Большая игра

Николая предупредили о новой операции в МГУ за день. Вечером его вызвал Максим и завёл разговор издалека:

– Я знаю, что ты проходишь курс молодого бойца под началом Ворона?

– Ну, тренируюсь, – ответил Николай. С первой операции он все дни проводил с Вороном, даже ходил с ним на дежурство. Тот рассказывал ему про современное оружие, показывал то вооружение, которое было в бункере. С секундомером в руках контролировал одевание ОЗК и противогаза. Они посещали тир и даже дважды выходили на периметр, где Николай учился свободно двигаться в ОЗК с полным снаряжением. В общем, все его дни были заполнены тренировками.

– Он уже восемьдесят из ста выбивает, – похвалил Ворон, – и научился стрелять без раздумий.

– Ну и хорошо, – подытожил Максим. – Приказать тебе не могу, ты пока человек штатский, но, если хочешь, могу взять тебя за периметр в МГУ.

– Согласен! – закричал Николай.

– Да подожди ты! Я хочу, чтобы ты понимал, что с нами опять полетят заражённые. Вертушку поведёт Кондор. Сам понимаешь, они могут в любой момент мутировать. Мы рискуем жизнью, но даже не это самое важное. Все эти люди не мутировали долгое время, и это может произойти в любой момент. Мы успели стать командой, но в случае чего придётся стрелять в того, кто вчера был рядом с тобой и кто спас тебе жизнь. Ты готов к этому?

– Нет, не готов, но я буду стрелять! Я хочу не только лететь сейчас, я хочу быть бойцом отряда. Правда, я ещё многого не умею, я не был военным человеком, готовился защитить кандидатскую, а потом начать делать карьеру в МГУ. Но сейчас никого не интересует роль армии в государственном управлении Японии, поэтому я хотел бы сменить профессию и стать бойцом вашего отряда. Тут у меня уже есть друзья. Я надеюсь, – уточнил Николай, взглянув на Ворона.

Ворон хлопнул Николая по плечу:

– Правильно мыслишь, аспирант! Тут если упадешь телом – поднимут, а если упадёшь духом – затопчут, поэтому я считаю, что твой выбор правильный.

– Лады, полетишь. А насчёт отряда, думаю, Соболев не будет против, – решил Максим. – Через час сбор для обсуждения плана полёта. Завтра выход на периметр и обсуждение всех деталей с верхней группой.

Обсуждение деталей затянулось за полночь. В районе часа ночи пришли Соболев и Клён. Макс кратко доложил им о плане операции.

– Кроме доставки гуманитарной помощи «студентам», вам необходимо будет ещё подсесть вот в этой точке, – Соболев ткнул в карту, – и забрать ящик. Тут будьте особенно осторожны. Вертушку не сажать, только подсесть. Ящик должны забрать капитан Краснов и Липа из верхней группы. И сразу улетаете. Связь с Раменками на частоте двадцать семь сто тридцать пять.

– Это площадь Индиры Ганди, – определил Николай. – Она недалеко от спортивного комплекса и стадиона МГУ. Там тоже есть… был, – поправился он, – дом студентов МГУ.

– С кем вы в прошлый раз контактировали? – спросил Клён Николая.

– С начальником службы биологической и химической защиты МГУ Кульковым Фёдором Анатольевичем. Он был доцентом, жил в квартире в МГУ и у него было прозвище Репка.

– Почему Репка? – заинтересовался Максим.

– А он похож на Репку, – ответил Николай. – А летом ещё ходил в шляпе с пером, вот студенты и прозвали.

– Так вот, задача у тебя, Крол, прежняя, – констатировал Клён. – Необходимо завязать тесные отношения со «студентами». Такие, чтобы они перетекли в многолетнюю дружбу, чтобы «студенты» детям своим рассказывали об этой дружбе.

Максим, Ворон и Леший с изумлением уставились на Клёна. На их лицах был вопрос: «Многолетнюю?»

– Вы, ребята, наверное, рассчитываете, что просидите в бункере максимум месяц? – спросил Клён. – А я думаю, что если не будет изобретён антидот, то сидеть в бункере будем очень долго, поэтому тоньше надо работать. Продумывать и просчитывать всё на долгосрочную перспективу. Выход на периметр завтра в двенадцать дня. Да, – обернулся он уже на выходе, – Крол, мне передали, что вы у Кондора брали уроки стрельбы из самострела? Весьма похвально! Макс, необходимо в свободное время всем начинать обучаться этому виду спорта, – слово «спорт» было произнёсено с ударением, поэтому никто из присутствующих не усомнились в том, что спорт этот нужный. – Ещё бы я порекомендовал поучиться бросать бумеранг. Весьма развивает навыки меткости. Чудное оружие для тех, кто умеет им пользоваться. До завтра, господа!

Соболев вместо прощания кивнул всем.

– Ну, что же, ребятки, нам тоже необходимо в кроватку, – произнёс Макс, – пойдёмте спать.

Они дружной толпой вышли из кабинета и разбрелись в разные стороны. Ворон и Леший остались в УЛЬТРА, Николай отправился к себе в Жилой, а Макс – в ВИП.

Весь следующий день прошёл в хлопотах. Вначале долго шли за хмурым и молчаливым прапором в окружении десятка вооружённых бойцов. К такому сопровождению все уже привыкли, с вопросами к прапору не лезли. Но оказалось, что тот вовсе не немой, на вопросы Клёна он отвечал подробно и, как показалось Николаю, с удовольствием. Николаю даже показалось, что он улыбался, закрывая за ними последнюю дверь.

В коттедже их уже ждали Кондор, Липа, Гравий, Колода и капитан Крас.

– Рад, други, что вы не мутировали. – Ворон стал хлопать всех по плечу. – Надеюсь, ещё долго будете радовать нас!

– К делу, – распорядился Клён, когда все поздоровались.

В течение двух часов обсуждали и уточняли план операции. Николай сел так, чтобы быть лицом к окну. «Как же я, оказывается, люблю осень и это серое московское небо. Ещё бы вдохнуть московский воздух, пусть загазованный, но не из противогаза», – размечтался он, несколько отвлекшись от обсуждения.

После уточнения всех деталей, раз уж вышли на поверхность, Клён попросил Кондора дать всем уроки стрельбы из самострела и метания бумеранга.

– Да вы сами, Клён, кого угодно научить можете! Ладно, выбираем по арбалету и бумерангу, и пошли на полигон.

Полигоном Кондор называл пространство за коттеджем. Там он поставил мишени.

Николай вышел на улицу. Небо было серым, но видно было, что облачные массы перемещаются. Время от времени в разрыве облаков показывалось синее небо. Каждый раз, как Николай выходил на поверхность, щемило сердце. Никогда раньше он не задумывался о том, насколько это прекрасно – просто выйти на улицу и прогуляться по траве.

– Эх, подышать бы! – Николай не заметил, как произнёс эти слова вслух.

– А ты сними противогаз, проведём эксперимент, через какое время мутируешь, – посоветовал Ворон, наблюдая, как Клён вкладывает стрелу в арбалет.

Клён сделал несколько выстрелов.

– Неплохо, – похвалил Кондор.

– Ты покажи, к чему стоит стремиться, – попросил Клён, отдавая арбалет Кондору. – На Руси арбалет называли самострел, – продолжил Клён, – считается, что впервые они появились у новгородцев в 991 году, а возможно, и ранее, и использовались при защите города. Самострелы имели чудовищную силу и пробивали лошадь в железных доспехах. За последние двадцать лет технология изготовления арбалетов шагнула настолько вперёд, насколько не могла шагнуть за два тысячелетия. Это очень удобное и эффективное охотничье оружие, а главное, бесшумное. Тут одного умения стрелять недостаточно. Здесь нужны решительность, выдержка, холодный расчёт, стойкость к внешним раздражителям. А ещё умение продолжительное время оставаться незаметным, поскольку необходимо выждать момент и принять единственно правильное решение. Настоящий охотник должен в первую очередь позаботиться о себе!

Кондор во время лекции Клёна взял арбалет, примерился и начал выпускать стрелу за стрелой с такой скоростью, что наблюдавшие не успевали следить за его руками. Николай с удовольствием наблюдал за изумлением Макса и Лешего. Они с Вороном уже видели этот трюк, поэтому не удивились, когда, глянув в бинокль, увидели, что Кондор стрелами на мишени написал: «Ура». Когда Ворон в первый раз увидел, как стреляет Кондор, он выразился коротко: «Ядрёна кочерыжка», что было в его устах высшей похвалой.

– Ну, а теперь ты, – уступил Кондор место Николаю. – Покажи класс. Ты уже знаешь, как надо заряжать арбалет, как целиться и как стрелять.

Николай зарядил арбалет, тщательно прицелился и выстрелил, потом второй и третий раз.

– Весьма недурно, – сказал Клён, разглядывая мишени в бинокль. – Двойка и две семёрки. Первый выстрел ты не скорректировал по ветру, а вот второй и третий вполне.

Кондор стал объяснять технику безопасности Ворону, Лешему и Максу:

– Не стрелять вхолостую – сломаете дугу. Не использовать слишком лёгкие стрелы – опять же выйдет из строя дуга. И главное, не располагать пальцы в зоне движения тетивы – иначе оторвёт. Не передвигаться со взведённым или заряженным арбалетом. Ну, это пока не освоитесь и не сроднитесь с ним.

Потом Кондор стал объяснять и показывать, как заряжать арбалет, как целиться, что при этом учитывать. Потом Макс, Ворон и Леший перешли к практическим занятиям, а Николай сел на лавку за их спинами и стал смотреть в небо.

День клонился к вечеру. На западе алел край неба в разрывах облаков. Николаю почему-то вспомнился такой же осенний день восемь лет назад, когда он вот так же сидел на лавке во дворе Главного здания МГУ и смотрел на закат. Тогда у него была вся жизнь впереди: учёба в лучшем вузе страны, любовь и карьера.

Учёба закончилась неожиданно быстро. Любовь прошла, потом пришла вторая, третья, потом Николай уже не считал хоровод красавиц вокруг за любовь. А карьера – карьера рухнула не так давно, когда по миру распространился вирус.

Николаю стало грустно. Рядом плюхнулся возбуждённый Ворон.

– Вот я был дурак, что раньше не попробовал такую стрельбу. Очень завлекательно! – через противогаз прокричал Ворон. – Клён велел выдвигаться, пошли. Сказал, чтобы мы в свободное время осваивали этот спорт охотников. А ещё он покажет, как работать с бумерангом.

На следующее утро вылетели, едва только занялся день. Николай смотрел с высоты птичьего полета на родной город, который вдруг стал незнакомым и враждебным. На коленях у него лежал автомат Калашникова, а в набедренной кобуре, надетой прямо на ОЗК, – пистолет Макарова. Он уже довольно хорошо стрелял из того и из другого, занятия с Вороном здорово ему помогли. В планшете, болтавшемся на ремне, у Николая лежали два экземпляра договора о сотрудничестве между бункером ЦКБ и «студентами» МГУ. Они были результатом ночного бдения Николая, привыкшего за три года облекать волю руководства в различного рода договоры, соглашения, претензии и пр. Николай переживал, что никто не одобрит его инициативу, но противиться порыву не мог. Клён, изучив соглашение перед вылетом, отнёсся к нему благосклонно и размашисто расписался от имени руководства бункера на обоих экземплярах.

– Кондор, я Раменки. Приём, – вдруг прервал его размышления позывной. – Как слышишь меня? Приём.

– Раменки, я Кондор! Слышу тебя хорошо, – отозвался Кондор. – Подтвердите точку встречи.

– Кондор, встреча в согласованной точке отменяется. Груз для вас оставили в запасной точке. Ориентир два флажка. Как понял меня? Приём.

– Понял тебя хорошо. Сообщите, что случилось? – Кондор озвучил жесты, которые уже давно подавал ему Макс.

– На Раменки произошло нападение, стягиваем войска для отражения.

– Как полагаете, отобьётесь?

– Отобьёмся. Конец связи.

– Все слышали? – вышел в эфир Макс. – Кондор, свяжись с Клёном, скорректируй полёт.

– Кондор – Клёну. Приём, – переключился Кондор на частоту бункера.

– Слышу тебя, Кондор, – отозвался Клён.

– У нас изменение маршрута. Раменки сообщают, что оставили груз в запасной точке. С места встречи ушли из-за ЧС.

– Следуйте в запасную точку. Будьте осторожны. Ваше главное задание – подтвердить сотрудничество со «студентами». Остальное по плану.

– Яволь, команданте, – откликнулся Кондор, потянул ручку управления, заставив «Крокодил» повернуть вправо и уйти вверх, взяв курс на Воробьёвы горы.

– Кондор, ты кто по национальности? – спросил Макс.

– Трудно сказать. Если мать шведка, отец австриец, а ребёночек большую часть жизни прожил в Пакистане, кем он будет? – вопросом на вопрос ответил Кондор. – Я – дитя мира. Но по паспорту – россиянин. В прошлой жизни – коммерческий директор ООО «Виллар».

– И как же ты, коммерческий директор, знаешь и умеешь многое из того, о чём даже не догадывается большинство военных? – включился в беседу Ворон.

– Да, судьба меня так бросала, что я многое умею, а ещё больше знаю. И повоевать мне пришлось. Против Коалиции на стороне Талибана и против «Хизбаллы», и в тюрьме я сидел. Оттуда меня и выручил Клён, определил учиться, а потом дал работу в России. Так что я такой же русский, как Элькин, или Дуче, или бывший шеф Макса. Что, над рекой? – переключился на полёт Кондор.

– Давай.

«Крокодил» на бреющем полете пошёл над Москвой-рекой. Николай увидел в реке множество мутантов. Они быстро плыли вдогонку за вертолётом, что-то крича.

– Ворон, Колода, работаем! – отдал команду Макс.

– Вот вам, милашечки, сейчас приготовлю завтрачек. Вот форшмак, а вот ростбиф, – ласково приговаривал Ворон, нажимая на гашетку пулемёта. – Вот так, ребятки, сейчас и позавтракаете, чтобы не отвлекаться на пустяки. Мы невкусные. Не надо за нами гнаться, и «студентиков» оставьте в покое. Они станут вкусными, только когда мутируют.

– Второй круг над набережной, – отдал приказ Макс.

Вертолёт, поднявшись чуть выше, развернулся и заскользил над Воробьёвской набережной. Застучали пулемёты. Николай видел, что многие мутанты переключились с самого вертолёта на трупы. Они бежали по набережной, кидались в воду, захватывали мертвые тела, выволакивали их на набережную и начинали рвать зубами. Тут же между ними вспыхивали драки за обладание более упитанными телами и лучшими кусками. Пулемёты продолжали косить тех, кто только что терзал соседа, его хватали и начинали рвать другие. Николая затошнило, и он отвернулся от окна, переключив внимание на Липу, которого, по инструкции, должен был контролировать. Липа сидел и меланхолично смотрел в окно. Потом вдруг взглянул прямо в глаза Николаю:

– Если я мутирую, обещай пристрелить меня сразу же, – произнёс он. – Обещаешь?

– Обещаю, – ответил Николай, проглотив ком, застрявший в горле.

Вертолёт взял курс на спортивный комплекс МГУ.

– Сделай круг над Главным зданием, пусть удостоверятся, что это мы, – предложил Макс.

Кондор, набрав немного высоты, повёл вертолёт по кругу. Николай смотрел в окно. Ботанический сад не изменился. Там и сям среди зелёно-жёлтой листвы деревьев яркими пятнами выделялись оранжевые, багряно-красные, жёлтые и белые пятна клумб. В саду, как будто ничего не произошло, продолжали цвести осенние цветы. Яблони склоняли ветки под небывалым урожаем яблок. Красными гроздьями пылали кусты рябины.

На фронтоне секторов В, Ж и Д, обращённых к ботаническому саду и на Москву-реку, видны были следы пожаров. Окна были выбиты, а светлый кирпич здания закопчён. Со стороны улиц Лебедева и Ломоносова следов пожара не было. «Оно и понятно. В наших секторах жили в основном аспиранты. Может, и моя квартира цела ещё. А если поговорить с Максом и сгонять, взять кое-что?» – задумался Николай.

«Крокодил» тем временем завершил облёт, зависнув над спортивным стадионом. Все прильнули к иллюминаторам и высматривали сверху флажки.

– Вон они, – показал рукой направление Липа.

Вертолёт стал снижаться, стараясь подсесть как можно ближе к флажкам. Когда до земли оставалось несколько метров, всем стало видно, что флажки представляют собой две красные тряпки, завязанные на поваленных футбольных воротах. Под воротами стоял ящик.

– Работаем, – произнёс Макс.

Липа открыл дверь вертолёта и спрыгнул на землю. Ворон и Леший, спрыгнув следом, стали подхватывать передаваемые из вертолёта ящики и рюкзаки. Ворон помог Николаю надеть на спину рюкзак, подхватил второй, накинув его на одно плечо.

– Вперёд, послы доброй воли! – Эта команда Ворона уже становилась традицией. Ворон, подхватив «калаш» наперевес, побежал к выходу со стадиона. Капитан Краснов и Леший, взявшись за ручки ящика, понесли его вслед за Вороном, второй подхватили Гравий и Колода. Николай замыкал шествие. В его обязанности входило обеспечивать тылы. Накануне Ворон подробно инструктировал его на предмет, что он должен делать.

Выбегая со стадиона, Николай видел, как из вертолёта появился Кондор и направился в сторону Липы, сдвигавшего футбольные ворота. За стеклом в кабине вертолёта маячил Макс.

– Веселей! – подбадривал их Ворон. – Будете тащиться, буду петь вам марш!

Группа пробежала между кустов сирени, мимо открытых спортивных площадок, миновала липовую аллею, а затем двинула по прямой к выходу с новой территории МГУ.

Новой эту территорию называли лишь потому, что её застройка началась уже после открытия Главного здания, физического, химического и биологического корпусов университета, спроектированных ещё при Сталине в едином монументальном стиле. Однако далеко не все объекты Отец Народов смог узреть – он не дожил до завершения этого грандиозного и масштабного проекта, но был идейным вдохновителем архитектора Льва Руднева. Комплекс зданий был решён подчёркнуто скульптурно, поскольку Руднев считал, что «воздух, омывающий здание, не меньше участвует в композиции, чем само здание». Парадный подход к Главному зданию обеспечивал с юго-запада обширный двор между физическим и химическим факультетами, который впоследствии засадили дубами и украсили памятником Михайлы Ломоносова. А со стороны Москвы-реки парадность была создана зелёными аллеями, площадями и партерами. По слухам, циркулировавшим в МГУ с самого его открытия, именно Отец Народов личным росчерком распорядился высадить вокруг зданий МГУ яблони, чтобы студенты в лихие годины не голодали. Архитектор пережил своего идейного вдохновителя всего на три года.

Кстати, корпуса новой территории тоже были построены в одном архитектурном стиле, но как его назвать, Николай не знал. Первый и Второй гуманитарные корпуса представляли собой два узких параллелепипеда, сотворённых из металла, бетона и стекла. Они одинаково унылыми коробками смотрели один на проспект Вернадского, второй на улицу Лебедева, единственную улицу столицы, не имевшую нумерации домов. «И славное имя архитектора не осталось в памяти потомков», – подумал Николай, зыркая по сторонам и назад, насколько позволял противогаз. Новая территория была славна своими спортивными площадками, часть из которых не так давно покрыли искусственным покрытием, и аллеями лип, голубых елей и зарослей сирени.

Перебежав улицу Лебедева, группа остановилась перед закрытыми на замки воротами. С тех пор как в непосредственной близости от Москвы-реки стали собираться мутанты, «студенты», не успевшие мутировать, организовали охрану здания.

Перед воротами Николай и Ворон поменялись местами. Теперь Ворон, сбросив с плеч рюкзак, закрывал тылы, а Николай выдвинулся вперёд, так как его хорошо знали жильцы общежитий. Крас, Леший, Колода и Гравий опустили ящики на землю и заняли круговую оборону.

– Ворон – Максу. Подошли к зданию. Пока всё идёт в штатном режиме. Как у вас?

– Ворон, слышу тебя хорошо. Выполняйте операцию. У нас все нормально. Ящик погрузили. Ждём. В случае ЧС прикроем с «Крокодила», – успокоил Макс.

Николай стоял перед воротами и видел, как со стороны здания через двор к нему приближаются доцент Кульков и проректор по науке Лещин. Проректор близоруко щурился. «Как всегда, потерял очки», – подумал Николай.

– Здравствуйте, Анатолий Алексеевич! – закричал Николай. Голос его глухо доносился из-под противогаза.

– Николенька! – узнал его старый профессор. – Я рад, что ты жив и даже не заражён!

– Здравствуйте, Федор Анатольевич, – поздоровался с Кульковым Николай. – Как вы тут? Много ли наших живы?

– Здравствуйте, Николай. Кое-кто умер. Ваш сосед по блоку, например, мутировал. Пришлось убить Верницкого. У нас теперь коммуна, мы выбрали руководство. Разработали правила…

– Очень жестокие правила, Николенька, – вступил в беседу профессор. – Убиваем всех, кто подвергся мутации. А это всё наши студенты! Я их помню, когда они ещё были первокурсниками. Никогда не думал, что придётся поддерживать такой режим!

– А куда деваться? – очевидно, продолжая давний спор, спросил у проректора Кульков.

– Очень много, Коленька, подверглось мутации аспирантов с юридического факультета, студентов с философского, международного права и политучений. Наиболее крепкими оказались студенты мехмата, физического и химического факультетов, особенно те, кто приехал из Сибири. Я всегда утверждал и буду утверждать, что именно Сибирью будет прирастать Россия! – повернулся к Кулькову профессор. – Я вам всегда, батенька, об этом говорил. Не помните?

– Да помню я, помню, Анатолий Алексеевич. Николай Михайлович не для дискуссии сюда прибыл.

– Конечно, конечно. Извините, – засуетился профессор. – Что же мы вас держим за воротами! Пойдёмте.

Профессор потянул Николая за рукав к проходной.

– Для безопасности оставили один вход, остальные или закрыли на замки, или заварили, – сообщил он Николаю. – Ночью всё закрываем и сами закрываемся в комнатах и блоках до утра. А утром дежурные по этажу делают проверку и докладывают. Иногда ни одного мутировавшего, а иногда по десятку человек. Вначале пробовали изолировать, но они обладают такой нечеловеческой силой, что справиться с ними нельзя. К тому же теряют душу, становясь животными. У них остаётся только инстинкт утоления голода, другие пропадают.

Николай прошёл во двор сектора Б. Наискосок через весь двор белела надпись, сделанная ещё весной каким-то влюблённым студентом: «Прекрасной Кокаревой Валерии из прекрасного града Армавира сии слова: люблю!!!» Николай помнил, что эта надпись вызвала гнев завхоза, он приказал стереть её. Дворники занимались этим целый день, а наутро она появилась вновь. Завхоз пытался отследить нарушителя через камеры наблюдения, но оказалось, что в этом месте по центру двора слепая зона. Так надпись и осталась радовать всех своим оптимизмом и неудержимой энергией. «Вот мир рухнет, – подумалось Николаю, – можно сказать, что уже рухнул, а надпись живёт. Где, интересно, теперь эта Кокарева Валерия?»

Между тем по знаку бывшего доцента, теперешнего председателя коммуны Кулькова, из здания вышли пятеро молодых парней и заспешили навстречу.

– Вот этот молодой человек теперь у нас палач, – профессор показал на широкоплечего молодого парня с добрым лицом, напомнившего Николаю панду. «А если палач мутирует?» – в наушнике внутренней связи раздался голос Ворона. Николай покрутил головой, но Ворона нигде не обнаружил. Не увидел он и Гравия с Колодой. Во двор вместе с ним вошёл только Крас, прикрывая Николая сзади – так, на всякий случай.

«Отставить разговорчики, – вновь ожил наушник уже голосом Макса. – Работаем».

– Федор Анатольевич, – обратился к Кулькову Николай, – в этих двух ящиках и рюкзаках медикаменты: антибиотики, бинты, другие лекарства. Немного оружия и патронов. Как вы просили в прошлый раз. Вы распорядитесь, чтобы их освободили, у нас напряжёнка с тарой. В следующий раз некуда будет паковать. А вот тут соглашение. Полагаю, нам необходимо юридически оформить наше сотрудничество. Вы пока ознакомьтесь, я подожду.

Николай отошёл немного в сторону:

– Крол – Максу. Можно я сбегаю в свою комнату? Заберу кое-какие вещи?

Он услышал, как Макс вздохнул:

– Беги уж, но только в сопровождении Краса. Крас, как слышишь меня? Приём.

– Макс, слышу тебя хорошо. Прикрою.

Николай вернулся к Кулькову:

– Федор Анатольевич, можно ли мне сбегать в свою комнату в общаге, забрать кое-какие вещи?

– Конечно, Николай. Иди. Ключ возьмёшь на коридоре. Там теперь никто не живет.

Николай махнул рукой капитану Краснову и побежал в сторону своего сектора. Они миновали вестибюль, несколько выщербленных ступеней и оказались возле лифтов. Николай на автомате нажал на кнопку вызова лифта. К его изумлению, дверь открылась. Они вошли в лифт и поднялись на девятый этаж. Николай заглянул в блок, где раньше дежурили коридорные.

– Евдокия Павловна? – с удивлением воскликнул он.

– А где мне ещё быть, Коля? Не могу же я пешком уйти в Подмосковье, транспорт-то не ходит. Вот теперь вечная дежурная, – сообщила седая женщина с затейливой причёской на голове. – Тебе, наверное, ключик от комнаты?

– Да, хотелось бы. Прямо дежавю какое-то!

– А ты знаешь, Алёшеньку-то убили… Он мутировал, на меня бросился, но тут как раз был Василий, он его и пристрелил, – сообщила словоохотливая дежурная.

Николай взял ключ и пошёл в конец коридора к своему блоку. Он шёл по коридору, будто и не было тех двадцати с лишним дней, проведённых в бункере. Каждая щербинка в паркете была знакома и будто ничего не изменилось. Но на нём был ОЗК и противогаз, а сзади его подстраховывал Крас, которого он будет вынужден пристрелить, если тот мутирует. «Вот жизнь, жестянка, как всё повернулось», – подумал Николай, заходя в свою комнату.

На полу и мебели лежал слой пыли. Николай достал с антресолей чемодан, открыл шкаф и стал вынимать из него костюмы и обувь. Потом вдруг передумал. Загрузил в чемодан всю литературу и неоконченную диссертацию, положил ноутбук. Сверху пристроил два спортивных костюма, кроссовки и кеды. Закрыл чемодан. Осмотрелся по сторонам. Взял со стола фотографию матери, положил её в планшет, где раньше было соглашение о сотрудничестве.

– Всё, Крас, я готов. Пошли.

Крас, молча наблюдавший за его манипуляциями, кивнул, открыл дверь и вышел в коридор. Николай подхватил чемодан, потом опустил его на пол и сам опустился на кровать.

– Присесть на дорожку, – прокомментировал он. – Как говорится, спасибо этому дому, пойдём к другому.

Он решительно поднялся и, взяв чемодан, зашагал вслед за Красом.

«Студенческое» сообщество ящики и рюкзаки уже не только разгрузило, но и загрузило вновь.

– Николенька, мы вам в ящики положили яблочек, а в рюкзаки поставили вёдра с облепихой и рябинкой из Ботанического сада. Рябинка – хороша. Специальный сорт был выведен, крупный и не горький, просто приятная горчинка. Днём у нас целые бригады собирают плоды. Мы приспособились их сушить в печах в столовых, заготавливаем на зиму, дух на весь МГУ, – сообщил профессор, который уже стоял во дворе и распоряжался молодыми парнями, выносившими на улицу ящики. – Если вы не против, они помогут вам их донести до вертолёта.

– Крас – Максу, – услышал в наушнике Николай. – «Студенты» хотят помочь с погрузкой ящиков в вертолёт. Подарили яблоки. Какие будут указания? Приём.

– Пусть помогают, – коротко распорядился Макс.

Из здания на крыльцо вышел доцент Кульков, протянул Николаю бумаги:

– Вот соглашение, мы подписали. Готовы к сотрудничеству. Вот списки товаров, которые мы можем обменять. Конечно, немного… А это списки, что нам необходимо, и наши предложения по связи. Мы благодаря мальчикам с мехмата, имеем возможность общаться с некоторыми бункерами. Кроме того, мы можем предложить кое-что из оборудования, если ваш бункер, конечно, это интересует. Мы пытаемся спасти всё оборудование лабораторий МГУ. Конечно, пытаемся что-то сделать, но сам понимаешь, мутацию не остановишь. А вы, может, в бункере что-то и придумаете, остановите это безумство. Указание уважаемого Клёна мы выполнили, в целости всё сохранили… Ладно, Николай Михайлович, надеюсь, не мутирую к вашему следующему прилёту. Рад был тебя повидать.

Николай попрощался с доцентом, обнялся с профессором, помахал рукой окнам, из которых выглядывали «студенты», и вышел со двора.

– Построение то же, – послышался в наушнике голос Ворона, – группе окружить «студентов». Крол замыкающим.

Николай побежал вслед за группой, материализовавшейся будто из воздуха. Оглядевшись по сторонам, подумал: «Интересно, где они тут на открытой местности могли прятаться?»

На аллее новой территории Николай обернулся и посмотрел на Главное здание МГУ. Величественный шпиль со звездой будто плыл в нестерпимо голубом небе. Серп, молот и колосья пшеницы на гербе продолжали утверждать ценность социалистических устоев. Отсюда, из аллеи, казалось, что всё осталось по-прежнему, только асфальтовые дорожки не были выметены и опадающая листва шуршала под ногами.

– Ворон – Максу. Мы на подходе, – сообщил Ворон в эфир. Николай слышал шум винтов вертолёта. Кондор готовился ко взлёту.

Группа вбежала в ворота стадиона. Недалеко от вертолёта с автоматами на изготовку, готовые в любой момент стрелять, стояли Кондор и Липа. «А как же вертушка?» – изумился Николай.

Ящики погрузили быстро, потом забросили рюкзаки и чемодан Николая. Сопровождающие побежали к воротам, группа быстро запрыгнула в вертолёт. Правда, к Николаю слово «запрыгнул» не относилось, он быстро забрался по лестнице. Последним в уже зависший вертолёт запрыгнул Липа. Только в вертушке Николай понял, что в кресле пилота сидит Макс.

– Ну, давай, команданте, меняться местами, – перехватив ручку высоты, предложил Кондор. – Ты молодцом, хорошо держал вертушку, будет толк.

Оказавшись в кресле пилота, Кондор поднял вертолёт над стадионом и взял курс на ЦКБ. Николай, бросив взгляд в окно, вдруг увидел, что в сторону МГУ от Воробьёвых гор бегут мутировавшие.

– Ёкорный бабай, они опять за старое! Желают пообедать, – произнёс Ворон.

– Кондор, делай разворот над безумцами. Ворон, Колода, к пулемётам! Остальным приготовиться стрелять из окон! – отдал команду Макс. – Крол, что там в бумаге насчёт связи?

– Сейчас, командир, – ответил Николай, доставая бумаги. Из планшета выпала фотография матери. Николай, увлечённый тем, чтобы быстрее найти нужный документ, этого не заметил. Фотографию подобрал капитан Краснов.

– Частота двадцать пять тринадцать, – нашёл Николай нужное.

– Возьми, уронил, – капитан протянул Николаю снимок. Тот смутился и быстро спрятал его в планшет.

– Кондор, свяжись со «студентами», скажи, что поддержим с воздуха, и давай на бреющем над площадью, – отдал приказание Макс.

Кондор развернул «Крокодил» и зашёл над площадью. Безумцы бежали большой толпой, в руках у них были палки, куски арматуры. Николай видел, как один здоровый бородатый мужик раскрутил кусок трубы и швырнул его в небо, пытаясь сбить вертолёт.

– Ох, как размахнулся! Сейчас тебе, миляга, мало не покажется!

Пулемет Ворона застрекотал. Следом откликнулся пулемёт Колоды. Затем рядом раздалось «та-та-та» «калаша» капитана Краса. Николай посмотрел в ту сторону. Крас, высунувшись из иллюминатора, стрелял из автомата.

Николай увидел, что Гравий и Липа надевают на себя какие-то ремни и лямки. Перехватив его взгляд, Липа хохотнул:

– Сбруя! Новая разработка команданте Кондора.

Когда лямки и ремни были закреплены за бортом вертолёта, Липа открыл дверь. Оба бойца упали на пол, высунулись из двери с противоположных сторон и стали стрелять по мутировавшим из ручных пулемётов.

Николай тоже стал стрелять. Он не видел, падает ли кто-то от его выстрелов, но очень хотел на это надеяться. Волна нападавших была рассеяна довольно быстро.

Николай приподнялся, расправил затёкшие плечи. Липа с Гравием лежали на полу перед открытой дверью вертолёта, спины их перехватывали широкие кожаные лямки. В руках у них были ручные пулемёты.

– Лежите, захожу на новый круг, – сообщил Кондор. – Как вам моя новая разработка, команданте?

– Голь на выдумки хитра, – похвалил Макс. – Огонь!

Мутировавшие подбирали трупы и бежали к реке, некоторые тут же вырывали из них куски мяса и жадно глотали. «Та-та-та», – азартно застрочили пулемёты Липы и Гравия.

– Ёшкин кот, а мы-то отстали! – вступил в перестрелку Ворон. – Давай, Колода, покажем молодёжи, ху из ху.

– Давайте, ребята, врежем им! Они жрать перестали! – закричал Леший. – Бегут, но добычу не отпускают!

Вертолёт, поливая свинцом всё внизу, развернулся и пошёл над набережной.

– Кондор, отбой! Ложись на курс! – Голос Макса звучал глухо.

Липа при помощи Колоды закрыл дверь вертолёта. Кондор потянул за ручку, поднимая вертолёт на высоту и разворачивая его на курс ЦКБ.

– МГУ, приём! Это Кондор. Спите спокойно, атака отбита, – вышел на связь со «студентами» Кондор.

– Счастливого полёта! Ждём вас снова! – из шумов пробился голос Кулькова.

– Кондор, хочешь яблочка? – спросил Краснов. – Вам, ребята не предлагаю, ваши хоботы не позволят вам насладиться, – добавил он, обтирая яблоко о рукав, и сочно захрустел.

Николай сглотнул слюну раз и другой.

– Вкусно? – спросил Леший.

– Никогда ничего вкуснее не ел! Вот оно, преимущество заражённых: ешь что хочешь в любое время.

Липа, Гравий и Колода, глядя на Краса, тоже порылись в ящике и достали себе по яблоку. Яблоки были отборные – крупные, с красным бочком.

– Вы ещё, ребятки, в хоботах не чувствуете их запаха, – закрыв глаза и глубоко вдыхая, сказал капитан.

– Кончай пытки, – застонал Ворон. – Вот если сейчас мутируешь, точно даже не пожалею, сразу пристрелю.

– Не переживайте, подлетаем. Сейчас сядем, схватите один ящичек, другой не отдадим, и побежите рысцой в бункер. Там и запечёте, и поедите, – закончил спор Кондор.

Сразу после прилета нижняя группа проходила обязательные процедуры: обезоруживание, тридцатиминутное бездействие, прожаривание, загорание и разоблачение – названия, прижившиеся в группе с лёгкой руки, точнее, язвительного языка Ворона.

С подачи Ворона и группы получили название: верхняя и нижняя, бункерная и периметровая, вершки и корешки, красновцы и максимовцы.

Максимовцы сейчас как раз находились в тридцатиминутном бездействии и по традиции травили байки. Очередь в этот раз выпала Максиму.

– Я на самом деле под землёй не первый раз торчу, – рассказывал Максим. – В самом начале службы попал в сеть подземных строений под городом Омском. Вот там действительно размах! Облицованные камнем залы и переходы чудовищных размеров. Мы там жили три месяца, не выходя на поверхность. Было нас тридцать шесть молодых офицеров, только что окончивших Военную академию. Целью пребывания было – что-то типа адаптации организма к чрезвычайной ситуации в условиях ядерной войны. Нас доставили туда с ограниченным количеством продуктов, мы все должны были вести дневники, где ежедневно описывать своё психологическое состояние и взаимоотношения с остальными.

– И писали? – спросил Леший.

– А куда было деваться? Все были на службе, подчинялись приказам, давали подписку. Да и нам обещали, что после выхода на поверхность дадут по внеочередному званию. Правда, не все после этого остались на службе. Но кто остался, тот получил звёзды, не обманули. Да и выплатили нам за это время по тройному окладу. Но это не интересно. Среди нас оказался один бывший историк, он и в академии всё время копался в секретных архивах, у него диплом тоже был на какую-то тему, связанную с историей. Так вот он и рассказал нам историю этих строений, куда нас забросили.

– Ты прямо как сказку начинаешь: в тридевятом царстве, тридесятом государстве…

– А ты, Ворон, не встревай, дай послушать, – перебил Ворона Леший. – Твоя очередь следующая.

– Так вот, по утверждению Коли, так звали историка, – уточнил Макс, – недалеко от Омска раньше находилось Великое Капище Инглии, то есть Великий Храм Священного Первичного Огня. Этот храм был построен из урал-камня и имел в высоту более семисот метров. Представлял он собой огромное пирамидальное сооружение из четырёх храмов, расположенных один над другим. Внешние стены храма представляли собой Девятиконечную Звезду Инглии.

– Что это за звезда такая? – спросил Леший. – Никогда раньше про неё не слышал.

– Тёмный ты, Леший! Это же очень просто, – не смог долго молчать Ворон. – Эта звезда состоит из трёх треугольников в круге. Символизирует Человеческое и Природное начала, также Светой Дух. И прошу сразу запомнить, именно Светой, Светлый, а не Святой. Три треугольника символизируют Божественное Начало одного из Великих Триглавов, а Внешний Круг – жизнеродящую Инглию. А всё внешнее пространство за Кругом – Единого Творца-Созидателя, или Великого Ра-М-Ха.

– Откуда ты это знаешь? – удивился Николай.

– А я на заре своей карьеры был школьным учителем, учил детей истории. И первое высшее образование у меня историческое. У детей, кстати, я научился всяким премудростям и словечкам. Вы не представляете, какие словеса и перлы они выдают! – с энтузиазмом продолжил Ворон, но был остановлен Лешим, которому хотелось дослушать историю Максима.

– Строительство капища и строительство города началось в один день, когда Три Луны соединились в одну линию на небосводе. Город был назван Асград Ирийский.

– Расшифровываю для невежд, – опять вклинился в повествование Ворон. – Град – это город, Ас – бог, живущий на земле. Ну а Ирий – наш Иртыш, знаешь такую реку в Сибири?

– Слушай, Ворон, ещё раз перебьёшь, не только сейчас получишь в лобешник, но и в следующий раз. Когда будет твоя очередь, я тоже буду тебя перебивать! – рассердился Леший. – Рассказывай, Макс.

– Да рассказывать уже почти нечего. Асград Ирийский стал столицей Беловодья. Там проживали переселившиеся из Даарии Белые расы. Город стал Духовным центром Первичной Веры Родов Расы Великой и Рода Небесного. Затем город был разрушен джунгарами – предками современных китайцев. Старики, дети и женщины прятались в подземельях храма, а потом ушли в скиты. Во времена Екатерины Второй староверы-инглинки переселились в место, где находился Асград, там был построен город, получивший название Омск. А помещения и ходы ушедшего под землю храма использовались с тех пор различными спецслужбами – ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ – для своих целей. Например, для тестирования состояния человека, для которого была создана наша группа. Пробыв там три месяца, мы достаточно исследовали эти подземные ходы, но часть из них разрушена, а в другую часть попасть было невозможно ввиду обвалов, не знаю, искусственных или естественных.

– А Инглия что означает? – спросил Леший.

– Вот ёшкин кот! – изумился Ворон. – Прослушал целую лекцию, а потом сообразил, что не знает о чём речь! Инглиимз – это, будет тебе известно, никакого отношения к Англии не имеет. Это, чтобы ты знал, Древняя Вера Славянских и Арийских народов. Хотя, Леший, я тебя понимаю, в школе ЭТУ историю не преподавали. Я сам к ней пришёл, уже когда вышел в отставку и стал работать в охране, появилось свободное время. Ладно, ребятки, поскакали в прожарку, нынче никто из нас не примкнул к красновцам.

Прожарившись при температуре 150 градусов по Цельсию в термокамере, бойцы выскочили в сухое и не такое горячее помещение, а затем по одному стали выходить в комнату, где раздевались, развешивая свои вещи по кабинкам. Ворон продолжал просвещать Лешего, а заодно и Николая с Максимом относительно значения звёзд.

– Вообще есть ещё одна девятиконечная звезда. Это просто девятиугольник без скрещенных внутри линий треугольников. Если внутри её есть каллиграфия Величайшего Имени, называют её символ Бахаи, или Баха. Символ Баха соединяет в себе мир людей, Явителей – это Иисус Христос, Баба, Кришна, Будда, Мухаммед и всякие другие Спасители людей, – разъяснил Ворон, – соединённые воедино Святым Духом, поэтому она проповедует единство Бога, единство религий и единство человечества.

Болтая, Ворон ловко снял с себя вначале разгрузку, потом ОЗК, а потом и пропахшую потом одежду.

– Эта религия относительно молодая, зародилась в середине девятнадцатого века. А вообще девятиконечная звезда, она же нанограмма, – это стабильность в жизни человека, это девять миров в скандинавской мифологии, связана с девятью индусскими чакрами и другими девятикратными системами! – кричал он, отфыркиваясь от струй льющейся из душа воды.

– В следующий раз, дамы и господа, пардон, пардон, одни господа, – оглядев вытирающихся полотенцами товарищей, уточнил Ворон, – я расскажу вам о значении и символике других звёзд: пентаграмме, гексаграмме, септаграмме и октаграмме. А сейчас прошу всех, переодевшихся и чуть не подавившихся в «Крокодиле» слюной, отведать яблочек от наливных яблонек из МГУ, а также других, приготовленных нашими прославленными поварами, блюд.

Воспоминание о сочном хрусте яблоками красовцами в вертолёте заставило всех прибавить шагу. Через несколько минут группа ввалилась в столовую.

К концу обеда ординарец Соболева сообщил о вечернем сборе в комнате оперативного планирования. Отдельно была указана необходимость парадной формы.

– Наверное, для разбора полётов, – сделал заключение Ворон.

После возвращения группы с посылкой из Раменок было созвано экстренное совещание, на котором присутствовали Элькин, Буров, Тер-Григорян, Соболев и Аликберов. В посылке оказались некоторые деликатесные блюда, редкие коллекционные вина и, самое главное, четыре именные, герметично запаянные шприц-капсулы и флеш-карта с видеообращением Мышкина и некоторой документацией.

На тонком корпусе капсул, сделанном, по-видимому, из титанового сплава, были выгравированы фамилии тех, кому они были предназначены: Элькин, Соболев, Аликберов, Буров.

Согласно словам Мышкина и документации, это был иммуностимулятор, который позволит антивирусу более эффективно работать в организме носителя. Капсулы строжайшим образом было предписано не вскрывать, так как в них была создана специальная газовая атмосфера, которая предотвращала распад эссенции иммуностимулятора.

Препарат был особым образом специфицирован под индивидуальные показатели организма носителя. Его надлежало вколоть непосредственно перед выходом из бункера, с тем чтобы он успел оказать должное воздействие на организм. Срок годности иммуностимулятора был ограничен девяносто шестью часами. Именно в течение этого времени нужно было добраться до раменского бункера, где будут проведены первые инъекции антивируса.

Это вызвало большую ажитацию. По словам Мышкина, синтез антивируса всё ещё не удалось наладить в достаточных количествах и внедрить массово. Поэтому на данном этапе антивирус будет доступен только ограниченному кругу лиц. Мышкин особо отметил, что пока сведения об антивирусе являются государственной тайной и не подлежат распространению. Премьер с гордостью отметил то, какое значение разработка антивируса будет иметь для России. Страна получит статус спасительницы мира, что открывает поистине грандиозные перспективы, и расклад сил в мире будет теперь совершенно иным.

Теперь вставал вопрос, как сохранить визит в Раменки в тайне и как объяснить обитателям бункера исчезновение их руководства.

– Я полагаю, выезжать нужно завтра ночью, – начал Бегемот. – Охрана должна быть твоя, Ароныч, солдафонам теперь доверия нет.

– Вы и меня имеете в виду?! – тут же вскинулся Соболев. – Забыли, как начальник охраны Николая Ароновича обеспечил безопасность на поминках? Забыли, кто сейчас ради вас погибает на периметре?

– Я не то хотел сказать, – тут же пошёл на попятную Буров, – но в бункере нужно обеспечить повышенные меры безопасности. Отравление показало, насколько мы были беспечны. Из сектора ВИП должен быть удалён весь обслуживающий персонал. Аркашу я предлагаю переселить к нам, а всех, кому антивируса не достанется, – выселить! Кроме тебя, разумеется, Гамлет, – с ходу поправился Буров, увидев мрачный и не предвещающий ничего хорошего взгляд Тер-Григоряна.

– Не нужны мне эти ваши ВИПы, – через силу проговорил Дуче, – я брата потерял, а теперь ещё и Альберт, и девка его, которая к тому же на сносях… Я не допущу того, чтобы потерять и их. Я в медсанчасти буду ночевать, а вы… вы – делайте что хотите.

Закончив свою речь, Тер-Григорян резко встал, обвёл всех тяжёлым взглядом и покинул конференц-зал.

«Уже легче!» – с ликованием подумал Бегемот. Для него было выгодно самоустранение такого крупного игрока, как Тер-Григорян.

– Продолжим, – воодушевился генерал. – Я думаю, что содержать в чистоте наши апартаменты сможет и один человек. Пусть этим занимается Квасин, тем более что это входит в его обязанности.

– Верно, Толя, – прокомментировал Элькин, – так и сделаем.

В конференц-зале, кроме Соболева, остался только узкий круг людей, с которыми Элькин мог быть откровенен, и теперь не нужно было придерживаться сухих протокольных церемоний. К чему играть спектакль, если зрителей нет?

– Я думаю, что выселить некоторых постояльцев ВИПа не составит труда – тем более что многие из них до сих пор лежат с отравлением. Мы просто потом переселим их в комнаты Премиума. Я думаю, что никто сильно не обидится, тем более что число постояльцев таки сократилось.

Массовое отравление не смогло пройти бесследно и продолжало приносить неминуемые жертвы. Но, что было более страшным, оно вселило в сердце Элькина панику – ему больше не хотелось оставаться в бункере. То, что Буров его спас, было не более чем счастливой случайностью, иначе он умер бы как последний забулдыга, в забвении и собственной блевотине – незавидный финал для одного из богатейших людей России. Хорошо ещё, что он не осуществил мечту своего деда – вернуться на землю предков. Иначе давно лежал бы в этой самой земле недалеко от предков.

Элькин был сионистом, но свой сионизм проявлял только тогда, когда это способствовало успеху дела. Он давно понял, что времена начинают меняться и далеко не всё зависит только от национальной принадлежности. Бизнес в России был безлик и некультурен – он это кожей чувствовал и поэтому всегда был осмотрителен в публичном высказывании своих предпочтений.

– Нам нужны будут два дня на подготовку, – резюмировал Бегемот. – Отправимся с небольшим сопровождением, двух БМП вполне хватит.

– А как же вертолёт? – начал Элькин.

– Коля, забудь ты про этот вертолёт! Сейчас единственный, кто умеет им управлять – заражённый. Да и людей туда поместится мало, а ведь никто не знает, что может случиться по дороге в Раменки. Знаешь, на броне оно как-то надёжней.

Элькин знал, что Бегемот вообще не любит летать, ни на самолётах, ни на вертолётах. Во-первых, просто боится, а во-вторых, даже кресла бизнес-класса были для него узкими. Элькин шутил, что с его-то, Бегемота, доходами и положением давно можно было купить себе личный самолёт с анатомически смоделированными креслами. Однако он понимал, что при своём внезапно ставшем шатким положении Буров не мог себе этого позволить. Одним словом, полёты – это была его фобия, а спорить с фобиями бесполезно.

– Дмитрий Оттович, я надеюсь, временное отбытие двух БМП не сможет повлиять на обороноспособность бункера?

Соболева Элькин недолюбливал и побаивался, поэтому предпочитал обращаться к нему исключительно на «вы» и только официальным тоном. Нельзя было допускать таких промашек, какую только что допустил Буров. Соболев был доверенным лицом президента, а с этим шутить нельзя, тем более когда они отправляются в Раменки. Старая вражда не должна сейчас вспыхнуть с новой силой.

– Вы абсолютно правы, Николай Аронович, – улыбнулся генерал Соболев, – я распоряжусь начать приготовления.

Что-то нехорошее промелькнуло в этой улыбке.

Вечер прошёл для Клёна в непривычном формате: пришлось приводить в порядок все апартаменты ВИПа как обычному полотёру. Впрочем, бывало и хуже. От этого не переломишься. Они испугались, это главное. Теперь всё идёт по плану, осталось недолго.

Они возьмут с собой Соболева, но что поделать, на войне потери неизбежны. Он будет в числе тех восемнадцати человек, которым тоже придётся отправиться на смерть. Но это были неизбежные потери: если сейчас не уйдут они, погибнет весь бункер. Они герои, герои необъявленной войны, хотя сами так и не узнают об этом.

Проходя по коридору, Клён услышал знакомую мелодию и звуки протяжно завывающей еврейской скрипки. «Фэйгалэ моя… Был один еврей, говорил, что всё проходит». Он ощутил приступ ярости, но не подал виду и принялся с удвоенным усилием протирать пол у входа в комнату Элькина. «Было время, были силы, а теперь не тот». Да уж, было время, но твоё время скоро закончится, особенно если так пить.

Клён приоткрыл дверь, изобразив неловкое движение, будто хотел протереть около порога. То, что он увидел, полностью подтвердило его предположение: Элькин топил горе в вине. В центре комнаты стоял стол, заваленный пустыми бутылками из-под дорогих спиртных напитков, однако самого «тела» обнаружить в полутёмном помещении комнаты сразу не удалось. В чём только до конца не был уверен Клён – проблевался ли Элькин или нет. Это его интересовало лишь в том смысле, придётся ли ему убирать рвотные массы за этим важным обитателем ВИП-сектора убежища.

Он подумал о том, что Элькин полностью соответствует его образу идеального врага: наживший своё богатство на ростовщическом деле, заинтересованный лишь в приумножении своих богатств, беспринципный и в то же время недальновидный и туповатый. «Как человек может дойти до такого? И вообще, человек ли он? Или дьявол из числа людей…»

Но Элькин пил не один. Его собутыльник как раз отлучался в уборную. Вернувшись, Аликберов допил оставшийся в стакане коньяк. Элькин был уже под столом – не выдержал марафона. На Аликберова нахлынули мутные мысли: кто он теперь? Всё, что у него осталось, – это служебный автомобиль, брендированный набор клюшек для гольфа, пара костюмов да обручальное кольцо с бриллиантами от дорогого итальянского ювелирного дома. Жена ушла от Аликберова ещё полтора года назад, как раз после того позорного провала с Осколково. Двадцатидвухлетняя модель нашла себе более успешного мужчину, а Аликберов продолжал носить кольцо по старой памяти, чтобы выглядеть солидным семейным человеком.

У бывшего вице-премьера за долгие дни пребывания в бункере уже выработалась привычка каждый вечер заходить к Элькину на бутылочку-другую. Вечера плавно переходили в ночи, и тягостные мысли отступали.

Когда-то они с Колей начинали дело по распилу Осколково вместе. Дела Элькина тогда шли в гору, и бизнесмен решил обратить внимание на инновации.

Их обоих радовало, что всё это скоро закончится, но Коля ещё не мог примириться с потерями, он заплатил слишком дорогую цену. Это были первые их посиделки с того самого кошмарного дня.

Почти не говорили, только пили одну за одной, поминали. Рука уже почти не болела, стало веселее. Ничего, скоро весь этот кошмар и этот осточертевший бункер останутся далеко позади, и он займёт причитающееся ему место в Раменках. Скоро всё изменится…

Когда Николай вошёл в комнату оперативного планирования, как пафосно назвал её ординарец Соболева, группа была в сборе. Николай облегчённо выдохнул: все бойцы их группы были одеты в обычный камуфляж. Николай переживал по поводу распоряжения явиться в парадной форме. Из формы как таковой у него были два спортивных костюма, захваченных им из общежития МГУ. Костюм, который он сшил этим летом в Индии и в котором приехал в бункер, изрядно истрепался. Ни первые, ни второй на роль парадной формы не годились, поэтому, поразмыслив немного, он решил идти в том же камуфляже, который обычно надевал в бункере, то есть переодеваться ему не пришлось.

В комнате уже были: бывший командир аэропорта «Быково» подполковник Зуров, командир воинского соединения, охранявшего периметр, полковник Пальшин, майор Смирнов из ГРУ, Ахмад, Цессарский, Клён и ещё несколько человек, которых Николай не знал. Выяснить фамилии незнакомых присутствующих Николай не успел, дверь открылась, и вошёл Соболев. Он единственный из всех был одет в парадный мундир. На золотых погонах были золотом вышиты по одной большой звезде и маленькая звёздочка в золотом венке из листьев.

– Какое у него звание? – прошептал Николай, толкнув Ворона локтем.

– Генерал армии, – одними губами ответил Ворон.

– Позвольте мне, господа, – произнёс Соболев, – как высшему командиру, находящему в бункере ЦКБ, зачитать приказ. Являясь командиром в высшем воинском звании, я, Соболев Дмитрий Оттович, генерал армии, принимаю на себя командование воинскими соединениями, находящимися в бункере ЦКБ и на периметре ЦКБ, и приказываю. Первое: создать единое воинское соединение на базе военнослужащих, находящихся в бункере ЦКБ и поликлинике ЦКБ. Командиром единого воинского соединения назначаю себя. Второе: за проявленную отвагу присвоить воинские звания: Николаеву Максиму Максимовичу – внеочередное звание полковника, Курту Вайсу – внеочередное звание полковника, Краснову Александру Ильичу – звание майора, Воронову Владимиру Сергеевичу – звание майора, Ивлеву Ростиславу Петровичу – звание капитана, Севастьянову Петру Никифоровичу – звание старшего лейтенанта, Акиншенко Петру Серафимовичу – звание старшего лейтенанта, Яблоневу Петру Ивановичу – звание старшего лейтенанта, Захарову Николаю Михайловичу – звание лейтенанта.

Уши Николая зарделись. Он не знал, кто все эти люди, о которых был зачитан приказ. Догадался только: Николаев Максим Максимович – это Макс, а Воронов Владимир Сергеевич – Ворон, а капитан Краснов – теперь уже не капитан, а майор. То, что его заслуги оценены наряду с заслугами Макса, Ворона и Краса, грело душу.

– Третье, – услышал он слова приказа. – Создать отряд следопытов из добровольцев, находящихся на поверхности и в бункере, установив им двойной оклад. Генерал армии Соболев Д. О., подпись моя. Поздравляю вас, товарищи, с присвоением званий. Вольно!

Все разом заговорили, будто только и дожидались этой команды. Ворон тряс руку Лешему:

– Поздравляю, Ростислав, поздравляю! – Потом повернулся к Максиму и Николаю: – Вас тоже поздравляю, господа хорошие!

Они стали пожимать друг другу руки. Николай не мог сдержать счастливой улыбки. Дверь открылась, и два молодых человека вкатили в комнату столик на колёсах, уставленный бутербродами с икрой и шампанским.

– Звания положено обмыть, чтоб звёзды не заржавели, – сказал Соболев, поднимая бокал с шампанским. – Ещё раз поздравляю присутствующих здесь. – Он выпил, закусил бутербродом: – Теперь, господа, позвольте откланяться, мне необходимо ещё зачитать приказ военнослужащим, находящимся на поверхности. Честь имею.

Соболев в сопровождении Квасина вышел из комнаты.

– Нет, ну почему Леший? – пристал к Ивлеву хлебнувший шампанского Николай. – Ворон – понятно, Воронов, Макс тоже, но почему Ивлев Ростислав Петрович – Леший?

– А почему Захаров Николай Михайлович – и вдруг Крол? – ответил Леший.

К максимовцам подошёл с поздравлениями Ахмад.

– Нет, ты представляешь, Ахмад, Леший – это Ивлев, да ещё и Ростислав, да ещё и Петрович! – переключился на новый объект Николай. – А кстати, кто такие старлеи Акиншенко, Яблонев и Севастьянов? А второй внеочередник – полковник Курт Вайс? Ребята, кто они такие? Я их не знаю, – вопрошал Николай, обращаясь ко всем.

За всех ответил Ахмад:

– Не может такого быть, Николай, чтобы вы их не знали. Это же элементарно: Яблонев Пётр Иванович – это Липа, Акиншенко Пётр Серафимович – это Гравий, Севастьянов Пётр Никифорович – это Колода.

– Надо же, три Петра, – восхитился Ворон, – а мы их Гравий, Колода и Липа! А Курт Вайс в миру – это наш Кондор, правильно?

– Да, Кондор – это Курт Вайс. В вашем миру, по крайней мере, – загадочно подтвердил Ахмад.

Николай стоял и во все глаза смотрел на Ахмада.

– Ну, Николай, признай, что был неправ, заявляя, что ты их не знаешь? – рассмеялся Ворон.

Максим был удивлён поведением шефа, тем, как резко он отстранил его от себя и переселился в ВИП, очевидно, переживая за свою жизнь. Но почему он не доверял Максиму? Считал его человеком Соболева? Что ж, вполне возможно, тем более что Максим сейчас начал работать на поверхности. В то время как сам Аликберов был вынужден безвылазно сидеть в бункере.

Радовало одно: теперь он не связан никакими обязательствами перед Аликберовым. И теперь появилась настоящая работа. Клён был не так прост, он всерьёз хотел развивать отношения с поверхностью – а это значит, что он не верил в конец света и не собирался останавливаться на достигнутом.

Клён делал больше, чем Элькин и даже Соболев, он был настоящим хозяйственником и организатором. Казалось, он может не просто заведовать отелем, но и управлять маленьким государством, каким становился бункер.

Сейчас раскол между простыми и привилегированными обитателями бункера ещё более усугубился. Клён старался устраивать богатеям разгрузочные дни и переправлять большую часть их дневной нормы в жилой сектор, чтобы те, кто в них действительно нуждаются, могли получить продукты.

Также из продуктов ВИП-сектора снабжался и сектор УЛЬТРА, но это делалось под большим секретом. Шла борьба на периметре, удавалось удерживать аэродром «Быково». Под боком было много продуктов из ближайшего торгового центра, но Соболев и Квасин решили хранить их существование в тайне, потому что это был резерв бункера. Если о нём узнают в ВИПе и Премиуме, то тут же потребуют увеличить себе нормативы и проедят всё за неделю, а мыслить нужно было на перспективу.

После награждения удалось немного переговорить с Цессарским. Старый академик собирался организовать на поверхности теплицы для выращивания свежих овощей и фруктов. В секторе УЛЬТРА в специальном хранилище хранились семена многих видов растений, а также биологические материалы некоторых видов животных, этакий подземный ковчег. Учёный проговорился ненароком, что всё это они имеют благодаря Клёну.

Овощи и фрукты можно было употреблять в пищу после термической обработки, поэтому то, что производил ботанический сад МГУ, было вполне пригодно, тем более что «студенты» с радостью делились этим.

Было четыре часа утра. Генерал Буров поднялся, ругаясь про себя, надел халат и тапки и отправился в душ. Эта утренняя процедура здесь, в бункере, только портила ему настроение. «Твою мать! Ну кто, какой идиот спроектировал эту кабинку? Кое-как влезешь, а потом ещё закрыть её надо, – привычно стал ругать душевую кабину Бегемот. – Какой идиот поставил такие кабины в ВИПе?..» – Он осёкся, этого идиота он как раз хорошо знал, и с ним ему сегодня предстояло совершить переброску в Раменки.

Бегемот воспрял духом: во-первых, водные процедуры подошли к концу, во-вторых, уж в Раменках при строительстве не экономили ни на чём. Бегемот не курировал этот проект, но был осведомлён, что контроль со стороны правительства был довольно жёстким и нажиться на проекте разным структурам просто не дали. Теперь это обстоятельство радовало генерала так же сильно, как ранее огорчало. Тотальный повсеместный контроль за денежными потоками по этому проекту в своё время заставил его отказаться от какого бы то ни было участия в модернизации Раменок.

Бегемот быстро оделся. Для такого дня, как сегодня, он надел парадный мундир со всеми орденами и медалями, пусть видят! Посмотрел на себя в зеркало и позвонил. Через несколько минут в апартаменты заглянул тот элегантный мужчина, которого он сначала принял за богатого человека, на самом деле тот оказался всего-навсего одним из слуг. «Как там бишь его называли? – напрягся Бегемот. Он заметил, что после отравления его стала подводить память. – А, Константин Фёдорович! Надо же, называть слугу по отчеству… Такое мог придумать только Соболев. – Бегемот опять огорчился. – Чтоб он сдох! Как бы было замечательно, если бы он остался здесь. Но нет, он своего рода пропуск в Раменки, даже больше, чем Аликберов. У него огромное влияние на премьера Мышкина, и он личный друг президента…»

– Возьмите мой чемодан и доставьте его к выходу, а затем проследите, чтобы он был загружен в БМП. – Бегемот повел рукой в сторону чемодана, собранного накануне. Он не хотел в Раменках выглядеть босяком, поэтому взял всё необходимое. Чемодан еле закрылся.

Слуга сверкнул светлыми глазами и перстнем с кроваво-красным камнем на мизинце правой руки, молча взял чемодан за ручку и покатил его из апартаментов.

Генерал Буров отправился к Элькину. То, что он увидел там, его не утешило. И Элькин, и Аликберов были здорово подшофе: или уже с утра добавили, или с вечера не протрезвели. «Да чтоб вас! Самое время показать своё отношение и ко мне, и к Мышкину. Опять нажрались!» – разозлился Бегемот.

Дверь отворилась, и на пороге, тоже в парадном мундире, предстал Соболев. «Свеж и румян, как на парад», – злость в Бурове уже клокотала, он еле сдерживал себя, чтобы она не прорвалась наружу.

– Доброе утро, господа! Если вы готовы, прошу в кабинет, а потом одеваться и на поверхность. Нам пора.

Соболев впереди, Аликберов и Элькин за ним и замыкающим Бегемот, прошли в кабинет Элькина, где их ожидала высокая неразговорчивая медсестра, которую Бегемот уже встречал в медсанчасти. Элькин открыл сейф и вынул оттуда чемоданчик. Поставил на стол и ключом открыл его. Медсестра заглянула внутрь, достала ампулу с именем Соболева. «Слава богу, сейчас сразу и посмотрим, какое действие оказывает инъекция», – обрадовался такой очередности Бегемот.

Соболев снял китель, закатал рукав рубашки, сел на стул и подставил руку. Буров внимательно наблюдал за лицом Соболева. На нём не отражалось ничего, он лишь поморщился, когда инъектор ампулы вошёл в вену.

Вторым был Элькин, потом Аликберов. На их лицах тоже не отразилось никаких эмоций. Бегемот, по примеру Соболева, снял китель и закатал рукав. Когда медсестра стала обрабатывать сгиб локтя, он зажмурился. Игла проколола кожу, вошла в вену. Никаких неприятных ощущений не было, Бегемот открыл глаза и взглянул на медсестру. Ему показалось, что в её лице мелькнуло сожаление. Но в следующий момент её голубые глаза уже опять были пусты и серьёзны, она стала собирать лотки и вату в чемоданчик.

Соболев уже шагнул к дверям, как Элькин предложил:

– Присядем на дорожку.

Все сели. Посмотрели друг на друга.

– Ну, ладно, пошли, – вздохнул Элькин.

Они быстро шагали по коридору. Соболев вёл их дорогой, по которой Бегемот ещё ни разу не ходил. Против ожидания в комнате, где их ждали костюмы ОЗК и противогазы, они оказались быстро. Там уже ждал Константин Фёдорович.

– Вы распорядились доставить чемодан в транспорт? – тихо спросил у него Бегемот. Тот взглянул на него, потом перевел взгляд на Соболева и ответил:

– Конечно, не извольте беспокоиться. Вот ваш костюм. Простите, ОЗК вашего размера не нашлось, но этот даже лучше, – показал он на огромный костюм бактериальной защиты оранжевого цвета. – Давайте я помогу вам переодеться.

Бегемот посмотрел в сторону остальных. Возле Аликберова и Элькина хлопотали три бойца, показывая им, как надеть костюмы и застегнуть их. Соболев, в отличие от остальных, переодевался самостоятельно и быстро.

Генерал Буров отвернулся и позволил упаковать себя в костюм, пристроив пистолет Макарова в карман на бедре. Потом надел противогаз. Сразу же стало душно и тесно. А когда все отправились вслед за Соболевым, стало понятно, что свободно передвигаться может только он. Массивные двери за ними закрылись. Соболев повёл их по переходам к лифту.

На поверхности на территории ЦКБ их уже ждали две БМП. Все сопровождающие были в ОЗК и противогазах, вооружённые автоматами Калашникова. Накануне долго спорили о том, кто будет сопровождать их в Раменки. Соболев настаивал, чтобы это были его бойцы и лучше, если в первой машине пойдёт экипаж из бойцов верхней группы. Но этому сразу воспротивились все остальные. Порешили, что сопровождение будут осуществлять только охранники Элькина. Соболев возражал, что они не были на поверхности и не участвовали в боевых действиях. Но возможность заражения пугала больше, чем мутировавшие.

Погрузились в БМП. Бегемот сразу понял, что нормально сидеть в костюме ему не придётся. Везде всё жало и давило. Ордена и медали врезались в тело даже через ткань кителя. «Вот я был дурак! Совсем забыл, что надо будет надевать эту хламиду», – думал Бегемот, устраиваясь на скамье. Сидевший прямо напротив Соболев раздражал больше обычного.

БМП остановились перед постом, а затем медленно выехали из ворот территории ЦКБ, повернув на Рублёвское шоссе. О маршруте тоже долго спорили. Соболев предлагал ехать по МКАДу. Но так было дальше, чем по Рублёвке, а потом по Аминьевскому шоссе, поэтому, несмотря на возражения Соболева о том, что придётся ехать мимо двух станций метро, причем «Кунцевская» находится прямо на пути следования, выбрали более короткую дорогу.

Только отъехали, как Элькин приказал наладить связь с Раменками и сообщить им о скором прибытии. На возражения Соболева о необходимости соблюдения режима радиомолчания он махнул рукой:

– Дорога свободная! Через полчаса будем на месте.

Дорога действительна была свободной от машин. БМП быстро ехали вперёд. Бегемот старался сесть так, чтобы наблюдать за дорогой, но у него ничего не получалось.

– Раменки, я Второй! – стал кричать в рацию начальник охраны, щелкая тумблером и настраивая частоту. – Раменки, ответьте Второму! Мы на съезде с Рублёвского шоссе. Будем минут через тридцать. Как слышите меня, Раменки…

Из рации раздался какой-то шум и невнятный голос.

– Что, что они сказали? – спросил Элькин.

– Плохо было слышно, но что-то типа «Ждём», – ответил начальник охраны.

Вдруг из первого БМП раздались выстрелы. Он остановился. На дорогу высыпали бойцы охраны и стали занимать оборонительную позицию. Второй БМП стал останавливаться.

– …твою мать! – закричал Соболев. – Гони!

Но водитель уже затормозил и встал за первым БМП. Бойцы полезли на броню, несмотря на окрики Соболева. Снаружи уже без перерыва грохотали автоматные очереди.

– Они бегут огромной толпой! – закричал кто-то в рацию. – Их очень много!

– Все в БМП, надо попытаться уйти! – гаркнул Соболев.

– Занять оборону! – послышалась противоположная команда начальника охраны.

Соболев махнул рукой, но проорал в рацию:

– Стрелять в голову! Только в голову!

– Мама! – донеслось со стороны первой БМП. – Их пули не берут!..

– Стрелять в голову! – вновь закричал Соболев, поднялся на ноги и высунулся из люка, сжимая автомат Калашникова.

Элькин вдруг выгнулся, его затрясло, и он упал головой вниз. Аликберов смотрел на него расширившимися глазами.

– Он заразился! – Аликберов вскочил и попытался вытолкнуть Соболева из люка, хватая его за ноги. Но тоже выгнулся и кулём повалился под ноги Соболеву. Тот продолжал стрелять из автомата в кого-то снаружи. Бегемот расширившимися глазами посмотрел вначале на Элькина, потом на Аликберова и почувствовал, как железная рука сжала его сердце. Он, сопротивляясь, вытащил «макарова» из кармана, и почти теряя сознание, выстрелил в живот Соболеву.

«Все! Как…» – Бегемот завалился на бок, рука разжалась, выронив «макаров» на пол.