Книга: Я клянусь тебе в вечной верности
Назад: Глава 9 Южанка. Из записок Элизы Северянки
Дальше: Глава 11 Предатель. Из личного архива Ланса де Креси

Глава 10
Любовник. Из личного архива Ланса де Креси

Вот честно, я был уверен: после смерти меня ничего, кроме бездны, не ждёт и ждать не может. Ну правда: грешил я достаточно – стоит хотя бы приют вспомнить. А Великий Отец, говорят, на Справедливом Суде за воровство строго спрашивает. Ему, может, невдомёк, что таким, как я, оно жизнь спасёт. Или у него философия такая: умри, но будь праведником? Если честно, я перестал им быть ещё до того, как про Отца с философией узнал.
Ну вот, воровство и добавим ещё убийство. Война войной, но меньшим убийством оно не становится. Ворий-то воинов защищает на Суде, однако только если они погибли с честью на поле брани. А не с клинком предателя в спину, как я. Ну кто за такого идиота вступится?
Первое, что я увидел, когда глаза открыл, была волчья морда. Громадная – нос чёрный подрагивает, принюхивается прямо у моей переносицы. И, скажу я вам, под описание бездны это вполне подходило. Волк живенько бы сошёл за демона. Хотя… при ближайшем рассмотрении вряд ли. Больно взгляд у него был… человеческий. Серьёзно – я волков повидал. У южной границы в лесах их предостаточно. Зимой эти твари периодически наши запасы разоряли – и отлично это у них получалось, умные, сволочи. Случалось и в глаза их во время охоты смотреть, когда ты от остальных отстал, а свора за тобой соответственно и припустила. Сидишь на дереве, коченеешь потихоньку и смотришь. А они на тебя… Или когда пристрелил кого-нибудь из них неудачно. Он уже издыхает, но ты знаешь, что мучиться будет долго – добить милосерднее. И сдуру в глаза посмотришь. Но вот ни у кого из них глаз человеческих не было. Волки смотрят настороженно, смотрят отчаянно, с болью, может быть. Обычно по одной эмоции. Но настороженно-заинтересованно-жалостливо – это только человек. Я уж молчу про разум во взгляде, из-за которого я и принял зверя за демона.
А вот когда неподалёку какая-то девушка произнесла что-то на овидстанском, я слегка опешил. Волк отодвинулся, замер. Повернул голову куда-то влево. Я тоже попытался, но смог только глаза скосить.
И спустя мгновение рядом с волком возникла девочка-небожительница… совсем уже и не девочка, старше лет так на десять. Но точно она. Ну вот точно – я сразу узнал. Хотя черты лица и взгляд словно Артий-скульптор выточил из тех детских, сглаженных, что раньше были.
На меня смотрела девушка-богиня с улыбкой Матери, невинная, чистая – как и раньше. И в бездне ей точно было не место. О чём я вслух и сказал, забывшись.
Девушка нахмурилась, а волк снова потянулся к моему лицу. Небожительница его локтём отпихнула, что-то быстро произнесла на южном наречии. Потом, поглядев на меня, повторила-спросила – опять на овидстанском. Я в принципе понимал этот чудной язык на уровне «моя-твоя-говори-да-нет». Команды знал, с пленными так-сяк мог объясниться, пока переводчика ищут. Но небожительница шпарила на южном быстро, даже когда повторяла вопрос. А не дождавшись ответа, отодвинулась, собираясь уйти.
Я понимал, что ей, может, пора на Небеса, там, где её дом, но отпустить это чудное видение, единственную богиню, которой я поклонялся бы охотно, а не в угоду другу или товарищам, я просто не мог.
У неё была маленькая рука, гладкая, тёплая. Пальцы узкие, тонкие – наверное, на Небесах струны какой-нибудь арфы перебирать очень удобно. И ни колец, ни перстней, в отличие от леди. Непривычно – обычно только у аристократок такие ручки, без мозолей. Но леди их всячески украшают, в перчатки надевают. А тут даже на ногтях краски не было – короткие ноготки, кругленькие, розовые. И запястье тонкое, хрупкое – на такое ни один браслет не наденешь, свалится.
Её рука дрожала в моей, как пойманная пташка. Я удивился: боится? Устремил на нее взгляд: её синие глаза отражали те же эмоции, что и глаза волка. Только настороженности теперь было больше.
У меня сердце забилось чаще, когда я накрыл её руку своей и, смотря в глаза, тихо попросил: «Не бойся».
Её глаза расширились сильнее, а мне на мгновение показалось, что ещё чуть-чуть, и я утону в них… но честно, я был не против!
Её свободная рука потянулась к моему лицу, пальчики пробежались по щеке, подбородку. А мне безумно захотелось поймать их ртом и долго-долго выцеловывать каждый… Словно поняв это, богиня вздрогнула и отпрянула, прижав руки к груди.
А я мысленно надавал себе пощёчин за кощунственные мысли. Человек, он и есть человек. Нельзя небожителям к нам спускаться. Может, Валентину и удавалось раньше не думать о ней так, но на то он и король. Хотя она тоже была ребёнком. Хм, а небожители тоже, выходит, растут и меняются? Ни о чём таком в храмах никогда не рассказывали…
– Почему ты говоришь на мальтийском? – искоса глядя на меня, спросила вдруг богиня, хмурясь. И тут же добавила: – Ты мальтиец? – и её глаза снова расширились.
Я кивнул, не в силах справиться с голосом. Почти детское счастье: она, богиня, со мной разговаривает!
– То есть мы в Мальтии, – пробормотала богиня на высоком мальтийском.
– А разве не на Небесах? – выдохнул я. И, снова завладев её взглядом, добавил, чувствуя, что краснею: – Или… ну… в бездне?
Богиня моргнула. Озадаченно посмотрела почему-то на волка и поинтересовалась:
– А он точно уже очнулся?
Волк шумно вдохнул и отрывисто, по-человечьи, кивнул.
Ничего себе! То есть всё-таки демон?
– Нет, волк не… – богиня запнулась. – Я имела в виду: не бойся, он тебя не тронет.
– Я не боюсь, – пробормотал я, вздрогнув, когда человековолк ткнулся мне под руку.
Богиня хихикнула и спокойно схватила демона за холку.
– Волк, хватит! Оставь его. Иди с конём разберись, – и, обращаясь уже ко мне, добавила: – Конь у тебя очень недоверчивый. Он уверен, что я тебя в печи поджарю и съем. Смешной, – и улыбнулась, красавица.
– Конь?.. – пробормотал я, глядя на её улыбку.
Богиня кивнула. Окинула меня внимательным взглядом.
– Ты можешь встать? Уже должен. Я попыталась тебя подлечить, но я не целитель. Может, попробуешь?
Я непонимающе смотрел на её протянутую руку, пока богиня не выдержала, схватила меня сама, толкая на себя.
И вот тут я ясно понял, что не Небеса это и не бездна и что я вообще не умер. Потому что так болеть может только живое.
– Тише… тише, – шептала богиня, укладывая меня обратно на скамью. – Рано ещё, извини. Я виновата, прости. Но ты хотя бы в себя пришёл. Вчера твоя лихорадка сильно меня напугала… Вот, выпей. Тебе должно стать легче.
Отвар был горький ужасно, но, глядя в её синие глаза, я бы и уксус выпил и не поморщился.
В голове почти сразу прояснилось.
– Меня зовут Элиза, – улыбнулась богиня, забирая кружку. – А тебя?
Я смотрел, как она идёт к печи, как поворачивается, как поправляет мимоходом шёлковую – по овидстанской моде – рубаху. И думал, что не дело человеку представлять богиню без одежды.
– Ланс.
– Ланс, – кивнула богиня, и моё имя её голосом сладким эхом отдалось в моих мыслях. – Ты не очень-то разговорчив, Ланс. А что ты там говорил про богов и небожителей, когда очнулся?
– Я не ожидал увидеть богиню в бездне, – усмехнулся я. – Впрочем, – я огляделся, – в хижине ей тоже не место.
– Богине – может быть, – отозвалась Элиза, изогнув бровь. – Но боги, говорят, давно уже не спускаются к людям. Я благодарна за комплимент, Ланс, но он довольно груб. С богиней меня ещё точно не сравнивали.
– Но никем другим ты быть не можешь, – выдохнул я, не в силах отвести от неё взгляд.
Девушка потупилась.
– По-моему, тебе стоит отдохнуть. Ты ещё бредишь. Поспи, Ланс.
Я действительно заснул почти сразу.
Следующий раз я проснулся ночью – вокруг было сумрачно-темно, только луна заглядывала в окно, просвечивая сквозь листву.
Элиза спала на полу, сжавшись в комочек и обняв растянувшегося на пол-избушки волка. Когда я встал – на этот раз легче, почти без боли, – волколак проснулся и проводил меня взглядом до двери, но за мной не пошёл.
Бурыш, мой конь, ждал у порога – не привязанный, не вычищенный и какой-то нервный.
– Надо же, – шепнул я ему в гриву. – Я уж думал, тебя подстрелили там, на поляне.
Конь фыркнул, всем видом показывая, что кого-кого, а его так просто не возьмёшь.
Я почистил его кое-как, проверил ноги, копыта. Всё было в порядке. Может, он тогда просто споткнулся?
Седло нашлось быстро – я дольше возился с упряжью.
– Проедемся?
Конь фыркнул – он явно желал убраться отсюда подальше, только что копытом землю не рыл. А я просто хотел понять, где я. Но не уезжать надолго, нет – без неё.
В седле я держался хорошо, да и вообще чувствовал себя очень даже неплохо. И лес скоро расчистился – ближайшая деревня была не так далеко. Отлично, можно узнать новости и попросить у кого-нибудь нормальной еды. Боги – ладно, может, и вовсе не едят, а у меня живот сводило от голода.
Я тронул поводья, но Бурыш, вместо того чтобы потрусить вперёд, взвился на дыбы.
Волколак спокойно сидел почти под копытами и нюхал воздух, не обращая внимания на храпящего коня, которого я еле-еле успокоил.
– Не езди туда, – раздался тихий голос позади, и тёплая рука опустилась мне на колено. – Тебя там убьют.
Я обернулся – Элиза стояла совсем рядом, кутаясь в плащ.
– Не езди, – повторила она.
– Откуда… ты знаешь? – пробормотал я.
Она молча покачала головой. И тихо добавила:
– Не хочу, чтобы ты умирал.
Я наклонился, поймал её руку. И неожиданно даже для себя спросил:
– А если ты поедешь со мной?
Девушка моргнула. Настороженно глянула на меня.
– Зачем?
Я сжал её пальцы.
– Что, богине не след якшаться с простыми смертными?
Она удивлённо распахнула глаза. Повернулась, посмотрела на волка, потом на деревню.
– Хорошо. Только не называй меня больше богиней.
– Как прикажешь, моя госпожа, – усмехнулся я, поднимая и подсаживая её в седло.
Бурыш заволновался, захрапел, и даже когда я погладил его меж ушей – раньше он всегда успокаивался, а сейчас дрожал так, точно рядом стая волков бродила.
– Он мне не доверяет, – грустно вздохнула Элиза, прижимаясь ко мне.
– Глупости, – отозвался я, подбирая поводья.
Волк тенью побежал за нами следом, и я даже не удивился.
– А куда мы поедем? – выдохнула какое-то время спустя Элиза, обхватив меня за пояс. От неё волнующе пахло чем-то южным, пряным, женским.
– В Пчелиную Заводь. Мой, – я запнулся, – дом.
– Хорошо, – девушка помолчала, словно прислушивалась. – Но, может, тебе лучше сначала заехать к другу? Он волнуется.
Рэй! Ну конечно!
– Рэй? – отозвалась Элиза. – Рэйан… Боттер?
Я обернулся.
– Богиня… ты читаешь мои мысли?
Элиза моргнула и несильно шлёпнула меня по щеке.
– Не называй меня богиней!
И засмеялась мгновение спустя в унисон со мной.
Не знаю, о какой смерти она говорила, – в деревне было совершенно тихо. Только собаки завыли в унисон – стоило нам подъехать. Хотя чему тут удивляться – волколак бежал рядом с конём, не обращая на вой никакого внимания. А вот его-то собаки, конечно, чуяли.
Я хотел остановиться на ночлег в доме старосты – ничего такой дом, даже двухэтажный, украшенный затейливой резьбой, воздающей славу Триксу. В таком даже моей богине не стыдно было бы на крыльцо ступить. Но Элиза сжала мою руку.
– Не нужно. Поедем… поедем к тебе домой.
Я удивлённо оглянулся – у неё холодная была рука. Замёрзла? Я накинул на неё ещё и мой плащ – порванный и заляпанный кровью – за что мне было перед ней стыдно, – но тёплый.
– Мой дом далеко. Ты устанешь.
Тёмно-серебристые глаза в свете луны глянули на меня из-под разметавшихся по плащу чёрных волос.
– Отвези меня, Ланс, – шепнула она, и я покорно пришпорил коня.
Собаки заткнулись, стоило нам чуть отъехать. Ну точно волколака чувствовали.
– Меня животные не любят, – шепнула Элиза, прижимаясь ко мне – тёплая, маленькая, волнующая. – Прости.
Я усмехнулся.
– Они не любят твоего волка.
Богиня тихо рассмеялась.
– Он – это я.
Тогда я не обратил внимания. Да, конечно, моё поведение вообще было преступно невнимательным. Она же не скрывала ни того, кто она, ни своих способностей. Но я вбил себе в голову тогда эту богиню и ни о чём другом не думал. От неё веяло чем-то… неземным, волшебным, божественным. А я никак не мог подумать про чародейку – у нас в армии про неё такие слухи ходили, иные байки про волколаков и демонов добрыми сказками покажутся. Когда южный чародей ни с того ни с сего срывался и оставлял армию, у нас говорили, что это его кумушка-чародейка угрожает сожрать Овидстан вместе с королём. Кто-то особо впечатлительный даже видел на горизонте всполохи – дескать, чародеи сражаются. И если описывали чародейку, то обязательно скрюченной одноглазой уродиной с бородавчатым носом крючком… А не хрупкой девушкой-северянкой с наивным взглядом и грустной улыбкой. Такая могла быть только богиней – так я думал.
Она спала почти всю дорогу – я слышал мерное дыхание за спиной. И всё боялся, что она упадёт, но тонкие пальчики крепко держались за мой пояс. А её волколак даже не отстал ни разу. Ну точно демон.
В Пчелиную Заводь мы прискакали неожиданно быстро – у меня периодически кружилась голова, Бурыш храпел, но бежал, и местность вокруг менялась странно. Теперь я понимаю: Элиза просто открывала порталы. А у меня тогда голова другим была забита: её руками на моём поясе, её головой на моём плече, её грудью, мерно вздымающейся в такт дыханию и прижимающейся к моей спине… Нет. Мне было совсем не до того, чтобы следить за дорогой.
В Заводи опекуна не оказалось, да и меня-то слуги не ждали. А уж тем более со спутницей. Но, конечно, никто виду не подал – у сэра Джереми вышколенные были слуги. Хотя мы-то с ними всегда помнили, каким меня в этот дом привезли, но теперь я был наследником, так что со мной даже дворецкий общался почтительно.
Сонную Элизу я отнёс в женские покои, спешно прибранные. Волк, распугав всех гончих сэра Джереми и вызвав грандиозный переполох на псарне, спокойно и совершенно не по-волчьи влез в окно и растянулся на кровати. Элиза тут же зарылась носом ему в холку, и мысль выгнать это чудовище из её спальни у меня мгновенно улетучилась.
Через час суета улеглась и дом заснул – была глубокая ночь. Я наконец поужинал и ещё немного промаялся: сна не было ни в одном глазу. Я решил написать Рэю и только потом немного задремал.
Разбудил меня лёгкий шорох шёлковой рубашки.
Элиза сидела на краю дивана, где я заснул, и, наклонившись, зачарованно смотрела на меня, теребя завязки рубашки. На шее у неё мелькнуло что-то серебряное, изящное, но я не обратил внимания. Какое там, я пытался понять: это сон и надо ли мне сдерживаться? Только и смог, глядя на неё, хрипло спросить:
– Вам не спится, госпожа?
Она покачала головой и прижала указательный палец к моим губам. И я всё-таки не выдержал и поцеловал – сначала этот пальчик, потом всю руку…
Если бы она не пришла сама, у меня бы и мысли не было… с ней… так. Я же считал её богиней. И даже если раньше понравившаяся мне леди быстро оказывалась в моих объятиях, с ней это было бы кощунством, за которое я никогда бы себя не простил.
Впрочем, всё было и не так, как с леди, или служанками, или крестьянками. Она была другой. Таких, наверное, на юге зовут гуриями – невинные, но опытные. Она была даже лучше – робкая и тут же жаркая, гибкая и опасная, игривая, как огромная ластящаяся кошка. Её царапины на моих плечах потом долго заживали.
Одно могу сказать – у меня было много женщин и до неё, и после. Но эту нашу первую ночь я помню до сих пор. И в глубине души она навсегда останется моей маленькой богиней – синеглазая, любимая, родная Элиза.
* * *
(Из записок Элизы Северянки)
Зак был прав, это действительно как глоток воды во время жажды. Я никогда не чувствовала себя такой сильной, мне никогда не было так хорошо. «Если так всегда, – думала я, – мне и впрямь стоило сделать это раньше».
Ланс заснул быстро – кажется, я сильно его утомила, и к тому же он ещё не до конца оправился. Глядя на него, обнимающего меня, уткнувшегося носом мне в шею, я думала, что впредь надо быть осторожной. Зак «выпивал» рабынь досуха – про то, что от него выносят их трупы, завёрнутые в ковры, я всё-таки знала. Я ещё не понимала, что Зак просто развлекался совсем не так, то, что делали мы с Лансом, было настолько ярким, настолько чувственным, настолько… необходимым, что я представить не могла, что мне когда-нибудь захочется чего-нибудь ещё. Или даже с кем-нибудь ещё.
Нет, я не влюбилась в Ланса. Любовь с первого взгляда – это не про меня. Ланса я не любила. Просто… Просто с того момента, как он меня коснулся – безобидно, всего лишь руку сжал, – меня бросало то в жар, то в холод. Меня тянуло коснуться в ответ – и чем крепче я его обнимала, тем больше и больше мне хотелось.
Впрочем, Ланс мне, конечно, нравился. Точнее, понравился. Но позже. Сначала я хотела его тело, прикосновений и объятий. И я ловила себя на странной мысли, что мне всё равно, хочет он меня или нет. Его любовь я приняла как данность – в Овидстане меня любили абсолютно все. С богиней, конечно, никогда не сравнивали – чародейку-то! Но мне льстило. Мне льстил его восхищённый взгляд, его слова, его прикосновения. Его нежность и его сила – он мог сломать мою руку одним усилием, но касался меня так осторожно, точно я была хрупкой статуэткой из драгоценного хрусталя.
Мне не хотелось говорить ему, кто я, а он явно не понимал. Я всё-таки осознавала, что, прокляв мальтийского короля, вряд ли я в Мальтии в чести. Мне и в голову не приходило, что проклятие можно скрыть. Да что там – чародейку можно скрыть, хотя Валентин этим пять лет занимался. И после Овидстана я как-то забыла, что чародеи – герои страшных сказок во всём остальном мире, а вовсе не объекты поклонения. Я всё-таки была ещё очень наивна.
По правде говоря, Ланс мне просто очень удачно подвернулся под руку. Проклятие меня всё равно бы вытянуло в Мальтию, а тут так удобно – влюблённый красивый юноша, к тому же приближенный к королю, готовый сдувать с меня пылинки и исполнить любое моё желание. Таких, влюблённых, очарованных, Зак щёлкал как орешки. А я, по молодости и наивности, просто пользовалась и наслаждалась.
Да, Зак и овидстанцы уже научили меня воспринимать людей как игрушки. Я ещё этого не осознавала, но уже вела себя соответствующе.
А Ланс действительно был для меня очень удобен.
* * *
(Из личного архива герцога Ланса де Креси)
Рэй примчался утром же – я заспался, и только-только встал, когда о нём доложили. А мне зверски хотелось есть и ещё больше вопить всему миру, как я счастлив, потому что да, я был полностью, абсолютно, преступно счастлив.
Хотя, если бы я нашёл мою хрупкую богиню в моей постели поутру, счастье было бы полнее. Если бы не исцарапанные плечи, я бы вообще решил, что мне всё приснилось. Но подушка рядом со мной пахла южными пряными цветами – и я был самым счастливым человеком Мальтии. Нет, всей Магианы!
Рэй нервно вышагивал от стены к стене – от двери к окну. Резко развернулся, когда я, пошатываясь, втащил себя в комнату. Он был бледен, нездорово бледен, зелёные глаза запали, утонули в тенях. Как будто не спал, а то и не ел всё время, пока мы не виделись. Пальцы его подрагивали – как заикался бы человек от еле сдерживаемой ярости… и облегчения.
А я улыбнулся, как дурак, и успел сказать: «Рэй, как я рад, что ты пришёл!» – прежде чем он налетел на меня, – Рэй всегда все проблемы со мной решал сначала кулаками и только потом, спустив пар, начинал думать. Странно, я видел его на Совете Лучших Родо`в, и там он вёл себя совершенно по-другому.
«Где тебя носило?! – чётко выговаривали его губы, пока я пытался стащить его с себя. – Вся столица на ушах!»
– А король? – пыхтел я. – Что король?..
И тут же получил под дых.
«Король?! А ты о друзьях подумал?! Ты подумал о тех, кто тебя ждёт? Демоны тебя забери, Ланс! Герцог Джереми рвал и метал на Совете и сейчас прочёсывает весь Ардекский лес».
Твою мать! Я резко представил физиономию сэра Джереми, когда он вернётся. Я хоть поркой-то отделаюсь?
«Какого демона тебя вообще туда понесло?! Приятная прогулка с Валита, который нацелился на наследство де Креси? Ты что, не понимал, что он тебя ненавидит?! В этой твоей голове, о Великая Матерь, вообще есть мозги?!» – это Рэй выяснял чисто эмпирическим путём, пытаясь до искомого достучаться. Я закрывался – и вдруг до меня дошло:
– Что значит «ненавидит»?
Рэй замер на мгновение, и я, расслабившись, пропустил ещё один удар.
– Твою мать, Рэй! Угомонись уже!
Рэй не слушал. Он, застыв, смотрел куда-то в сторону. Я вывернулся и встретился взглядом с волколаком. А волколак смотрел на Рэя по-человечески изумлённо и заинтересованно.
– Я прошу прощения, – раздалось неподалёку, с галереи над комнатой. – Мы с волком не хотели мешать. Мы сейчас же уйдём.
При последних словах у меня подпрыгнуло сердце.
– Нет!
Волк зарычал, когда я схватился за его холку.
Рэй медленно отпустил меня, переводя взгляд с демона на Элизу, стоящую на галерее у мраморных колонн. Лично я не мог оторвать от неё взгляда – в платье, даже простеньком домашнем, с уложенными волосами она выглядела потрясающе. Впрочем, я и раньше считал её самой красивой девушкой на земле – а чего ещё ждать от богини?
«Ланс, – сжав мою руку, застучал пальцами Рэй. – Немедленно представь меня».
И я отмер.
Рэй странно смотрел на меня, когда я вбежал на галерею и с трудом удержался от желания подхватить её на руки, хотя и коснуться её пальцев почему-то ещё боялся, и это после вчерашнего-то, и это я-то!
Элиза коротко улыбнулась мне, заглянув в глаза. И сама подала руку.
– Я просто не хотела мешать.
– Ты не мешаешь, моя леди. Ты – никогда, – выдохнул я, глядя на неё.
А Рэй смотрел на нас с таким удивлением, будто перед ним разверзлись Небеса и боги стали осыпать землю цветами и золотом. Но поклонился, словно ни в чём не бывало, когда Элиза спустилась. И поцеловал её руку. Я с искрой ревности заметил, как пальчики моей богини дрогнули.
– Мне действительно сейчас лучше вас покинуть, – не сводя глаз с Рэя, сказала Элиза. – Я должна выгулять волка, ему нужна пробежка. Ланс, я могу взять твою лошадь?
– Да всё, что угодно! Только не уезжай!
«Ланс, что с тобой? – не выдержал Рэй, как только дверь за ней закрылась. – С каких пор ты приводишь каких-то женщин домой?»
Я еле сдержался, чтобы не врезать ему за этот вопрос, за то, как он говорил об Элизе.
– Она не какая-то женщина. Рэй, она… Разве ты не видишь: она лучшее, чистейшее, красивейшее, что было в моей жизни!
Рэй, хмурясь, постучал пальцем по моему лбу.
«Ты что… влюбился?» – И захохотал – как обычно беззвучно.
– Кончай ржать! – не выдержал я. – Влюбился? Да я… Да ты что, не видишь?
«Вижу, – хмыкнул Рэй. – И где ты нашёл эту… леди? С её милым домашним зверьком».
Я рассказал. Рэй, по привычке оседлав подоконник, хмурился, поглядывая в окно.
«Ланс, тебя не смущает, что её боятся лошади? – спросил он вдруг. – Она только что пыталась оседлать вашу Мышку, а уж спокойней её во всей Мальтии не найдёшь».
Я подбежал к окну, чтобы увидеть, как под вой собак исчезает за воротами прекрасная всадница и её личный демон.
Сердце предательски заныло.
«Похоже, не смущает, – подытожил Рэй. – Ну а что она делала в лесу, в хижине? Ты, надеюсь, поинтересовался?»
Я тупо смотрел на него, не понимая, к чему он клонит.
«Боги, Ланс, даже ты не можешь быть таким простодушным идиотом! С твоего позволения или без него я останусь и поговорю с ней».
– Что? – опешил я. – Ну нет! Только в моём присутствии!
«А не рано ли тебе ревновать? – фыркнул Рэй. – Иди лучше приведи себя в порядок, герой-любовник. На тебя смотреть страшно».
Кто бы говорил! Я попытался возражать, но Рэй припечатал меня взглядом и вызвонил слуг. Я всё-таки редко мог ему отказать, особенно когда он бывал в таком состоянии.
А заодно мне хотелось, чтобы он сам убедился, что сомневаться в моей богине… это просто кощунство!
* * *
(Из записок Элизы Северянки)
Когда Алэр рассказывал о младшем брате – что бывало крайне редко, он вообще редко говорил о себе, – я представляла худощавого подростка, обязательно с гитарой, поющего серенаду. Алэр особенно подчёркивал, что серенады у Рэйана удавались хорошо.
Рэйан оказался практически копией Алэра. На вид, на первый взгляд. Но так похож – хорошо, что я посмотрела на него сначала глазами волка, иначе вряд ли бы сдержалась. Это больно, когда мёртвые смотрят на тебя глазами живых.
Я не могла находиться рядом с ним. Я даже смотреть на него не могла – потому и сбежала. Ланс с его влюблённым взглядом мгновенно отошёл на второй план. Если бы не ночь с ним, которую мне хотелось повторить, я уехала бы тем же утром и никогда не вернулась.
Я надеялась, что Рэйана не будет, когда моя «прогулка» закончится. В конце концов, я так долго сражалась с этой проклятой лошадью, думавшей только о том, чтобы сбросить меня, что просто заслужила какую-нибудь маленькую порцию удачи.
Волк, подвывая, жалобно смотрел мне в глаза, чувствуя моё смятение, и бежал рядом. Спустя какое-то время, выдохшись, я поняла, что конная прогулка меня не спасёт, и повторить ночное развлечение с Лансом захотелось нестерпимо. Просто чтобы почувствовать ту же лёгкость и прилив сил. Как бы не так. Вместо глупого влюблённого Ланса меня ждал этот Рэйан. И теперь я чуть не шарахнулась от него, увидев.
Он хотел узнать, кто я такая и зачем мне его друг. Я отправила волка наверх, в спальню, и позволила увести себя в гостиную. Я делала вид, что не понимаю, что именно он, забывшись, выстукивает пальцами.
Богиня, Великая Мать, он онемел из-за меня! Хорошо, что Алэр этого не знал. Впрочем, жалким Рэйан не выглядел, в отличие от Ланса он от влюблённости разум не терял. Я потратила все силы, чтобы убедить его, что просто путешественница, мои родственники некогда бежали на Юг, а теперь я просто захотела «вернуться к истокам».
Рэйан расслабился к концу разговора – моя магия подействовала. И когда в зал ворвался Ланс, рассыпался в комплиментах, напомнив своему другу про какой-то приём, где ему хорошо бы появиться. И добавил-приписал, что я осчастливлю любой приём своей красотой.
Я знала, что спустя время его подозрения вернутся. Меня не это беспокоило – мне просто никогда, ни за что не хотелось бы причинить брату Алэра вред. И в то же время я мечтала оказаться подальше отсюда, забыться. Когда Рэйан Боттер уехал, я забылась с Лансом.
Но Великая Матерь, как же это было грустно!
Ланс чувствовал моё настроение и ходил побитым щенком, и волк поскуливал, и тени-слуги переглядывались – в доме тем вечером царило почти такое же уныние, как в моём сердце. Ещё и собаки выли.
Обстановку неожиданно разрядил ворвавшийся во время ужина хозяин замка – герцог Джереми, опекун Ланса. Всё это я прочитала в его и Ланса мыслях. Кажется, намечалась стычка вроде той, что я видела утром. Всё-таки мальтийские мужчины невероятно занятны – куда до них утончённым южанам! Они так запросто выражают свои эмоции, даже ледяной Рэйан. Они всегда так легко повышают голос и готовы пустить в ход кулаки. И так забавно боятся показать всё это женщинам – по крайней мере, лучшие из них. В Алэре я раньше такого не замечала – он даже на слуг голос не повышал. Валентин при мне – тоже. А тут…
Сначала лорд-герцог увидел волка и, спокойно потрепав его по загривку – я позволила, – заявил, что теперь понятно, почему собаки орут – чуют зверя. Я не выдержала – рассмеялась. Ну правда! Меня, меня они чуют. Меня боятся. И волк не зверь.
Когда же сэр Джереми увидел меня, его манеры и вовсе переменились. Он рассыпался в комплиментах – сначала грубоватых, потом всё изысканней, словно аристократический лоск, чуть смытый годами службы… погодите-ка… ага, в армии, на северной границе, теперь возвращался.
Он тоже понятия не имел, кто я. Но в его глазах и мыслях я прочла такое же искреннее восхищение – почти как в Лансе. Эти двое оказались здорово похожи, их одинаково изумляли мои, ха-ха, чистота и наивность.
Бедные, глупые рыцари…
Сэра Джереми мне даже практически не пришлось очаровывать. Он сам заявил, что я могу остаться в Заводи сколько угодно и чувствовать себя как дома.
Ланс расцвёл, всю ночь был изумительно нежен и, забывшись, шептал: «Моя богиня». Я лежала потом, глядя на рассыпавшиеся по его лицу волосы – мои и его. И чувствовала лёгкие угрызения совести: во что я превращаюсь, как могу так легко пользоваться их добротой?
Но голос Зака отвечал мне из воспоминаний, что мы не люди, что мы никогда не дадим собой управлять, что для этого существуют рабы. А мы свободны. Я наконец начинала понимать, что он имел в виду.
Нормально то, что удобно мне.
Следующим же вечером Ланс, а вместе с ним и сэр Джереми вывезли меня на приём. Мне кажется, правильнее было бы говорить: бал. Но в Мальтии их тогда называли приёмами. Оба – что воспитанник, что опекун – в один голос уверяли, что моя красота будет сиять подобно свечи в тёмную ночь, что прятать такую прекрасную розу – преступление… Я снова удивилась их сходству – не внешнему, нет, характеров. И согласилась. Почему бы и нет, я же ещё не бывала на мальтийских балах. Мне было любопытно.
Волка пришлось оставить дома. Он понуро сидел на кровати, пугая служанок, и глядел, как меня одевают. Откуда в доме, где больше двух десятилетий жили только мужчины-лорды, женские платья, я не знала. Но мне понравилось жёлто-лимонное со светло-зелёной отделкой, богатой золотой вышивкой и изумрудным гарнитуром.
Всю дорогу Ланс шептал мне, как я красива. Честно говоря, это уже начинало надоедать. Но я решила подумать о том, как я осажу его после.
А пока я собиралась веселиться и даже решила было, что придётся заколдовывать Ланса – он точно собирался таскаться за мной, как привязанный, весь вечер.
Но всё получилось проще. Его и лорда Джереми почти сразу окружили мужчины – графы, герцоги… знать. А меня слуги проводили на женскую половину, с которой я сбежала, отведя глаза только-только уставившимся на меня кумушкам-леди.
Очевидно, моя красота должна была блистать на танцах, которые начались после банкета – его я пропустила, исследуя местный сад. Можно бы и танцы пропустить – стоило оказаться в бальной зале, как мне тут же сделалось дурно.
Я их всех помнила. Великая Мать, я бывала почти у каждого в доме – молодых лордов, вычурных леди. Я убивала их близких, я дарила им кошмары, я калечила их – каждого третьего в этом зале. Это было ужасно – смотреть на них сейчас, улыбающихся, флиртующих, что-то обсуждающих. Меня даже не ложь пугала, а то, какими они могут быть, если я, не дай боги, откроюсь.
Как ни странно, но людской страх лишает чародея сил. Я тогда к нему ещё не привыкла.
Ланс искал меня, но я закрылась и от его взгляда. Стоя у стены, я пыталась прийти в себя и сбежать – бежать-бежать-бежать отсюда навсегда!
Но заиграли трубы, объявив появление короля и королевы, и танцующие замерли, а потом поклонились-присели в реверансах.
Я смотрела, как в раздавшемся «коридоре» под руку с незнакомой мне дамой идёт Валентин. Его появление оказалось последней каплей. Проклятие или нет – он, бездна, улыбался. Я сходила с ума, а он улыбался. Ему кланялись, его славили, а он им улыбался! Мерзавцы, ничтожество, лицемеры!
Когда он, поравнявшись со мной, вдруг обернулся, я не смогла справиться с магией. Он увидел меня, и – вот странно – страх и недоверие в его глазах придали мне сил. Когда он оступился, споткнулся, когда его дама с придыханием поинтересовалась: «Супруг мой, вам плохо?» – а я отвела ему взгляд, он мог только потерянно оглядывать залу, ища меня, хотя я стояла всего в двух шагах от него.
Тогда боль, испуг и отчаянное чувство несправедливости превратились во мне в холодную злобу. Я видела знак проклятия на его запястье – он горел, он светился алым от моей ярости. И я решила, что останусь и во что бы то ни стало увижу его смерть. Он заплатит. Он умрёт у моих ног, как я и хотела. Я добьюсь, я увижу и буду смеяться ему в лицо.
Будь он проклят, навеки мною проклят!
И когда мгновение спустя я заметила спешащего к нему Ланса и увидела, как Валентин с ним разговаривает, почувствовала, что он ему доверяет, я поняла, кто мне поможет. Не составило труда поймать это – «фаворит короля» в мыслях, в тихих разговорах приглашённых. Фаворит – это отлично. Это прекрасно, что Ланс влюблён в меня. Богиня, как же он мне удобен!
Когда позже мы ехали домой и Ланс так по-детски сокрушался, что ему не удалось потанцевать со мной, я, в свою очередь, посетовала, что никогда не видела королевский дворец – а он, говорят, так красив. И Ланс, и сэр Джереми в один голос заявили, что моё желание легко исполнить, ведь скоро сам король даёт приём. Мне, правда, пришлось пообещать Лансу танец. Но это была слишком маленькая плата, чтобы быть привезённой к Валентину его, ха, «фаворитом».
* * *
(Из личного архива герцога Ланса де Креси)
Мне становилось страшно всякий раз, когда она исчезала и я не мог её найти. Я боялся, что она уйдёт – улетит на свои Небеса, например, навсегда. И будет светить звездой, наблюдая за мной, прекрасная и недоступная богиня с очаровательно-грустной улыбкой.
Когда я её не видел, у меня ныло сердце, когда она была рядом – пропадал голос или же я начинал пороть такую чушь, что странно, почему она меня ещё слушала.
Я никогда никому – даже в первый раз – не отдавал ведущую роль в постели. Женщины, а особенно леди, были лишь способом приятно провести время – до неё. Я никогда никому ни в чём не клялся, я никогда не давал слов, и я не понимал, почему женщины бросаются в слёзы, узнав о моей «неверности». Сейчас, узнай я вдруг, что она… с кем-нибудь – я бы, не задумываясь, убил этого «кого-нибудь», а потом, наверное, долго валялся у неё в ногах, вымаливая прощение.
А она ведь тоже мне ничего не обещала. Она даже о себе почти ничего не рассказывала. Всё, что я о ней знал, мне написал Рэй в нервном письме, полном недомолвок и просьб «одуматься» и «взять себя в руки». Рэй не понимал, считал я. Он просто ещё не любил так – всецело, всепоглощающе, отдавая всего себя.
Все её странности я считал очаровательными и правильными. В конце концов, она же богиня – она должна вести себя, как принято на Небесах, а не у нас на Земле. Наверное, мы представляли забавную парочку – я тогда точно походил на сумасшедшего. Она стала моей навязчивой идеей, моей целью, моей жизнью. До неё это место делили Рэй, король и высокая идея о справедливости. Теперь была только она.
Матерь, каким влюблённым дураком я был! Если бы я огляделся, если бы послушал Рэя, всё было бы совершенно иначе…
Элиза понравилась даже сэру Джереми, а он женщин всегда считал средством как следует расслабиться. Но не её. До богини он, конечно, не додумался, однако позволял Элизе всё – даже приводить волка в его любимую библиотеку. И словно помолодел за те дни, пока она жила с нами. Я даже ревновал её к нему – дура-а-ак!
Хотя именно лорд Джереми предложил мне жениться на Элизе. Взять в жёны богиню – какое должно быть самомнение! Но ни о чём другом я с тех пор не мог и думать. «Послушай, Ланс, – сказал сэр Джереми как-то за бутылкой портвейна. – Она странная, но добрая. И честная. Ты заметил? Честность – великое качество в наши дни. Она очень умно недоговаривает, но она так очаровательна, что плевать, кто она и какое у неё состояние. И ты её любишь, это и слепому видно. Я бы хотел благословить ваш брак – не медли с ним».
Он не знал, что Элиза ночует в моей спальне и считал её невинной. Я лишь изумлялся, как с таким взглядом, с такой улыбкой, как у неё, можно быть такой горячей, страстной и ненасытной. Но я любил и это. Особенно это.
Меня вызвали в столицу сразу после приёма, когда она сбежала от меня и я почти решил, что потерял её. Теперь уехать, оставить её было сродни самой жестокой пытке. Но король выглядел неважно – мои гвардейцы рассказывали, что по ночам он взялся бродить по дворцу, разговаривая сам с собой, как сумасшедший. Нет, помешавшимся Валентин не выглядел. Но был странно взволнован. Я решил свернуть себя в узел, но остаться с ним хотя бы на седмицу. Королевский приём мы перенесли – я уговорил Её Величество подписать указ, а Его Величество – отдохнуть.
Отдых пошёл ему, да и мне на пользу. Уже давно король взял за привычку рассказывать мне о своих проектах реформ. В конце концов, взгляды на внутреннюю политику у нас были одинаковыми. Нынче же он задумал ввести Королевский Кабинет со мной во главе, чтобы воплощать его начинания в жизнь. Я не видел себя политиком – что там, мне нечего было даже сказать на Совете Лучших Родо`в, какую бы власть мой голос не сулил. Но король мог проводить некоторые проекты и без Совета, что Лучших, конечно, очень раздражало. Ту седмицу он занимался тем, что заставлял меня мотаться по столице, а потом подробно описывать в отчётах, где, сколько и как используют детский труд – в каких цехах, в каких ремёслах, каковы условия, сколько детям платят.
Было тяжело смотреть на таких, как я когда-то, заморышей, понимать, что при подобных условиях их жизнь будет не только очень короткой, но и в прямом смысле мучительной. Лордов это не интересовало, их интересовала только прибыль, а сироты почти ничего не стоили, и их было много. Король хотел это прекратить, и я был благодарен ему за это.
Но после таких поездок я приезжал к Рэю, валился с коня и напивался до бесчувствия.
В один из таких вечеров меня нашла Элиза.
* * *
(Из записок Элизы Северянки)
Ворон Заккерия разбудил меня посреди ночи – он отчаянно бился в окно. Я только-только заснула, мне безумно не хотелось снова метаться по пустой кровати, вспоминая объятия Ланса. Я не ожидала, что мне будет так его не хватать – его нежных прикосновений, его голоса. Но Зак настойчиво продолжал терзать клювом раму – пришлось вставать, ёжась, и идти открывать.
«Ты любишь его? – заговорил в моей голове голос Зака, когда я посмотрела в человеческие – тоже Зака – глаза птицы. – Этого мальчишку, о котором ты думаешь. Ты любишь его?»
Голос звучал странно, но я решила, что это из-за дальности расстояния. Я же не знала, что Зак… да я и Зака тогда ещё как следует не знала.
«Нет».
Ворон уставился на меня. Покосился на постель.
«Я рад, что ты, наконец, решилась. Тебе стало легче?»
Я пожала плечами, тоже кинув взгляд на пустую постель – смятое покрывало, разбросанные подушки.
«Возвращайся, Лизетта. Возвращайся ко мне».
Так скоро? Ну уж нет, я ещё не наигралась!
«Ты всё-таки к нему неравнодушна», – с горечью вздохнул Зак, и я удивилась:
«Тебе-то какое дело? Ты же сам мне это советовал». Глупо. Зак хотел, чтобы у меня был любовник, но тот, которого он мог бы контролировать. Поэтому рабы. Поэтому овидстанские принцы. Я не понимала тогда, насколько Ланс в опасности из-за меня: Зак не хотел делить свою милую Лизетту ни с кем другим.
«Возвращайся».
«Нет».
«Я буду ждать тебя, Элиз».
Утром, поработав со щитами, я отправилась за Лансом в столицу – меня мучило странное предчувствие. Позже я научусь доверять такого рода вещам. Тогда мне просто повезло – я успела. А вот Зак опоздал. Он не стал бы трогать Ланса при мне – и ему пришлось только наблюдать. И ждать, когда я наиграюсь.
Тогда я об этом не думала, я думала лишь о том, что хочу своего любовника, свою игрушку обратно.
Его нашёл волк – у моста через пересохшую вонючую реку, верхом, смотрящего на вереницу странных детей, идущих к чёрным воротам в конце улицы.
– Кто это?
Ланс вздрогнул, когда я потянулась, тронула его пальцы. В его взгляде мелькнули изумление и дикая, безудержная радость, отогнавшая от меня кошмар пустых постелей и унылого безделья в его отсутствие.
Он подхватил меня, усадил в седло рядом с собой – и, как обычно, неподалёку завывали собаки, а волк сидел рядом и спокойно смотрел на нас.
– Кто это? – глядя на не поднимающих глаза детей, повторила я. Странные, в одежде явно не с их плеча, чумазые, усталые – от их усталости у меня кружилась голова.
– Сироты, – отозвался Ланс. И тихо добавил: – Я был таким когда-то. С тех пор ничего не изменилось.
Мне была непонятна грусть в его голосе – я когда-то была глупой девочкой, верящей в сказки. Но меня совсем не тянуло теперь сочувствовать таким же дурёхам.
Я провела пальцем по его колючей щеке.
– Ты изменился.
Он усмехнулся.
– Я хочу, чтобы это прекратилось. Ты знаешь, что их сейчас накормят миской каши на воде – да и той на всех не хватит. И спать они будут часа четыре. И потом снова работать до заката. Они умирают, Элиз, такого даже взрослый не выдержит.
Я коснулась его щеки губами, и вместе с поцелуем в меня хлынули его эмоции. Моё сердце зашлось от его отчаяния.
– Скажи, Элиза, как Небеса позволяют этому, – он кивнул на споткнувшегося у самых ворот малыша лет семи, – быть?
Я отвернулась – картина была слишком унылой – и спряталась у Ланса на груди.
– На юге такого нет.
Ланс грустно улыбнулся. И уверенно произнёс:
– У нас тоже не будет. Король Валентин издаст закон, и всего этого не будет.
Я подняла глаза.
– А что будет?
Он снова улыбнулся, на этот раз теплее.
– Будут нормальные дома для них. Детский труд будет под запретом. Им будут платить, в конце концов. Валентин вытрясет деньги из Лучших, я знаю, он сможет. Я отдам своё состояние – всё, до монетки. И это изменится. И будет, будет как у вас на юге.
Он что-то ещё говорил, но я не слушала. Я потянулась к его памяти, вдруг почувствовав, что ничего о нём не знаю. Его память, его личность не интересовали меня в постели. И сейчас передо мной был незнакомец – любопытный и интересный. А я никогда не могла совладать с собственным любопытством.
Мы куда-то скакали, Ланс уже замолчал, а я всё смотрела его воспоминания. И мне было плохо – я-то думала, что со мной ужасно обошлись.
Неужели Валентин действительно хочет это изменить?
Я потянулась, и в круговороте мыслей, бьющих колоколами, стучащих копытами и колёсами карет города, поймала нужное – хочет. Хотел, и не только это – ещё когда посылал меня убивать. Да, он укреплял свою власть, он считал меня чудовищем и оружием. И этот же человек мечтал о мире и благоденствии своей земли. И закон, о котором Ланс говорил, завернули ещё лет десять назад, когда я была слишком маленькой, чтобы послать меня убить того, кто был за это в ответе.
Валентин не разбирался в средствах, но – какая ирония! – имел высокие цели.
Это не заставило меня ненавидеть его меньше. Но я понимала, почему Ланс стал его «фаворитом». Он воплощал то, что Валентин хотел видеть в своем народе. И он помогал ему давить на аристократов – потому что Валентин был один, а лордов много, и почти все они были против него: его законы и его справедливость неизбежно заставили бы их расставаться с крупными суммами денег. И во имя кого – бедноты, которую они за людей не считали?
Ланс привёз меня в дом Боттеров – последнее место, где я хотела бы оказаться. Однако я рада была находиться вместе с любовником, зная, что ночью мне станет легче. И даже откровенно враждебные взгляды Рэйана я не замечала. Наверное, с Лансом мне было бы уютно и в бездне.
А уже глубокой ночью Ланс сделал мне предложение.
Он обнимал мои ноги, он целовал мои колени и буквально умолял выйти за него замуж. И снова называл богиней.
А я рыдала у него на плече: он любил меня, он готов был ради меня на всё, а я продолжала считать его игрушкой и пользовалась им лишь ради собственного удовольствия. В свете предложения руки и сердца эта истина стала очевидной, и я ужаснулась сама себе. А потом, выплакавшись, поняла, что не хочу отказываться. Я действительно была не против провести жизнь рядом с ним – даже далёкий Зак, единственный человек, способный меня понять, казался теперь пресным и скучным. Он никогда бы не полюбил меня так. Мы, чародеи, можем только пользоваться друг другом. А вот для Ланса я была богиней.
Той ночью он надел мне на палец кольцо, символизирующее помолвку, – кольцо де Креси, которое я храню до сих пор, хотя всё давно кончено.
И потом я снова не могла сдержать слёзы, потому что поняла… Поняла, что Ланс никогда мне не лгал (я наконец нашла такого человека. Аджахад, а ты говорил, это невозможно), и он готов для меня на всё. Меньшее, что я могла сделать для него, это забыть о ненависти. Ведь Валентин был его кумиром. И у них обоих были высокие цели. Где там место для обиженной чародейки?
Я была ещё такой наивной девочкой…
Но проклятие оставалось, и мне требовались время и место, чтобы подумать, как его снять. Да, я была готова его снять. Той ночью я была раздавлена осознанием собственной чудовищности. Я бы пошла и не на такие жертвы.
Пустая уютная комната – гостиная – нашлась неподалёку. Около галереи. Её нашёл волк. Пока мы с Лансом резвились, он излазил весь дом, перепугав пару слуг. И сейчас вызвался меня проводить.
Ночь была лунная, яркая. Конец лета, уже не душно – свежо, ветерок осенний, пряный дул в окно. Я не стала зажигать свечи – лунного света хватало. Он красиво переливался на корешках книг и полированной столешнице. В такой обстановке мне всегда думалось лучше.
«В этой комнате ты убила нашего отца», – чужая мысль набатом ударила в голове, и волк зарычал, вздыбив шерсть на загривке.
Я успокоила его взглядом. И медленно повернулась.
В руке нынешнего герцога Боттера мягко мерцал освящённый целителем из храма Матери медальон – слишком старый и слишком слабенький, чтобы защитить от меня, а не то что причинить мне вред. Но Рэйан об этом не знал. Я видела в его глазах ужас, ненависть и твёрдую решимость отправить меня в бездну.
Почти то же я чувствовала к Валентину и потому могла понять.
– Правда? Я не помню.
Глаза Рэйана расширились, когда он понял, что я читаю его мысли. А мне снова стало дурно от его сходства с Алэром.
И в сознание ткнулось ненужное воспоминание – Алэр тоже смотрел на меня так, когда мы познакомились. И он тоже хотел меня убить.
«Мерзавка, – с ненавистью отчётливо подумал Рэйан, увидев на моей руке кольцо де Креси. – Ты свела с ума моего друга. Как ты…»
– Это хуже, чем лгать ему? – тихо поинтересовалась я, не двигаясь с места и не отводя взгляда. – Это лучше, чем потом убить его сюзерена, а ты знаешь, как он любит короля, и лгать, что так было нужно, что ты здесь ни при чём? Это лучше, Рэйан?
Он вздрогнул, сжал медальон.
«Будь ты проклята».
Я тихо рассмеялась.
– Ты не чародей, Рэйан. Твои проклятия не имеют силы, – и, подцепив пальцем медальон, добавила: – Оставь эту игрушку, она тебе не поможет.
Я почувствовала его страх – как липкая волна, как паутина.
«Ты лжёшь. Такие, как ты, не должны жить, – он уставился мне в глаза, до крови кусая губу. – Что ты сделала с моим братом?»
Я схватилась за спинку кресла.
– Он умер у меня на руках. И только из-за него я не причиню тебе вреда, Рэйан Боттер. Я была убийцей, а ты станешь предателем. Причём по своей воле. Подумай об этом.
Он с силой сжал талисман, но тот мог лишь светиться. Хотя, сожми я его в руке, он обжёг бы мне пальцы.
Я ещё поймала ужас – сокрушительный, хуже, чем липкая паутина страха, до того, как заставила забыть брата Алэра о своих подозрениях.
И остаток ночи прошёл спокойно, если, конечно, не считать того, что думать после этого я уже не могла. У Боттеров имелся небольшой домашний храм – я спряталась там. Хвала Матери, туда я десять лет назад не забрела. А так мои кровавые следы, очевидные сейчас, когда Рэйан так любезно о них напомнил, нашлись чуть не по всему дому. И стены некоторых комнат сочились кровью.
Ланс очень переживал, когда утром нашёл меня в таком состоянии. Он думал, что я страдаю из-за него. Глупыш. Я еле убедила его поехать во дворец к его обожаемому королю, которому он был нужен.
За завтраком мы были одни (у Рэйана предсказуемо болела голова) и обсуждали дату свадьбы и церемонию. Я была настолько смущена, что не замечала чёрного ворона с человеческим взглядом, заглядывающего в окно.
А как только наступил вечер, я решилась пробраться во дворец и попробовать снять проклятие. И забыть, забыть всё. Забыть, кто я. Забыть про кровь на стенах и кровь на полу. Боги со всем этим, пусть я умру молодой. Я же чувствовала, что, когда я принесу клятву меча, это повторится. Почему кто-то – даже король Заккерия Овидий – должен отличаться от Валентина? Валентин – из того, что я о нём узнала от Ланса (а Лансу я верила) – был ещё неплохим королём.
Тогда я была даже готова умереть, только чтобы не стать снова чудовищем.
К тому же у Валентина был сын – маленький трёхлетний наследный принц Валерий. Я посмотрела на себя тем утром в зеркало и спросила, смогу ли я оставить этого ребёнка одного, без защиты, зная, что сделают с ним после смерти Валентина сторонники того же Рэйана? Не смогу.
И я отправилась во дворец, чувствуя, что в кои-то веки делаю самую правильную вещь в своей жизни.
Валентин был в домашнем храме – молился. Не могла я представить его набожным, однако глазам приходилось верить. Его хорошо охраняли, но я без труда прошла мимо стражников. А в храме, у скульптурного портрета всей Девятки Валентин был, конечно, один.
Когда я шептала нужные слова, всей душой желая поменять то, что сделала три года назад, лукавый бог Трикс смотрел на меня и ехидно ухмылялся. Он создал наши заклинания нерушимыми. И не мне, его творению, менять это.
Валентин удивлённо оглянулся, когда я без сил прислонилась к деревянным панелям, несущим знак чистоты и справедливости – Матери и Отца.
Его глаза расширились, когда он узнал меня.
– Элиза?
Я смотрела на его запястье и обнимала себя руками, пытаясь не дрожать.
Я не смогу. Он умрёт из-за меня. Как я посмотрю потом Лансу в глаза?
Как я могу смотреть ему в глаза сейчас? После того, как пользовалась им? Я чудовище – Валентин был прав. И на этот раз я, я сама себя такой сделала.
– Элиза, ты всё-таки вернулась. Девочка моя, – улыбнулся Валентин, поднимаясь. – Я знал, что ты вернёшься ко мне. Ты принесёшь мне клятву?
Я заглянула ему в глаза и увидела, что будет, если я соглашусь. Он примется разить мной, как мечом, во благо справедливости. Мою свободу, моё счастье, мою надежду – всё это он принесёт в жертву своим идеям. Меня будут ненавидеть и бояться, и в конце концов я умру, задохнувшись от этой ненависти. Неужели я этого хочу?
Валентин бросил взгляд на мои дрожащие руки и довольно кивнул:
– Отлично. Так даже лучше. Ты станешь супругой моего лучшего рыцаря. Поздравляю!
«И ты знаешь, что я сделаю с ним, если ты найдёшь в клятве лазейки, если ты будешь сопротивляться, – прочла я в его глазах. – Ты намного ценнее для меня, чем даже его преданность. Но ведь ты не способна его предать? И так я получу преданных воина и чародейку. Спасибо, Элиза. Это лучший подарок, который ты могла мне преподнести».
– Будь ты проклят, – шепнула я, не слыша, как вибрируют стены и дрожит воздух. – Будь ты проклят со своими идеалами и своей справедливостью! Будь. Ты. Проклят!
Его отбросило к моим ногам, и долгие мучительные минуты, пока дверь вздрагивала под ударами топоров и мечей, я смотрела, как он бьётся, как из его глаз льются кровавые слёзы. И всё это время он пытался шептать моё имя.
Я наклонилась к нему, пачкаясь в крови, схватила за влажные волосы, заставляя смотреть на меня.
– Тебе нравится? Ты заставлял меня делать это с твоими подданными. Во славу справедливости. Тебе – нравится?!
Он силился сначала подняться, потом отползти, но его бросало и бросало к моим ногам. А я смотрела, чувствуя ужасную пустоту. И не пошевелила пальцем, чтобы остановить сердце, как сделала это с Алэром, подарив лёгкую смерть.
Он умер так, как заставлял меня убивать. Это же справедливо?
Дверь не выдержала, когда он испустил последний вздох, и я наклонилась над ним – запомнить вот таким, а не принцем из проклятой розовой сказки наивной Лизетты.
Стражи я не боялась – что они могли мне сделать? Я собиралась разметать их по молельне и забрать потом их память обо мне. А после… не знаю – принести клятву сыну Валентина? Он, в конце концов, был ещё слишком мал, и я смогла бы его контролировать – как Валентин меня раньше.
В любом случае я ничего не успела – только обернуться. И встретилась взглядом с Лансом.
Меч в его руке дрожал. Думаю, Ланс не заметил даже, как его гвардейцы улеглись без сознания рядом, он смотрел только на меня и качал головой:
– Нет… Этого не может быть… Это не ты… Элиза?
А я поняла, что потеряла нечто важное, нечто драгоценное – раз и навсегда. Поняла и не поверила.
– Ланс, послушай…
– Ты… чародейка? Южная чародейка? – его лицо исказилось. – И ты с самого начала… с самого начала просто использовала меня. Да?
Я чувствовала безумную надежду в его словах. Он умолял меня всем существом: «Скажи, что это неправда. Скажи, что всё не так!»
Я открыла рот и не смогла ему солгать. Я ненавидела ложь всей душой. Даже в этот момент.
– Да.
Он опустил голову, крепко зажмурившись. И мгновение спустя снова посмотрел на меня, огрев жгучей ненавистью, точно кнутом. И слово в слово повторил слова своего друга:
– Будь ты проклята.
Я не могла причинить ему вред. Даже когда он бросился на меня с мечом, даже пылая от его ненависти, – я не могла.
Я открыла портал прямо в храме и исчезла, не заботясь, куда ухожу, как раз когда его клинок пронёсся в каких-то миллиметрах от моей шеи.
Назад: Глава 9 Южанка. Из записок Элизы Северянки
Дальше: Глава 11 Предатель. Из личного архива Ланса де Креси