Известие о начале Охоты быстро облетело всю Базу. Обычно внутренний двор был почти пуст, а теперь по нему то и дело пробегали, нещадно колотя старый бетон, группы мутобоев. Одних отправили укреплять границы плантаций, другие раскладывали костры для дымовой завесы, третьи, ругаемые и первыми и вторыми, возились с огромными воротами. Одну створку заклинило, и теперь отряды сталкивались в узком проходе, вынужденные давать дорогу друг другу. Наконец подполковник Муртанян приказал собрать всех свободных, чтобы решить проблему грубой силой. Свободных, само собой, не нашлось, и к нему направили всех, кто оказался под рукой. В том числе и дежурный конвой, в чьем попечении находилась гауптвахта.

– А я им с утра говорил: по случаю Охоты нас охранять никакого смысла нет! – обрадовался Воронок, всего восемь дней погулявший «на воле» и снова оказавшийся взаперти за очередной проступок. – Все равно мы будем сами по себе действовать.

– Почему? – Максим встал возле открытой двери, но выходить во двор не стал, чтобы не нарушить какого-нибудь очередного «правила». – Нас освободят на сегодня?

– Сегодня свободных нет! Крупную стаю мутов засекли, говорят, до пяти сотен! То, что надо для хорошей охоты, сразу летний план перевыполним. Сейчас их заманивают к Базе. Ох, там и горячо! Такая толпа! Ну, наши с огнем и самопалами ведут их, куда надо. Тут уже для них огненный лабиринт сделают, чтобы прямо в ворота направить.

– Зачем?

– Ты так и не понял, как мы охотимся? – Воронок рассмеялся. – Тогда сам увидишь! Все, нас зовут: пора дрова закладывать!

Пока где-то, еще довольно далеко от Базы, как называлась крепость общины мутобоев, отчаянные следопыты управляли бешеной стаей мутов, арестанты готовили их смерть. Как именно это произойдет, Максим понял, когда их провели по лестницам на большой дровяной склад. Он уже бывал там, но вводили заключенных с другой стороны. Тогда они приносили нарубленные дрова, а вот теперь их задачей оказалось швырять дрова в специально прорубленные в бетоне окошки, прямо во внутренний двор. Тут же оказались старшие дети и «занятые детьми женщины», то есть беременные и кормящие. К ним с самого начала отправили Аллу, которая, получив возможность во время работы общаться с Валентином, просто расцвела. Они редко виделись с девушкой в прошедшее со дня их поимки время, а когда удавалось переброситься парой слов, она только и говорила, как на Базе все хорошо устроено.

– Неужели они не прорвутся назад сквозь ворота? Такой толпой они бы их легко проломили.

Максим, задержавшись у окошка, смотрел вниз. Посреди двора располагалась шахта, широкая яма глубиной метров двести. Вот туда с помощью огня и собирались загнать сотни мутов. Падая с огромной высоты, почти все гибли, но прочная кожа в основном оставалась цела. В этом и заключался смысл Охоты, потому что мясом тварей общинники легко могли себя обеспечить и без хитроумных облав. Однако самопалы не жалели кожи мутов, а она была очень нужна: ее продавали «чистым», в Петербург. Мутов в этих краях, как выяснилось, было куда больше, чем привыкли обитатели Цитадели. Сказывалась близость моря, больших рек и города. Даже зимой тут бродили целые стаи, да и подо льдом спали тысячи готовых пробудиться мутов.

– Поэтому плантации они только рядом с Базой могут иметь, и многого не хватает. Им «чистые» откуда-то привозят на «паровиках», – объясняла Алла Вальке, интересовавшемуся экономикой мутобоев. – Даже лекарства какие-то привозят, представляешь? Я видела у женщин таблетки и бинты! И спирт! Макс, как же они назад побегут, когда дрова уже загорятся? Говорят, будет много дыма, и муты, даже если захотят, не поймут, куда им бежать спасаться. Так что просто от огня будут шарахаться, вот все в ямищу и полетят. То есть в шахту. Валечка, а я тебе кусочек сушеной рыбки принесла! Попробуй!

Алла менялась с каждым днем. Она уже не выглядела запуганной, все больше болтала… Судя по всему, женщины мутобоев ее не обижали. Может быть, тут бесплодие вообще не причина для травли? Максим внутренне пожал плечами. Происходящее с Аллой его не интересовало.

– Попробуй! – Валька отломил кусочек рыбы и протянул другу. – Соленая!

– Тихо ешьте, не показывайте никому! – всполошилась Алла, сердито покосившись на Максима. – Рыбы мало, ее разводят только для детей и тех, кто как я, мутятины не ест.

– «Мутятины»?.. – Максим фыркнул. – Вот же слово! Мясо и есть мясо, зачем его как-то называть.

– Здесь к этому с уважением относятся! – Алла поджала губы. – Есть даже старшие офицеры, которые не едят мутов, потому что это близко к людоедству. И мутобои их едят, только пока не достанут свинов. «Чистые» говорят, что обязательно найдут свинов. Тогда мы будем разводить свинов и мутов есть не станем. Свины вкуснее, и не из людей получились!

– Ты уже говоришь про мутобоев «мы»? – Максим проглотил таявшую во рту соленую рыбку, отметив про себя, что мог бы есть такое вечно. – Алла, ведь нас силой заставили здесь остаться. То есть ты, конечно, не обязана идти с нами, но…

Окрик Воронка, назначенного старшим над арестантами, заставил их вернуться к работе. Максим, продолжив таскать дрова, искоса наблюдал за Валькой. Он, конечно же, тоже хотел остаться. Жизнь на Базе, конечно, была устроена хорошо, поэтому и хромому нашлось бы и дело, и «паек», как тут называли еду. Мужчин, само собой, было меньше, чем женщин, которые не обращались во время беременности, поэтому он даже мог бы выбрать себе жену из трех-четырех кандидаток. Максиму очень хотелось бы посмотреть на Алку, если бы ее возлюбленный предпочел ей другую, но для себя он уже все решил: он пойдет дальше. Не для того он так мечтал уйти от дикости Цитадели, унижался и страдал, чтобы удовлетвориться коротким счастьем дороги. Конечно, о том, чтобы вернуть автоматы, даже речи не могло быть, их берегли и хранили в каком-то секретном месте, но Максим был согласен уйти и безоружным. Иначе терялся смысл всей его жизни.

– Решил остаться, да? – спросил Максим приятеля, когда они вдвоем взялись за бревно. – Скажи честно.

– Ну чем, чем тебе здесь плохо?! – взмолился Валька. – Может, прожили бы тут год или два…

– Ага, ты бы завел детей и стал бы ждать, пока они вырастут.

– Ну чем же плохо завести детей?! Тут дети, а не «мелкие», как у нас! Вспомни, как нас растили. Мы можем так же воспитывать своих детей, и они вырастут в сытости и безопасности!

– Не верю! – Максим задержался у окна, глядя на укреплявший открытые ворота отряд. – Суетятся… Наверное, уже скоро пригонят мутов. Нет, Валька, я не верю в будущее мутобоев. Как ни крути, а тут все то же самое: железа много, но оно все старое, просто его до сих пор много в больших городах. Но оно ржавеет и однажды все равно кончится. Сама База рассыплется! Воронок ведь рассказывал: если железо не совать в бетон, то бетон получается слабый. Железо пока есть, но ведь это только пока. Да и цемент «чистые» не все время будут возить. Однажды все кончится, как этот… Как сахар! Ведь ты слышал: они постоянно поднимают цену! Значит, всего постепенно становится все меньше.

– На наш век хватит! – мрачно отозвался Валька и подтолкнул Максима. – Пошли, лучше не злить их. Ведь комиссия уже скоро будет решать, что с нами делать.

– Вот! Еще и комиссия! Неужели тебе не понравилось жить самому, ни от кого не завися?

– Я всегда зависел от тебя, и Алла тоже. А ты – от нас. Люди не выживают в одиночку, Макс! – Валька даже ногой топнул от злости. – Вот я не пойду, а ты из упрямства уйдешь один. И сколько ты проживешь?

– Хоть час, зато сам по себе.

– Ты… Это глупость! В Цитадели мы были обречены, а здесь – совсем другое дело!

Максим повернулся к другу спиной. Теперь он окончательно его потерял. Что ж, лучше знать наверняка заранее. Между тем суета внизу усиливалась. Неожиданно на складе появилась сама Храмцова и, растолкав арестантов, присмотрелась к валяющимся внизу дровам.

– Достаточно! – Она опасно высунулась и закричала вниз, построившимся у ворот мутобоям: – К стенам сдвигайте, да поровнее кладите! Быстрей! Трофимов, это твоя ответственность! Сержант, а вы почему еще здесь? – Она обернулась к Воронку. – Ваша команда должна быть уже внизу, получать багры и респираторы!

– Арестанты, вниз шагом марш! – засуетился Воронок, подталкивая зазевавшихся. – Строиться у входа на гауптвахту!

Дверь оказалась забаррикадирована тяжелыми камнями, так же, как и все двери, выходившие во внутренний двор. Рядом высилась куча дров: здесь огонь должен был быть особенно жарким, чтобы мутам не пришло в голову раскидать баррикаду и ворваться в помещение. Мутобои из больших плетеных корзин посыпали дрова легковоспламеняющейся смесью: сухими веточками, травой и кусочками коры. Некоторые поливали поленья какой-то густой жидкостью.

– Что мы будем делать? – спросил Максим.

– Выполнять приказы! – Воронок свирепо сверкнул на него глазами. – И все ваше будущее зависит от того, как вы себя проявите! Мы будем по эту сторону огня двигать дрова баграми, чтобы твари резвее в шахту прыгали. Да, будет жарко! Если вспыхнет одежда – доложите мне, а потом бегите вон к тем бочкам с водой. Запомните, где они стоят, потому что в дыму ничего не будет видно! Но без моего приказа покидать строй запрещается! Это приравнивается к дезертирству.

Максим и Валька переглянулись. Торопливый мутобой с замотанным тряпками лицом раздал им багры, длинные деревянные пики с металлическими наконечниками, и «респираторы» – такие же тряпки, пропитанные чем-то вонючим. Кое-как арестанты подготовились, а потом по команде Воронка заняли свои места в длинном ряду бойцов, выстроившихся вдоль стен. Дрова, которые должны были вскоре вспыхнуть, лежали всего лишь в пяти шагах перед ними.

– Если какие-то твари прорвутся сквозь огонь, не пытайтесь их прикончить! – Быстро учил их Воронок. – Наше дело команды выполнять, а убивать будут прикрывающие. Видите, они с самопалами стоят?

– А в нас не попадут, в дыму-то? – спросил Валька, помнивший, что железная картечь и каменная крошка из самопала разлетаются очень широко.

– Если зацепят – считай, повезло! Раненный в бою будет сразу зачислен в общину с присвоением звания! Слышите? Начинается!

Все ближе к крепости раздавался вой, который ни с чем нельзя было перепутать. Переглянувшись, Максим и Валька помогли друг другу обмотать лица тряпьем и покрепче взялись за багры. Охота входила в решающую фазу. Рычание приближалось с пугающей быстротой. У стен появились мутобои с факелами в руках. Еще несколько вбежали через ворота с самопалами на плечах и, спотыкаясь, перебрались через вал, сложенный из дров. Сразу же вслед за ними на Базу ворвались первые десятки мутов.

– Огня! – закричала сверху Храмцова. – Огня сейчас же!

Ее голос потонул в многоголосом, все усиливавшемся вое, отражавшемся от бетонных стен. Вспыхнули дрова, но, пока они разгорались, сквозь ворота валили новые и новые полчища тварей. Максим расслышал выстрелы снаружи: огнем и картечью мутов загоняли внутрь. Потом он уже ничего не мог разглядеть: дрова разгорались, и все вокруг заволокло дымом. Несколько мутов прорвались-таки через барьер, один из них в дыму задел Максима и сбил с ног. Потом где-то рядом грохнул выстрел, и его обрызгало горячей кровью. Не слыша приказов Воронка, просто повторяя действия соседей, которых едва видели, арестанты стали баграми двигать дрова вперед, понемногу сужая огненный круг. Шум стоял страшный, стало очень горячо, а едкий дым пробирался сквозь слабую защиту. Заходясь от кашля и даже не пытаясь утереть градом катящиеся из глаз слезы, Максим надеялся только, что продлится этот кошмар недолго. Дважды пробегавший мимо Воронок сильно толкнул его в грудь, и только со второго раза Максим понял, чего хочет командир: он слишком быстро двигал дрова перед собой, а ведь они не должны были упасть в шахту, чтобы не повредить шкуры мутов.

Тянулись длинные минуты. Оглушительно рявкали самопалы, и каждый раз ор мутов взвивался с новой силой, многократным эхом заставляя сердца колотиться от ужаса. Но ловушка, не раз проверенная в прошлых Охотах, сработала и теперь. Максим не видел за огнем и дымом, как муты, десятками и сотнями, валились в шахту. Назад, к воротам, они прорваться уже не могли: там тоже быстро создали огненный барьер. Наконец Воронок стал кричать: «Лечь! Всем лечь!» – и Максим с удивлением понял, что слышит его. Он лег рядом с Валькой и только тогда заметил, что горит его рукав. Максим потушил пламя ударами, и Валька повернул к нему перекошенное от боли лицо.

– Это все? – спросил он.

– Лежи тихо, – посоветовал Максим. – Так легче дышать, чуешь? Сейчас все кончится, потерпи.

И действительно, почти сразу поступила команда на выход. Откашливаясь и шатаясь, арестанты выбрались через ворота наружу. Там и тут догорали огромные костры: в погоне за ценной кожей мутобои не пожалели дров, чтобы заманить стаю внутрь Базы, к самой шахте. Тут же появилась «медицинская команда», возглавляемая женщиной-подполковником. Сначала они занялись бойцами, потом очередь дошла и до арестантов. Вальку, вместе с еще тремя, унесли на носилках.

– Повезло твоему приятелю! – сказал Воронок, растирая по лицу сажу. – Все, он теперь мутобой, остались только формальности. А ты не догадался руку обжечь или ногу? Зря, так было бы проще. Да и в медблоке у нас хорошо: питание лучше, женщины добрые…

– Меня устраивает питание. – Максим напился из бочки с водой, которую выкатили для мутобоев, вышедших из пекла. – Питерские, наверное, будут довольны?

– Ну, эту кожу они еще не скоро получат – ее выделывать нужно, сами они этим заниматься не хотят. Да и не питерские они. Питерскими мы зовем таких же, как мы, только живущих в городе. Там, конечно, всего несколько районов осталось, пригодных для людей. В остальных местах слишком много воды и мутов. Мы торгуем не с ними, а с «чистыми». Они не заражены, я же тебе рассказывал.

– Значит, они живут иначе?

– Откуда мы знаем, как они живут? – Воронок нахмурился. – Да и что нам за дело до их жизни? Они не заражены, оказались в бункерах, когда все началось. Вот с тех пор фильтруют воздух, воду, еду как-то по-особенному готовят… Мутов, конечно, не едят! А что едят – мы не знаем и не хотим знать. Какая нам разница, если мы даже лиц их не видим за… Противогазы, кажется, это называется. У них глухая защита, ни кусочка кожи не должно торчать наружу, иначе они сразу заразятся. Я их ненавижу, если честно. Только не говори никому.

– Ладно, не скажу. Только расскажи побольше! – Максим постарался улыбнуться как можно доверчивее. – Значит, они живут в бункерах, как в старом мире? Технологии как тогда, да? И пища как тогда? Паровики всякие?

– Ты не надейся к ним сбежать! – засмеялся сержант. – Макс, я тебя не сдам Храмцовой, но ведь за версту видно: ты душой не с нами! Только зря ими интересуешься. Мы для них все – порченые, зараженные. С нами дело имеют только ради кожи, а нам привозят овощи, соль, порох, цемент иногда, железо, ну и еще кое-что по мелочи. Только почти все это они сами не производят, а выменивают у таких же, как мы. Нам трудно торговать между собой без «чистых», потому что у нас нет паровиков.

– Сержант! – К ним быстрым шагом приблизился Муртанян, и оба послушно вытянулись перед начальством. – Не будет твоим сегодня отдыха! Собирай всех. Конвою я тоже приказал готовиться: к ближнему мостику пойдете.

– Так… обедать же скоро? – Воронок попробовал улыбнуться, но подполковник повел бровями, и сержант гаркнул: – Слушаюсь!

– «Чистые» неделю назад сообщили, что муты подрыли мост, железка еле держится. Сам понимаешь, без нее нам будет трудно. – Муртанян позволил себе заговорить с сержантом поласковее. – Понимаю, что устали, но лучше укрепить насыпь сейчас, когда в округе нет мутов. Уже завтра они соберутся сюда, дымы. Надо спешить.

Подполковник ушел, и Максим вопросительно уставился на Воронка.

– Паровик только по железной дороге ездит, – проворчал сержант. – Что рассказывать? Скоро сам увидишь. Вот не повезло! Я голодный, как мут, а туда ходу три часа, да еще с инструментом.

Солнце, как назло, во второй половине дня припекало все сильнее. Обожженные, надышавшиеся дымом арестанты, навьюченные лопатами и мотыгами, тащились через луга и перелески по территории общины мутобоев. Конвой, такой же измученный и вынужденный вместо заслуженного отдыха волочить самопалы по жаре, почти не подгонял их. Как понял Максим, Охоту готовили трое суток, шумом, дымами и приманками собирая мутов со всей округи в большую стаю. Теперь тут и там чернели остатки пожарищ, за которыми укрывались от тварей загонщики. Наконец, после почти трех часов мучительного путешествия, они оказались перед небольшой крепостью, сложенной большей частью из битого кирпича. Рядом стояли покосившиеся длинные деревянные строения.

– Это склады для всего, что привезут «чистые», но муты не смогут съесть, – пояснил Воронок. – Ну, а в самой Станции мы всегда имеем дежурный гарнизон. Я тут часто торчал неделями. Тоска!

Засевшие в крепости под названием Станция мутобои уже выносили дрова – только огонь мог обезопасить рабочих от нападения случайных мутов. Горели факелы, со всех сторон доносились отрывистые команды. Уставший Максим опустился на землю и с тоской осмотрел деревянную лопату с железным кантом на кончике ковша. Топор, который он забрал когда-то у своего несостоявшегося убийцы, был куда более пригодным оружием.

– Подъем, подъем! – прикрикнул сержант на расслабившихся арестантов. – Раньше начнем, раньше закончим! Там паровик за мостом, если не починим насыпь – они там все и сгрузят, а нам таскать на своем горбу!

«“Чистые” где-то рядом? – забыв об усталости, Максим вскочил на ноги. – Может быть, это шанс? Воронок ничего толком и не может знать о “чистых”, а то, что ему рассказывают командиры, может оказаться ложью от первого до последнего слова. Эх, немного мы не дошли! Лучше бы попасться к “чистым”, они ведь сохранили куда больше культуры. Они – часть старого, настоящего мира!»

Спустя всего лишь несколько минут он увидел паровик, правда, издали. Огромный экипаж, кажется, почти целиком состоявший из железа, стоял на больших колесах. Впереди на нем располагалась здоровенная бочка, тоже из железа, а из нее торчал какой-то высокий раструб. Из раструба валил белый дым. Максим засмотрелся и споткнулся обо что-то.

– Осторожнее, дурень! – Воронок подхватил его под локоть. – Это – «железка». По ней паровики и бегают, а на земле они проваливаются. Тяжелые слишком.

Максим увидел две железные линии, тянувшиеся, кажется, куда-то в бесконечность. Тут было огромное количество металла! Почему же его еще не использовали на что-нибудь нужное мутобоям или другим общинам? Просто невозможно защитить то, что тянется от горизонта до горизонта! Он присел и обеими руками ощупал горячие рельсы.

– «Чистые» торгуют только с теми, кто за своим участком железки следит, – опять поделился знанием сержант. – Вставай! До мостика немного осталось.

Некогда «железка» проходила над неглубокой речкой, которую в старом мире забрали в трубу, а поверх соорудили насыпь. Когда вода стала страшна для людей неминуемым появлением мутов, общинники удлинили трубу в обе стороны с помощью кирпичей и крепкого раствора, секрет которого тогда был всем известен. Этот участок «железки» все равно остался опасен, но мостик, как его называли, находился не ближе ста пятидесяти метров от открытой воды. Все бы ничего, но муты любят копать, особенно влажную землю. Железная часть трубы окончательно прогнила, и твари сумели подрыть насыпь прямо под рельсами, как называли железные полосы для паровиков. Из Станции прикатили несколько скрипучих тачек, и началась однообразная работа. Сначала яму расширили и уложили внутрь несколько бревен, между которыми должна была протекать вода, а уж потом принялись таскать грунт. Все это время находившиеся в паровике, окна которого были закрыты решетками с мелкими ячейками, никак не заявляли о своем присутствии, если не считать белого дыма, который оказался паром. Паровик стоял всего в полусотне метров, и Максим во время работы норовил оказаться поближе.

– Там у них и огнемет есть! – сказал, завидя любопытство новенького, один из арестантов. – Я видел его в действии. Спиртом, кажется, его заряжают. А потом как дадут огненной струей по мутам!

– Разговорчики! – Пользуясь ситуацией, хитрый Воронок окончательно занял позицию начальника и не принимал участия в работах, хотя и не был членом конвоя. – Подналечь надо, «чистые» тогда разгрузятся, и нам что-нибудь перепадет. Ох, мут меня пополам!.. А ну, всем отойти от «железки»!

Паровик вдруг тяжело вздохнул и весь окутался паром, а потом с лязгом тронулся с места и подъехал к самому мостику. Пораженный увиденным, Максим остался стоять на месте, и сержанту пришлось сдернуть его с насыпи за руку.

– Лучше сядь и лопату положи! – зло зашептал Воронок. – Они предупреждают один раз, сволочи! Там арбалеты, самопалы, чего только нет!

Часть решеток на окнах опустилась, и из железной крепости выглянул человек, лица которого не было видно под пугающей маской, на которой выделялись круглые, почему-то посверкивавшие на солнце отверстия для глаз. Большая часть его головы была спрятана под капюшоном, руки защищали толстые перчатки.

– Мутобои! – раздался его глухой и сильный голос. – Мы уже можем проехать! Время дорого, поэтому мы займемся разгрузкой, а вы продолжайте ремонт! Во время прохождения паровика близко подходить запрещается! Мы стреляем без предупреждения!

В подтверждение его слов паровик, будто живое чудовище, пыхнул паром. Борясь с ужасом, Максим сидел и смотрел, как почти прямо над ним проезжает по «железке» невообразимо тяжелая крепость. Он заметил сверху две башенки, из которых торчали стволы самопалов. Башенки вращались, высматривая нарушителей приказа.

– Как же они так живут? – прошептал Максим, когда паровик проехал и направился к Станции. – Вообще воздухом не дышат?

– У них специальные приспособления есть, чтобы чистить воздух. Где-то в Петербурге или рядом с городом есть бункеры, в которых они живут.

– А они не «мрази»? – Максим вспомнил непонятные писания Новосиба. – Ну, то есть… их потомки? Тех, кто закрылся от всех?

– Не только потомки, – криво усмехнулся Воронок. – Есть такие, что с самой Катастрофы так и живут. А что им? Они не обращаются. До нас им дела нет, только кожа мутов нужна. Раньше я верил сказкам, что они там лекарство изобретают… Только чушь это все. Раньше и лекарства нам привозили, и сахар, и еще кое-что, а теперь нет. Значит, не умеют сами делать.

– Дичают! – разочарованно кивнул Максим. – Не так быстро, как мы, но тоже дичают.

– Мы?! – Сержант обиделся и поднялся. – Это ты одичал, а у нас все по правилам! Знаешь, я все же о тебе доложу Храмцовой. Не по душе ты мне, все куда-то в сторону смотришь. Не нужны нам такие. Ну-ка, за работу! Всех касается!

И арестанты вернулись к починке насыпи. Лениво орудуя лопатой, Максим поглядывал то на конвойных, то на сержанта. Если Воронок исполнит свое обещание, то ничего хорошего его не ждет. Даже сегодня он совершенно случайно оказался так далеко от Базы, в обычные дни даже за мутобоями-арестантами присматривали куда строже. Значит, сейчас или никогда? Максим взвесил в руке лопату и зло оскалился – такой даже человека не оглушить! А у конвойных – самопалы, стволы которых смотрели в стороны от рабочих, как раз туда, куда пришлось бы побежать Максиму, если он решится. Воронок оглянулся на него через плечо, в глазах его вместо обычного добродушия была только злость. Он что-то сказал начальнику конвоя и снова кивнул на Максима.

«Нельзя ждать! – сообразил пленник. – Как бы не было трудно и опасно, ждать нельзя! Я слишком долго ждал в Цитадели и едва не поплатился за это. Если сегодня вернусь в Базу, мне уже не выбраться».

Паровик, закончив разгрузку, медленно покатил назад. «Чистые» боялись разгоняться на ремонтируемом участке, и перед мостиком железное чудище еще сбавило ход. Воронок, ни слова не сказав, столкнул Максима с насыпи. Сделав вид, что сильно ушибся, Максим прикрыл лицо рукой. Ему нужно было справиться со страхом. Паровик был огромен, а люди, что управляли им, больше были похожи на какие-то машины… Но медлить было нельзя. Он еще раз вспомнил зиму в Цитадели – тогда он просто испугался уйти, и был за это жестоко наказан! Второй раз такого нельзя было допустить.

Резко разогнувшись, Максим ударил железным кантом лопаты Воронка в лицо и кинулся вверх по насыпи, к катившемуся по мостику паровику. Сзади тут же закричали, им ответили из железного экипажа. Будто бы что-то тяжелое просвистело над самым плечом, но Максим, ни на что не обращая внимания, подбежал к паровику и повис на железном боку, уцепившись за присмотренные выступы.

– Они хотят напасть! – закричал он во всю глотку, поджимая ноги повыше: казалось, их сейчас отрежут тяжелые колеса. – Они решили напасть на вас, отнять паровик!

– Боевая готовность! – раздался сверху знакомый глухой голос. – Скорость «на два», готовиться к «на три»! При движении зараженных – огонь из всех стволов!

Паровик снова тяжело вздохнул и колеса его окутались паром, в котором утонул и Максим. Машина ускорила ход, и он зажмурился от страха, прильнув к ее теплому боку. Конечно же, мутобои не решились бежать следом, так же, как не могли сделать ни единого выстрела в сторону «чистых». Постукивали внизу колеса, ветер, все сильнее дувший в ухо Максима, развеял пар. Когда он осторожно открыл глаза, насыпь внизу убегала куда-то назад со скоростью, показавшейся Максиму огромной. Мостик, конвой и арестанты остались уже далеко позади, не слышно было даже их голосов. Он поднял голову, и вовремя: из окошка высунулся «чистый» и теперь целился в Максима из какого-то оружия с маленьким луком, укрепленным на деревянном прикладе. Беглецу показалось, что он увидел глаза «чистого» сквозь пугающие очки, и в глазах этих была его смерть. Вскрикнув, Максим разжал руки и покатился вниз по насыпи. Из паровика ему что-то крикнули, но машина ехала быстро, и слов он не расслышал. Вывихнув плечо от первого же удара, он, переворачиваясь, съехал по заросшему травой гравию с насыпи и распластался на земле, полуоглохший и ошеломленный.

«Бежать! – приказал Максим самому себе. – Идти, ползти, но как можно скорее! Мутобои не простят, они попытаются догнать тебя!»

Со стоном поднявшись, он захромал в сторону березовой рощи, с каждым шагом ускоряя ход. Побег удался, он всех провел, и ощущение победы придавало сил. У первых деревьев он смог перейти на бег и бежал долго, не думая о будущем и не оглядываясь.