда закончился первый год, на летнюю сессию явился мой опекун лично меня экзаменовать. Я перед его приездом несколько раз порывался сбежать, но Рэй, задержавший свой отъезд специально из-за меня, каждый раз стучал мне по голове пером с видом «Не тупи!». И сажал обратно за книги.
Развалившийся в директорском кресле лорд Джереми сначала скептично морщился, придумывая мне задачки. И, попивая коньяк, глядел, как я пишу решения. Потом, взяв и вчитавшись, поставил рюмку на стол. Потом забыл про неё, разглядывая то меня, то тетрадь. Прямо как учитель арифметики. А после ни с того ни с сего попросил прочесть «Оду о Севере». Я опешил, но прочёл – язык словно сам двигался, слова говорились вроде бы абсолютно без моего участия.
Милорд долго смотрел на меня, не мигая, и так странно, что я на всякий случай принялся озираться, думая, куда бы слинять, если он что-то, хм, интересное для меня придумает. Лорд Джереми поймал мой взгляд и хмыкнул: «Я уж было подумал, тебя здесь подменили». И отпустил.
В тот же день он уехал, назначив мне годовое содержание в размере очень приличной суммы и пообещав, что через год снова приедет. Я подумал-подумал и гордо написал, что на фиг мне его жалование сдалось, я его не заработал и, вообще, хватит: он и так за школу платит, а мне потом всю жизнь долг отдавать? Очевидно, письмо повергло милорда в ещё большее изумление, он долго не отвечал, а когда ответил, то даже ни разу не обозвал меня «зверьком» или «глупым мальчишкой». Написал только, что всё я заработал и если через год проэкзаменуюсь так же блестяще, то он сумму удвоит.
Рэй радовался, когда я поделился с ним новостями. Я же был просто сбит с толку. Ну их, этих богачей с их причудами…
Тем же летом после отъезда Рэя и моего опекуна посмотреть на последние экзамены младшего курса приехал сам король. Мы сдавали военное искусство – то, в чём я обходил вот уже два месяца всех своих «товарищей». Но не может же чернь сдать экзамен лучше, чем герцоги! Это я понял, ещё когда нашёл вместо своего тренировочного меча какую-то погнутую ржавую железку. Она должна была рассыпаться от первого же удара, и я еле удержался, чтобы не сверзить ею стену. Ну его, короля, но обидно было до слёз. Уступать всем этим гнилым рыцарям без страха и упрёка только потому, что им повезло родиться в расписанной золотом спальне, а не в подворотне, как мне?
Парные поединки были ещё ничего – моим партнёром выступал Арно, а он и вовсе никогда не знал, как правильно за меч взяться. Мне удалось разыграть красивое представление, уходя из-под неуклюжих ударов толстячка и вроде как отвешивая ему свои, но на самом деле переходя в рукопашную. Но когда мы имитировали турнир «стенка-на-стенку», на конях, с рапирами (моя, естественно, трухлявая и поломанная), в доспехах, я понял, что сейчас вся эта свора в первую очередь избавится от меня, а уже потом поскачет лупасить друг друга, как и положено. А я буду валяться в пыли под их копытами, весь такой жалкий и никчёмный. Да, конечно, я безумно хотел, чтобы ничего у них не вышло. Даже богов молил. И они смилостивились, послав мне «заначку» в кармане.
В общем, боюсь, что королю пришлось наблюдать вместо постановочного сражения весьма прискорбную картину. Взбесившаяся лошадь в доспехах – это, скажу я вам, такая сила… Главное, непонятно, куда её понесёт, а несло хорошо. Там доза-то «веселушки» была мизерная – много из лаборатории утащить никогда не получалось. Но моего боевого коня хорошенько развезло – достаточно сказать, что он грудью бросался на деревянную ограду трибун, пытаясь, видно, доскакать до короля и картинно пасть перед ним на колени.
Меня мотало в седле, как мешок с мукой. Я молился: только бы удержаться. Большинство моих однокашников не были так удачливы – их взбесившиеся кони (ну и я поспособствовал) посшибали из седел ещё во время первого забега по арене. А выбитый из седла рыцарь даже в лёгких доспехах – это, хм, как жук, упавший на спину. Дёргается, дёргается, но вот подняться…
Короче, соревнование по очкам (несмотря на штрафные за сбитых союзников) неожиданно выиграл я, а победила соответственно моя команда. Своё горячее «спасибо» она мне сказала вечером, подкараулив у конюшни и, как обычно, взяв в круг. И закончил бы я тот день снова в лазарете, если бы в последний момент за нашими спинами не раздалось:
– Неужели девять на одного нынче благородно?
Все тут же обернулись. И мгновение спустя опустились на одно колено… перед королём.
Один я стоял, как дурак, и пялился. В голове непрошено мелькали воспоминания сада с крикливыми птицами, Небесной девочки с синими глазами и его, тогда ещё принца Валентина, смех, когда меня уводили на порку, после которой я еле выжил.
А король изучающе смотрел на меня, и уж не знаю, что думал. Только когда на меня шикнули: «Босяк, опомнись, на колени!» – и потянули за рукав на землю, отмахнулся, а потом и вовсе подошёл ко мне:
– Ты сегодня дрался… интересно. Ты Ланс, да? Воспитанник герцога Джереми? Мне про тебя рассказывали, – и добавил, улыбнувшись: – Ты далеко пойдёшь.
Шёпот герцога-с-кольцами прозвучал в навалившейся тишине удивительно громко:
– Чернь всегда останется чернью.
Я стиснул зубы так сильно, что ещё чуть-чуть и они раскрошились бы. Мне плевать было, что обо мне думают эти высокородные сволочи, но я не дам, никому не дам себя унижать!
Но прежде чем я успел огрызнуться, король неожиданно произнёс:
– Ланс, ты не проводишь меня к Дозорной башне? – и, словно не чувствуя общего удивления, прибавил: – Боюсь заблудиться.
Ничего не понимая, я послушно шёл за ним сначала по садовым дорожкам, потом мимо подсобников к Дозорной. Отлично он знал дорогу, шёл очень целеустремлённо, я еле поспевал. И совершенно, абсолютно не понимал, как себя вести. Меня действительно учили при короле падать в ноги. Король же подобен богам, он выше всех милордов, вместе взятых. Но сейчас всё это казалось неуместным. Я видел перед собой просто обычного человека, намного моложе лорда Джереми. Может, я уже достаточно жил с аристократами, что благоговейный трепет перед Его Величеством прошёл? Когда он был принцем, да ещё и вторым, это было ничего, да ещё и рядом с тем чистым созданием с Небес. А сейчас… в общем, я совсем запутался.
У самой башни король Валентин неожиданно остановился, повернулся ко мне и сказал:
– Знаешь, мне тоже говорили, что я никогда не стану королём. И вот, – он улыбнулся. – Никогда не сдавайся – вот что главное в жизни. Не сдаваться.
Я изумленно поднял на него глаза. Что он говорит? И кому? Мне?!
Его Величество улыбнулся и неожиданно положил руку мне на плечо.
– Знаешь, Ланс, я никогда бы не взял их в свою гвардию. И никогда не доверил бы им даже ночной горшок. Никому из них.
Я молча стоял перед ним не в силах ни двинуться, ни хотя бы слово сказать. Что происходит?
– А тебе я мог бы доверить свою жизнь, – продолжал король. – Ведь так?
Мне? Выскочке, сироте из подворотни? Мне?!
Король улыбнулся совсем не по-королевски. Подмигнул.
– Сэр Ланс. Звучит, а?
И ушёл, оставив ошеломлённо вглядываться в сумрак, то и дело прорезаемый фонарями слуг.
Сэр Ланс… Сэр Ланс… Я?
До того вечера я не строил далёких планов. В подворотне они, поверьте, не нужны. И здесь я не думал, кем стану, когда эти четыре года закончатся, – либо милость милорда, либо сбегу хоть в бездну. Дальше я не загадывал.
А после того вечера у меня появилась мечта. Да, как у лордов. Я захотел, Ворий, помилуй меня, попасть в королевскую гвардию. Показать этой своре, что да, я буду сэром, что я достойней их, лучше, удачливей. Пусть они хоть трижды герцоги – я свой титул получу сам.
Впрочем, о титуле я стал задумываться позже. Тогда мне хотелось быть гвардейцем. При короле. Короле, который не чурается черни. Который понимает, что девятеро на одного не честно. Который советует не сдаваться. Мне так нужны были эти слова!
Образ Его Величества Валентина I в моей голове перевернулся и заиграл яркими красками. На самом деле, сейчас я думаю, мне просто необходим был кто-то вроде кумира, на которого я хотел бы быть похожим. Ни на лордов же. А король – это… это совсем другое дело! Король – это не принц, это совсем другой человек!
Девочка с Небес могла бы быть довольна: я поверил, что её драгоценный Валентин действительно добр и сказочен.
