Начало
Бункер под «ЦКБ с поликлиникой» Управления делами президента, Москва, улица Маршала Тимошенко
Аликберов был удивлён. Оказалось, что слияние государственного и частного капитала может быть воистину эффективным. Под многочисленными корпусами ЦКБ скрывался обширный многоуровневый бункер на несколько тысяч человек. Пришлось пройти длительную процедуру дезинфекции, прежде чем его, охранника и Данаифара пустили в основные помещения бункера. Убежище явно готовили к глубокой автономии. Всюду попадались люди с оружием. В бункере было множество лифтов, на которых постоянно перемещали какие-то грузы, кругом царила рабочая суета.
Человек, представившийся майором Быковым, вызвался проводить Аликберова в апартаменты Элькина, сказав, что его людей разместят должным образом. Хотя вице-премьер даже и не думал о них.
Бункер был поистине огромен. Для ускоренного перемещения вице-премьеру предложили воспользоваться небольшим электрокаром, напоминавшим крытый гольф-кар.
Апартаменты Элькина находились в ВИП-секторе, расположенном на нижних уровнях центрального сектора бункера. И нужно было преодолеть несколько переходов от гаража до центрального корпуса. Как оказалось, практически каждое строение ЦКБ имеет свой собственный подвал, который плавно переходит в бункер, но центральный сектор располагается строго под главным корпусом больницы.
Его провожатый был молчалив, поэтому вице-премьер от нечего делать смотрел по сторонам. Кругом была белая плитка, на полах покрытие, напоминавшее асфальт. Скоро коридоры первого уровня закончились, и пришлось покинуть комфортабельный электрокар, спустившись на лифте на третий уровень. Из скупых объяснений Быкова Аликберов понял, что ВИП-сектор располагается на так называемом уровне четыре-бис.
Лифты менялись, коридоры становились чем ниже, тем у´же. Двери очередного лифта раскрылись, и вице-премьер был в очередной раз удивлён, уровень четыре-бис разительно отличался от только что покинутых. Широкие коридоры были устланы красными коврами. «На красном не видно крови…» – пришла странная мысль. Стены были обшиты красным деревом. Характерный любимый стиль старого знакомого – Элькин любил красное дерево, красное вино, перстни с рубинами, красные халаты. Коридор был увешан картинами, многие из которых являлись оригиналами. Чувствовалось, что ВИП-уровень создавался под конкретного человека.
Наконец Быков подвёл Аликберова к массивным двойным дверям и нажал на едва заметную панель в стене. Двери начали медленно и торжественно растворяться. За ними оказалась библиотека, всё пространство которой было уставлено массивными шкафами, и сквозь этот лабиринт шкафов был проложен путь к кабинету. Майор распахнул дверь, за ней оказалась ещё одна довольно просторная комната с камином и парой кресел. Вице-премьер так и не смог понять, настоящее ли это пламя или грамотная цифровая симуляция. В конце комнаты была ещё одна дверь, которая и вела в кабинет. Быков тактично остался за дверью.
Старый знакомый поприветствовал Аликберова крепким рукопожатием и тёплыми объятиями.
– Садись, Аркадий, выпьем вина.
– Не откажусь.
– Хорошо, что приехал, тут у нас все значимые люди, – наполняя бокалы, говорил Элькин.
– Да, – протянул Аликберов, – неплохо вы здесь обустроились.
– Наши специалисты оценивают вместимость бункера в три тысячи человек в режиме экономии, места хватит всем кому надо. А кому не надо, – неожиданно добавил Элькин, – тот пускай вкалывает на поверхности.
– Верно, – подтвердил вице-премьер, не понимая, к чему конкретно относится замечание Ароныча.
– Сейчас и Гамлет подойдёт. Пока втроём посидим, а там и ужин подоспеет.
– Как же без него? – улыбнулся Аликберов.
Гамлета Мишаевича Тер-Григоряна по прозвищу Дуче они оба знали давно. Он действительно был очень похож на Бенито Муссолини, за исключением двух обстоятельств: глаза у него имели серый цвет и ростом он вымахал под два метра. Когда рослая плечистая фигура Гамлета появлялась на доске переговоров, партию можно было смело считать выигранной. Это был тонкий переговорщик, который умел просчитывать действия своих противников на три шага вперёд. Суровый и властный человек, ветеран ГРУ, который прошёл Афган, он являлся игроком, с которым невозможно было не считаться.
Когда-то Элькин и Тер-Григорян вместе основали группу компаний «Славянский», и в этом им помогли деньги их иранских партнёров. Гамлет вовремя подключил свои связи. Банк «Славянский», одноимённый торговый центр, «Славянская страховая компания», авиакомпания «Славянские авиалинии» и водка «Славяночка» стали самыми дорогими брендами Российской Федерации. Но учредители группы компаний «Славянский» помнили, что ничто не вечно под луной. Именно поэтому они объединёнными усилиями построили этот бункер, который можно было смело считать жемчужиной инженерного искусства.
Стоило помянуть Гамлета, как дверь отворилась, и в комнату твёрдой походкой вошел Дуче собственной персоной. Он поприветствовал собравшихся, по-хозяйски взял из бара бокал, налил себе вина. Сделав хороший глоток, сел в кресло и начал разговор:
– Аркаша, ты-то как здесь?
– Да вот, Ароныч позвонил… – немного растерялся Аликберов.
– Ну, так или иначе, ты теперь с нами.
– И теперь нас ждут великие дела, – вставил Элькин. – Бункером будет управлять совет директоров группы компаний «Славянский». Тебе я предлагаю должность своего помощника.
Аликберов так пока и не понял, что это значит, но счёл разумным промолчать. По крайней мере, теперь он в бункере не просто гость.
Элькин извлёк из ящика стола пару пластиковых карточек.
– Вот твои ключи от номеров в ВИП-секторе. Площади не такие уж большие, но оформлены со вкусом. А тебе, Аркаша, особый номер в Премиуме – всё как ты любишь.
– Ты так и будешь изображать распорядителя отеля? – с улыбкой спросил Тер-Григорян.
– Это только для Аркаши, – хихикнул Элькин, – у настоящего распорядителя сейчас забот хватает, там публика совсем другого сорта.
У Григория Тимофеевича Бельского забот действительно хватало. Холл первого этажа Главного корпуса ЦКБ был на время переоборудован в своеобразный ресепшен. От входа, напротив которого стояли молчаливые люди с оружием, и до стойки тянулась нескончаемая очередь: блеск золота и бриллиантов, сумочки из крокодиловой кожи, меховые жилетки, маленькие собачки, строгие костюмы ручной работы и рваные джинсы со стразами. Это был «цвет» московского общества. И сейчас всё это общество галдело, собачки тявкали, гламурные показно матерились. Стояла невыносимая вонь от смешения нескольких сотен брендированных парфюмов. Григорий Тимофеевич подумал, что ни одна санобработка это всё не перебьёт. Хорошо ещё, что сигареты и алкоголь отбирали при первичном досмотре, иначе бы тут вообще было не продохнуть.
Какая-то девица молотила кулачками по стойке и визгливым голоском вопрошала, «почему её поселили в та-акой аццтой?», рядом с ней небритый и нестриженый мужчина средних лет вещал, что он Анджей Монахов, известный телеведущий и журналист; он негодовал, почему его нет в списках. Он приехал сюда со своим другом-бизнесменом – бизнесмен в списках был, а его не было.
Бельский в очередной раз восхитился прозорливостью и предприимчивостью Николая Ароновича. На самом деле не было никаких списков, были базы узоров сетчатки глаза. Все, кому гарантированно полагалось получить место в бункере, в эти базы попали. В дополнение счастливчика просили предъявить паспорт. Узоры сетчатки были получены сетью поликлиник «Славянский-медикал» в ходе плановых медосмотров.
Но загвоздка состояла в том, что гражданам, которые считали себя самыми умными, хотелось протащить с собой попутчиков. По распоряжению Элькина их следовало отправлять в свободное плавание, если только они не обладали полезной специальностью. Лишние рты в бункере ни к чему. Через шестнадцать часов бункер должен был перейти в режим полной автономности – кто не успел, тот опоздал, – но поток новых постояльцев казался нескончаемым.
Особо ретивых скандалистов выводила охрана. Григория Тимофеевича так и подмывало велеть, чтобы их там расстреливали, это порадовало бы кое-кого – многие из присутствующих желали своим соседям смерти, долгой и мучительной.
От шальных мыслей его отвлёк подбежавший паренёк-распорядитель:
– Григорий Тимофеевич, некий Александр Берберов просит вас подойти.
– Что значит «некий Берберов»?! – проорал хриплым басом бородатый мужик в волчьей шубе, невесть как услышавший разговор. – Берберова должны знать все!
– Конечно-конечно, Александр Иванович, – поспешил согласиться подошедший к стойке Бельский. – Чем могу помочь?
– Этот дебил, – Берберов указал пальцем на распорядителя, – сказал, что мой номер располагается на обычном жилом уровне, а мне нужен ВИП! – Унизанный перстнями кулак бряцнул по стойке.
– Успокойтесь, Александр Иванович, сейчас мы что-нибудь придумаем, – примирительно сказал Григорий Тимофеевич.
Хотя думать тут было не о чем. Все места в ВИП-секторе были закреплены за советом директоров «Славянского» и их приближёнными, такие люди проходили регистрацию без очереди в отдельном зале. Бельский решил поселить Берберова на место некоего Степана Жвакина, он всё равно не помнил, кто такой этот Жвакин, наверняка сиюминутный кумир молодёжи. Проделав пару несложных манипуляций с ключ-картой Берберова, Бельский с ослепительной улыбкой вернул её владельцу.
– Право слово, Александр Иванович, произошла какая-то ошибка – вот ваше законное место в Премиум-секторе. Площади этого сектора по своему великолепию не уступают ВИПу!
Берберов, несмотря на свою эпатажную внешность и взбалмошный характер, был владельцем значительного пакета акций «Росгаза», а таким людям отказывать нельзя.
Кажется, конфликт улажен, во время работы в «Синей Розе» Григорий Тимофеевич научился быстро гасить такого рода инциденты. Часто бывало, что высокие постояльцы оставались недовольны номером… Кого Бельский в своё время только не обслуживал: именитые делегаты, президенты, премьер-министры и даже король Камбоджи. Комфорт отелей «Славянский Блю Роуз» отвечал самым взыскательным вкусам, а их бессменный администратор мог почти мгновенно удовлетворить любые запросы. Недаром предки Бельского были царскими постельничьими.
Но это оказался отнюдь не последний конфликт за сегодня. Какая-то светская львица с криками пыталась налетать на охранника, который отобрал у неё пронесённую тайком бутылку коньяка. Бельский лишь устало вздохнул: алкоголь, это сиюминутное сомнительное удовольствие, был для этих людей дороже, чем жизнь. Эта дамочка наверняка попала сюда только благодаря значительному вкладу её мужа (или любовника) в дело «Славянского».
Григорий Тимофеевич предпочитал не думать о том, что может начаться завтра. Ему достался не единственный, но самый сложный из пропускных пунктов, и на каждом из них был свой контингент. Легче всего, пожалуй, было с военными, они народ дисциплинированный – если не говорить о высшем комсоставе. Впрочем, все они проходили отдельную проверку. Также был отдельный приёмный пункт для технического и научного персонала, для иранских партнёров Элькина. Было и несколько других пропускных пунктов, но кто входил через них, Бельский не знал.
Согласно закрытому распоряжению Элькина, бункер должен был полностью перейти на систему продуктовых карточек. Всю наличную валюту следовало изъять у постояльцев при вторичном осмотре, равно как и меха, животных, все личные вещи – они также должны быть изъяты и термически обработаны. Благо, что этим будут заниматься уже люди Соболева, а они церемониться и миндальничать не станут.
Говорят, что поступило срочное распоряжение Цессарского об оборудовании комнат-приёмников с высокой температурой, градусов эдак 150, а когда все хорошенько пропарятся, надо будет сушиться. Сауна-с, так сказать.
Цессарскому эту забавную идею подсказал какой-то умник, приехавший с вице-премьером. Сам Григорий Тимофеевич любил хорошую баньку и высокие температуры были ему не в тягость, а вот насчёт постояльцев он уверен не был.
Все, кто уже получил ключ-карту, томились в небольшом зале ожидания. По прикидкам Бельского, они находились там уже порядка полутора часов, и нужно было кормить их обедом. Ещё одна головная боль…
В кармане пиджака зазвонил мобильный. Бельский принял вызов, поднёс телефон к уху и услышал незнакомый голос с лёгким акцентом:
– Григорий Тимофеевич, я звоню по поручению Цессарского. У нас всё готово!
– Хорошо, – Бельский улыбнулся, – передавайте Аполлону Иосифовичу мою искреннюю благодарность.
Теперь дело приёма постояльцев должно было пойти в разы быстрее, да и недовольных будет в разы меньше, с иронией подумал Бельский. Вернее, им придётся высказывать своё недовольство кому-нибудь другому, Соболеву например, а у того можно и в зубы получить, если сильно нарываться. Дмитрий Оттович не любил и не понимал пустых понтов.
Безусловно, этих людей ждёт самое большое потрясение в их жизни. Только что они были всем, и вот теперь их статус определяет только тип персональной ключ-карты – именно в соответствии с ним будет выдаваться недельный лимит талонов. Естественно, тем, кто станет работать в бункере, будет выдаваться заработная плата сверх положенного лимита. Но поскольку большинство богатых постояльцев считали бункер чем-то вроде очередного отеля, Григорий Тимофеевич сильно сомневался, что хоть кто-то из них захочет работать. По их мнению, они уже за всё заплатили.
Вечером надлежало организовать ужин для гостей в каждом секторе, и это была ещё одна головная боль Бельского. Самым проблемным был, пожалуй, ужин в ВИП-секторе – именно там будут те, кто всё ещё считает себя хозяевами мира. Хотя что-то подсказывало Григорию Тимофеевичу, что мир никогда уже не будет прежним и хозяева ему больше будут не нужны.
К загородной резиденции посла Исламской республики Иран, о чем на двух языках сообщил зеркальный прямоугольник вывески, добрались уже когда стемнело.
Окна серо-желтого двухэтажного особняка отбрасывали на дорожку из мелкой плитки желтые пятна света. Обе двери, расположенные рядом, были распахнуты настежь. Холл с двумя коврами, положенными веером, был пуст. Белые полупрозрачные шторы в гостиной оказались сорваны и бесформенным сугробом белели на полу. Ковры засыпаны осколками хрустальных подвесок люстр. Возле окна за рядом кресел лежал человек. Капитан Краснов подошёл к нему. Вместо лица у него была кровавая рана, но Краснов всё равно узнал посла, с которым несколько раз встречался, играя роль аспиранта МГУ.
– Росё-фудзё, – произнёс сзади Игорь Иванович и тут же перевел: – Никому не дано знать, в каком возрасте ему суждено умереть.
Со второго этажа раздались выстрелы и крики. Капитан Краснов в несколько прыжков одолел лестницу. На площадке второго этажа лежали два трупа. Молодая женщина с вырванными кусками мяса на руках, ногах, животе и горле была ещё жива. Голова трупа другой женщины оказалась прострелена навылет, лицо в районе рта измазано кровью. На площадке с автоматом в руках стоял один из охранников. Он что-то сказал подбежавшему сзади Игорю Ивановичу. Игорь Иванович кивнул и склонился над молодой женщиной. Женщина пыталась что-то сказать, но из рваной раны в горле вылетали только хрипы, она указывала куда-то вниз. Игорь Иванович спросил её что-то на фарси, она усиленно закивала, потом запрокинула голову и затихла.
– Капитан, возьмите в багажнике автомашины несколько противогазов, фонарик и ждите меня внизу. Только оружие снимите с предохранителя, здесь очень опасно. Вирус добрался и сюда. Вот ведь, кто бы мог подумать, что всё так кончится?
Краснов вернулся к машине, взял несколько сумок с противогазами и подошёл к крыльцу. Игорь Иванович его уже ждал.
– Нам за дом, – скорее понял, чем услышал капитан.
Они обошли дом и приблизились к хозяйственным постройкам. Краснов вспомнил, как прежний посол держал тут коз, кур, коня Киржана и любил показывать всё своё хозяйство гостям, устраивая праздники и привлекая студентов, аспирантов, журналистов.
Навстречу с хриплым лаем кинулся белый алабай, но тут же поперхнулся и упал, будто на этот прыжок израсходовал последние силы.
– Ну, ну, тихо, милый, – заговорил Игорь Иванович. Собака его очевидно узнала, заскулила, хвост её дрогнул. Капитан посветил на неё. На боку у собаки была большая кровоточащая рана. Она жалобно скулила и скребла лапой ногу Игоря Ивановича.
– Кто же тебя так? – спросил капитан Краснов, как будто собака могла ответить.
– Сейчас я тебе помогу, ты молодец, до последнего выполняла свой долг, – сказал Игорь Иванович, погладил морду собаки и выстрелом из пистолета в голову прекратил её мучения. Краснову показалось, что овчарка с облегчением вздохнула. – Так хоть не будет мучиться. Пойдём, капитан.
Игорь Иванович направился в самый дальний угол, разгрёб сено и открыл крышку люка:
– Прикрой, капитан. Стреляй в любого, кто тут окажется. Свои предупреждены, а чужим тут делать нечего. – Он взял сумки с противогазами, шагнул вниз и пропал из вида.
Через полчаса он появился, неся на руках малышку лет трёх. Сзади за ним шла вторая девочка, постарше. Разглядеть лица детей Краснов не смог, увидел только поблёскивавшие стёкла противогазов.
– Капитан, возьми. – Игорь Иванович передал малышку капитану, сам взял за руку старшую девочку. – Пошли, только тихо и осторожно.
Леся с Давидкой спустились на цокольный этаж, где находился огромнейший гастроном. Здесь было столпотворение. На входе за право обладать тележкой спорили две женщины, пытаясь вырвать её друг у друга из рук. Одна попыталась оттолкнуть другую двумя руками, вторая, отпустив тележку, вцепилась сопернице в волосы. Тележка от тычка покатилась и была тут же подхвачена молодым парнем, который не стал дожидаться реакции дерущихся и, лавируя между людьми, исчез за стеллажами. Обе женщины сразу же, оставив друг друга, с криком бросились за ним.
Множество людей с тележками метались от стеллажа к стеллажу, бросая в них всё без разбора.
– Пойдём, покажешь, где твое печенье находится. Знаешь?
– Знаю! – Давидка потянул Лесю вправо.
Лавируя между покупателями, они двинулись по залу. На полках товара почти не осталось. Те, чьи тележки не были загружены, осаждали редких людей в униформе магазина, требуя побыстрее выставить товар на полки. В одном месте разгорелся скандал. Пожилая женщина, которая только что дралась за тележку, кричала, размахивая руками перед администратором.
– Давид, пойдём скорее, – Леся попыталась обойти скандалистку стороной. «Диетические товары», «Кошерная еда», – прочитала Леся вывеску. Давид отпустил её руку, завернул за стеллажи.
– Женщина, – схватила её за пиджак скандалистка, – вы же видели?! Подтвердите, что это безобразие… Я это так не оставлю!!!
Леся аккуратно высвободилась из рук женщины и направилась туда, куда убежал внук.
Завернув за стеллажи, она резко остановилась. В самом дальнем углу на полу у ног Давида лежал мужчина. Тело его конвульсивно дергалось, он хватал ртом воздух, но, казалось, не мог вздохнуть, в его лёгких будто лопались пузыри. Потом вдруг тело его выгнулось дугой, голова мотнулась прямо к ногам Давида, изо рта появилась кровавая пена, и он затих.
Леся бросилась к внуку. Тот расширившимися глазами с ужасом смотрел на мужчину, на правом ботиночке растеклось кровянистое пятно.
– Давид, Давид, внучек. – Леся подхватила внука на руки и кинулась вдоль прохода, налетев на внезапно остановившуюся женщину. Та закашлялась, срывая с шеи платок. Потом её тело сотрясла дрожь, она упала на пол и конвульсивно забилась, надрывно сипя.
«Что же это такое? Боже, помоги!» – взмолилась про себя Леся.
Завернув за стеллажи, она остановилась. Магазин напоминал панораму «Бородинской битвы»: под ногами была рассыпана мука, крупа, сахар, многие тележки с продуктами валялись на боку, пачки чая и банки кофе разлетелись повсюду, консервы раскатились по полу, мечущиеся между стеллажами люди давили всё это ногами, расталкивали друг друга, чтобы выбраться из магазина. Некоторые покупатели лежали без движения, толпа бежала прямо по ним, спотыкаясь и падая.
Леся вдруг увидела, что недавняя попутчица из лифта вскочила с пола, вцепилась зубами в живот парня в футболке «Russo turisto» и стала рвать плоть. Он пытался оттолкнуть её, но не мог справиться, чувствовалась в девчонке какая-то звериная сила.
Леся резко развернулась и побежала обратно за стеллажи, вспомнив, что в самом углу она видела дверь. Давид безвольно повис, оттягивая руки, ноги на высоких каблуках подгибались, дыхание сбивалось, но Леся продолжала стремиться к заветной двери. Когда она уже почти добежала до неё, сзади услышала визг. Обернувшись, она увидела, что женщина вскочила с пола и с безумным видом бросилась на маленькую девочку.
Леся захлопнула за собой дверь, и, увидев шпингалет, тут же заперла её. Оглянувшись вокруг, она поняла, что они с Давидом оказались на какой-то внутренней лестнице. Было тихо, только из-за двери раздавался приглушённый рокот. Леся остановилась на площадке, дыхание сбоило, перед глазами от напряжения плыли серые круги. Она отдышалась, села на ступеньку, посадив внука на колени. Он ещё не вышел из ступора, глаза его были открыты, но взгляд словно обращён внутрь. Леся выхватила из сумочки сотовый и трясущимися руками стала нажимать на кнопки. Телефон молчал. Нажав на сброс, она вновь стала набирать телефон сына. Опять молчание.
Леся в недоумении посмотрела на дисплей. Связь отсутствовала.
Вдруг Давид у неё на руках вздрогнул, выгнулся. Его маленькое тельце стал сотрясать сильный кашель, который перешел в хрип, глаза выкатились из орбит, зрачки расширились. Он забился в судорогах. Стараясь удержать внука на руках, Леся прижала его к себе, но с ним трудно было справиться.
Вдруг тело Давида обмякло. Леся прижала его к себе и почему-то стала баюкать. Свесившаяся рука ребёнка безвольно моталась из стороны в сторону.
Леся взяла эту маленькую ручку и, заливаясь слезами, стала перебирать пальчики. Вдруг она почувствовала, что пальцы внука напряглись. Сквозь слёзы Леся увидела, что глаза Давида распахнулись. Она обрадовалась, но в следующее мгновение пальцы внука впились ей в лицо. От неожиданности она оттолкнула Давида от себя, он упал на пол лестничной клетки, но тут же вскочил и с урчанием бросился на бабушку. Леся закрыла лицо руками, Давид вцепился в её руку зубами и стал рвать кожу и сухожилия.
Леся вскочила, оттолкнула Давида и бросилась вверх по лестнице. Она не успела пробежать и пролёта, как Давид вцепился ей в ногу, и она упала. Внук бросился ей на грудь, и его зубы сомкнулись на её шее. Последнее, что она увидела – его безумные глаза, и вспомнила проклятие: «Чтоб тебя сожрали твои дети!!!»
Лейла, составив на поднос кастрюлю, сковороду, тарелку, соль и перец, бросила сверху прихватку и полотенце, зажала в другой руке пакеты с картофелем и курицей и пошла на кухню готовить ужин. На улице уже было темно. Григорий ещё не вернулся с работы, впрочем, для неё это дело привычное. Больше её волновало отсутствие сына. Они с Олесей Еремеевной сильно задерживались.
Кухни в их секторе были общими, по две на этаж. Их кухня отличалась от остальных тем, что проживающие, сбросившись, купили на кухню гардины и установили оставленный кем-то когда-то за ненадобностью телевизор. Телевизор был стареньким, ловил всего два канала, но непостижимым образом создавал на кухне уют. Студенты любили готовить под его бормотание. Поставив на печку кастрюлю с водой, ткнув клавишу на панели телевизора, Лейла стала чистить картошку.
– Ну, ничего себе! – на кухню вошла соседка, симпатичная студентка Верочка. Приблизилась к телевизору и включила звук.
На экране шла модная в последнее время передача новостей с прямыми включениями комментариев популярных политиков в прямом эфире. Известная всей стране ведущая, сверкая алмазными каплями в мочках ушей, с пристрастием допрашивала не менее известного политика крайне националистического левого толка о том, что он может сказать о положении в Израиле, Иране, Пакистане, Китае, а также как он прокомментирует сюжет о вспышке эпидемии в Берлине. На фоне царящего на экране хаоса, бегущих людей, искорёженных автомашин звучал голос известного политика.
– А что нам Израиль, Иран, Пакистан или даже Германия? – активно жестикулируя, вопрошал политик. – Чем меньше евреев останется, тем будет легче дышать нам, этническим русским, тем большее пространство мы будем контролировать.
Сюжет закончился, на экране вновь появился известный политик с горящими глазами, волевым подбородком и уверенным взглядом. Внезапно он дёрнулся, схватился рукой за горло, стал рвать на себе галстук, захрипел. Потом его тело сползло с дивана на пол, и он забился в судорогах, на губах появилась розовая пена.
– Что с вами?! – взвизгнула ведущая и дёрнула головой, капли в её ушах засверкали и заискрились. – Гарик, выключай камеру!
Но камера в студии продолжала работать, перескакивая с испуганного лица ведущей на безжизненное лицо политика.
– Господи, что же это делается? – воскликнула Верочка.
Лейла бросила картошку, схватила сотовый, стала набирать номер свекрови. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщил ей равнодушный голос. Беспокойство обожгло её сознание: «А вдруг и до нас дошёл этот вирус?! – Лейла бросилась в комнату за плащом: – Надо ехать в торговый центр!»
В спешке Лейла пересекла двор и поднялась на крыльцо Главного здания МГУ. Она не обратила внимания, что навстречу ей бегут студенты с перекошенными лицами. Поднявшись по лестнице, она пробежала по вестибюлю, и тут вдруг будто кто-то ударил её под дых, тело свело судорогой, жестокая боль пронзила тело, скрючивая в дугу. Она закричала, но вместо крика из горла вырвался хрип. Глаза захлестнула кровавая пелена, в голове вспыхнула боль, будто разорвался фейерверк. Лейла упала на пол, и сознание её погасло.
Просторная зала была залита искусственным светом ламп. Большую её часть занимал длинный и массивный стол, уставленный различными яствами. Это было мероприятие только для своих. Официанты носились с подносами, обновляли напитки гостей. Едоки сами подавали друг другу блюда. В целом складывалась вполне уютная обстановка. Тут и там слышалась фраза: «А вот когда всё это закончится…» Продолжение у фразы могло быть разное, но смысл был один: большинство гостей считали своё пребывание в бункере временным.
Во главе стола восседали Элькин, Тер-Григорян и необъятных размеров человек в форме генерала ФСБ. Более всего человек походил на бегемота – и вальяжными неторопливыми движениями, и манерой открывать рот, заглатывая куски то красной рыбы, то окорока. Это был во всех смыслах большой начальник. На его объёмистой груди вздымались планки различных госнаград и поблёскивала Золотая Звезда Героя России. Бегемот что-то увлечённо рассказывал Тер-Григоряну, собеседник слушал его, сохраняя на лице выражение полнейшей благожелательности и расположения. Генерал-бегемот был счастлив тем, что попал в ВИП-зону. В бункере было несколько министров, но они все находились в Премиум-секторе, а он был здесь со своим другом Николаем Ароновичем.
В высших кругах уже начали интересоваться его заграничной недвижимостью и делами бизнеса – запахло жареным, казалось, прощайте генеральские погоны и здравствуй почётная отставка. А тут нагрянула эта эпидемия, дай бог, когда всё уляжется, о его провинностях забудут, и он, генерал Буров, снова будет на коне. И об обидах не позабудет.
По другую сторону стола расположилась совсем другая компания. В центре сидел скромного вида сухощавый пожилой мужчина в сером костюме и старомодных очках, на безымянном пальце правой руки был небольшой перстень с крылатой змейкой, обвивающей жезл. При каждом движении руки маленькие глазки-бриллианты змейки поблёскивали. Он о чём-то увлечённо разговаривал с человеком, в котором было что-то, что неуловимо напрягало Бегемота. Но Буров предпочёл не обращать на это внимания и наслаждаться терпким армянским коньяком. Пусть Цессарский разговаривает с кем угодно и сколько угодно – он всего лишь учёный на службе Элькина, а значит, обязан и Бегемоту, и неважно, что Цессарский – бывший Главный санитарный врач России, в союзниках у Бурова министр здравоохранения.
Очаровательная Наталья Ильинична сидела по правую руку от Элькина и увлечённо поедала устрицы. Для высшего света не было секретом то, что Элькин и Фёдорова – давние друзья и любовники. Муж Фёдоровой, известный кинокритик и режиссёр нетрадиционного кино, был нетрадиционен во всех отношениях. Впрочем, это была заезженная тема бульварных газет. Суть вопроса состояла в том, что Наталья Ильинична лоббировала интересы Элькина в Минздраве, и именно благодаря её покровительству была открыта сеть клиник «Славянский-медикал». Буров также знал, кто на самом деле является отцом её сына. Буров знал многое из того, что не было доступно бульварной прессе, и это давало ему ощущение власти…
И тут Бегемот наконец понял, что его напрягает. Тот человек, с которым разговаривал Цессарский, – его лицо не было знакомо Бурову. Это был, видимо, кто-то из научных кругов. А кто у нас главный по всяким там научным делам? Правильно – Карпов. Осенённый удачной догадкой, Бегемот толкнул Карпова в плечо:
– Васька, скажи-ка, а кто это там сидит напротив нашего Аполлона?
Карпов-младший слегка поморщился – то ли от фамильярного обращения, то ли от того, что грибной суп пошёл не в то горло, – но, тем не менее, ответил:
– Это один из учеников отца, я не помню его имени… он откуда-то из Ирана.
– А, – понимающе закивал Бегемот, – значит, из посольских.
– Не совсем. Насколько я знаю, его сюда привёз Аликберов.
– С каких пор Патрик заинтересовался наукой? – удивился генерал.
– С тех самых пор, как началась эпидемия. Он несколько раз консультировался с отцом по разным вопросам. Уверяю вас, Анатолий Ефремович, это сугубо прагматический интерес.
– Да, служить России стало модно, прямо-таки волна патриотизма.
– Да, и как эта волна патриотизма совпала с волной эвакуации! – подхватил иронию Бегемота собеседник.
– Патриотизм шагает по стране, патриотизм тебе и мне, – продекламировал Буров, подражая голосу известного поэта.
Карпов рассмеялся. В этой жизни главное – иметь нужные связи, а дружба с генералом ФСБ никому не помешает. Мало ли, у кого можешь оказаться под колпаком. Должность исполнительного директора одного их крупнейших российских холдингов не позволяла быть непредусмотрительным.
Генерал Соболев быстрым шагом шел по коридору. Дмитрий Оттович опаздывал на званый ужин, устроенный Элькиным, встреча гостей и их размещение отняло больше времени, чем он предполагал. Компания была занятная, но те гостинцы, которые они привезли, снимали любые подозрения, тем более что за этих людей поручился его старый друг. А вообще друг Толик хорошо устроился там, на Ближнем Востоке. Большим человеком стал, может себе позволить летать на военно-транспортных самолётах. Позавчера его «Ил-75» приземлился на аэродроме «Быково».
Соболев полагал, что Толик просто купил по дешёвке списанную «улыбайку» у афганских ВВС. Удачное приобретение – борт-призрак, самолёт, которого нет.
Конечно, Соболеву пришлось поднимать свои связи, в срочном порядке договариваться, чтобы самолёт пропустили, всего-то шесть часов лёта из Пешавара – и вот он здесь. Тем не менее встреча была организована надлежащим образом, и Толика встретили проверенные люди из ГРУ. Толик знал ситуацию получше некоторых – на Ближнем Востоке сейчас было очень горячо. Соболев оказался очень удивлён, когда боевой товарищ, которого он считал погибшим, вышел на связь в 2003-м. Толик очень изменился, но в то же время остался прежним: как только он оказался на земле, он тут же развёл бурную деятельность, полагая, что привезённого с собой оборудования будет недостаточно.
– Тоньше надо работать, Димка, тоньше, не проработаешь ситуацию сегодня – поплатишься за это завтра в троекратном размере! Ты работай-работай, – жизнерадостно говорил Толик, – так чтоб бате твоему на том свете краснеть за тебя не пришлось! А я пока по магазинам прошвырнусь.
Под «прошвырнусь по магазинам» Толик имел в виду поездки по московским военным, медицинским и прочим складам, чтобы докупить всё необходимое. Среди необходимого, к удивлению Соболева, оказались спортивные луки, стрелы и гарпуны.
– Народец-то у нас совсем бешеный стал. – Этот простоватый жизнерадостный тон совсем не вязался с обликом суховатого, заросшего по брови чёрной с проседью бородой старца, но Соболев хорошо помнил, что они с Толькой одногодки, стало быть, старцу сейчас около пятидесяти пяти. – Берёт их только особо крупный калибр, я видел записи моих людей, магазин демонстранту в грудь всадишь, а он встанет и пойдёт, как будто бы и не было ничего. Выход: целить либо в сердце, либо в голову, и чтоб прямое попадание, с гарантией, вот тогда уже никто не встанет.
Слова Толика уже тогда заставили генерала задуматься, но для Соболева ситуация всё ещё выглядела несколько фантасмагорично – некий еврейский учёный создаёт вирус, который уничтожает более чем четверть мира всего за несколько дней.
Хотя как ни старались люди Толика, им так и не удалось проникнуть в секретную лабораторию в Нес-Ционе. А в том, что эпидемия началась именно с этого города, Соболев не сомневался, тем более что агент Клёна – опальный генерал Броцман – таки успел сделать телефонный звонок и сообщить своему патрону о множестве страшных смертей и распространении неизвестного вируса. На телефонном проводе старый генерал и умер.
У Толика была обширная агентурная сеть на Ближнем Востоке, но в Европе нехватка профессиональных агентов была жесточайшей. Но у Соболева был туз в рукаве, и этим тузом был Данаифар. Евреев он люто ненавидел, равно как не питал любви к исламистам и исламской республике. Именно этому молодому и перспективному учёному удалось сблизиться с некоторыми перспективными специалистами и добыть сведения, не доступные для Клёна.
Сейчас из этих обрывков в лабораториях Цессарского пытались понять природу неизвестного вируса.
После вспышки эпидемии связь с агентами внезапно прервалась, а затем заражение накрыло мир. Дмитрий Оттович, впрочем, не поручился бы, что у старого друга не нашлось резервных вариантов, Клён ненароком обмолвился о каких-то то ли базах, то ли лагерях в предгорьях Гималаев – как раз на территории спорных индо-пакистанских штатов.
Наконец генерал оказался на нужном этаже и решительным шагом двинулся к столу, подыскивая свободное место. Окинув взглядом залу, Соболев увидел Данаифара и Цессарского. Старый академик увлечённо пытал молодого учёного:
– Как же всё-таки вам удалось узнать столь многое о вирусе за столь короткое время, молодой человек? – допытывался Цессарский.
– Аполлон Иосифович, я считаю, что здесь не время и не место для подобных разговоров, – вступился за Данаифара Соболев.
– Вы совершенно правы, Дмитрий Оттович! – встрепенулся Цессарский. – Лучше будет, если мы обсудим это с уважаемым Абузаром в более научной обстановке. Я, право, уже порядком утомил его своими расспросами.
Может быть, это и неправильно – заставлять волноваться старого человека, но здесь было слишком много нежелательных слушателей, и генерал опасался, как бы ценная информация не попала не в те уши. Данные, добытые Данаифаром, были чрезвычайно важны, несмотря на то что большая их часть была основана на научных допущениях. Проверять их на практике у Соболева не было ни малейшего желания.
Генерал бросил взгляд на противоположную сторону стола. Бегемот что-то увлечённо рассказывал Карпову, Элькин перешучивался с Фёдоровой, Аликберов постоянно пытался вставить свои пять копеек в разговор, но у него ничего не получалось – на него просто не обращали внимания. Наконец вице-премьер пригорюнился и решил посвятить себя куриному салату. Адвокат Бродский что-то активно обсуждал с нефтепромышленником Жарским.
Соболев усмехнулся. Жарский… нефтепромышленник, который решил податься в политику и даже составить конкуренцию президенту. Но теперь у него нет ни нефти, ни политики – в бункере всё чётко определено, и даже старая дружба с Элькиным не могла спасти его положения, хотя, не случись этой эпидемии, он мог бы кончить, как Подазовский.
Единственным нормальным мужиком среди этой шайки казался Дуче. Со всеми остальными стоило было иметь дело с большой оглядкой.
Поняв, что ему сейчас не хочется вступать в разговор, Дмитрий Оттович предпочёл подумать о вещах более насущных. Людей Толика и некоторых из гэрэушников он разместил в так называемом секторе УЛЬТРА. Под этим ровным счётом ничего не говорящим названием скрывалась не приведённая в порядок часть бункера, где находились резервные апартаменты, арсенал, спецлаборатории и некоторые научные и производственные мощности – словом, всё то, о чём не подумал Элькин. Толька помог ему и здесь, в течение полутора лет анонимно поставлял научное оборудование для нужд бункера, однако об этом Соболев предпочитал не сообщать Элькину и компании. Разумеется, Соболев понимал, что у старого друга есть и свой интерес – жизнь отучила его верить в абсолютно бескорыстный альтруизм.
Но большая часть сектора УЛЬТРА была захламлена ещё с советских времён, она находилась вне зоны комфорта, и это была гарантия, что никому из постояльцев не придёт в голову туда соваться. Да и вход был надёжно скрыт. Если Элькин заботился о комфорте, то Соболев заботился о перспективах и резервах.
Беспокоило Соболева несколько моментов. Во-первых, Толька до сих пор не вернулся из города. Он хотел заскочить в офис ООО «Виллар», избавиться от кое-каких документов, а также заехать в резиденцию посла Ирана – забрать тех, кого не успели эвакуировать. Вторая причина для беспокойства напрямую вытекала из первой, с посольскими дела обстояли откровенно плохо, все более или менее пригодные для проживания уровни были забиты постояльцами Элькина (этот жид здесь, очевидно, отель устроить решил), и иранцев негде было разместить. К сожалению, истинная картина того, что задумал Элькин, вскрылась только сейчас, и не было времени переоборудовать большее число помещений под проживание. Посольские были не единственными, о ком Элькин забыл, – необходимо было разместить в бункере и бойцов ближайшей воинской части, именно они сейчас защищали периметр. К счастью, массированного натиска мутантов удалось избежать благодаря вывозу за пределы Москвы населения ближайшего жилого района, который был построен недалеко от ЦКБ в начале и середине 70-х годов.
Обстановка сейчас была вполне нормальная, боеприпасов и ОЗК у ребят хватало, но их размещение в основном бункере всё ещё оставалось под большим вопросом – именно этот вопрос нужно было решить с Элькиным после ужина.
А вот Гамлета Мишаевича Тер-Григоряна волновали совсем другие заботы. Он делал вид, что внимательно слушает Бегемота, вовремя кивал, соглашался. Но мысли его были совсем о другом – об Ашоте. Угораздило же этого барана пробиться в бункер! Нехорошо так говорить о брате покойной жены, но иной характеристики для Ашота не находилось – тупой самонадеянный баран! Он был извечной проблемой семьи Тер-Григорянов: употреблял наркотики, пил, постоянно занимал деньги (якобы на новое дело) и тут же спускал их в казино или тратил на девиц лёгкого поведения. В бункер он припёрся тоже с одной такой… девицей. Но проблема была не в этом, проблема была в том, что Ашот дурно влиял на Альберта. Мальчик совсем не понимал, с кем имеет дело, и называл Ашота лучшим другом. Разница в возрасте у них была шесть лет, и было не понятно, почему они подружились. Сын считал Ашота старшим и более опытным товарищем. А Ашот, в свою очередь, не уставал втягивать Альберта в различного рода авантюры, хорошо, что ещё не посадил на иглу или кокс. Ашот был звездой московских ночных клубов, а там этого дерьма навалом. Теперь вот он ещё и здесь, правда, не мозолит глаза и тусит в другой части бункера – в Премиуме. Гамлет Мишаевич предчувствовал, что и тут Ашот будет популярен, уж больно публика подходящая подобралась: журналисты, всякие критики да светские обозреватели – голубятня, в общем. И теперь в полный рост вставал вопрос, как оградить от этой грязи сына. Он бы мог приставить к нему круглосуточную охрану, но насильно мил не будешь, парню всего семнадцать, и он не поймёт отцовской заботы, ещё и в протест пойдёт.
Все уже ждали Игоря Ивановича и капитана Краснова возле машин, более никого в живых не обнаружили. Девочек устроили на заднем сиденье лимузина. Игорь Иванович о чём-то тихо переговорил с охранниками из джипа.
– Капитан, садись спереди. Возьми пулемёт. – РПК перекочевал на колени капитана.
Машины вырулили на улицу Мира, набирая ход. Но не успели проехать и трёх кварталов, как послышался топот. Со стороны Клязьмы наперерез машинам бежала огромная толпа. В руках впереди бегущих мелькнули ножи. Капитан Краснов вспомнил трёхдневной давности репортаж из Израиля, когда бегущая толпа безумных людей опрокинула грузовик, выволокла наружу водителя и пассажира и стала рвать их на части. Тогда Краснов ещё сомневался в реальности информации, подозревая очередной развод и пиар. Но сейчас он не усомнился в намерении толпы: она целенаправленно бежала к их машинам.
– Гони! – закричал капитан бойцу.
Сзади донёсся грохот очереди из «калаша» – Игорь Иванович в открытое окно поливал свинцом толпу. Краснов обернулся, выставил ствол РПК в окно задней двери, опершись на спинку сиденья бойца, и открыл огонь. Тяжёлые пули, изрыгаемые пулемётом, кромсали плоть безумцев. Но толпа продолжала напирать, надсадно хрипя. Падали только те, кому выстрелом размозжило голову. Из несущегося сзади джипа тоже заработал пулемёт, и зацокала выстрелами винтовка.
– Капитан, бей в голову! – прокричал Игорь Иванович. – Боец, главное не останавливайся, мы должны оторваться!..
От напряжения у капитана Краснова вспотела спина, противогаз мешал обзору. Гонка продолжалась минут десять, но капитану они показались вечностью.
От мутантов удалось оторваться только в конце улицы Ленина. Повернули на Кирова. Вперёди был пляж. Тут мутанты опять полезли толпой, будто вода их распаляла.
Краснов выставил РПК в переднее окно и стал стрелять в мутантов, выбежавших на дорогу. Лимузин бросало из стороны в сторону, капитан боялся, что он перевернётся, наехав на очередной труп. Спереди полыхнуло, капитан обернулся и увидел, что один из охранников высунулся в люк на крыше джипа и стреляет из подствольного гранатомета. «Хорошо ребята вооружились», – мелькнуло в голове у Краснова, и тут же прямо в окне он увидел налитые кровью глаза мутанта. Капитан опешил, он не успевал повернуть РПК, но сзади прогрохотал «калаш» Лизы, и мутант откатился от машины.
За Шапкиным мостом мутанты отстали. Лимузин выскочил на Колхозную площадь, выполнил поворот налево и вдруг заглох, прокатившись по инерции вперёд. Шедший сзади на полной скорости джип едва успел отвернуть, чуть не протаранив лимузин. Завизжали покрышки. Джип остановился и стал сдавать назад.
– Боец, что случилось? – закричал Краснов. Боец ошарашенно смотрел на него:
– Не знаю, товарищ капитан. Надо смотреть.
Трое охранников, оставив джип, заняли круговую оборону.
– Быстрее, боец! – Игорь Иванович уже был снаружи и открывал капот лимузина. – Капитан, прикрой, за тобой тыл!
Краснов занял позицию спиной к лимузину, всматриваясь в темноту.
Минут через пятнадцать мотор заработал. Капитан Краснов начал разворачиваться к автомашине, когда боец закричал. Краснов увидел, что вынырнувший снизу мутант бросился на бойца и нанёс ему удар дубинкой по голове. Боец стал заваливаться. Капитан прошил зомбака очередью. Второй мутант, вывернувшись сбоку, зацепил Краснова ножом. Капитан на развороте в упор расстрелял мутанта. Загрохотали автоматы со стороны джипа.
Обернувшись, Краснов увидел, что кто-то из охраны упал, продолжая поливать длинной очередью несущихся к ним мутантов. Из окна загрохотал автомат Лизы, а из джипа закашлял огнем гранатомет.
Когда атаку удалось отбить, обнаружилось, что боец-водитель и один из охранников убиты, два других ранены, у Краснова разрезан ОЗК и царапина на руке.
– Капитан, можешь вести машину? – озабоченно спросил Игорь Иванович.
– Лимузин никогда не водил, но попробую. Думаю, он ничем от «БМВ» не отличается.
Раненых загрузили в джип, капитан сел за руль лимузина. Убитых пришлось оставить.
Машины тронусь. Девочки на заднем сиденье тихо плакали, Лиза гладила их по плечам и прижимала к себе. Игорь Иванович разместился впереди рядом с капитаном Красновым, зажав пулемёт между колен. Достал сотовый и долго разговаривал с Соболевым, разъясняя ситуацию.
– Капитан, на МКАДе нас будут встречать микроавтобусы и БМП. Постарайся доехать.
Ночь была темна. Миновав блокпост, колонна из трёх микроавтобусов и БМП проехала на охраняемую территорию. Один из них направился в сторону рублёвских особняков, два других вместе с БМП проследовали в сторону ЦКБ. Миновав ещё несколько блокпостов, они оказались в центре охраняемой территории. Подъехав к грузовому створу бункера, машины начали выгружать людей и какие-то металлические ящики. Из одного из микроавтобусов вышли высокая и широкая в плечах девушка и мужчина в дорогом костюме.
– Mina, es tut mir Leid, was mit Kurt passiert ist,– с искренним сожалением в голосе проговорил мужчина.
– Es ist Gottes Wille – jetzt is Kurts Schicksal in Seinen Händen, – убеждённо сказала девушка. – Wir freuen uns für alle, die aus der Residenz entkommen konnten.
Говорили они тихо, чтобы никто не услышал иностранной речи. Путь действительно был очень тяжёлый. Закончить все дела в офисе ООО «Виллар» они смогли только когда уже начало темнеть, быстрым ходом доехали до резиденции иранского посла, намереваясь забрать тех, кого не удалось вывезти днём, но внезапно подверглись нападению мутировавших, потеряли двоих убитыми и ещё трое, включая Курта, были легко ранены. По распоряжению генерала Соболева все раненые свозились в один из особняков на Рублёвке, там о них заботились медики. Особняк был обнесён высокой стеной, а комнаты – переоборудованы в запираемые палаты, поэтому переживать за безопасность бункера не приходилось: если раненый мутирует, он тут же будет ликвидирован медперсоналом и охраной.
Прибывшим надлежало устроиться в так называемом секторе УЛЬТРА, где для них уже были приготовлены спальные места.
Москва, бункер под ЦКБ Управления делами президента (улица Маршала Тимошенко, дом 15), первый день после начала Заражения
Максим мог сказать, что ему крупно повезло: шеф, видимо, опасаясь за свою жизнь, поселил его в Премиум-секторе, почти рядом с собой. Комнаты Премиум-сектора были сравнимы с хорошими номерами европейских пятизвёздочных отелей: большая кровать, собственные туалетная и душевая кабины – правда, с чрезвычайно экономным расходом воды, но это Максима не расстроило, он и в своей квартире такого душа не имел… А ведь они с Оленькой только-только закончили ремонт. После долгих скитаний по гарнизонам ЗабВО собственная квартира казалась счастьем. Вот уже шесть лет как его перевели в Москву, а год назад родился Володька – сын, наследник. Где же они теперь, его Оленька с Володькой… Тоска полоснула по сердцу. Максим очень надеялся, что Костя сможет о них позаботиться.
Работа тоже была не особо пыльной – следить за безопасностью шефа да, бывало пару раз в месяц, отвозить его пьяного из казино домой, ничего экстраординарного. Да и Аликберов относился к Максиму в общем-то неплохо. Пару раз даже денег давал, не в долг, не под проценты, а просто от широты души. Хотя Максим понимал, что его хозяин такой же политик, как и все остальные – политика дело грязное и чистых там нет, – но не мог относиться к нему плохо. Нужно было сегодня же поговорить с Аликберовым, чтобы он подключил свои связи, насколько это возможно.
Вчера была своеобразная планёрка (или, как сейчас модно говорить, брифинг), там некий майор Титов показывал видеозаписи того, что творится на поверхности. Картина заставляла содрогнуться – люди ели друг друга живьём, казалось, что они превратились в зомби и ими теперь движет единственный порыв – жрать. До ЦИТО было примерно семнадцать километров, и Максим не был уверен в том, что это расстояние можно будет преодолеть по земле – с учётом того, что там творится.
В докладе генерала Соболева говорилось, что Москва охвачена эпидемией полностью. Единственное надёжное место – это убежище. Бункер ЦКБ имеет хороший запас автономности, заражённые и мутировавшие пока не проявляли себя активно. Решением совета директоров холдинга «Славянский» бункер переходит на систему пищевых талонов и недельных нормативов. Человеку выдавалось определённое количество талонов на продукты в соответствии с его недельным потреблением, как во времена перестройки. Для солдат и офицеров введён в действие график дежурств на внешнем периметре и блокпостах. В бункере объявлен также запрет на курение как часть алгоритма эпидемиологической безопасности, разработанного профессором Цессарским.
О самом алгоритме Максим знал немного, он не был учёным, и ворох цифр и графиков, приведённый Цессарским, ему ровным счётом ничего не сказал. Максим запомнил главное. Инкубационный период Штамма, именно так Цессарский именовал вирус, который, по словам учёного, имел не свойственные вирусам характеристики, составляет около получаса, поэтому перед входом в бункер необходимо сдать оружие и полчаса ждать в карантине. Вирус боится температуры выше ста пятидесяти градусов по Цельсию, поэтому следующим этапом обработки становится своеобразная сауна, изолированное помещение с очень высокой температурой. Основным переносчиком вируса является вода, поэтому далее следует помещение с предельно низкой влажностью. В бункере тоже поддерживалась низкая влажность.
Откуда Цессарский столько узнал о вирусе, ведь с момента первой его вспышки не прошло и семи дней? Максим думал, что, возможно, были организованы вылазки и эта информация получена эмпирическим путем – опыт, написанный кровью. Впрочем, если все предосторожности и ограничения профессора спасут бункер от вируса, это неважно.
Внезапно его отвлёк от размышлений тренькающий звон входящего сообщения. Максим протянул руку к тумбочке, нащупал телефон, поднёс к глазам. СМС от шефа гласило: «Жду у себя через полчаса».
Максим сел на кровати и подумал, что нельзя заставлять шефа ждать. Привёл себя в порядок, оделся. Оставалось ещё двадцать минут. Всё-таки Элькин был немного пижоном, потому что в бункере был даже свой оператор сотовой связи и вай-фай. Впрочем, наличие сотового оператора можно было отнести к желанию заработать ещё немного денег с постояльцев. Деньгами были карточки на продукты, хотя ходили долларовые и рублёвые купюры со штампом в виде размашистой подписи Элькина, курс доллара к рублю был уравнен один к одному – Элькину одним росчерком удалось сделать то, что удавалось только Сталину. Вся прочая наличность, равно как и сигареты, алкоголь, наркотики и лекарственные препараты, были изъяты при входе в бункер. И хотя нормативы постояльцев секторов ВИП и Премиум были на порядок больше, чем нормативы всех прочих постояльцев, военных и технического персонала, Элькин старался построить сбалансированную систему, которая исправно функционировала бы. В этой системе не было места никакой демократии. В своём вечернем выступлении по внутренней информационной сети Элькин подчеркнул, что все силы бункера должны быть мобилизованы для выживания в сложившейся обстановке. Сразу после записи этого выступления были организаваны банкеты, пиршества перед выходом на новый этап жизни, который ознаменовался чудесным спасением. Впрочем, Максим считал, что в их спасении не было ровным счётом ничего чудесного – всё банально, просто большие деньги, большие связи.
Оставалось три минуты. Максим вышел в коридор, подошёл к двери комнаты шефа, постучал. Аликберов открыл дверь, он был ещё не готов и попросил Максима подождать, однако велел пройти в комнату и кратко обрисовал обстановку:
– Элькин вызывает на закрытое совещание с Соболевым, Буровым и Цессарским. – Шеф поправлял перед зеркалом галстук. – Они хотят обсудить размещение в бункере. Соболев говорит, что нужно пересмотреть ряд вопросов относительно посольских и военных.
Войдя в небольшой конференц-зал в ВИП-секторе, Максим увидел, что все приглашённые уже разместились на предназначенных для них местах, хотя кресло во главе стола пустовало – Элькина ещё не было. Расположившийся неподалёку Бегемот, казалось, успел задремать, сложив руки на груди. Сегодня он тоже был при параде: надо же было показать, кто тут Герой России. Тер-Григорян, напротив, что-то усердно чертил и записывал в блокноте. Цессарский просматривал свои бумаги, а Данаифар сидел с отсутствующим видом. На лице Соболева не было никаких эмоций, но по его решительной и спокойной позе чувствовалось, что генерал готов к трудному разговору, готов отстаивать свою точку зрения.
В зал вошел Элькин. Он решил не занимать предназначенное ему место, чтобы не заслонять стену, на которую проецировалось изображение с маленького проектора, и опустился в кресло напротив Тер-Григоряна.
Первым предоставили слово Соболеву:
– Итак, господа, я считаю, что нам нужно пересмотреть характер размещения населения в бункере. А именно: выделить половину секторов ВИП и Премиум для наших иранских партнёров и тех военнослужащих, которые несут дежурство на периметре. От этих людей сейчас зависит наша безопасность и безопасность всего бункера.
– Позвольте возразить, Дмитрий Оттович, – сказал Элькин. – То, что вы предлагаете, неприемлемо по целому ряду причин. Во-первых, тот факт, что все постояльцы уже оплатили свои номера заранее…
– Позвольте напомнить, Николай Аронович, что здесь не отель, а режимный объект. Да и договорённости с иранцами были достигнуты задолго до поселения. Вы сами заверили доктора Айманипура в нерушимости этих договорённостей.
– Его сейчас с нами нет, – возразил Элькин. – Посол Ирана также мёртв, а мы должны заботиться о своём выживании.
– И как же вам в этом деле помогут певцы, модели и кинокритики? – с холодной издёвкой спросил Соболев. – Уж лучше предоставить надлежащее место в бункере компетентным специалистам и профессионалам. Мы могли бы разгородить некоторые апартаменты Премиум– и ВИП-секторов и заселить в них по несколько людей. Более того, можно было бы на четверть сократить нормативы для этих секторов, что позволило бы высвободить дополнительное продовольствие для солдат и наших иранских партнёров.
– Об этом не может быть и речи, – подал голос Бегемот, – это совершенно неприемлемо. Мы должны жить так, как заслуживаем.
«Если бы ты жил как заслуживаешь, то давно сидел бы в тюрьме», – промелькнула у Максима злая мысль.
– Я полагаю, что Дмитрий Оттович совершенно прав, – заговорил Цессарский, – среди наших иранских друзей множество учёных, квалифицированных специалистов в самых различных областях, один из них сидит рядом со мной. Я бы напомнил вам, Николай Аронович, что среди ваших так называемых постояльцев нет ни одного профессионального военного, мало людей, которые умеют обращаться с оружием, а в сложившейся ситуации без помощи профессиональных военных нам не обойтись.
– Согласно данным, которые удалось получить, – продолжил Соболев, – зараженные располагают военной техникой, у них достаточно боеприпасов и оружия. Как оказалось, заражению подверглась большая часть бойцов Внутренних Войск, находящихся в городе. Среди них есть и те, кто не подвергся заражению, но это лишь вопрос времени. По данным, полученным во время ночной разведки, в нашем секторе контроля пока всё относительно спокойно. Но это не может продолжаться вечно, нашим защитникам на периметре нужен отдых.
– Думаю, что тех мест, которые есть в жилом секторе, будет вполне достаточно, – заявил Элькин. – Есть ведь ещё места в старой части бункера. Косметическому ремонту эта часть бункера не подвергалась, но спальные места там организовать можно.
– Николай Аронович, всё уже организовано, но я боюсь, что всем места просто не хватит, – заметил Цессарский. – Мы могли бы несколько потеснить обитателей Премиум-сектора и разместить всех. Сейчас некоторым военным и нашим иранским друзьям приходится спать на подстилках прямо на полу. А по расчётам уважаемого Григория Тимофеевича, совсем без спального места в бункере останутся более двухсот пятидесяти человек. Это немыслимо!
– Нельзя ли просто оборудовать часть зданий на поверхности? – спросил Буров.
– Это вряд ли возможно, Анатолий Ефремович, – ответил Цессарский, – вирус передаётся по воздуху. Для того чтобы полностью герметизировать хотя бы первые этажи некоторых зданий, уйдёт слишком много строительного материала. Мы не можем позволить себе его перерасход, так как он может понадобиться для восстановления повреждений бункера. Кое-что, конечно, можно сделать, но никто не поручится за абсолютную герметичность этих сооружений.
Спор затянулся надолго. Но расклад сил был ясен: Соболев и Цессарский стояли за то, чтобы урезать пайки и метры для жителей ВИП– и Премиум-секторов, решив тем самым все проблемы с поселением. Элькин и Буров утверждали, что это неприемлемо. Бегемот вообще заявил, что кто первый встал, того и тапки, что пусть селятся хоть на улице и передохнут там – его это нисколько не волнует. Карпов и Аликберов находились в фарватере менее резкой позиции Элькина. Единственными, кто хранил молчание на этом совещании, были Данаифар и, как ни странно, Тер-Григорян.
Дуче как будто что-то обдумывал и выжидал, только пока не было понятно, чего. Данаифар молчал по вполне понятным причинам: он стал протеже Цессарского и права голоса не имел. Их с Аликберовым положение было сейчас сходным, высокий пост вице-премьера здесь и сейчас не имел никакого значения. Карпов же, несмотря на пост исполнительного директора холдинга «Славянский», был самым младшим среди присутствующих. И он, как человек из хорошей семьи, воспитанный по-европейски, не решался перечить старшим.
Так или иначе, наметились две непримиримые позиции. Вопрос с теми, кому не хватит места в бункере, надо было решать. Цессарский много говорил про возможное ухудшение эпидемиологической обстановки ввиду того, что людям придётся находиться в тесноте, не всегда имея доступ к источникам воды и гигиеническим принадлежностям. Это волновало Аполлона Иосифовича больше всего, ведь механизмы распространения вируса до сих пор были неясны.
Максим понимал, что, по сути, совещание закончилось ничем – стороны лишь обозначили свои позиции, наметились два противоборствующих лагеря и появились нейтралы; впрочем, на самом деле нейтральны они не были, просто пока не обозначили свои позиции.
Комнату наполнил роковый мотив, который больше походил на крик пьяных бомжей: «Ла-ла-ла-ла-ла!!! Да лай-ла, ла-ла-ла!!!»
Ашот разлепил веки. Сделать это пришлось пальцами – вчерашняя вечеринка удалась на славу, при каждом новом «лай-ла!» голова раскалывалась на части. Ашот протянул руку влево и немного ниже (туда, где, по его расчётам, должен был валяться брошенный вчера айфон). Но рука наткнулась на чью-то задницу. Ашот повторил попытку, на этот раз пальцы сомкнулись на весьма объёмном чехле в виде розового зайца – есть! – этот чехол подарила ему Таша. Выключив будильник, Ашот вновь подумал о Таше. Задница. Парень повернулся влево, надеясь увидеть стройные ноги своей девушки.
Да, увиденные ноги были стройными, но какими-то уж слишком волосатыми. Это были не Ташины ноги…
На кровати ногами на подушке лежал Альберт. Руками он крепко обвил ноги Ашота и использовал вместо подушки их.
– Ал, ты что, совсем офигел, – попытался вырваться Ашот. – Пидор, блин!
– Кто пидор? – сонно осведомился Альберт.
– Ты! – Ашот наконец смог высвободить одну ногу. Вторая всё ещё оставалась в руках Ала. Свободной ногой Ашот попытался спихнуть с себя сонного Альберта.
В комнату вошла замотанная в полотенце Таша с мокрыми волосами.
– Всё проказничаете, мальчики? – игриво усмехнулась она.
Глаза Ашота начали расширяться от осознания случившегося непоправимого.
– Первый раз – не пидарас, – подначил его Альберт.
За что тут же получил несильный удар пяткой в челюсть. Таша рассмеялась.
– Да успокойся, Ашотик, вы оба были не в том состоянии, чтобы проказничать. Вы и до номера еле добрались. И мне самой пришлось организовывать свой досуг.
– А что было вчера? – с явным облегчением осведомился Ашот.
– Ну-у… вначале вы оба до трёх часов ночи отжигали на танцполе. Пытались выяснить, кто из вас король брейк-данса и диско. Потом ты пристал к какому-то телеведущему…
Память Ашота всколыхнулась, выдав фрагмент воспоминания. «Эй, киска, что музло такое кислое?» – «Я не киска, – обиженно качнулась длинноволосая голова стоявшего за диджейским пультом, – я Анджей Монахов».
– Потом вы с этим ведущим пили на спор: кто больше выпьет – тот и мужик.
Память услужливо выдала Ашоту ещё одно воспоминание:
– А знаешь, в переводе с армянского моё имя означает «надежда этого мира». И правда, здесь все надеются только на меня!
Язык заплетался, но Ашота распирало от гордости, когда его поддерживали овации публики, свист и одобрительные возгласы: «Давай, родной, порви его!», «Монах слабак, в него много не влезет!» Публика была всецело на стороне Ашота, как он помнил, – Монахова в высшем свете не любили, он слишком часто перестирывал грязное бельё звёзд, вскрывал личные тайны и охотился за сенсациями. Дальше память снова отказывала.
– А потом что было? – спросил Ашот у Таши.
– Потом у тебя с ним была ничья. Вы оба еле стояли на ногах, потом поцеловались. – Таша закатила глаза. – В знак мира и дружбы.
– Точно пидарас! – убеждённо воскликнул Альберт.
– Не поцелуй то был, а христианское лобзание! – наставительно поднял вверх палец Ашот.
Какой же он был сейчас смешной! Голое коренастое тело, покрытое чёрными спутанными волосами, скрещенные по-турецки ноги, длинный крючковатый нос и сизая трёхдневная щетина. Но при этом на лице выражение если не доктора богословия, то как минимум энциклопедически образованного человека.
Альберт был полной его противоположностью: длинный, худой, почти без волос на теле. С непокорной копной рыжих волос и светлыми голубыми глазами.
Таша умилилась и развеселилась от такого контраста. Вместе с этим пришла мысль: с кем ей остаться? Да, Ашот привёл её в бункер, но у него, как выяснилось, нет своих денег и устойчивого источника дохода. А папа Альберта человек богатый и уважаемый, он здесь большая шишка.
Она решила кое-что продемонстрировать Альберту: сделала вид, что с неё случайно свалилось коротенькое полотенце, но вместо того, чтобы смутиться и быстро прикрыться, коротко ойкнула, некоторое время помедлила, картинно раздвинула ноги и только после этого, медленно выгибая всё тело, подняла полотенце и так же медленно в него замоталась.
Нужный эффект был произведён – Альберт изрядно возбудился, это было видно по азартно горящим глазам, пламенеющим щекам и кое-чему ещё, что не было прикрыто ни простынями, ни бельём. От её взгляда Альберт зарделся ещё больше и спешно прикрылся.
Ашот же воспринял эту демонстрацию спокойно, для него это картина была привычной, он лишь зевнул и, со вкусом потянувшись, пожаловался:
– Во рту как будто сортир платный устроили… Ташка, притащи чего-нибудь освежающего!
– Мохито пойдёт?
– Да, давай скорей!
Таша подошла к обустроенной в углу барной стойке, открыла небольшой холодильник, достала оттуда лайм и лёд. Выдавив сок в стаканы, она положила туда несколько кубиков льда, добавила содовой и кубинского рома ровно в том соотношении, чтобы коктейль не был слишком крепким.
Вернувшись к кровати, она протянула стаканы Ашоту и Альберту. Альберт осушил стакан одним глотком и потребовал ещё.
Умывшись и приодевшись, Таша, Ашот и Альберт направились в казино Премиум-сектора.
Здесь всё было сделано по высшему классу. Казино было совмещено с баром и рестораном, впрочем, в ресторане имелась только та еда, которую можно было есть за игровым столом, – суши, роллы и прочие блюда азиатской кухни, в которой японская, китайская и прочая гастрономия оказались смешаны в нечто невообразимое. Естественно, в больших количествах подавался дорогой алкоголь. Было сделано всё для того, чтобы посетитель совершенно не чувствовал хода времени. Воздух в казино был сухой и спёртый, в обычной ситуации здесь было бы накурено и дым стоял бы коромыслом, но в бункере действовал запрет на курение.
Люди сидели за барными стойками, карточными столами, рулетками. Играли не просто на деньги – здесь собрались люди, которых мало интересовали деньги, – а на элитные продуктовые карточки. Элитными здесь называли карточки на различного рода дорогие продукты: коньяки, вина, омары, устрицы, всего было не счесть. И посетителям было невдомёк, что, играя на продукты, они их же и поедали во время игры. Для здешней публики был важен сам процесс: азарт, предвкушение, радость победы. Они играли ради адреналина.
Кто-то сидел с ночи и уже еле мог двигаться, то и дело шире распахивая красные от усталости глаза и пытаясь подбодрить себя кофе, обильно сдобренный убойной дозой коньяка. Казино никогда не спало.
Звучала приятная музыка, в основном скрипки и духовые инструменты. На информационных стойках над баром транслировалось что-то о ночной вылазке, но звука не было – чтобы не отвлекать посетителей от игры.
Альберт знал, что у отца на семь часов назначено какое-то совещание с Элькиным. Сейчас уже одиннадцать, а от папы нет никаких вестей – значит, совещание затянулось. Это было даже хорошо, так отец может и не узнать про его ночные выходки.
Друг Ашот сейчас был у рулетки – проверял новую игровую теорию. Суть её заключалась в том, что нужно постоянно ставить на один и тот же цвет и в случае проигрыша удваивать ставку. Таша была с ним и, видимо, морально поддерживала его.
Таша… как же она была прекрасна! Её манящее упругое тело, кожа с золотистым отливом, длинные вьющиеся пепельно-чёрные волосы и бездонные изумрудно-зелёные глаза… Сегодня утром он чуть голову не потерял, хорошо, Ашот ничего не успел заметить.
Альберт заказал безалкогольный коктейль (совсем не хотелось напиваться с утра) и продолжил размышлять. И что она только нашла в Ашоте, он же ей не пара, да и с деньгами у него постоянно проблемы, две недели назад снова занимал денег у дяди Роберта, якобы на новый бизнес, а на самом деле в тот же вечер просадил все эти деньги в казино, проверяя новую комбинацию. Чем чаще Альберт видел Ашота в таком состоянии, тем отчётливее понимал, что он неудачник, который только и умеет, что жить за чужой счёт – теперь становилось понятно, что отец всё-таки был прав. Но Альберт надеялся, что Ашоту удастся выбраться из этой круговерти и стать новым человеком.
Они дружили с детства, маленький Альберт видел в Ашоте старшего брата. Пять лет назад, когда умерла мама, Ашот стал всё чаще брать взаймы, утверждая, что собрался открывать своё дело. Первое время это действительно было так, но потом он начал пропадать в казино, веря в свою удачу и каждый раз проклиная её, потому что ему не везло. Начал много пить и баловаться наркотой, менял девушек и машины, как перчатки, словно стараясь подальше убежать от себя, от своей потери. Альберт не винил Ашота, он его прекрасно понимал.
Внезапно от размышлений его отвлёк голос Таши:
– Скучаешь?
– Да, есть малость, – смутился Альберт.
– Мне тоже скучно. Здесь не так как в городе, атмосфера какая-то гнетущая, – пожаловалась Таша.
– А что здесь не так?
– Здесь мы как будто все заперты. Как на подводной лодке. Мой отец был подводником и рассказывал мне про это чувство. Это так непривычно, и мне хотелось бы, чтобы мы поскорее смогли отсюда выбраться.
Таша кивком указала на монитор, транслирующий новости. На мониторе картинки сменяли друг друга, звука не было, но имелась бегущая строка, отображавшая общую суть происходящего на экране. Это был выпуск новостей. Ползущие внизу экрана строки сообщали о пострадавших во время ночного рейда, о том, что природа вируса пока неясна, но профессор Цессарский делает всё возможное, чтобы её раскрыть, также была новость о госпитале для раненых, обустроенном в рублёвских особняках, находившихся неподалёку. Сообщалось также, что утром несколько раненых в неадекватном состоянии напали на медиков, однако были ликвидированы. По словам Цессарского, это позволяет сделать вывод, что на инкубационный период вируса влияет внутренняя сопротивляемость организма конкретного человека. Цессарский подчеркнул, что вирус требует дальнейших всесторонних исследований. Далее последовало официальное сообщение совета директоров холдинга «Славянский» о том, что бункер переходит в режим полной автономии, постояльцам запрещено покидать бункер вплоть до особого распоряжения совета, выходить на поверхность разрешалось только военным, которые несли дежурство на периметре, медикам и учёным.
Похоже, тех, кто находился в казино, подобные новости не волновали, только Таша выглядела испуганной, и Альберт вдруг остро понял, как она нуждается в его поддержке и защите – она была такой нежной и трепетной.
Внезапно вернулся Ашот. Не имело смысла спрашивать, как он сыграл, – всё было написано на его лице. Тем не менее Альберт осведомился.
– Продул, – услышал он привычный ответ.
Ашот заказал себе скотч со льдом. Это было нарушением правила трёх «не», но Альберт не стал предостерегать друга. Ашот выпил «воду жизни» одним залпом и велел бармену повторить. Стало ясно, что в ближайшую четверть часа он будет заливать горечь поражения алкоголем.
Альберт даже не пытался ободрить друга. Он знал, что это закономерный этап его поведения в казино, где бы оно ни находилось: проиграется, выпьет несколько стаканов чего-нибудь крепкого и успокоится. Так было и в Монте-Карло, и в Лас-Вегасе, и в подпольных казино Нью-Йорка. Здесь отличие было только в том, что игра велась не на деньги, а на талоны, которые стали гарантом твоего завтра.
Особое коварство этого казино состояло в том, что даже те, кто выигрывал, успевали проесть почти весь свой выигрыш за игровым столом. Обыграть казино невозможно – оно всегда остаётся в выигрыше, но игроков это нисколько не печалило, они получали своё.
Осушив ещё несколько стаканов, Ашот предложил пойти в ресторан кавказской кухни. Те, кто обустраивал рестораны в Премиум-секторе, явно решили особо не заморачиваться и назвали свои заведения по направлениям кухни: азиатская, европейская, русская, кавказская, еврейская. Европейская кухня была сплошь итальянской, в русской подавали блюда кухонь всех славянских народов, но самой самобытной и тщательно представленной из всех была еврейская кухня. Все рестораны располагались в одном из блоков Премиум-сектора. Туда троица и отправилась.
После совещания должны были представить всех главных распорядителей, кому надлежало обеспечивать комфорт обитателей ВИП– и Премиум-сектора. Там была своя собственная система безопасности: чтобы спуститься на уровни этих секторов нужно было воспользоваться ключ-картой с соответствующим уровнем допуска. Необходимый допуск имела охрана бункера, военные, дежурившие на периметре, некоторая часть технического персонала и непосредственно те, кто проживал в данных секторах. Простым обитателям бункера эти сектора были недоступны. Впрочем, Максим уже имел возможность убедиться, что простых людей здесь нет – есть непростые и те, кто может быть полезен для этих непростых людей. В бункер набились по связям и по знакомству, каждый из постояльцев мог за отдельную, правда, весьма внушительную плату привезти с собой спутника.
Главным администратором был Бельский, именно он отвечал за всё, что касалось хозяйства бункера и обеспечения досуга постояльцев. У него было несколько заместителей и помощников, которые отвечали за разные сектора и сферы деятельности.
Сам Григорий Тимофеевич был человеком основательным, весь округлый, с большими усами и светло-русой шевелюрой. Повадками и движениями он напоминал большого кота. Учёного кота. Факт учёности подчёркивали тонкие очки в золотой оправе, сквозь линзы которых на мир смотрели проницательные зелёные глаза.
За Бельским следовал человек весьма примечательной внешности. Он был среднего роста, худ, но подтянут, одет в тёмно-серый костюм. Голова его была гладко выбрита, на сухом лице блестели пронзительные, словно выцветшие под бесконечной чередой южных рассветов, серые глаза. Кожа его была загорелой, словно у английского колониста. Картину завершала щёгольская бородка в стиле Старка, американского торговца оружием.
– Константин Фёдорович Васин, мой первый заместитель. Он будет курировать ВИП-сектор, – представил «колониста» Бельский.
– К вашим услугам, – коротко кивнул Васин.
Вслед за Васиным и Бельским вошли ещё несколько человек, но выглядели они уже менее самодостаточно и солидно. Было видно, что они находятся в подчинённом положении. Они были по очереди представлены Бельским: ничего не говорящие фамилии – Крюков, Рогов, Маслевский, Романов, Ильинский, Вербжицкий.
Вербжицкому надлежало курировать Премиум-сектор. Маслевский отвечал за хозяйственную часть жилого сектора. Рогов и Ильинский были кем-то вроде шеф-поваров: они отвечали за индивидуальное меню в ВИП– и Премиум-секторах. Чем занимался Романов, Максим так и не понял.
Васин его несколько настораживал, быть может потому, что своим чувством собственного достоинства он резко отличался от всех прочих людей Бельского. Да и настрой у него был совсем другой, будто он начинал новую страницу жизни, и эпидемия его нисколько не волновала: он смотрел вперёд с надеждой и уверенностью, словно ждал возрождения.
На этой короткой встрече говорил в основном Бельский, он старался рассказать о предоставляемых услугах как можно более подробно. Потом официанты принесли в конференц-зал несколько бутылок шампанского. Васин вновь удивил Максима, от спиртного он отказался, предпочёл чистую ледниковую воду. Когда Васин брал бокал, Максим заметил ещё одну деталь: серебряный перстень с кроваво-красным камнем на мизинце правой руки. Максим подумал, что где-то уже видел подобный перстень, только никак не мог вспомнить, где…
Впрочем, кольца-перстни, всё это сейчас неважно, важно, чтобы шеф не перебрал. С ним ещё предстоял важный разговор.
Нужно было понять, сможет ли Аликберов настоять на организации рейда в ЦИТО. Если уж насчёт размещения тех, кому должны были предоставить место в бункере, возникли вопросы, то какие споры разгорятся по поводу вновь прибывших, Максим мог представить.
Разговор с Аликберовым закончился практически ничем и проходил под возражения шефа: «Макс, ну ты же понимаешь, что мы и сами здесь на птичьих правах, будем эти самые права качать – нас выкинут из бункера». Но Максиму всё-таки удалось убедить шефа поднять этот вопрос на одном из следующих совещаний. Вообще Максиму показалось, что Аликберов стал с ним более откровенен и дружелюбен. Словно бы осознавал, что здесь ему больше не на кого положиться.
Утром следующего дня Максим, испросив разрешения у шефа, решил наведаться в жилой сектор. Разведать обстановку.
Обстановка оказалась хуже, чем предполагал Максим. Люди ютились на полу, на трёхъярусных кроватях места не хватало. Кубрики (иначе назвать небольшие комнаты с герметичными кремальерами просто нельзя было) оказались переполнены людьми. Начинало попахивать потом и немытыми телами. Интересно, что Цессарский скажет насчёт эпидемиологической обстановки? Явно никого не похвалит. Узкие коридоры жилого сектора разительно отличались от великолепия ВИПа и Премиума. Всё было строго функционально, не было ровно никакой роскоши, ничего показного. У наиболее значимых объектов жилого сектора дежурила охрана, вооружённая карабинами «Сайга». Паника и тем более диверсии были сейчас никому не нужны. Конечно хорошо, если охране не доведётся применить оружие, но тем не менее.
Люди в жилом секторе были напуганы, тут и там мелькали чёрные головы посольских. Жилой сектор был жилищем для технического персонала и наиболее скромной категории постояльцев, но так уж вышло, что здесь пришлось искать место для иранцев и солдат – обстановка сложилась интернациональная, но несколько напряжённая, потому как постояльцы постоянно норовили устроить скандал на тему того, что они достойны лучшей жизни.
Проходя по коридору, Максим стал свидетелем нескольких таких случаев. Какой-то субтильный мальчик в растянутой футболке со стразами пытался налетать на охранника, истерически крича, что он Степан Жвакин, звезда молодёжных сериалов. Мальчик истерически заламывал руки, чуть не плакал и истерически умолял пустить его в Премиум-сектор. Охранник был непоколебим и только после того, как парень набросился на него с кулаками, технично заломил ему руки за спину и сковал наручниками. Парень пытался брыкаться, но короткая подсечка Максима отправила его на пол.
– Леший – Ворону, – передал охранник в эфир, – тут у меня один субъект настоятельно карцера просит, прими.
Меньше чем через минуту пара крепких охранников подхватила несчастную звезду, которая к тому же расквасила нос об пол, и потащили куда-то.
– А ты, как я погляжу, не из местных, уж больно костюмчик хорош.
– Я телохранитель, ФСО, шеф в Премиуме поселил…
– Понятно. – После небольшой заминкой охранник протянул руку: – Владимир.
Максим ответил на рукопожатие и представился.
– Что нового слышно?
– Да почти что ничего. У меня как раз смена закончилась. Пойдём в дежурку, там и говорить сподручнее.
Оказавшись в дежурке, Ворон кивнул угрюмому человеку, и тот вышел. Пост сдал – пост принял, и не нужно лишних слов.
– Располагайся, – предложил Ворон.
Максим сел на узкий складной стул, сдвинул в дальний угол стола засаленную колоду карт и стакан с тёмным, видимо вчерашним, чаем. Огляделся. Помещение было небольшим, с низким потолком, чем-то оно напоминало купе поезда: две складные кровати расположились по стенам, складной столик в центре комнатки, два складных стульчика, встроенный шкаф да жёлтая лампочка под потолком – вот и вся обстановка.
– Ну, что я могу сказать: новостей никаких особо нет. Так, мелкие стычки с нашими постояльцами – с жиру бесятся, да ты и сам всё видел.
– С поверхности ничего не слышно? – спросил Максим.
– Какие уж тут слухи! Нам бы со своими делами разобраться, – посетовал Владимир. – Хотя мне знакомый рассказывал, что на периметре вроде спокойно пока. Только со стороны города выстрелы доносятся, непонятно, что там происходит.
– По новостям передавали, что этой ночью одна из разведгрупп понесла потери.
– Так то и у нас передавали, сеть-то единая. Не повезло ребятам, теперь все, кто ранен, в хосписе лежат, смерти ждут.
– Что за хоспис? – поинтересовался Максим.
– Да тут недалеко домики олигархии были… Вот их и приспособили. Конечно, с ними там врачи дежурят, что-то постоянно исследуют и данные Цессарскому передают, он уже в своих лабораториях колдует. Только гиблое это дело. У тех особняков и стены высокие, и охрана с вышками, чтоб не ушёл никто оттуда. Врачи в комбезах с замкнутым циклом.
– А ты откуда столько знаешь?
– Так знакомый мой там и дежурит, хоспис охраняет.
– А про то, что в городе творится, ничего не знаешь?
– Знаю мало. Со времени заражения в город отправили лишь один рейд, и то из каких-то непонятных спецов с аэродрома – то ли из ГРУ, то ли ещё откуда. Так вот, они полезли в город, там их и потрепали. Трое двухсотых и четверо трёхсотых. Так из тех трёхсотых двое выжили пока – остальные мутировали. Так вот, один выживший, то ли немец, то ли австриец, бодрячком. Помогал нейтрализовать своих мутировавших товарищей. А Цессарскому нужны данные, вот он и подгоняет медиков, чтоб собирали. Людьми для отлова заражённых рисковать никто не будет, провоцировать потери – тем более.
Максим подумал, что теперь постояльцы бункера вообще не захотят выходить на поверхность. Настрой Бегемота вообще был такой: пусть умирают другие, нас это не касается, мы и так нормально проживём.
– А что относительно размещения новоприбывших? – спросил Владимир. – Они хоть и странноватые, но люди неплохие.
– Бег… то есть Буров… – начал Максим.
– Бегемот он и есть, – хихикнул Ворон. – Существуют генерал-лейтенант, генерал-майор, генерал армии, а под него впору новое звание вводить: генерал-бегемот.
Оба заржали.
– Бегемот не хочет уплотняться, – закончил мысль Максим.
– Уж по его виду понятно, что каждый день он только и делает, что уплотняется – рыбка, икорочка… А вот потесниться он действительно не захочет. Поговаривали, что у него особняк в Швейцарии на несколько этажей и на двадцать комнат, а тут у него одна комната, и он доволен, как слон.
Максим невольно улыбнулся, представив себе картинку: бегемот, довольный как слон. А Ворон тем временем продолжил:
– Среди них все сейчас заинтересованы прожить жирно и как можно дольше. Никакая жесткая экономия им не грозит, даже если режим введут.
– Есть и такое, – согласился Максим.
Они с Вороном говорили ещё долго. Ворон был мужик правильный, оптимистический, не унывал даже в сложившейся ситуации и старался не вспоминать о плохом, несмотря на то что плохого было немало. Он очень надеялся, что исследования Цессарского помогут понять природу вируса и научиться противодействовать ему.
Ахмад взбудораженно ходил по комнате. Обстановка совсем не располагала к работе. Несмотря на заботу муллы Абдулхака, их поселили в весьма непрезентабельных условиях. В отличие от Мины и Абдуллы он не был полевым работником и привык постоянно находиться в исламабадском офисе фонда «Амаль». Он привык заниматься компьютерными системами и оборудованием для скрытого слежения. Мог при желании подключиться к военным спутникам любой мировой державы, главное, чтобы был выход в Интернет.
А здесь – только грязные стены и кровати, поставленные в два ряда. Разместить здесь шестьдесят человек было непросто, тем более что почти половина из них – женщины. Мулла был мудр и прозорлив. В этой прозорливости своего учителя и наставника Ахмад убеждался не раз.
Он привёз с собой устойчивые молодые семьи, отобранные согласно требованиям Нюрнбергских расовых законов. Большинство из них были австрийцами, немцами и шведами – европейцами, принявшими ислам, но были и иранцы, и даже азербайджанцы.
Имам привёз почти всю свою библиотеку. Большая часть книг была в электронном виде, но имелись и оригиналы. Это были наиболее важные книги: несколько экземпляров Священного Корана, сборники хадисов, труды исламских мыслителей соседствовали с собранием сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
В своё время он верил в социализм, но его вера отличалась от веры партийных функционеров. Они заботились не о людях, а только о себе. Пламенные и искренние коммунисты не получали реальной власти, их удел был только один – сгореть подобно спичке в пламени мировой революции. Так любил говорить имам и добавлял, что дьявол кроется в деталях, на которые люди обычно обращают меньше всего внимания.
Учитель смотрел в будущее с оптимизмом. Вероятностей было всего две: или все умрут в огне эпидемии, или будет построен новый мир. Убежище было надёжным и специалисты компетентными, а это значит, что второй вариант развития событий становился более вероятным.
Как сказал мулла, сейчас предстояло вести информационную войну. Судя по всему, вся эта компания Элькина представляет собой лишь паразитарный элемент, который ничего не собирается производить, не хочет приносить никому пользу. Такой элемент в новом обществе не нужен.
Русский язык Ахмад учил ещё в медресе Джамия Фаридия. Свободно разговаривал на немецком и французском, так как это были языки его матери-француженки и отца-немца, секретаря консульства в Исламабаде. Жизнь в Пакистане после смерти его родителей, машину которых подорвали пакистанские талибы, заставила выучить фарси, урду, пушту, дари. Сам Ахмад, тогда ещё Себастьян Фишер, чудом остался жив, отделавшись серьёзной травмой ноги. Он не успел сесть в машину, и это спасло ему жизнь.
Благодаря генералу Соболеву Ахмад мог прекрасно слышать всё, что происходит в конференц-зале ВИП-сектора. Интеграция их систем в информационные сети бункера прошла безболезненно и незаметно, тем более что сети были заранее подготовлены для этого надлежащим образом.
Учитель очень щепетильно относился к подготовке, чтобы не стать заложником всё того же дьявола. Обстоятельства – это отговорки, которые придумывают себе люди.
Клебанов сидел на двухъярусной кровати неподалёку. Он был личным другом имама, хотя так и не стал частью уммы. Виталий Анатолиевич длительное время был простым исследователем ислама, он переводил труды классиков Аль-Газзали, Ибн Рушда, Ибн Сины, Хилли и современников, таких как Хомейни и Тарик Рамадан, на русский язык. Но он был не просто переводчиком, с каждым текстом он проводил оригинальное исследование – сопоставлял факты и тенденции, выявлял ошибки и просчёты.
Учитель познакомился с уже немолодым Клебановым пять лет назад на одной из конференций в Исламабаде. Он любил устраивать религиозные конференции в столице, искал здравый смысл среди отсталости и недалёкости, каковыми славились большинство местных религиозных деятелей. Имам понимал, что бесконечная война всех против всех не есть решение всех проблем. Он старался взрастить новое мыслящее поколение, организовал несколько медресе, в которых лично читал лекции. Мулла сам воевал в Афганистане, в составе легендарного подразделения «Каскад» КГБ СССР. Впоследствии он осознал, что силой оружия можно изменить далеко не всё. Там, где прочие боялись действовать, имам проявлял решительность и напор. В 2003 году была начата деятельность фонда «Амаль» на территории России, и он начал приглашать на конференции российских исследователей ислама, среди которых был и Клебанов.
– Виталий Анатольевич, как вы думаете, имам к нам скоро присоединится?
– Не знаю. У него сейчас много важных дел.
Ахмад сел за компьютер и, совершив несколько манипуляций, прошёлся по камерам видеонаблюдения бункера. Ничего интересного: целующаяся в ресторане парочка (Ахмад опознал Альберта Тер-Григоряна); Элькин, в одиночестве пьющий в своём кабинете (наверняка думает о потерянных миллионах). Ахмад немного прибавил звук – послышалась типичная скрипичная мелодия: «Звёзды над местечком высоки и ярки, я себе пою…» «Я сижу и пью» – прокомментировал Ахмад. Это была одна из любимых песен Элькина – видимо, голос известного шансонье успокаивал его и позволял надеяться, что всё будет хорошо. Следующая камера показала Гамлета Тер-Григоряна, он сидел за столом своего небольшого кабинета, погружённый в размышления.
Ахмад просмотрел каждую камеру ВИП-сектора, но так и не обнаружил имама. Тогда он переключился на жилой сектор, уже не надеясь найти своего наставника, просто желая посмотреть, что там творится. Картина более всего напоминала лагерь беженцев. Люди спали на полу, матери прижимали к себе своих детей, дети плакали. Взглянув на эту картину, Ахмад понял, что находится сейчас в несравненно лучшем положении, чем эти несчастные.
Как оказалось, Элькин даже не подумал присылать транспорт за обитателями загородной резиденции Хашим-хана. Иранцев просто хотели оставить умирать на улице, и оказались в бункере они только благодаря имаму и настойчивости генерала Соболева.
Правда, Кондору в том рейде не повезло, но, судя по всему, он ещё был жив.